***
Гарри мерзнет. Я замечаю это сразу, как мы выходим на Диагон-аллею из «Дырявого котла», и раздражаюсь на себя: я знал, что такое может случиться, но не настоял на теплом свитере — под тонкой курткой у него лишь футболка. Май теплый, но весьма обманчив. Некоторые кафе уже выставили на улицу крошечные столики под яркими зонтиками. На месте кафе–мороженого Флориана Фортескью теперь располагался французский супермаркет волшебных товаров для дома: я порадовался, что теперь их продукцию можно заказать не только через каталог. Зато назойливая реклама магазина близнецов перекрывала уличный шум и голоса промоутеров — магазин продолжал работать и после ареста хозяев. До лавки Олливандера доходим быстро, молодой французик хоть и бесит неимоверно, кокетливо строя глазки то мне, то Гарри, но дело свое знает и палочку мне подбирает лучше прежней: в кедровой оболочке теперь не сердечная жила дракона, а шип мантикоры. — Мистер Олливандер… — Можно просто Огастес, — воркует французик, наклоняясь через прилавок. Гарри отвернулся к витрине, невежливо повернувшись спиной к продавцу, краем глаза вижу, как он недовольно хмурится и косит в мою сторону. Удивительно, но стоит Поттеру надеть маггловскую одежду, снять очки и завязать волосы в хвост — и никакой мантии-невидимки не надо, его просто не узнают. — Мистер Олливандер, — обозначаю я дистанцию, от чего его ослепительная улыбка немного меркнет, — Ваш почтенный дядюшка, насколько мне известно, производил палочки лишь с тремя видами сердцевины. Я не припомню в их числе шип мантикоры. — О, дядюшка такой консерватор, совершенно не следит за новыми веяниями! — он изящно взмахивает рукой и убирает за ухо выбившийся локон. — Вам совершенно не о чем волноваться, это палочка сильного и надежного человека, готового на все ради близких, разящего без промаха. Да, а еще она хороша в защитных чарах, — уже более серьезно добавляет он. Смотрю на палочку, рядом на прилавке его рука — ногти коротко острижены, пальцы длинные и крепкие, со старыми шрамами, свежими царапинами и мозольками от инструментов. Я поднимаю взгляд и смотрю в пасмурные серые глаза напротив — здравствуй, маска! — легкомысленность и жеманность всего лишь маска: передо мной серьезный, немного усталый мастер. — Тринадцать галлеонов, — ровным голосом сообщает он. Я без торга отдаю ему деньги, убираю палочку в кобуру на предплечье. — Спасибо, мастер, — киваю ему на прощанье. Мы покупаем для мамы букет нежных фрезий. Следующий пункт — Дамфрис.***
Мама забавно охает над худобой Гарри и подсовывает в его тарелку кусочки своей фирменной рыбы повкуснее. Не знаю, кто из них смущается от этого больше. Я посмеиваюсь и почти не ревную. Макхк в синих джинсах и тонком пуловере совсем домашний и отлично вписался в обстановку нашей небольшой квартирки, как будто он всегда здесь был, а вся обстановка собиралась вокруг него и располагалась так, как удобно ему. Он благосклонно оценивает вино — я попросил Кричера выбрать что-то приличное из подвалов Блэков: в конце концов, должна же быть польза от наших родственничков. Приличным старый эльф считает Шато д’Икем 1811 года. Недурственно! Надо будет самому наведаться в подвалы, сдается мне, там ещё немало вкусного. — Надеюсь, в этой вашей школе теперь безопасно? — мама не выдерживает под конец обеда. До этого разговоры были о событиях, про которые я уже писал ей в письмах, — о знакомстве с Гарри, о визите к бабушкам, о праздниках. Мама рассказывала в основном о работе, о тех местах, где успела побывать в Америке. — Мам… — я вообще не хочу говорить на эту тему. Тем более, объясняться при ее женихе. Слишком долгая предыстория. Мама откладывает приборы и тщательно складывает салфетку — верный признак ярости. — Ну что — «мам»? Ты пострадал. И Гарри тоже. И ты знаешь, как я отношусь к этим вашим фокусам. — Я кошусь на мужчину. Меньше всего мне сейчас нужен ликбез с убеждениями в реальность волшебства или неприятности с обливиаторами. Мама замечает мои сомнения. — Макхк в курсе. Он такой же, как и я. Он салютует мне бокалом вина: — У меня много родственников-магов, и бизнес в двух мирах. Я даже прослушал курс для сквибов в Салеме. — Круто! — восклицает Гарри. Я разделяю его восторг и расслабляю лицо. Надо будет рассказать Волдеморту и отправить туда кого-нибудь, для обмена премудростями. Английские сквибы сильно дискриминированы в магическом мире. — Так что в школе? — маму не так-то просто сбить с темы. — Уолли, конечно, говорит, что все в порядке, и у них все под контролем, но… твой отец… он же был на другой стороне? Она осторожничает. Не думаю, что ей приятно вспоминать Сириуса, бросившего ее, незамужнюю, с младенцем на руках. Тем более, при своем женихе. Какой бы она ни была прогрессивной хиппушкой — это унизительно. Она молодец, и ей повезло, что семья не отвернулась от нее, но такое семейное положение всегда ущербно в глазах общества. Мое мнение о Сириусе я неоднократно выражал более, чем ясно — безответственный распиздяй. Мама знает. Сейчас я не хочу огорчать Гарри. Нахожу на ощупь его ладонь и легонько сжимаю. — Да. Как и родители Гарри. — Гарри упирается взглядом в тарелку, но руку убрать не пытается. — Мам, это долгая и грязная политическая история. Обещаю, теперь с нами все будет в порядке. Такого больше не повторится. — Да, миссис Лаудон, — внезапно вмешивается Поттер, и смотрит на маму честными-честными глазами. — Так получилось, что одна из сторон осталась без лидера. А мы постараемся держаться в стороне. — Мисс, — машинально поправляет мама. — Я мисс. — Это ненадолго… — хмыкает Макхк. Мама опаляет его коротким взглядом и снова оборачивается к нам. — Свадьба летом. И вы двое там будете. Целые и невредимые, — чеканит она — как гвозди вбивая каждое слово. — Да, мэм. Будет сделано, мэм, — дурашливо отвечаю я, и в меня летит салфетка. — С ума сойти! — качает головой мама, но смеется с повлажневшими глазами. — Ты совсем не изменился. Корчу ей комичную рожицу, приобнимаю Гарри за плечи и требую десерт. Скользкую тему почти удалось обойти. На прощание мама заворачивает специально для Гарри оставшиеся одуряюще вкусные синнабоны и целует его в обе щеки. Я удостаиваюсь поцелуя и подзатыльника с напутствием беречь себя и Гарри. Они планируют улететь уже в понедельник. Макхк улыбается мягкой улыбкой, одну руку протягивая для рукопожатия, а второй прижимая маму к себе. Они круто смотрятся вместе: он — мощный и надежный, и она — тонкая и нежная. Скала и ядовитый плющ. Иллюзий по поводу характера моей мамули я не питаю.***
Гарри требует еще гулять, но я вижу, что он уже устал и словно маленький ребенок не может вовремя остановиться, поэтому аппарирую нас в Хогсмид. Я тоже устал, больше всего мне сейчас хочется принять душ и завалиться в кровать с Поттером под боком и просто обниматься. Чувствовать, что он рядом, теплый, живой, отзывчивый. Вредный. Гарри надувает губы и требует гулять. — Нет, — непреклонно возражаю я, — Ты устал, ты бледный, у тебя даже руки дрожат. Я касаюсь его руки — ладонь холодная и слегка влажная. Плохо дело, если этот приступ ажитации немедленно не пройдет. — Я сам пойду!.. — вскрикивает он зло, но мгновенно осекается, осознав, что на этот раз он перегнул. Я лишь изгибаю бровь. — Прости! — тихо говорит Гарри. — Пойдем домой, — миролюбиво отвечаю я. — У нас есть булочки, я попрошу у Кричера чай, и мы можем сесть на заднем дворе, оттуда неплохой вид на горы. Гарри покорно кивает, и мы наконец-то поднимаемся на крыльцо. К вечеру со стороны озера ощутимо натягивает туман, и мы сидим на садовом диванчике, в куче подушек под одним пледом. Заботливый Кричер принес небольшую настольную жаровню. Молчим. Нам так хорошо. Нам не нужны слова. В голове ни единой связной мысли, лишь какие-то еле уловимые обрывки фраз, попытки запечатлеть еще один момент абсолютного довольства жизнью. Завтра все опять завертится, закружит, подхватит бурным потоком событий, но сейчас мы сидим в тишине и воздух постепенно наполняется ароматами ночных цветов и пересвистом невидимых пичуг. Гарри опирается спиной на мою грудь, уютно устроив голову на плече, и, кажется, задремал. Пора бы перебраться в дом и лечь в постель, но так лень шевелиться. Гарри вздрагивает во сне, вскидывается и тут же обмякает, почувствовав твердое сплетение моих рук. Прижимается, ерзает, и говорит мне куда-то в кадык: — Ты такой теплый. Всегда теплый. Согрей меня. Прошу… Я опускаю обе ладони с его пояса ниже, устраняя препятствие тугого болта и молнии, отодвигая жесткую джинсовую ткань. Грею ладонями нежную бархатистую кожу — даже самая тонкая замша не сравниться с ее мягкостью. Возбуждение накатывает горячей волной, захлестывая мгновенно и полностью, до боли, от его трепета, от прерывистого дыхания. Гарри довольно хмыкает, ощутив бугор под поясницей. Мстительно щекочу его, заставляя извиваться, хватать меня за запястья и ерзать попкой по моим бедрам. — Как ты думаешь, соседи достаточно далеко, чтобы не слышать тебя? — провокационно прикасаюсь губами к мочке уха — Гарри поражено распахивает глаза и из его груди вырывается неприлично-пошлый звук. Сдвигаю джинсы и белье ниже, почти стреножив его, и развожу колени в стороны. Такой доступный, открытый, несопротивляющийся моим жадным прикосновениям. Просто потрясающий! Со вкусом корицы и сливок. Жадно вылизываю, всасываю податливые нежные губы, проникаю языком глубже, вызывая нетерпеливые стоны. Моя ладонь на его груди, в ладонь твердо стучит сквозь ребра. Счастье мое. Вторая ладонь сжимает нежное, ласкает, дразнит, размазывает предэякулят по гладкой головке. Гарри порывисто дёргает бедрами, выгибается вслед за размеренными ритмичными движениями, сдвигает плед. Струйки холодного воздуха охлаждают разгоряченную, влажную кожу. Мое безумие. Прикипаю губами к шее, ловлю губами пульс, его движения на мне, несомненное обладание им, подтвержденное напряжённым трепетом плоти в моих руках, наше желание — одно на двоих — любить! — Кричи! — разрешаю ему. И он кричит, нет, томно стонет, продолжительно, после таких звуков обычно закуривают даже в соседнем квартале… Как хорошо, что наш участок окружён заглушающими чарами.***
Вместо «Здравствуй!» от Тома мы слышим ворчливое долоховское «Ну наконец-то блядь!». А потом нас чуть ли не за шиворот подтаскивают к злому Волдеморту, сидящему в кресле любимой белой гостиной Малфой-манора. — Где вы были вчера? — от волн его ярости сворачиваются лепестки роз в саду. Гарри стряхивает руку Долохова со своего плеча, расправляет мантию и складывает руки на груди. — Во-первых, здравствуй, Том, — огрызается он. — Гуляли, отдыхали, трахались. Тебе в подробностях? — Только первые два пункта… — цедит Волдеморт и смотрит куда-то нам за спину. Не оглядываюсь. — Альтарфу была нужна новая палочка, а потом мы отправились в гости к его маме. Знаешь, она готовит потрясающие булочки с корицей, — широко улыбается Гарри. — Тебе бы понравились, но я все съел. — он виновато разводит руками, но раскаяния в нем ни на кнат. Волдеморт переводит взгляд на Гарри: — Ты плохо выглядишь. Ты здоров? Поттер хмыкает: — Раньше тебя это не интересовало. Позавчера я был у целителя. — И? Я что, должен тебя пытать, чтобы добиться внятного ответа? — шипит Волдеморт. — Том, — строго говорит Гарри. Это забавно. Как Волдеморт превращается в Тома. — Я не спрашиваю тебя, почему на целую неделю меня забыли в Больничном крыле. И какого драккла ты тут шипишь и ерзаешь. Я чувствую, как напрягается рука Антонина на моем плече, а он сам тихо продолжительно выдыхает. — Но я хотел бы узнать, как изменилась расстановка сил сейчас, — продолжает Поттер. — Мне всё-таки вечером в школу возвращаться. — Министерство почти полностью под нашим контролем. Люциус совершенно незаменим в вопросах лоббирования наших интересов, — усмехается Гонт. — Скитер продолжит выпускать статьи с неудобными вопросами и рекламой своей новой книги о Дамблдоре. Это отвернет общественное мнение от нынешнего курса Министерства. Сейчас только ближайшее окружение Скримджера не контактирует с нами, но и это только вопрос времени. В Хогвартс назначен Флитвик, как ты и просил. — Хорошо, ответ за ответ, — кивает Поттер. — Я был немного расстроен, что Альтарф пропал. Сейчас мне намного лучше. Мне прописали зелья и диету, и Аль следит за мной. Такое ощущение, что мое присутствие Том замечает только сейчас, настолько растерянный он переводит на меня взгляд. — Как ты? — Хорошо, — максимально беззаботно отвечаю я. А что мне ему сказать? Что у меня периодически кружится голова и мутнеет в глазах? — Наш адвокат уже получил все необходимые документы и воспоминания, и готовит документы для суда. Том задумчиво постукивает длинными пальцами по четким губам, — блядь, это надо законодательно запретить, как порнографию! — и вздрагивает от едва слышного «Том!» откуда-то из глубин манора. Мы с Гарри переглядываемся с недоумением. «Том! Томми!» Судя по кислой гримасе Тома, темпераментный итальянец надоел ему хуже овсянки. Гарри делает милое лицо и направляется к двери, насвистывая мотивчик «All you need is love» . Том что-то шипит на парселтанге ему вслед. Долохов позади меня издает звук подушки-пердушки. Гарри выходит, а Волдеморт обещает взглядом, что смерть наша будет долгой и мучительной, если мы осмелимся на комментарий или смешок. Делаю вид, что меня очень заинтересовала лепнина. Минут через пять Поттер возвращается, озадачено хмурясь, но ни слова не говорит Тому и вообще никак не озвучивает ситуацию. — Том, помнишь мы говорили про вход в домениальный слой? — потирая шею, спрашивает Гарри. Том кивает. — Ну вот, я пока в Больничном крыле лежал, пытался отвлечься, ну и… В общем, я думаю, что вход всё-таки в лесу. Но не просто в лесу, а в пещере. — Я прикажу проверить, — просто говорит Том. — Начните с пещеры акромантулов. Том передёргивает плечами от отвращения: — Эти питомцы Хагрида… Их давно пора уничтожить. Останетесь на обед? — Не думаю, — качает головой Гарри. — Я хотел проведать малышку Астеропу. Не комментирую, хотя про это желание слышу впервые. До ворот нас провожает Долохов. — Как ты? — он обеспокоено повторяет вопрос Волдеморта. — Сносно. Как человек с черепно-мозговой травмой. Как дела в Дорсете? — Нормально, — глаза Тони теплеют. — Торфинн справляется. Ребята довольны и вроде привыкли. — А тут что? — я понижаю голос до едва слышного шёпота. — Любовь, — говорит Тони с интонациией «дворовой девки Фимки» и глазами показывает так же. Поттер хохочет. Ему почему-то смешно.