***
Занятия отменили. В наступившем переполохе это оказалось оптимальным решением. Кто-то рыдал, нескольких младшекурсников даже отправили в больничное крыло с истерикой, со стороны гриффиндорцев доносились ругань и проклятия в адрес Пожирателей. Луна сидела рядом со мной, обняв меня за руку, и смотрела в безоблачный ясный потолок Большого зала блестящими от слез глазами. Я хотел бы ее утешить, но не мог найти слов — Дамблдора мне было совсем не жаль. Его смерть начинала новый виток проблем. И лишь нейтрализация, пусть и временная, большинства членов Ордена Феникса удерживала меня на месте: сейчас важнее всего Гарри и текущая обстановка. Старостам было приказано сопроводить с первого по третий курс в гостиные факультетов, остальных учеников попросили соблюдать порядок, напомнив, что даже смерть не отменит экзамены. — Луна, — шепотом говорю я, — ты можешь собрать всех в заброшенном классе через час? Пожалуйста. — Конечно, Альтарф, — она грустно вздыхает, потом поднимается и грациозно скользит к столу Слизерина сквозь толпу, по дороге кивая Невиллу и Гарри.***
Кажется, в этом помещении стало больше пыли и беспорядка с тех пор, как мы были здесь последний раз, и почему-то сейчас это раздражает больше всего. Чтобы хоть чем-то занять себя в ожидании, очищаю несколько столов от пыли и тренируюсь в трансфигурации обломков стульев в кресла. Новая палочка все ещё ощущается непривычно: она более мощный и точный проводник, чем моя прежняя. Раздражение проходит, когда Гарри обнимает меня со спины и у меня получается изящная оттоманка. Я прикрываю глаза — так лучше чувствую его теплое лёгкое дыхание на своей шее и прижимающееся гибкое тело, и ладони на моей груди, и его необходимость опереться на меня. Наша тактильная зависимость была взаимной. — Как прошла ночь? — Я скучал. Без тебя холодно, — он протирается щекой об моё плечо и шумно вздыхает. — А вечер? — Я скучал, — повторяет Гарри и слегка ослабляет давление своих рук, позволяя мне обернуться и обнять его. Я целовал его медленно и мягко: не страсть, только нежность и обещание поддержки, только прерывистое дыхание с ароматом витаминного зелья и медленно расширяющиеся зрачки, затапливающие всю зелено-мшистую радужку. Через час все в сборе. Снова не ожидал увидеть здесь Паркинсон, но до того, как успеваю открыть рот и спросить, я замечаю, что Лонгботтом и Паркинсон теперь вместе. Они соприкасаются лишь кончиками пальцев, но связь между ними очевидна. Из них получится интересная пара и неплохой деловой союз: Панси сильна в зельеварении, а Лонгботтом, я слышал, неплох в выращивании всяких экзотических растений на ингредиенты. — Доброе утро, — приветствую всех. В ответ раздается разной степени ироничное хмыканье и приветствия. — Мы с Гарри многое пропустили, а обстановка слишком быстро меняется, так что я был бы благодарен за информацию. Паркинсон фыркает на словах «мы с Гарри», но не комментирует — первым заговаривает Драко, всё-таки у слизеринцев очень четкая иерархия внутри факультета. — Снейп в Мунго. Мама прислала записку, что проведает его. — Она снимет Обет? — Драко настороженно, почти испуганно, вскидывается на мой вопрос. Гарри делает успокаивающий жест, мол, все в порядке. — Мерлин, — Малфой трёт лицо руками. — Откуда вы двое все знаете? — Не все, — улыбаюсь я. — Так что она решила? — Понятия не имею, но думаю, что да. Самым удивленным выглядит Невилл: Луна, как всегда, витает в своих облаках, а слизеринцы слишком быстро соображают и умеют держать маски. — Давайте с начала, — просит Гарри. И уточняет на удивленно вскинутую бровь Малфоя, — С вечера первого мая. Первым рассказываю я — от встречи в этом классе до потери сознания от заклятий Уизли. Потом Драко и остальные дополняют мой рассказ со своей стороны: они провели Долохова, Сивого и Кэрроу, а на обратном пути их застукали авроры, тогда им пришлось изображать влюбленные парочки. На этом месте наша очередь ехидно фыркать. К нам присоединяется Малфой, которого Снейп утащил за шиворот в подземелья, и он пропустил все веселье. Впрочем, Снейп эту пати тоже пропустил. Уже утром за завтраком Макгонагалл объявила, что произошло недоразумение и гостей директора, как она деликатно обозвала членов Ордена Феникса, присутствующие в школе авроры приняли за Пожирателей, и что есть пострадавшие, в числе которых сам директор и ученик седьмого курса Рейвенкло. Через полчаса явился Люциус Малфой со Сметвиком и всех забрали в Мунго. На этих словах Гарри, не стесняясь, обнимает меня и вжимается лицом в мое плечо. Мой милый. Невилл хмурится и уточняет: — Билла Уизли подрал оборотень. Говорят, что Сивый, но ведь мог и Люпин? — Гарри отрицательно мотает головой, но ничего не говорит. В конце концов, он действительно не знает Люпина: год общения с учителем и пару редких встреч в Норе едва ли можно назвать близким знакомством. — Сивого никто не видел, кроме нас, — уточняет Малфой. — А что с Тонкс? — А Тонкс споткнулась на лестнице и сломала ногу, — фыркает Паркинсон. — И как ее только в аврорат взяли? — Отец сначала хотел у твоей палаты охрану поставить, — говорит Драко, обращаясь ко мне, — но потом Макнейр приехал с твоей мамой, и тебя забрали. Этот придурок Уизли сначала хвалился, что прикончил Пожирателя, а потом его начали таскать на допросы, и он заткнулся. И Поттер… Отец? Почему я думал, что это Волдеморт был в Мунго? Но от этой мысли меня отвлекает Поттер, который почти рычит Малфою, закусив ткань моей мантии: — Заткнись! Я растираю его плечи и напряженную спину широкими круговыми движениями. — Меня не пустили к Гарри, — мелодично произносит Луна. — Мадам Помфри объявила для него карантин. — Но почему? — удивляюсь я: магический выброс не повод запирать Поттера в изоляции. — Он же не говорил, — грустно говорит Луна, а Блейз только ближе притягивает ее к себе. — А парселтанг — это признак темного мага. — Помфри знала про события в Министерстве, — глухо поясняет Гарри. — Дамблдор ей рассказал в прошлом году. И Снейпу. Они боятся, что я могу быть одержим Волдемортом? Гарри противно хихикает, я тоже улыбаюсь — «одержим», да — и вижу, как ежатся ребята от нашей реакции. Они не знают и не понимают, почему заперли Поттера — на их втором курсе от него шарахались, обвиняли бог знает в чем, но на карантин не сажали. — Все нормально. Просто пример пагубного влияния стереотипов, — вздыхаю я, желая их успокоить. — Гарри боялся, что выдаст наши тайны, поэтому перешел на язык змей. Нам реально повезло, что Снейп был не способен на какие-то активные действия: он бы нашел способ выпотрошить весь мозг Поттеру. — На факультете решили, что Гарри пострадал, когда защищал Дамблдора, — тихо говорит Невилл. — Что? Не смотрите на меня так, это не я придумал! — Всегда считал, что Гриффиндор — это диагноз, — бурчит Блейз. — Поттер был в Большом зале на следующий день! Живой и здоровый! Чуть не подрался с Уизли. Чувствую, как Гарри вздрагивает. Забыл? Или Уизли опять что-то гадкое ляпнул? — Поттер, — манерно тянет Паркинсон, — а где ты был весь день первого мая? Или это до сих пор секрет? — Не секрет, — хмыкает Поттер и оборачивается к ним. Он достает из кармана медальон и покачивает им из стороны в сторону. Ребята следят за его колебаниями загипнотизированными взглядами. — Дамблдор таскал меня в пещеру с инферналами за медальоном Регулуса Блэка. — Регулуса Блэка? Пещера с инферналами? Всегда знал, что старик рехнулся. Это какая-то реликвия? Зачем? — вразнобой произносят они. — Дамблдор просто ошибся. И был сильно ослаблен в тот вечер. Это его доконало, — говорит Гарри, глядя прямо в глаза Малфоя. Тот опускает голову буквально на миллиметры, показывая, что понял — если бы старик был в силе, от Драко не осталось бы и мокрого места. — А Грейнджер действительно могут наказать за хранение запрещенных книг? — спрашивает Забини, явно переводя тему. — Мордред ее знает, — пожимает плечами Невилл. Видно, что его задевает эта история. — Книги не запрещенные, но… чужие. И не ясно, как они попали к магглорожденной ученице. Ну, то есть понятно, что ей кто-то их разрешил взять в Запретной секции. Мне не разрешали, только переписывать, — в его словах горечь. Остальные кивают — никому не разрешают. — А бабушка написала, что к нам приходили авроры, спрашивали про книги из нашей библиотеки. — К нам тоже приходили, — внезапно говорит Паркинсон. Сдается мне, что потянув за эти обрывки ниточек, мы можем вытянуть историю похуже провокации в Глайвице Остаток дня мы с Гарри проводим в библиотеке — мы действительно много пропустили.***
На следующий день в «Ежедневном пороке» объявление, что церемония прощания с Дамблдором будет проходить в Атриуме Министерства Магии и продлится два дня. Похоронен директор будет на кладбище в Годриковой впадине, рядом с матерью и сестрой. Все желающие проститься могут прибыть в Атриум через каминную сеть, желающие сказать речь и выразить скорбь по поводу утраты должны записаться у секретаря Министра Магии — Перси Уизли. Гарри рывком схлопывает листы газеты и с кислой миной принимается за завтрак. Рон Уизли и Грейнджер снова пытаются насесть ему на уши, но он только отмахивается от них и отрицательно мотает головой, зверея все больше. Он бы уже сбежал, но помнит о мотивации к полноценному питанию: у него есть неделя, чтобы набрать вес, не привлекая внимания к отказу от полетных тренировок. После завтрака усталый уже с утра Флитвик объявляет, что сегодня занятия опять отменяются, а в холле будут открыты прямые камины в Атриум Министерства для желающих отдать дань памяти умершему директору. Ответственные за сопровождение — старосты и деканы факультетов. Временно исполняющая обязанности декана Слизерина — профессор Вектор. Накрывшее зал молчание можно было нарезать ломтями. В таком же гробовом молчании черные ручейки учеников вытекают в холл, где в огромных низких кадках стоят белые хризантемы, распространяющие одуряющий аромат. Малфой и Паркинсон занимаются обязанностями старост, как и Уизли и Грейнджер. Сначала вокруг раздаются невольные шепотки, а потом начинаются негромкие разговоры. Рядом со мной Лавгуд с подошедшим Забини — Блейз пользуется каждым мгновением, чтобы быть рядом с Луной, и если не может прикасаться, то не спускает с нее взгляда. Его одержимость напоминает мою — я чувствую Гарри как слепцы чувствуют солнце, как магнитная стрелка — полюс, моя магия тянется за ним, заставляя шевелиться волоски на загривке. Сейчас я чувствую, как он постепенно приближается к нам, по широкой дуге, здороваясь, обмениваясь короткими фразами с другими учениками и нацепив на лицо соответствующую обстановке скорбную мину. — Утро, — выдыхает Гарри, приветствуя нас. На людях с Забини он здоровается кивком, демонстративно подхватывая Луну под свободный локоток. Краем глаза ловлю ревнивые взгляды от девиц и перешептывания — все те же на арене, маленькие завистливые сучки, которым не достался Поттер, злословят о Луне. Знали бы они… Криво усмехаюсь и возвращаю внимание Гарри, который свистящим шепотом жалуется на идиотов, выражающих ему бурные соболезнования, будто он хоронит любимого дедушку. Плевал он на дедушку слюной. Жаль, что лишь в воображении. Наконец-то начинается движение от пустеющих кадок к каминам. Мы не торопимся. И если бы могли — провели бы это время с большей пользой, но Поттер слишком публичная персона, а я не могу оставить его без присмотра. Следящая за порядком Макгонагалл, остановившись на секунду, окидывает нашу компанию подозрительным взглядом и тихо говорит Поттеру: — В Атриуме будут наши люди, вам не о чем беспокоиться. Гарри кивает, показывая, что все понял. И картинно закатывает глаза, когда декан Гриффиндора поворачивается к нам спиной.***
В Атриуме не только их люди — наши тоже: рядом со Скримджером слепящим совершенством скорби и почтения застыли Люциус и Нарцисса, немного поодаль замечаю Роули, Эйвери и Макнейра. Со скорбными лицами стоят работники Министерства, какие-то седенькие и не очень волшебники сменяют друг друга на трибуне и слова их, доносящиеся сквозь шорох множества ног об темный паркет, тихих рыданий и шелест разговоров, одинаковы до тошноты: «благородство духа… величие души… неоценимый вклад…» Гарри демонстративно трансфигурирует белую хризантему в ярко-красный ликорис, и он пламенеет в белоснежном ворохе укрывающих подножие гроба цветов каплей крови. Я ещё продвигаюсь в толпе учеников Рейвенкло по левой стороне Атриума, когда по дороге к каминам Поттера останавливает министр Скримджер. Краем глаза слежу за общением Гарри с министром: он напряжён, но внимательно слушает все, что говорит ему Скримджер, изредка кивая или отрицательно качая головой. Мимо них проходит Макгонагалл, что-то говорит на ходу, видимо, поторапливает, потому что Гарри, спешно распрощавшись, уходит следом за ней к каминам, но его тут же останавливает мистер Риган. Дамблдор в гробу выглядит умиротворённым, в своей безумной темно-фиолетовой с золотыми звёздами бархатной мантии он кажется восковой куклой. Руки сложены на груди — поражённая проклятием спрятана почти полностью под широким рукавом и ладонью правой руки. Я все ещё не могу поверить, что старик действительно мертв. И невольно отшатываюсь в сторону от стоящего по ту сторону гроба Аберфорта — слишком поразительное сходство у двух братьев. Владелец трактира провожает меня тяжелым взглядом из-под кустистых бровей. Очистив руки от налипших листочков хризантемы, я подошёл к Макнейру и Роули. Уолден сообщает, что лично проводил маму и Макхка на самолёт в Нью-Йорк, а Торфинн зазывает меня в поместья на выходные — говорит, что дети соскучились. Обещаю, что постараюсь, но не обещаю, что буду — мало ли как изменятся планы. Пока я обмениваюсь с ними любезностями, здороваясь с Малфоями и мистером Риганом — совершенно теряю из вида Гарри. По возвращению в Хогвартс немного колеблюсь в выборе направления, но потом решаю проверить заброшенный класс — до обеда осталось совсем немного времени, и вряд ли Поттер спустился в Тайные комнаты, скорее уж поднялся в башню Гриффиндора. В классе его тоже нет. Зато есть Малфой — слизеринцы на прощание с директором шли сразу за Гриффиндором, и он уже успел завершить все свои обязанности старосты. — Привет! Не помешаю? — Привет. Нет, я ждал тебя, — просто говорит Драко. Я вздергиваю бровь. — Лестрейнджей выпустили из-под домашнего ареста. — Я знаю, — я совсем забыл сказать ему, что видел Беллу в Блэк-хаусе. Малфой ковыряет ремень своей сумки, и я вижу, как на его щеках расцветают акварельные пятна румянца. — Ну, — я поторапливаю его из чистого любопытства. — Ты уже видел Рабастана? Малфой кивает, позволяя волосам свободно спрятать лицо, но красные щеки и ушки просвечивают сквозь платиновую вуаль. — Мы в субботу… мы встречались в Хогсмиде. В «Черном единороге». — Оу! — я действительно удивлен: раньше Драко боялся просто написать ему письмо. А тут встреча в ресторане. Почти свидание. Малфой прижимает ладони к пылающим щекам: — Он… заинтересован, — у него получается покраснеть ещё больше. Ох уж мне эти высокопарные аристократические штучки! — Он не считает меня ребенком, но боится реакции родителей. — А что родители? — Мы решили, что поговорим с ними на каникулах. Мне нравится его «мы» и почему-то кажется, что Малфой и Нарцисса не будут против. А если будут, то мы — я и Гарри — найдем для них слова. В конце концов, Рабастан — младший сын Лестрейнджей, а Белла скоро родит нового Наследника. Или Наследницу. Рабастан может войти в Род Малфоев равным браком. Жизнь продолжается. Дверь распахивается, и в комнату буквально вваливается взъерошенный, тяжело дышащий Поттер. Приваливается спиной к захлопнувшейся двери и широко улыбается нам. Потом наклоняется, упирается ладонями в колени и мотает головой. — За тобой цербер гнался? — фыркаю я. — Хуже. Грейнджер. Хотела узнать о завещании Дамблдора. — А что с завещанием? — мы с Малфоем переглядываемся: завещание огласят не раньше, чем через неделю после смерти. Только гоблины действуют быстрее, но у них свои методы. И гоблинов не было в Министерстве. И магглорожденной Грейнджер неоткуда знать такие нюансы. — Есть сведения, что старик оставил все мне, — устало выдыхает Поттер.