Огонь, веревка, пуля и топор

Марк Карминский уже тогда, перед самой войной, вызвал переполох, когда неожиданно появился на офицерском собрании столичного округа. В шинели старого покроя, без каких-либо знаков отличия, он походил то ли на дезертира, то ли на призрака прошлой войны. Инквизитор мало говорил. Оставшись стоять в проходе зала, он поаплодировал командующему округа, когда тот закончил свой доклад. Генерал-полковник, растерянно оглядывая собравшихся, не знал, как реагировать. Пепел услышал рядом с собой страшное солдатское ругательство, нечасто звучащее в этих стенах, и усмехнулся. Блок и Шоин вышли на улицу, в холодную и темную ночь. Они наблюдали необычно молчаливых начальников, которые спешили разъехаться по своим частям. Офицеры, возможно, чувствовали, что впустую потраченное время отомстит им в скором будущем. Николай, закурив, проговорил: — Пропащее дело. Завязнем надолго. Столкновения на границе постепенно становились серьёзнее и ожесточеннее, вызывали всё больше цепных реакций — ожидали начала войны. Но неизвестно, какого характера. Ходили слухи: Совет ограничивает Карминского, потому что не признает вероятность масштабного и затяжного конфликта. Ученик Давида Сагатки внимательно вглядывался в свою любимицу — армию. Крупный и высокий, с грубоватыми манерами, сам похожий на бывалого солдата, Марк словно всегда держал наготове стопку самых радикальных декретов, способных в короткое время перевести весь гражданский мир на военные рельсы. Говорили, что его доклады на Совете могли отравить даже самого равнодушного и толстокожего слушателя из-за множества негативных характеристик. Военные дали ему прозвище «Кровавый Марк». Но даже в ненависти невозможно не признать, что в этой мужицкой голове помещалось невероятное количество знаний, стратегий, тактик, отчетов, версий, давно похороненных данных с выводами, поражающих обыденность. Александр проводил взглядом Карминского, Шоин оставался неподвижен, вглядываясь в пустоту позади Блока. В свете фонарей затянутые в черные шинели жандармы, стоявшие недалеко от машины комиссара, выглядели неловкими скульптурами. Николай неожиданно спросил: — Скажи мне, Саш, почему бы не решить всё одним смелым, сумасшедшим жестом. Вот, что нас таких наглых и бесстрашных, — в голосе его зазвучала ирония, — держит, а? Они знали друг друга с академии. Шоин был немногим старше Блока. — Богатое воображение, дающее возможность представить всех без разбора в худшем положении, чем есть сейчас, — вдумчиво произнес Александр после молчания, привыкая к холоду. — Может, затянет куда-то водоворот — не выберутся на этот раз. За две недели до официального объявления мобилизации, во время погрузки частей его дивизии в эшелоны, Блок, окруженный нервными и спешащими людьми, ясно осознал, что жестоким столичным бюрократам ничего не грозит по-настоящему. Это его солдаты и офицеры будут справляться с тяжелым, тяготеющим к смерти миру. В новой войне, не признающей воина прошлого, который при наступлении шел в полный рост. Она требовала теперь пресмыкаться, зарываться глубоко в землю и выжидать, преодолевая сонливость, страх, желание жизни бесконечно усталой пехоты. Александр отвлекся всего на несколько минут, чтобы, наконец, заметить, какое не по-осеннему ласковое и теплое солнце было в то утро. Надежды на быструю войну практически не оставалось.