***
Мы останавливаемся на крыльце Блэк-хауса: Гарри качает после аппарации. Придерживаю его за талию, касаясь губами виска: — Все в порядке? — Да. Нормально, — Гарри слегка морщит нос и шумно дышит. Надо было идти камином, но камины Гарри не любит. — Ты говорил с Лоренцо? — я отвлекаю его от неприятных ощущений и пользуюсь моментом. Гарри поворачивается и смотрит на меня веселыми глазами. — С Нагини, — он растягивает губы в клоунской ухмылке. — О. — Она его не пускала к Тому. Она ревнует. Это… необычно. И он ревнует. Это смешно. Такой красавчик и так неуверен в себе. — Гарри продолжает ухмыляться. А я понимаю Лоренцо — Лорд хорош собой, а Лоренцо рано или поздно придется вернуться в Италию. — Зато Лоренцо, похоже, наконец-то поверил, что мы с Томом — родственники, а не любовники. — Он считал вас любовниками? — Звучит бредово, да? — смущается Поттер. И торопливо добавляет, очевидно меняя тему. — Нагини — не крестраж. Может, была раньше, но сейчас точно нет. — Хорошо, — значит ли это, что Том почти восстановил душу? Надо проверить медальон. Мы заходим в дом. К нашему счастью Вальбурги нет на ее портрете, иначе не миновать нам грандиозной головомойки. Кричер сообщает нам, что леди в саду, и спрашивает чем мы желаем освежиться перед обедом. На нереально зеленой траве расстелен плед с остатками пикника. Малышка Астеропа громко агукает на руках у своей крестной, сучит пухлыми ножками и пытается дотянуться до наколдованных Нарциссой бабочек. Лукреция в закатанных голубых джинсах и свободной блузе сидит боком в плетеном кресле, свесив босые ноги через подлокотник, и что-то рисует в блокноте, сосредоточенно хмуря брови и закусывая нижнюю губу. Ещё одна женщина сидит в кресле спиной к нам, но почти мгновенное узнавание по иссиня-черным, блэковским, локонам бьет под дых — Беллатрикс. — Регент Блэк и Наследник Блэк, — подленьким голосом возвещает эльф и бесшумно исчезает. Когда-нибудь я точно прибью его голову рядом с портретом Вальбурги! Нарцисса, с легкостью юной девушки, подхватывается с пледа — и вот уже сжимает нас в объятиях: — Вы в порядке? Я так волновалась! Мы неловко обнимаем ее в ответ: количество обнимашек за последние дни начинает напрягать, мы с Гарри не привыкли к такому вниманию. И абсолютно искреннему беспокойству. — Простите, что не навещала вас. К Гарри никого не пускали. Даже Люциус не смог к нему попасть. Я делаю очередную зарубку на память — мадам Помфри совсем потеряла берега. Из-за плеча Нарциссы я вижу доброжелательную улыбку Лукреции, изучающий взгляд Фаенны Селвин и обеспокоенную Беллу. Она не встала с кресла, лишь обернулась к нам, напряженно выпрямив спину. Я чувствую, как рядом каменеет Поттер: он не простил ее. Видимо, это улавливает и Нарцисса. Потому что она отстраняется, но не убирает руки с его плеча и, понизив голос, почти жалобно произносит: — Регент Блэк, прошу вас не о прощении, но о вежливости. Гарри беспомощно моргает. Ему неприятно, но и отказать он не в силах, и сбежать сейчас будет верхом бестактности. Я сжимаю его ладошку — я рядом, я поддержу. — Конечно, моя леди, — соглашается он. — Как наша малышка? — О, она — чудо! — Нарцисса расплывается в счастливой улыбке. — Спит, ест и растет. Научилась смеяться. Драко в этом возрасте все время плакал, а она хихикает. Мы делаем пару шагов к пледу, и я вижу, почему Белла не сдвинулась с места: она ждет ребенка. Застываю, и это замечает лишь внимательная Лукреция — она не сводит с меня глаз, а я пытаюсь удержать лицо: я знаю продолжение истории ребенка Беллы… и Волдеморта? Краски словно выцветают, сереют, ткань мироздания покрывается трещинами, кажется, я даже слышу треск в местах разломов, потусторонний холод обжигает кожу, и только этот чужой взгляд удерживает меня от отчаяния. Отвратительное ощущение фатальной необратимости. Мы меняем события и не меняем их. Что если все предопределено, и Гарри должен умереть, чтобы убить Волдеморта? И все наши усилия, все изменения — ничто? Что если мы всего лишь пешки в немыслимой игре неведомых сущностей? Тихий счастливый смех Гарри возвращает меня на зеленую лужайку залитую ярким весенним солнышком. Я смаргиваю морок рассыпающейся реальности, руки мелко дрожат, и я пытаюсь наполнить легкие теплым воздухом. Вместе с ним возвращается способность думать — и память тут же подкидывает воспоминание первой встречи: Том тогда говорил об особом поручении. Но говорил, как о поручении Родольфуса. Очевидно, я слишком сильно пялюсь на выпирающий живот, потому что Белла прикрывает его руками в защитном жесте. На ее щеках яркие пятна румянца. — Простите, — шепчу я и перевожу взгляд на Гарри. Нарцисса учит его пускать бабочек. Лучше бы мы сюда не приходили…***
Обед проходит в неловких разговорах о приюте. В основном говорит Нарцисса, рассказывает миссис Селвин как мы все обустраивали. Мы киваем и согласно угукаем в нужных местах. После обеда дамы прощаются с нами: Нарцисса уходит наверх к девочке, остальные покидают дом. — Поднимемся? — Гарри едва касается моего запястья, когда мы остаемся одни. До обещанного Флитвику возвращения осталась всего пара часов, и кто знает — когда нам удастся в следующий раз побыть вдвоем. — Если ты хочешь, — горло внезапно сдавливает: я так его люблю. Мы поднимаемся в нашу спальню. Настроение не испорчено, но какое-то меланхоличное. Такое бывает в конце отпуска, когда знаешь, что возвращение неминуемо, и пытаешься поймать еще одну крупицу счастья. Но счастье со мной, в моих руках. Сажусь на кровать и притягиваю Гарри к себе. Целую его твердый впалый живот сквозь тонкую ткань футболки. Грею дыханием. Гарри опускает руки мне на плечи, гладит, поднимается к затылку и запутывает пальцы в волосах. Мягко тянет, заставляя посмотреть в глаза. «Люблю!» — кричу ему без слов. Зачем слова? Задираю футболку и целую голую кожу сухими губами. Просто прикосновения. Просто впитываю аромат его кожи, родной мой. Скольжу губами вдоль ребер — выпирают сквозь кожу, такой худой, с ума сойти! Глажу руками по спине, по торчащим позвонкам. Что же ты с собой сделал! Мы оба безумны. Он — в своем самоуничижении. Я — в своей больной любви. Освобождаю его от одежды — такой тонкий, еще более хрупкий. Мой маленький Гермес. Гладкий, как самый тонкий шелк акромантулов. Горячая головка касается влажных губ, нестерпимая жажда обладания бьет в затылок, заставляя принять этот дар в себя. Жадные ладони мнут кожу, разглаживают. Жажда путника у святого источника — припасть губами, поймать биение родника. Испить до дна. Тяжелая ладонь прижимает затылок. Его аромат становится острее, а проникающий в мой рот член — еще тверже. Обхватываю губами плотнее. Тело отзывается сладкой дрожью предвкушения. Гарри запрокидывает голову, подается навстречу, изгибаясь, опираясь на поддерживающие ягодицы ладони. Стонет неразборчиво, и едва уже стоит на ногах, вцепившись в мои плечи. Выпускаю член изо рта и ловко опрокидываю Гарри на постель. Он блуждает по мне взглядом, пока я торопливо стаскиваю одежду. — Подушку, — и Гарри сам подпихивает ее под поясницу, согнув ноги в коленях. Такой открытый для меня. Касаюсь языком ануса — краешки еще чувствительны после вчерашнего секса, — и Гарри протяжно стонет, а я пытаюсь сдержать улыбку. Такой узкий, горячий, гладкий внутри, он открывается под давлением ласкающих пальцев, такой распутный, потерявший контроль. Пульс стучит в ушах, почти заглушая его непрерывные: «да… еще… да…», пока я в едином ритме отсасываю ему и двигаю пальцами по простате. Сладкий мой, вкусный… Всхлипывает жалко, выгибается, упираясь пятками и затылком, пытаясь вильнуть в сторону, соскочить, вырваться из моих жадных рук и не упускающих ни капли губ. Кто бы ему позволил! С наслаждением ловлю его посторгазменные судороги и хриплое дыхание. — Ты такой красивый, детка, — я нависаю над ним. Мне надо совсем немного. — Сладкий… Он хаотично скользит расслабленной ладонью по моей груди. Раскрытый, пьяным взглядом пытается сфокусироваться на мелькающей в моем кулаке головке, с бурно вздымающейся грудью, весь мой, с тонкими выпирающими косточками и острыми коленками. — О, детка… — хриплю я в его губы, делюсь его вкусом, и выплескиваюсь на его дрожащий живот. — О, детка. — Ты меня раздавишь, — притворно ворчит Гарри через некоторое время, но даже не пытается выбраться из-под меня — понимает, что ему меня не сдвинуть. — Я бы остался так навечно. Нет, лучше внутри, — шепчу пересохшими губами, сдвигаюсь и задумчиво рисую пальцем узоры своей спермой на его коже. — Ты не забыл про наказание, Гарри? — Ммм? — мурчит он. — Опять зелья? — Не-а, — веселюсь я, предвкушая его негодование. Зельями его уже не напугать, хотя потренироваться стоило бы, скоро экзамены. Возможно, я разрешу ему немного поторговаться. — Я запрещаю тебе летать на метле, пока ты не наберешь свой прежний вес. — Нет. Ты не можешь… — возмущенно подскакивает Гарри и стукает меня в плечо кулаком. — Ну нееет… — Да. Не меньше ста тридцати фунтов, Поттер, — я совсем не шучу, для его роста это вообще минимальный вес. — Альтарф, — чуть не плачет он. И смотрит на меня своими жалобными кошачьими глазами. — Я не могу. Скоро игра. Пожалуйста, Аль. Я что хочешь… — Тшшш… — я прикладываю испачканный палец к его жалобно искривленным губам. — Ты быстро восстанавливаешься, только ты должен соблюдать диету. Каши и мясо, Гарри, а не сладкие булочки. — Ты меня не любишь, — он цапает меня за палец острыми зубками. Ах так! Наваливаюсь и щекочу его, пока он не прекращает повторять сквозь смех «не любишь!». — Я люблю тебя, маленький. Больше жизни люблю, — убираю влажные прядки волос с его лица и вымаливаю поцелуями прощение. Но от решения не отступаю.***
Мы успеваем до ужина. И даже успеваем попасть к Флитвику — не дело являться сразу в Большой зал: каким бы ни был добрым декан, а теперь исполняющий обязанности директора, не стоит лишний раз наглеть. Тем более, так он на все вопросы всегда может ответить, что все происходит с его ведома. Директорскую башню Флитвик не стал занимать: то ли рассчитывает, что Дамблдор еще вернется, то ли ему удобнее в его уютных апартаментах. Я делаю для него копии наших выписок из Мунго, и он сурово хмурит кустистые брови во время чтения, иногда поглядывая на Гарри. Дочитав, он отправляет свитки взмахом палочки в шкаф и складывает руки перед собой. — Вы будете подавать жалобу на мадам Помфри? — Несомненно, — я склоняю голову. — Это не единственный свиток о состоянии здоровья мистера Поттера. Прошлым летом ему пришлось подвергнуться тщательному обследованию и перенести ряд неприятных процедур, а так же соблюдать строгую диету, что в условиях Хогвартса весьма проблематично, чтобы нивелировать причиненный его здоровью вред по недосмотру медперсонала. Флитвик задумчиво кивает в ответ на мои слова и довольно поблескивает глазами. — А вы что же? — А что я? Меня своевременно отправили в Мунго. Раньше, если вы помните, в Больничное крыло не попадал, только несколько раз обращался за Бодроперцовым зельем от простуды. — Как я понимаю, вы намерены и дальше держать в тайне ваши отношения? — Флитвик постукивает пальцами по столешнице и переводит изучающий взгляд с Гарри на меня и обратно. — Сомневаюсь, что это все еще тайна, — усмехается Гарри. — Но да, вы правы, официального объявления пока не будет. А слухи… За столько лет я к ним уже привык. — Если на этом все, молодые люди, то я хотел бы успеть на ужин. Сегодня должны быть отличные отбивные с зеленым горошком, — директор хлопает в ладоши и резво спрыгивает со своего стула. — Хорошего вам вечера. Мы уходим вперед него: на ужине придется появиться, есть шанс, что это уменьшит количество расспросов. Поттера сразу же берут в оборот гриффиндорцы, особенно старается младший Уизли, неодобрительно поглядывая в мою сторону. Гарри морщится от воплей, хмурится на их содержание и довольно резко что-то отвечает разбушевавшемуся рыжику. От Грейнджер просто отмахивается и она недовольно поджимает губы, тем не менее, продолжая сверлить его взглядом. Я кивком здороваюсь с Невиллом, потом так же обозначаю приветствие слизеринцам — Панси кокетливо салютует мне бокалом, что немедленно замечает Уизли, взрываясь очередной порцией негодующих воплей. Драко довольно ухмыляется. — Я так рада, что вы вернулись, — тихо шелестит рядом. Я оборачиваюсь к Луне — и порывисто обнимаю ее: в ее глазах блестят слезы, а я так рад ее видеть. По рядам проносится удивленный вихрь выдохов. — Я тоже рад, что я вернулся, Луна, — шепчу ей в спутанные локоны, пахнущие ромашкой. Отстраняясь замечаю злой взгляд Блейза. Едва удерживаюсь от порыва совершенно по-детски показать ему язык. — Лаудон, — по очереди приветствуют меня софакультетники. Я пожимаю им руки, продолжая обнимать Луну за плечи. — Не ожидали увидеть. Ходили слухи, что ты в Мунго. Или в Азкабане. Что ты Пожиратель. И любовник Малфоя. Последняя новость ошеломляет до изумления. — Старшего или младшего? — нервно хмыкнув, уточняю я. — А то может сразу двоих? — Силен, — ехидно присвистывает кто-то из парней за моей спиной. — А то, — пошло подмигиваю я. — Главное, им не рассказывайте, а то мало ли. Говорят, Нарцисса Блэк страшна в гневе. А я так молод. Хорошо, что слизеринцы нас не слышат, Малфой бы меня убил. За что люблю свой факультет — шутки стихают уже с появлением еды, а к завершению ужина все забывают и повод для них, как будто я и не отсутствовал полторы недели. И только Луна продолжает иногда прикасаться к моей руке, как будто проверяя мою реальность. В ее ушах качаются серьги-ежевички. — Извини. У меня не получилось отдать ее Гарри, — шепчет Луна, подпихивая под мою ладонь оригами в форме кошачьей мордочки — Ничего, — я с трудом прожевываю кусок пирога и пытаюсь не задохнуться. — Ты можешь отдать ему сейчас. — Ты уверен? — Луна переводит взгляд на Гарри, который уже закончил ужин и как раз собирается сваливать. — Абсолютно. Это для него, — киваю я. Луна успевает перехватить Поттера перед самым выходом, и я успеваю улыбнуться, когда они вместе оборачиваются ко мне. Сладких снов, любовь моя.***
В гостиной факультета от всех расспросов отмазываюсь банальным и почти честным — был в Мунго после нападения, Дамблдора не видел, даже не знаю в каком отделении лежит. Зато в Хогвартсе жизнь кипела и плодила слухи: идиот Уизли хвастался тем, что напал на меня, пока его не начали потрошить на допросах. Потом быстро стух, но продолжал называть Пожирателем. Доставал Малфоя — ну это обычное дело. Пару раз орал на Грейнджер прилюдно, что это она во всем виновата, так же прилюдно был утешаем Лавандой. Грейнджер тоже досталось: у заучки обнаружили книги из Запретной секции. Она сказала, что их ей дал Дамблдор, но это не «лёгкое чтиво», а ещё на книгах обнаружили экслибрисы погибших Родов. И если на экслибрисы Блэков и Гонтов закрыли глаза, то от экслибриса МакКиннонов у проверяющего аврора случился припадок служебного рвения, и он зафиксировал все до единой книжки. Сейчас в Запретной секции работает специальная комиссия — изымает все книги, что попали в Хогвартс за время директорства Дамблдора, и проверяет ведомости поступлений, доводя до истерики мадам Пинс. Тонкс отстранили от работы за связь с подозреваемым в нападении на учеников оборотнем. — А где Снейп? Его не было на ужине, — вспоминаю поздним вечером, что преподавателя не было на ужине. — Он теперь почти всегда ест у себя. Слизеринцы говорят, что он болен и сильно устает, — Стреттон ехидно хмыкает, — но, по-моему, он просто в запое. На следующее утро Снейп не вышел к завтраку. А потом совы принесли «Ежедневный пророк» с некрологом на всю первую полосу — «Вчера ночью в больнице св. Мунго на 116 году жизни скончался директор Хогвартса (и прочая, и прочая) Альбус-дофига имен-Дамблдор.».