***
Дом встретил нас тишиной. Не было слышно привычного шума с кухни, потрескивания старой лестницы, воркотни Нарциссы. Даже Вальбурга с портрета куда-то подевалась. Гарри ощутимо напрягся. Я почти инстинктивно задвинул его за спину и вполголоса произнес: — Кричер! Вид у эльфа был помятый, недовольный, но с ним все было в порядке. — Чего угодно молодым господам от старого Кричера? — проскрипел он, комкая и без того мятую наволочку. — Где леди Нарцисса? Где леди Вальбурга? — Молодая госпожа с ребенком отправилась в Малфой-манор, а старая хозяйка ушла с гостями. Всю ночь покоя не давали бедному Кричеру. — Что-то случилось? — Гарри все ещё напряжен, а для светских визитов очень рано. Эльф смотрит на него своими выпуклыми глазами, словно не понимая вопроса. — Праздник, — скрипит он. — Такая радость. Радость так радость. По голосу и виду и не скажешь. Похоже, от него мы ничего не добьёмся. Я отдаю эльфу цветы, приказываю расставить по дому, и подать завтрак. Гарри скользит холодными пальцами по моему запястью, лукаво стреляет глазами и мурлыкает: — Я в душ. Рассеянно киваю, глядя как он поднимается по лестнице. — Кричер, — окликаю я, — завтрак подашь позже. — Хорошо, молодой господин. Как скажете. Кричеру все равно, старый Кричер так устал. На удивление, Гарри отсутствует недолго, но возвращается очевидно недовольным. За завтраком ворчит, капризничает и гоняет такого же ворчащего эльфа. Это настолько смешно, что я даже не могу злиться. — Гарри, — строго говорю я, — в чем дело? — Ни в чем, — буркает он и мечет яростные молнии своими зелёными глазищами. О, конечно. — Считаешь, что я не заметил твоих намеков? — миролюбиво прячу насмешку. Он пыхтит как рассерженный ёжик, дёргает ногой и раздражающе клацает вилкой по тарелке. Он забавный, и такой любимый. В груди ворочается что-то большое, лёгкое и пушистое. — Малыш, ты же можешь потерпеть до вечера, — я стираю с его губ крошку большим пальцем. Гарри прижимает щекой мою ладонь к плечу и кивает, пряча за густыми ресницами полыхающий огонь. Послушный мальчик.***
В Малфой-маноре царит расслабленная атмосфера порочного похмелья. Несмотря на обеспеченный эльфами порядок, воздух главной гостиной пропитан ароматами тяжёлых сладких духов, терпкого вина, табака и секса. Праздник определенно удался. Я прошу эльфа оповестить Нарциссу о нашем визите, и вместе с ней и малышкой к нам выходят Лукреция и Люциус. Не могу сказать, что рад их видеть: с Люциусом у нас по-прежнему натянутое общение, лощеный павлин не может без постоянного провоцирования конфликтов. А Лукреция провоцирует своей сексуальностью на грани вульгарности. На ней ярко-алое платье с глубоким декольте, что совершенно недопустимо в это время суток. Ну просто Джессика Рэббит*, вариант «блондинка». В способности эпатировать публику они очень похожи с матерью Блейза Забини, и вместе составили бы безупречно убийственный тандем. Нарцисса рассказывает про вчерашний праздник, про выбор магической крестной для малышки — ею стала миссис Фаенна Селвин. Кажется, я танцевал с нею на Рождественском балу. Статная гречанка из островных колоний, с родословной длиннее, чем мировая история. Очень удачный выбор Хранителя. Помимо сильных магических, это и обширные деловые связи. А ещё, если я правильно помню, Селвины входят в Попечительский совет Кембриджа. Это, в свою очередь, будет полезно для наших планов в реформировании учебной системы Хогвартса и продолжения учебы в высших учебных заведениях. Лукреция меня раздражает. Ее бесцеремонный раздевающий взгляд перемещается с меня на Поттера и обратно. Хорошо, что Гарри полностью поглощён Астеропой, которая недавно научилась улыбаться в ответ. А я пытаюсь сосредоточиться на беседе с Люциусом, который очень вовремя вспоминает, что в понедельник выйдет очередная статья с критикой в адрес Дамблдора: на этот раз темой станут праздники, обычаи и ритуалы. Я ехидно хмыкаю, что если на следующей неделе отменят Пасхальные каникулы, то ему мало кто будет благодарен. Люц замирает навытяжку, как будто ему воткнули в задницу любимую трость. Неслышно подкравшийся к нему Долохов ещё более ехидно хмыкает, что Малфою не привыкать быть собакой с дурной славой. Тот уходит всем видом демонстрируя свое оскорблённое достоинство и презрение к нам. Мерлин и Моргана, они ведут себя как подростки! Даже хуже. Сразу после ухода Малфоя появляется Гонт, а следом за ним — недовольный Лоренцо. При виде нас у него становится очень сложное лицо. Это странно, потому что мы его не видели с момента приезда. Гонт идёт напрямую к Гарри и только слегка кивает мне, не сбавляя шаг, в знак приветствия. Остальных, очевидно, он видел за завтраком. Том становится вплотную к Гарри: ещё не обнимает, но личные границы уже нарушил. Они не разговаривают даже, просто Том стоит рядом. Выглядит это… странно. Но мы обсуждали с Поттером потребность Тома в контакте с ним. А вот Лоренцо про это не знает — и он ревнует. Действительно ревнует, того гляди дым из ушей повалит от злости и кидаться начнет. Гарри же делает вид, что его вообще ничего не касается, но я вижу — ему тоже рядом с Томом хорошо. У близнецов даже в немагическом мире тесные эмоциональные связи, а тут и родственная магия. Но вообще мы сюда поговорить явились, а не погремушкой трясти. Уходим мы втроём, от чего у Лоренцо белеют скулы и сжатые кулаки. Зря Лукреция над ним потешалась, любить он, может, не умеет, но ревнует с истинно итальянским темпераментом. Гарри рассказывает все, что касается планов Дамблдора — сначала про подслушанный разговор, потом про «уроки» у директора, потом про разговор со Снейпом. Сбивается постоянно, но Том точными вопросами возвращает его к повествованию. Пару раз я влезаю с уточнениями. В конечном итоге тайной остаётся только медальон, который до сих пор лежит в сейфе на Гриммо — этот факт Гарри не озвучивает. Мне кажется, что Гонта в какой-то степени забавляет, что именно Поттер ищет ему оправдание — Гарри действительно близко к сердцу принял несправедливость по отношению к юному Тому. Настолько, что Том даже спрашивает: — А что, если это я убил старуху-коллекционершу? Гарри запинается на половине запальчивой фразы о том, что он все понимает. Запинается и смотрит своими огромными глазами на Гонта, — нет, сейчас Волдеморта, — и в этих глазах стынет обида. — Ты что же, совсем не слушал меня? — у него подрагивает подбородок. — Слушал, — Волдеморт складывает пальцы домиком у своих губ, и смягчает тон. — Не обижайся. — Я не обижаюсь, — говорит Гарри, хотя весь его насупленный вид кричит об обратном. — Ты убил моих родителей. Ты пытался убить меня. И я все равно здесь, потому что мы договорились. Что мне какая-то старуха? Мда… По-моему, я совсем сломал Золотого мальчика Светлой стороны своей серой моралью, сияющий ореол уже не может скрыть кракелюры, из которых сочится тьма. Гонт поражен не меньше меня. А вот на признание в двойном шпионстве Снейпа Волдеморт почти не реагирует. Гораздо больше его интересует обещание убить Дамблдора и присмотреть за Драко. — Кстати, у младшего Малфоя какое задание? — спрашиваю я, с невинным видом похрустывая поданным к чаю печеньем. Волдеморт тихо хмыкает, и я уточняю. — Драко Малфой вряд ли сможет убить Дамблдора. — Я не интересовался твоим мнением, Наследник Блэк, — его слова ссыпаются ледяным крошевом мне за шиворот. Видимо, я не удержал лицо, потому что Волдеморт ухмыляется. — Но оно совпадает с моим, поэтому я прощу тебе эту дерзость. — Том, — сухо произносит Гарри. Он смотрит в чашку с чаем, нарочно не глядя на нас. И я понимаю, что мое разделение ипостасей на Волдеморта, Гонта и Тома — не разгулявшаяся фантазия, а вполне себе реальность. Потому что опасный как черная мамба Волдеморт сразу же превращается в милашку Тома: Гарри на него действует как доза Умиротворяющего. — Я помню, помню… — воркует он, обращаясь исключительно к Поттеру. — Но я не могу отменить приказ. Могу пообещать, что не буду наказывать Драко, если Снейп успеет первым. — Если… — морщится Гарри. — Мне не нравится эта идея с убийством, — говорю я. — Тут какой-то подвох. Директор ничего не делает просто так, а уж свою смерть использует по полной. — Я согласен, — тихо произносит Гарри. — Том, он мог сделать крестраж? Волдеморт фыркает. — Это может сделать любой, у кого есть желание, есть жертва и он знает ритуал. — Ритуал… Надо поговорить с Примроузом. — Зачем? — удивляется Том. — Что если старик решил каким-то образом совместить ритуалы? Он умирает и что бы он там не говорил — он боится смерти, как любой организм, это инстинкт самосохранения. И для чего-то ему надо, чтобы его убил именно Снейп. — Интересно… — Том хмурится. — Обычно так не делают. Нарушения сложных ритуалов чревато последствиями. — Поэтому нам и нужна помощь специалиста! — прищелкиваю пальцами, в попытке упорядочить и сформулировать обрывки мыслей и вопли интуиции. — Снейп сказал, что знает об истинном значении их ритуала. Они предполагают, что Гарри будет полностью подчиняться Снейпу. Сейчас Гарри убеждают, что он должен отыскать и уничтожить крестражи, убить тебя — Том раздражённо шипит сквозь зубы, — а потом, возможно, прикажут возродить Дамблдора. Победителей не судят. Сложнее всего сейчас не выдать тайну Даров Смерти. И моего знания о том, что камень достанется Гарри в наследство, а палочку он достанет сам. Кто знает, какие способности они даруют владельцу? Карманный Повелитель Смерти, послушная марионетка — вот судьба, уготованная моему любимому. Ощущение ледяного крошева за шиворотом только усиливается. А что если… — Ритуал возрождения. Возможно ли возродить крестраж в теле другого человека? — спрашиваю тишину. И вижу ошеломленные глаза Волдеморта. Что, Том, такое в голову тебе не приходило? Гарри устало откидывается на спинку кресла: — Блядь, Альтарф, ты иногда такой извращенец! Волдеморт фыркает, но как-то безрадостно. — Я осторожный! — пафосно поднимаю указательный палец вверх. — А ещё я думаю, что это произойдет на Белтайн. Дамблдор все хуже, до Литы* он вряд ли дотянет. — Обращайтесь к вашему специалисту, — разрешает Том. — Слишком много домыслов, которые могут стать реальными проблемами. — Спасибо. Наверное нам пора, мы хотели ещё проведать ребят. — До встречи, — отмахивается Том, и снова складывает пальцы домиком. Мы с Гарри уже у двери, когда мне в спину прилетает насмешливое: — А ты все же извращенец, Альтарф, мне такие идеи в голову не приходили. Я пожимаю плечами: — Невежды иногда совершают открытия, потому что не знают, что это невозможно. Том смеется, а поджидающий под дверью Лоренцо прожигает нас почти ненавидящим прозрачно-льдистым взглядом. Ух, горяч!***
В Дорсете мы проводим не так много времени, как я планировал с утра. После встречи с Томом Гарри уже не был так подавлен как в предыдущие несколько дней, его настроение улучшилось даже по сравнению со вчерашним вечером, но из-за праздника детям вчера разрешили лечь позже, и они, переполненные эмоциями, еще долго не могли уснуть. Поэтому сегодня все немного вялые. Пока малыши восторженно пищат вокруг Гарри, сеньор* рассказывает про их успехи в учебе. Это больше похоже на доклад, и я думаю, что он меня, наверное, с кем-то перепутал, тем не менее терпеливо и внимательно выслушиваю его замечания. В целом не очень хорошие успехи лишь у детей из группы Тима, остальные были уже больше года во французских пансионах. У этих же детей наибольшие проблемы с коммуникацией и доверием, особенно его беспокоит Джон Коул. Я не помню, кто такой Джон Коул, но мгновенно узнаю его по хмурому взгляду исподлобья — Макнейр говорил про него. Когда за обедом Роули рассказывает как они тут устроились, я понимаю, что это действительно доклады о проделанной работе, поэтому мягко останавливаю его: — Торфинн, ты назначен здесь главным, а мы — всего лишь гости, пускай и с привилегиями, — я понимаю, что формулировка о привилегиях была крайне неудачной по поджавшимся губам сеньора и испуганному взгляду одной из старших девочек, которая слышала мои слова. Вот идиот! Поправляюсь и слегка повышаю голос. — Но наши привилегии лишь в том, что мы можем пройти на территорию и пообщаться с детьми, не предупреждая заранее. Мы здесь не для контроля вашей работы. Гарри сначала смотрит с недоумением, но мягко улыбается и кивает в знак подтверждения моих слов. Торфинн тихо и одобрительно хмыкает, успев уловить мою ошибку и оценить скорость исправления, и после мы просто переговариваемся о необходимости разнообразить досуг детей. Надо все-таки заняться проектом колдвидео.***
В Хогвартсе идем каждый в свою башню, договорившись встретиться после ужина внизу. Пусть наши однокурсники и софакультетники заняты учебой и личной жизнью, но лучше не исчезать надолго. А еще Грейнджер, которая пока молчит, но явно бесится из-за развала Золотого Трио. Хоть бы ее братцы-кролики взяли в оборот. Когда спускаюсь, Гарри уже в ванной, вещи кучей у порога. Раздеваюсь тоже: внутри сейчас как в парной, стягивать с себя мгновенно пропитавшуюся влагой одежду — то ещё удовольствие. Он стоит спиной к двери. Знал, что я приду. Знает, что пришел. Боги, какой же он… У меня голодно сосет под ложечкой от разлета его плеч, четко прорисованных мышц спины, ямочек над поджарой маленькой задницей. Хочется проследить каждый изгиб, каждый рельеф губами, языком, пальцами. Квиддичные тренировки опять выжигают весь подкожный жир. Волосы струятся вдоль позвоночника. Гарри в нетерпении переступает ногами и оглядывается через плечо. Он ждёт меня. А я просто фиксирую ещё один момент счастья. Нашего. На двоих. Я так его люблю. Скольжу руками по мокрой коже спины, обнимаю его, прижимаю ладонями живот, языком по седьмому, острому, позвонку, губами вверх по шее, носом в мягкое местечко за ушком. Гарри с довольным вздохом откидывает голову на моё плечо и накрывает мои руки своими, снова переплетая пальцы и утягивая вниз. Горячая вода лупит крупными каплями по коже. Его дыхание горячее. Губы мокрые, манящие, распухшие как после минета. В голове набатом, в такт сорвавшемуся галопом пульсу стучит: «люб-лю-люб-лю-люб-лю!». — Аль… — хныкает он и ёрзает между мной и стеной, извивается, трётся. Я теряюсь в своих желаниях. Я столько всего делал с ним, и столько всего хочу, что не знаю с чего начать, чтобы растянуть удовольствие подольше. А его это просящее хныканье подстёгивает возбуждение так, что хочется прижать покрепче, распластать по поверхности, и вбиваться жёстко, с оттяжечкой, чтобы только и мог поскуливать, как маленькая сучка. О чем ему и сообщаю хриплым шепотом. Он весь содрогается, и я вижу мурашки на его плечах. Не знаю, кто из нас ведёт этот танец, эту игру, разжигающую пламя. Руки как будто живут своей жизнью — лаская, намыливая, надавливая, сгоняя пену и снова лаская. Гарри гортанно стонет мне в ухо и выгибается, пытаясь поймать мой член между ягодиц. Вертит и трётся попкой об мои бедра, раздражённо хныкая от того, что не получается, а я не поддаюсь. — Хочешь?.. — мои руки там внизу уже растягивают и дразнят. Гарри почти висит на мне, вцепившись в плечи. Он мотает головой. Удивляет меня. — Давай… — он выгибается от моих пальцев внутри с лёгким «ааах» на вдохе. — Давайвспальне… Почти с сожалением выпускаю его. В спальне так в спальне. Спасибо, Мерлин, что мы волшебники! Гарри падает на кровать животом вниз и снова оглядывается на меня через плечо, соблазнительно выгибаясь. — Шикарный вид! — хмыкаю я. — Не шевелись. Мои ладони накрывают поджавшиеся ягодицы и разводят их, открывая вид на чуть растянутый розовый анус. Гарри утыкается покрасневшим лицом в подушку и приглушенно стонет. Он потрясающий! Он до сих пор смущается, хотя я делал это сотни раз. Я знаю, что будет дальше с точностью до секунды. Сейчас я влажно лизну, он вильнет бедрами в попытке уйти от бесстыдных прикосновений, я сожму крепче его попку, и от следующих движений он будет громко стонать и подвывать в подушку, разводя ноги шире и подаваясь навстречу. Раскрываясь для меня. Его подкупающая честность в проявлении эмоций сводит меня с ума. А еще его послушание: он давно перестал пытаться дрочить себе во время римминга — знает, что я не разрешу, — и так острее ощущения потом. И когда он совершенно потеряет контроль над собственными движениями и звуками, я переверну его на спину, войду в него, раздвину тугие горячие мышцы членом, замру на длинном выдохе. Он подстегнет меня пятками скрещенных за моей поясницей ног и прижмет затылок ладонью, притягивая для поцелуя. Он будет подаваться мне навстречу, сосредоточенно складывая брови домиком, и округляя губы на особо чувственных ударах по простате. Краснеть еще больше, задерживать дыхание, чтобы потом шумно выдыхать от влажных шлепков и моего пошлого шепота о том, какая он горячая детка, узкий, тесный, как мне охуенно хорошо в нем… Мы попытаемся растянуть накатывающее удовольствие хоть чуточку дольше, но это будет так сладко, так правильно, что мы быстро сдадимся его неотвратимости. Во время оргазма он вопьется жгучим поцелуем в мою ключицу — у меня там уже метка от неосторожных укусов, — беспомощно царапнет плечо сзади, и его выломает на постели мостиком. А потом Гарри будет лежать на моей груди, прижимаясь влажным виском, щекотно водить пальцами по руке, от плеча до ладони, по внутренней поверхности, где самая тонкая кожа, касаться губами и шептать, что он меня любит. Я тоже его люблю. Мое счастье.