***
Гнусное попискивание кардиомонитора, шипение ИВЛ и треск вентиляции реанимации невозможно перепутать с чем бы то ни было, если хоть раз лежал там пациентом. И специфический запах медикаментов, антисептиков и белья из автоклава. И свет, абсолютно беспощадный, раздражающий глаза, свет дневных ламп. Но вот света как раз и нет. Выплыл я из бессознательного серого марева в полную темноту. Пошевелиться тоже не получается, хоть тело ощущаю — и на том спасибо. Благодарность сомнительная, конечно, потому что вместе с телом приходит ощущение разнообразного дискомфорта: от чешущегося носа и стянутости на местах липучек датчиков и трубок катетеров до покалывания в ногах. Какого дьявола происходит? Пытаюсь повернуть голову на звук хлопнувшей двери. Не получается. Кто-то поправляет одеяло, и уплывающим сознанием я фиксирую удаляющиеся шаги и что это место — не Больничное крыло Хогвартса и не больница Св.Мунго. Это маггловская больница. Эй, я не хочу опять начинать все заново!***
В следующий раз опять просыпаюсь в полной темноте. Рядом вполголоса разговаривают двое, один из них — иностранец, у него непривычный английский. Запах медикаментов перебивается потрясающими ароматами кожи, дорогого табака и ветивера. Я поистине наслаждаюсь им, как запахом свободы. Писк монитора становится совершенно невыносимым. — Так-так-так, зачем же так нервничать? Все же хорошо. Вы меня слышите? — родная до боли скороговорка виги* ввинчивается в мой мозг. Неужели я опять в Королевском госпитале в Глазго? Твою мать! Какой сейчас год? Интересно, как я должен подать знак, что слышу, если даже головой кивнуть не могу, а изо рта и носа торчат трубки? — Так-так-так, — продолжает бормотать кто-то, я чувствую прикосновения к моему лицу, слышу звуки нажатия кнопок. — Мальчик почти здоров, у него потрясающая регенерация, потрясающая, — восторженно говорит тот же голос. Врач? — Сегодня его переведут в обычную палату. Вы будете присутствовать? — Что? — переспрашивает иностранец. — Я ничего не понял из того, что он сказал, — говорит он каким-то жалобным тоном. Рядом кто-то всхлипывает, и я снова чувствую осторожное прикосновение к руке. Вокруг начинается обычная больничная суета, чужие профессиональные прикосновения неприятны и болезненны настолько, что хочется взвыть и влезть на стену, но морально становится легче, когда из тушки извлекают многочисленные трубки. Шевелиться вот только до сих пор не получается. Невыносимо хочу пить, а в горле поселился и ворочается сердитый еж — с интубацией не церемонились. Хочу узнать, что со мной? Почему я ничего не вижу? Где я, в конце концов, и как я сюда попал? Вопросы «кто я?» и «какой сейчас год?» — я боюсь задавать даже самому себе, потому что все происходящее со мной уже было. Давно. Отличие лишь в том, что тогда зрение было на месте, пусть и расплывчатое, и никаких иностранцев, пахнущих дорогими парфюмами, рядом не наблюдалось. Наконец-то меня прекращают потрошить и тормошить, перекладывают на каталку и громыхают колесами на стыках и поворотах. Гласвегианец* рядом, опять так-такает. С моей головы убирают повязку и смачивают веки какой-то жидкостью. — Попробуйте открыть глаза, — говорит он. Приоткрываю с опаской — в комнате приглушен свет и закрыты окна. Жжется. Но от проступивших слез становится легче. Перед глазами все расплывается настолько, что я не могу различить черты лиц людей в палате. Женщину скорее угадываю по телосложению и тонкому аромату цитруса. Мама? Но откуда здесь? — Милый… — все-таки мама. Ощущение, что с меня сняли бетонную плиту: я где-то в Шотландии, моя вторая мама выглядит чуть лучше, чем я ее помню в день отъезда в Америку, год определенно девяносто седьмой. Блядь! Сколько же времени прошло, если она успела узнать и прилететь? — М-м… — я делаю попытку протянуть ей руку, но все что мне удается — лишь немного приподнять и перевернуть ладонь. Разговаривать тоже не получается — это не еж, это расплавленный свинец. Пиздец. Но есть и хорошие новости — я не парализован. Просто слаб и беспомощен, как новорожденный котенок. Пытаюсь пошевелить ногами — с тем же приблизительно результатом. — Милый, — мама падает на стул рядом с койкой, хватает мою ладонь, прижимает к своей мокрой щеке. Я чувствую ее улыбку. — Я так рада, что с тобой все хорошо. Я так испугалась! — Пть… — выдыхаю я. Врач тут же пихает мне в рот трубочку, придерживая стакан с чуть сладковатой водой. Амброзия. А глотать огненные шары больно. Мама тем временем продолжает вываливать на меня информацию: — Уолли позвонил мне на прошлой неделе. Я так испугалась. Макхк сразу сказал — летим. Если бы не он… — мама всхлипывает и машет рукой мужчине с ароматом свободы. Он подходит ближе. Все что я могу различить сейчас — темные глаза и темные волосы. Вспоминаю фотографии мамы и мужчины в Бриони, определенно — это он. Индейский вождь. Киваю ему. — Рад познакомиться с сыном моей Мэй, — тихо рокочет гром. А уж как мне приятно. — Вот, — всхлипывает мама, — эти ваши чудики… Неучи! Не хотели тебя отдавать! — сердится она. — Но Уолли помог! И этот его… босс! Пришел к главному врачу и сказал — отдайте! Вот. Мы тебя и забрали. К главврачу? Я в Мунго был, что ли? — Хрри, — хриплю я. Может Макнейр что-то сказал про Гарри? Мамуля понимает. Люблю ее! — Не знаю. Уолден сказал, что Гарри твой в школе. А босс его… он такой страшный. Красивый, — вождь недовольно пфыкает, а мама повторяет с нажимом, — красивый, но страшный. Он недовольный был очень. Сказал, что Гарри тоже надо забирать. Я облегченно выдыхаю — Волдеморт в курсе, значит, с Гарри пока порядок. Но мне все равно надо выбираться отсюда как можно скорее. Только вот сил нет даже на продолжение разговора. Я едва могу держать глаза открытыми. Мама понимает. — Отдыхай, сынок, мы придем завтра. И Уолден обещал заглянуть. Это хорошо… Макнейр расскажет… Сплю.***
Назавтра перевозбужденный врач прыгает вокруг моей койки и снимает показания каждые полчаса. Ещё бы, регенерация действительно впечатляющая. Я уже сносно шевелю конечностями, выпросил себе блокнот и два кистевых эспандера. Глаза пекут, горло пока рекомендовали поберечь — ощущение, что связки изодраны в клочья, попытка встать в сортир закончилась провалом, но я ловлю флэшбеки о прошлой реабилитации и считаю, что у меня все просто отлично. И времени разлеживаться у меня нет. Снова приходит мама. Сегодня без вождя. Она немного смущается, но счастлива. Это видно, когда она рассказывает какие-то забавные истории из своей жизни в Америке и постоянно в них мелькает Макхк — он совладелец компании, в которой она работает. Увидел ее на пленэре, познакомился, долго очаровывал. Он хороший, убеждает меня мама, волнуясь, что он мне не понравился. Успокаиваю ее — понравился. Он и на фотографиях вызывал симпатию, а вживую еще лучше, есть в нём что-то надёжное, незыблемое, как здоровенная скала в густом лесу. «Настоящий индейский вождь», — пишу я и показываю маме. Мама хохочет. От индейцев у него только внешность и прозвище, даже в резервациях никогда не был. Настоящее его имя Чарльз Итан Хилл*. Макхк* ему подходит больше.***
После обеда приходят Макнейр и Долохов. Уолли немногословен, удовлетворённо кивает на мой прогресс и благодарности, что вызвал маму, и застывает в кресле, пока Долохов, экспрессивно похохатывая и матерясь, пересказывает последние новости. — Ты что-нибудь помнишь, как на тебя напали? — спрашивает он. «Рыжие» — пишу я. — Ага, на тебя напал один из близнецов и этот, самый младший, придурковатый дружок Поттера. Орали, что ты Пожиратель. Сами приволокли твою тушку к аврорам, идиоты, — я фыркаю. — Конечно, тебя сразу проверили. Близнеца задержали до выяснения. Тебя и младшего Уизли оштрафовали за нахождение в коридорах после отбоя, и тебя отправили в Больничное крыло. Да блядь, я бы удивился, если бы Макгонагалл поступила иначе. Подумаешь, студент в бессознанке валяется. Баллы — это ведь так важно! «Мунго?». — В Мунго тебя забрал Сметвик, — я удивленно приподнимаю бровь. — Дамблдора нашли только утром. Снейп промолчал, видимо решил, что директор мертв, а остальные привыкли, что его нет в школе. Когда нашли и поняли, что он только глазами вращать может, то вызвали Попечительский совет, Люциус сразу связался с Мунго. Старая кошка, правда, вопила, не хотела сор из избы выносить, но против правил не попрешь. Флитвик назначен исполняющим обязанности директора Хогвартса. Ты был прав — это хороший выбор. Я закатываю глаза и подгоняю его жестом. — Док увидел тебя и остальных пострадавших и сказал, что всех забирает… «Кто?» — Авроры из новобранцев, старший сын Уизли и метаморфиня. Дочка Андромеды, да? — я киваю. «Задержанные?» — Люпин и близнецы Уизли. Младшего пока оставили в замке. Авроры ведут расследование. «Потери?» — Один из наших, двое авроров. «Гарри?» — задаю я самый важный вопрос. И по хмурому виду Тони уже понимаю, что мне не понравится, то что я услышу. — Он сначала ничего держался, нормально. Но эти придурки… Они сначала не пустили его в Больничное крыло проведать пострадавших. Потом вас забрали в Мунго. Не знаю, что ему сказали, но у него был магический выброс. С тех пор он отказывается разговаривать. Я сжимаю челюсти так, что начинает ломить скулы и затылок. Это плохо, очень плохо. Лучше бы он метался, кричал и плакал. «Когда?» — На следующий день как вас забрали. Пять дней. «Какое сегодня число?» — Седьмое мая, — удивляется Долохов. Ну да, я вовремя спросил. Мог бы еще недельку поваляться. Впрочем, разницы нет никакой где лежать — в Хогвартс я сейчас вернуться не могу. «Еще новости? Дамблдор?» Тони растягивает ухмылку до уха, выглядит это страшно. — Ты молодец, отличная была идея! — подмигивает мне. Я поднимаю бровь и пытаюсь сделать вид, что совершенно не понимаю о чем идёт речь. — Брось, Лорд сразу вызвал Драко и посмотрел его воспоминания. Мальчишка способный, но он не умеет создавать ложные воспоминания и врать Лорду. Видимо беспокойство за Драко отражается на моем лице, потому что Тони уточняет: — Лорд не злился. Он доволен вами. — Так вот, — продолжает Тони, — Дамблдор сейчас только моргать способен, ему там что-то в мозгах пережало. Сметвик говорит, что в Англии специалистов, способных оказать ему помощь, — нет, там какой-то министерский запрет. Судя по тому, с каким злорадством Гиппократ это объяснял Макгонагалл, Дамблдор этот запрет и пропихнул. Так что лежать ему рядом с Лонгботтомами и пускать пузыри. Жаль, недолго — то проклятие расползается по телу, врачи прогнозируют не больше месяца. Я фыркаю: надо же какой кармический ответ! — Лорд отправил кое-какие документы в Международную конфедерацию магов, про детей и злоупотребления финансами сирот. Гоблины помогли, и Медичи тоже хорошие советы дают, иногда, — по мимике Антонина понятно, что ему что-то не нравится в поведении итальянцев. Но он быстро исправляется и бодро добавляет: — В Департаменте обеспечения магического правопорядка уже есть наш человек, это существенно ускорит рассмотрение исков к Дамблдору и администрации Хогвартса. — Ты утомил даже меня, Долохов, — ворчит Макнейр. Дядюшка в своем репертуаре — вытянув длинные ноги на половину комнаты, лениво чистит ногти небольшим ножом. Мало говорит, много слушает. — Ладно, ладно, давай парень, выздоравливай! — Долохов аккуратно похлопывает меня по плечу и пожимает руку. — Мы еще зайдем на днях. Или ты приходи, если выпишут. Макнейр сжимает меня в медвежьих объятиях и шепчет на ухо: — Ты поправляйся быстрее, малец совсем плох. Едва успеваю удержать его за широкое запястье. Не глядя нашариваю блокнот с карандашом: «Письмо». — Пиши, — соглашается Уолли. Кусаю губы и набрасываю короткую записку для Гарри. «Я в больнице. Выздоравливаю. Скоро вернусь. Люблю тебя. А.» Складываю листок в мордочку котенка. Обессилено откидываюсь на подушки, когда они уходят. Вынужденное бездействие угнетает меня больше беспомощности.***