Огонь, веревка, пуля и топор

В начале были виселицы. Его первым делом был регион, захлебнувшийся в гиле. Давид напутствовал: «Это твоя стезя, Марк, делай, что должен. Частное — враг общего». Карминский прибыл в город, потерянный во времени, населенный общинами, никогда не видевших больших современных городов. Несколько исчезающих народов терпели, выживали в тлеющей ненависти ни одно поколение. Из-за глупости местных чиновников, занятых воровством, ненависть обрушилась в раз на всех имевших отношение к власти. Инквизитор застал коменданта в животном страхе. Глава города был убит. Армия дезорганизована. Марк скоро определил, что хаос скрывал разумную ревность к земле. Люди, потерявшие терпение, глубоко расчетливы, потому что знали цену хлеба, добываемый непосильным трудом. И если чиновники вовремя отреагировали бы на рядовую крестьянскую трагедию, то нужды в присутствии Инквизитора не возникло бы. Карминский также обнаружил заброшенность местных гарнизонов. Увидел недоедающих солдат, у которых не было обуви и должного обмундирования. Этот кошмар периферийного развала застрял в его голове на многие годы, дал ощутить размеры страны, оказавшейся необъятной для старых эмиссарских уловок. Заставленная «костылями» неказистая площадь, стаи воронья над лобным местом, шум толпы — вот формула восстановленного порядка. Карминский переиграл низовой бунт, отдав стихийным судам бюрократов, высокопоставленных шкурников различных мастей, несколько богатых семейств. Он внимательно вглядывался в навыки задавленных народов вести дела «без начальников и наместников», но только для того, чтобы вовремя их пресечь. Главы общин — жестокие старцы-долгожители — признали в его лице власть и, согласившись с новыми условиями, выдали самых неугомонных смутьянов. Марк, приходивший к ним на сходы без охраны, в пролетарской одежде, рассуждал на ясном им грубом языке о власти, труде, народной жестокости и анархии правительств, конечно, вызывал уважение стариков. Даже молодость играла ему на руку. Возвращаясь в столицу, Инквизитор, кроме новых региональных законов, составил тайный приказ: вывести всех лидеров короткого времени народовластия в другой город и казнить. Марк с иронией думал о себе как о пожарном, которого для предотвращения большого пожара бросали тушить малые возгорания. Карминский больше десяти лет вытравливал бандитские и радикальные подполья, менял природу армии, жандармерии, создал особые силовые подразделения при Инквизиции и не мог без раздражения слушать Орфа, когда тот упрекал его в «грубости».

***

— Отменяйте спектакли. Не до них сейчас, — сказал сидевший за столом Карминский. Он равнодушно рассматривал листки с карикатурами на генералов-перебежчиков. Недовольно цыкнув, добавил: — Посредственно. Аглая стояла у окна и с неприязнью смотрела на Марка. Они оба ждали Орфа, который задерживался в Министерстве Торговли. — Война — тоже спектакль, — отрезала Лилич. Марк нахмурившись, повернулся к ней. — Это не определение, а пошлая демагогия, Лилич. Именно сейчас решается, выдержит ли фундамент всего театра. Я понимаю, ваши методы слишком изысканы и рассчитаны на актеров сложной формации. Но если наши игрушечные заводы не будут производить больше снарядов, то этот «спектакль», как вы выразились, при боевых действиях такого размаха, сожрет существующий запас за четыре месяца, и мы окажемся в совсем иных условиях. — Вы желаете превратить весь центр в военный лагерь? — Аглая не спеша подошла к столу Орфа, встав напротив Карминского, но не решилась занять место учителя. «Ведь также лицедействует, — подумала она. — Изображает грубого мужика под стать своим костоломам, а у самого отец — аристократ, боявшийся без перчаток выйти на улицу». — Нам нужно ввести осадное положение, — холодно проговорил мужчина, — за полумеры будем платить дорого. Проворонили границы, а я предупреждал два года назад: с этническими распрями на подобной территории заигрывать нельзя. Тут и наши соседи драгоценные подоспели. Чьи самолеты-разведчики появились у мятежников, а? — Вы знаете ответ. — Знаю. — Мы вам определенно больше не нужны, — со злой полуулыбкой сказала Лилич. — Ладно-ладно, — грубо повысив голос, ответил он. — Не люблю ваши занятия, но с двойниками хорошо вышло. Сами пришли, во всём сознались — никакой беготни. Аглая с едва уловимой грустью посмотрела на закрытую дверь и не могла расслабиться, чувствуя, как усталость лишала её терпения. Тот трюк с подосланными двойниками, которые довели подозреваемых в государственной измене министров до сумасшествия, был слишком прост — она не гордилась им. Они снова замолчали. Строгий кабинет Германа практически не отличался от любого другого кабинета ведомства. Орф равнодушен к любым изыскам. Единственное яркое пятно — картина, подаренная Великому Инквизитору невероятным художником. Гением, который ушел на несколько лет жить среди рабочих, разделив их тяжелый быт. Большое полотно грубыми абстрактными мазками изображало шахтеров, застывших на фоне космического ландшафта. Картина была подарена без всякого преклонения, с припиской: «Я просто хочу, чтобы вы о них думали». Орф очень серьёзно относился к этой работе. — Времени нет, — произнес Марк, вставая и забирая свою полицейскую шинель. — Зайду к Герману завтра утром. Когда он открыл дверь, Аглая спросила: — Как Кристина? Марк застыл и, обернувшись, сделал преувеличенно потрясенный вид, будто говоривший: «Какая неожиданная карта!». Он ушел, ничего не сказав. Лилич усмехнулась и тихо проговорила: «Мужлан».

***

Кристина не замечала своей красоты, заплетала темные волосы в густую косу и имела особенность замолкать на полуслове. У неё были большие карие глаза, немного грустный, вопрошающий взгляд. «Взгляд удивленного олененка» — неожиданно для себя определил Марк. Она без страха подошла, словно они давно знакомы, ответив на вопрос, который он не задавал: — И вовсе вы не похожи на жестокого человека. Он засмеялся коротким сухим смехом и развел руками. — Что мне теперь делать с этим знанием? — Я не знаю, — серьёзно сказала Кристина. Начальник отдела безопасности был человеком Карминского. Марк никогда не расслаблялся, зная повадки собственных «коллег», — поднял дело Кристины Серж на второй день после знакомства. И ничего не нашёл. Отец — мелкий чиновник. Мать — учительница. Родители много работали и гордились дочерью, служащей в отделе криптографии в правительственной организации. Боялись ли они за неё? Ему пришлось признать: молодая и неглупая женщина оказалась в ловушке странной симпатии. Марк велел ей «найти кого получше и образумиться». Кристина не воспринимала такие слова всерьез. Серж следовала своим особым принципам, не слушала Карминского, когда тот учил быть циничнее, холоднее. Она говорила, улыбаясь: — Пусть кто-нибудь побудет циником за меня. «Сказ о красавице и чудовище», — размышлял он, наблюдая за ней. Старая сказка упрощала проблему превращения: даже если принца заколдовали, он, побыв в зверином теле и узнавший законы чудовищ, не мог просто вернуться в мир людей. Красавица была слишком мечтательна — не видела очевидного. Громом пришло донесение о возможном агенте среди шифровальщиков. Карминский разгромил несколько подразделений, нашёл и уничтожил агента, сбросив в расстрельную яму знакомых «крота», в том числе нескольких сослуживцев Кристины. Она молча плакала, глядя на их пустые столы. Она пришла побледневшей, с широко раскрытыми глазами, еле выговорив его имя. Инквизитор пожал плечами: — Работа на предупреждение. Обычное дело. Она ничего не ответила, по непонятной ему тогда причине осталась на ночь, а рано утром, пока Марк спал, наглоталась таблеток. Последние несколько месяцев «Кровавый Марк» получал подробные письма от её лечащего врача с похожим содержанием: обследования показывают, что Кристина Серж здорова, в разуме, но продолжает молчать, не желает покидать клинику и выходит из палаты только с медсестрами. Очередное сухое письмо было документом — доказательством халатности и беспомощности. К горлу подступала злоба, когда Инквизитор держал бумаги в руках. Автор множества предупредительных систем не смог заметить бедствия, настоящего пожара в собственной квартире. Карминский многое понял по взгляду и по тому, как она закрыла лицо руками, увидев его. Настоящий обвинительный приговор ещё не вынесен.