Чистый

      В следующий раз Антон откроет диалог с контактом «Арс психолог» только через несколько дней. Каждое из сообщений, пропущенных, но не упущенных, понадобилось ему для того, чтобы заново переосмыслить слова, услужливо оставленные в его голове спокойным голосом Попова.       Сейчас уже забавно, а еще не так давно страшно до критической отметки «пиздец», но Шастуну иногда казалось, что голос его подсознания теперь звучал в его голове попеременно голосами Позова и Попова, как если бы каждый из них заступал на службу, принимая бразды не правления, так ответственной нервотрепки.       От серьезности собственных предположений Шастуну было бы стрёмно, если бы не было так смешно: «– Прошу вас, Дмитрий Тимурович, объект укомплектован позитивным настроением и мотивацией, страхи и сомнения были успешно ликвидированы в процессе активной чистки мозгов, совесть пока в спящем режиме, а цель всей жизни обновляется. Думаю, нужно будет перезагрузить машину прежде, чем ввести в активную эксплуатацию, но это вы уже как-нибудь сами», – Арсений бы точно поправил очки с самым приторно важным видом, а Димка придирчиво цокнул языком. Такие из себя вы-только-посмотрите-какие-важные.       И было бы смешно, если бы не было так стрёмно. Но Антон привык ко всем странностям, которые появились в его жизни и в его голове с того самого момента, как в этой самой жизни появился Арсений. Такое себе воплощение странности, он сеял её за собой шлейфом, а Шаст охотно плелся следом, жадно впитывая в себя каждую секунду, прожитую чужой философией.       Эта самая философия учила не курить натощак, думать прежде, чем делать, а еще – не вестись на поводу у спонтанного желания купить два стаканчика кофе вместо одного, и чтоб обязательно с солёной карамелью, но не слишком холодным молоком. И пока внутренний голос оправдывал такие странные детали просто хорошей памятью и нежеланием терять нить дружбы с Поповым, что-то маленькое и мерзкое вовсю вертелось и кувыркалось где-то внутри, отчего руки Шастуна ходили ходуном, расплескивая один-единственный стакан кофе.       – Твою ма-ать …       – И тебе привет, Шаст.       Отряхивая пальцы от липкой горячей влаги, Антон не заметил Диму, который неожиданно нарисовался прямо перед ним.       – А ты чего тут? Я думал, у тебя завтра смена.       – Попросили подменить. Держи, – Поз с ловкостью фокусника выудил из кармана какую-то салфетку. – А ты к Арсению?       – Я? – капли кофе, разбрызганные его же неосторожностью и суетливостью повсюду, раздражали страшно, потому Антон только со второй попытки расслышал вопрос. – А, да, к Арсению. Не видел, он на месте уже?       – На месте. Стоит там, возле кабинета, с Волей разговаривает, – Димка вряд ли понял, что не так сказал, потому, напоровшись на взгляд Шаста, только настороженно запнулся. – Ты чего смотришь так?       – Ничего, – и липкие пальцы уже не такие уж раздражающие. – А о чём говорят, не слышал? Ну, мало ли, что ты сразу смотришь так? Может, ты мимо проходил, услышал чего.       – Не проходил, не слышал, не знаю.       – Ладно, пойду. Узнаю.       И как бы плевать, что узнавать-то ничего не обязан, точнее, Арсений ему ничего рассказывать не обязан, но что-то подсказывало Шастуну, нашептывало на ухо, что разговор был непосредственно о нём. И пусть лучше он окажется в своих собственных глазах придурком, а в глазах Арсения – самовлюбленным идиотом, вокруг которого мир как раз-таки не вертится. Но вопреки всем уговорам самого себя первое, что Антон ляпнул, когда прямо перед его носом Воля отошел от Попова, напоследок зацепив его плечо рукой, было:       – О чём говорили?       – Привет, Антон, – Арс его будто не слышал, но слегка приподнятые брови выдавали его удивление и даже легкое смятение. – Думал, ты заглянешь после трех, а ты так рано.       – На вечер появились кое-какие планы, – Шаст порол первое, что пришло в голову, взглядом прыгая с лица Арсения на спину начальника части.       Тот как раз повернул и через два шага скрылся из виду, но Антону от этого не полегчало, напротив, такой откровенный мороз со стороны Попова ему был не слишком понятен, оттого провоцировал необъяснимую злость.       – О, у тебя встреча. Да еще и вечером. Свидание? Если так, я очень рад.       – Нет, не свидание, просто встреча и вообще, неважно это, – Арс снова включил этот режим «морозки» и Антон почти физически ощущал, как подмерзает изнутри, и начинает вырабатывать в два раза больше тепла, медленно, но уверенно закипая. – Так о чём вы говорили с Волей?       – Да так, кое-какие формальности. Зайдём?       – Обо мне? – получилось резковато, Шаст это расслышал поздно, и исправиться не успел.       – Нет, Антон, не о тебе. Мне, признаться, странно и удивительно, что ты задаёшь мне такие вопросы, если не сказать неприятно. Зайдём? Или, может, хочешь перенести нашу встречу? Мне кажется, ты чем-то взволнован.       – Нет, ничем, – сухо выдыхает Шастун и подписывает себе приговор. – Всё в порядке. Зайдём?       А лучше было бы перенести встречу. И не потому, что Антон был чем-то взволнован, а потому, что от Попова сквозило какой-то недосказанностью, или же он сам себя накрутил до такого состояния.       Если же Шаст правда себя накрутил и Воля приходил поговорить не о нём, почему Арсений так упрямо игнорировал вопросы? Деликатно прыгал с темы на тему, почти вокруг, но не прямо, не по-человечески, блять. Не по-дружески, в конце-то концов.       «Не друг он тебе. Психотерапевт», – подсказывало сознание и было в лучших традициях любезно спроважено нахер.       И плевать на его эту недосказанность, пусть хоть о мерзкой погоде разговаривает и спрашивает о том же, но Попов смотрел в глаза в этот момент. В момент, когда Антон спрашивал и силился не расслышать, так рассмотреть правду, он смотрел прямым, как топор, спокойным взглядом, и это было просто...       «Пиздец», – реабилитировалось сознание и Шастун воздержался от комментариев, до боли нервно закусывая губу.       Чего он юлит-то, а? Как лис, водит ушами, морду воротит, но взглядом за каждой деталью тянется, наблюдает, как будто Антон прямо сейчас вскочит на ноги, устроит тут показательный акт самосожжения. И ничего он себя не накрутил, ничего себе не придумал.       – Арс.       – М? – это была последняя попытка, уже стоя в дверях, и даже сейчас Попов смотрел как-то не так. Слишком ровно, слишком прямо, слишком сквозь, как если бы все его мысли были где-то далеко, за пределами этой комнаты.       – Ты мне ничего сказать не хочешь? – как бы издалека крадется Антон, но Арс начинает медленно приподнимать брови, и аккуратничать времени не остается. – Всё ведь в порядке, да?       Арсений кивает и Шаст, кажется, слышит, как в нём что-то трещит. Самоконтроль, наверное.       – Если бы было что-то не так, ты бы мне сказал, да?       – Конечно, Антон, но, – Арс запинается и вот она, призрачная надежда, что он наконец-то заговорит как нормальный человек, а не психотерапевт, но нет. – Но мне правда нечего тебе сказать. Мне показалось, мы обсудили все волнующие тебя вопросы, но, если внутри что-то осталось, я, конечно, выслушаю тебя.       Шаста блевать тянет от этих заученных фраз и интонаций, потому он спешно прощается и закрывает за собой дверь, вместе с тем ногой выбивая дверь внутри себя, выпуская с полсотни чертей, которые теперь пляшут на руинах его самообладания.       – Да ёб твою мать, а, – в сердцах сплёвывает Антон, дрожащими руками подкуривая сигарету и набирая скорость, только бы быстрей оказаться в метро.       А всё так хорошо начиналось, и почему не могло так же хорошо закончиться? Что это за закон вселенской подлости, в который хочешь–не хочешь, а рано или поздно придется поверить. Вот и сейчас, стоило Антону потерять бдительность, поверить в реальность происходящего, в хорошую, мать её, реальность, как все снова переворачивается прежде, чем Шастун успевает сделать сальтуху и твёрдо удержаться на ногах.       К вечеру он практически не сомневался в том, что Арсений, выражаясь деликатно, подлец и что-то скрывает. И тут вариантов ответа меньше, чем хотелось бы: либо это что-то личное и он правда не должен посвящать в это своих пациентов, либо он всё-таки соврал и Воля подходил к нему по вопросам, касающимся Шастуна. И если последнее правда – какой смысл ему отнекиваться и скрывать что-то? Что это за шоу «Интуиция», «Детектор лжи», или где там болтают о секретах и пытаются привселюдно пристыдить врунов?       Решение прибухнуть было таким вымученно-оправданным, что Шаст даже не стал ему противиться, но не успел он открыть бутылку, как у него зазвонил телефон. И благо, что он отставил бутылку на стол до того как заметил имя на мерцающем дисплее.       Антон давно не получал по лицу, но сейчас ощущения были точь-в-точь, только он предпочел бы пожертвовать носом или парой зубов, чем нервно дрожащей рукой смахнуть нужную клавишу и принять вызов.       – Да? – не по форме, да и к чёрту.       – Шастун, вечер добрый. Прости, что поздно, – Антон на всякий случай убрал телефон от уха, чтобы свериться – начало десятого, еще не поздно, если он всё-таки узнает то, что должен был.       – Ничего, Павел Алексеевич. Что-то случилось?       – Хотел спросить, как ты, как твоя терапия? Реабилитация в целом?       «Вот оно, блять», – это должно было звучать хотя бы в голове победоносно, но что-то не тянули эти ощущения внутри на сладкий вкус победы.       – Всё в порядке, спасибо. Терапия … Терапия тоже в порядке, своим чередом. Стараюсь не пропускать, по возможности договариваюсь о дополнительных встречах с Арсением. Арсением Сергеевичем.       – Да-да, Арсений Сергеевич мне говорил, что ты совестливо приходишь почти каждый день. Очень похвально, Антон. Очень, – вот Воля хвалит, даже в интонациях это прощупывается без труда, и приятно быть должно, всё-таки начальство, но Шастун всё еще сидит неподвижно, точно предчувствуя какое-нибудь эдакое «но». – Знаешь, я тебе вот по какому делу звоню. Я общался с Арсением, общался и с реабилитологами из центра, где ты лежал первую неделю после происшествия. У меня на руках все нужные справки и документы, и я хочу взять на себя смелость созвать заседание комитета по пожарной безопасности и гражданской обороне и поднять вопрос о восстановлении тебя на службе. Я ничего не могу тебе обещать, это только первое, оно же предварительное заседание, и такие вопросы не решаются одним днем, но, мне кажется, ты готов начать этот процесс восстановления. Как ты на это смотришь?       – Я … – изумлён? Ошарашен? Обескуражен? Поражен? Сражён? А если без философии – в ахуе, но начальству так не ответишь. – Это очень …       – Знаю, Антон. Застал врасплох, да? Но я чувствую, что ты готов. Ты способный парень, нам тебя не хватает, в конце концов! – Воля смеется, пусть вопрос серьезный и такие вопросы по телефону вообще редко решаются, но, может, он и правда верит в него едва ли не больше, чем сам Антон в себя? – Так что скажешь?       – А когда всё это …       – Завтра, – Шастун успевает вцепиться зубами в костяшки пальцев прежде, чем сматериться в прямом эфире. – Завтра утром я поеду в министерство и, думаю, заседание могут назначить уже на вторую половину дня, где-то после трех-четырех часов. Мне только нужно знать, что ты хочешь этого и ты готов, а дальше – мы тебе поможем.       – Мы? – тупой вопрос, но это «мы» слишком резко зацепило слух.       – Мы. Я и Арсений Сергеевич, да и комитет не станет нарочно топить тебя, им это просто не нужно.       – Что от меня требуется? – пазл наконец-то начал складываться. Почти сложился.       – Не пить сегодня, потому что завтра тебе придется проходить медкомиссию перед заседанием, а еще отдохнуть как следует и не волноваться лишний раз. Остальное мы возьмем на себя, – и снова это «мы», которого лучше бы не было, и Антон готов согласиться на всё, только бы отключиться и чисто по-человечески, искренне проораться.       Арсений бы точно обозвал это какой-нибудь офигенно действующей техникой, но Антон её практиковал многим раньше, чем познакомился с ним, потому пока он, что называется, орал, в его голове пазл не только сложился, но и ожил, а теперь еще и усмехался в лицо. Нагло так усмехался, что захотелось врезать.       – Арс, твою мать, возьми трубку, придурок, блять … – это был не первый звонок, не первое неотвеченное смс и далеко не первый отчаянно-обреченный крик Шастуна.       С того момента, как он перестал слышать в динамиках голос Воли, он слушал только длинные монотонные гудки. Те проезжались по ушам напильником, заставляя скрипеть зубами и нервно дергать ногой, ерзать на месте и закуривать уже невесть какую по счету, неосторожно обжигая пальцы.       Эти самые пальцы настрочили столько же неотвеченных смс. Антон просил ответить, просил перезвонить, просил просто, блять, объяснить, почему он так с ним поступил. Почему не сказал тогда, когда он спрашивал, а он ведь сразу заподозрил неладное! Кроме того, он даже вычислил вектор этого «неладного», зачем нужно было ломать комедию и отнекиваться, отмалчиваться? Какой в этом смысл?       А теперь он сидит сам, один на один с почти животным страхом перед днем, который в его личных планах не планировал наступать еще как минимум месяц, и даже выпить не может. Бутылка уныло играла бликами в дальнем углу кухни, пока Антон наматывал круги по комнате, кажется, уже в своей голове слыша эти блядские гудки, изредка прерываемые самой связью, мол, хватит насиловать и себя, и технику.       Но Шастун пер бараном. Курить ему никто не запрещал, потому он будет курить и звонить до тех пор, пока …       Пока Арсений не отключил телефон. Вот так просто. Просто «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».       Это совесть Попова сейчас выключена или находится вне зоны действия сети.       – Блять, нахуй, всё.       Антон уснул под утро и проснулся не многим позже. Проснулся и первым делом кинулся к телефону, но сообщения о том, что «тот самый абонент» соизволил появиться в сети всё так же не было. На всякий случай, для очищения совести, послав всё и вся снова, Шаст пошел в душ и уже под струями горячей воды начал вспоминать устав, по которому должен будет докладывать ситуацию.       Не вспоминалось ровным счётом ничего. На помощь пришёл интернет, а чуть позже – Димка. Тот, как оказалось, взял отгул, только бы сопровождать его в министерство. Как и обещал Воля, заседание назначили на пять часов вечера, но Антону нужно было приехать раньше, чтобы подтвердить, что он не спился.       – Употребляете? – в лоб спросил нарколог, сощурившись.       – А похоже? – внутренний голос посоветовал заткнуться и Шаст прислушался.       – Не то, чтобы, – но допуск был подписан, печать поставлена и теперь Антону предстояло самое страшное – переступить порог кабинета, где его уже ждали.       – Всё будет хорошо, Тох, – Позов совестливо хлопал его по плечам, провожая. – Ты, главное, по существу отвечай, ладно?       За несколько часов Дима искупался в яде, слезах и слюнях Шастуна. Тот так эмоционально рассказывал ему о своей увлекательной ночи, что Поз даже задумывался о том, чтобы предложить ему перенести заседание, но пути назад уже никак не было.       И всё бы ничего, всё бы стерпелось. И провокационные вопросы, и откровенный допрос, в котором Антон делился едва ли не распорядком своего дня, деликатно вычеркивая из него всё, чего по мнению комитета там быть не должно. Но когда секретарь перевернул очередной лист протокола, Шастун наотмашь получил по лицу очевидным, как белый день, фактом: нихуя он не готов говорить о том, что произошло в тот день.       И не потому что не пережил, не потому что не переболел. А потому что единственный человек, с которым он мог об этом говорить, не явился на заседание, хотя бы заявлен как лечащий психотерапевт и по закону имел полное право присутствовать и сидеть сейчас рядом с Волей. Но вместо этого его словами говорил председатель комиссии, зачитывая характеристику вслух.       Отдать должное, на хорошие слова не поскупился. Тут тебе и «адекватно воспринимает картину мира», и «не отталкивает реальность, принимая её такой, какая она есть». На словах о «контроле эмоции» и «укрощении агрессии» Шастун чуть не подавился слишком глубоким вздохом, перед глазами очень удачно всплыли смазанные сцены, когда этот самый «укротитель агрессии» чуть не размозжил Попову лицо.       Опуская лирику, которая из уст престарелого мчс-ника звучала всё равно не так, как от Арсения, суть была в том, что Шастун вполне адекватен, чтобы начать процесс восстановления, но этот чёрт и тут успел напортачить, не приложив к характеристике непосредственно форму допуска, а значит, под его подписью нет документа, которые однозначно подтверждает, что «Шастун А. А» прошел терапию и может приступить к работе.       Позже Воля объяснит Антону, что это формальность и часть естественной процедуры восстановления. Что это только первичная характеристика и к ней совершенно необязательно прилагается допуск, и если психотерапевт считает, что по какой-то причине пациент еще не готов …       Антон был готов его убить собственными руками. Плевать, что он солгал. Плевать, что не сказал, хотя мог ведь, мог! Плевать, что не отвечал на звонки и сообщения. Плевать, что не явился на заседание. Плевать.       Но.       – Он, блять, не подписал допуск?! Он, сука, отправил меня, просто выпер взашей, под расстрел комитета с неподписанным допуском? Серьезно, блять? Серьезно? – Дима сделал всё возможное, чтобы это слышал только он и случайные прохожие.       – Шаст, ну Воля же сказал, это нормально …       – «Нормально» – это, блять, быть со своим пациентом в момент, когда его ебалом макают в дерьмо, которое он же сам навалил, а не пропадать нахуй, без следа, выключать телефон! Я ему доверял, Поз! Я ему, сука, душу наизнанку, чтоб он туда плюнул! Всё, блять, нахуй.       Он кричал до ближайшего бара, но, оказавшись уже у барной стойки, расклеился после первого же стакана. Вместо крика Дима выслушивал откровенное жалобное нытье, а вместо оскорблений – что-то невнятное, тонущее в очередном стакане. Втором-третьем-пятом.       И так, пока рука неожиданно легла не на ледяное стекло, а на коротко вибрирующий телефон.             Арс психолог 22:03             «Антон, прости, что меня не было сегодня с тобой. Надеюсь, ты мне всё расскажешь. Перезвони как захочешь поговорить».       Хотел бы Антон разъебать телефон, но отставникам не так-то много платят, и в этот момент здравый смысл искренне пожалел, что пять минут назад остановил Антона перед особенно мощной дозой.       – Шаст, ты куда? – Димка сфокусировался только тогда, когда Антон уже натянул куртку и с крайне серьезным видом вызывал такси.       – Поеду. Дело есть.       – Давай только … Это. Без глупостей.       Шастун без глупостей попрощался и пообещал завтра позвонить. Так же без глупостей сел в нужную машину и даже назвал нужный адрес, ошибившись только в одной цифре, но быстро сориентировался на месте. Алкоголь, приятно плавящий тело, испарялся с каждым шагом, потому, когда Антон оказался перед нужной дверью, он был пьян ровно настолько, чтобы не подпирать стену и членораздельно говорить.       Удивительный симбиоз адреналина и алкоголя, один вытесняет другого, пока тот разгоняет по крови убийственную дозу решительности и отчаянности. Просто секрет всех глупостей, не делать которые Поз очень просил.       Прости, Поз.       – Привет, Арс.       Тот, кажется, не был удивлен. Даже дверь открыл без промедления, и где эта отзывчивость была вчера, когда Шастун обрывал телефон.       – Привет.       – Поговорим? – не нужно было спрашивать, чтобы догадаться, что Антон пил, но его выдавало сейчас не тело, а решительность, с какой последний раз он ехал бить морду.       Какая ирония.       – Я не уверен, что сейчас подходящее время и … – конструктивным диалогом и не веяло, веяло неприятностями, веяло опасностью, но в этом ощущении не было ничего общего с тем, когда Арс жался к холодной стене курилки.       Сейчас за ним была его гостиная и неосторожный шаг назад стал его главной ошибкой.       – Считаешь, что я не готов, да? – Антон нагло воспользовался моментом, переступая порог и закрывая за собой дверь резко, до звона в ушах.       – Антон.       – Считаешь, что еще недостаточно трезво «принимаю картинку реальности»? – он неотрывно смотрел в глаза, неумолимо сокращая дистанцию, пока Попов силился воззвать к своему телу, а то подло саботировало.       – Антон, послушай, я ...       – Или у меня проблемы с агрессией, а? – в подтверждение своих слов, с вызовом, искрящимся в воздухе между ними, Шаст одним резким движением притягивает к себе Арса за грудки. – Еще не научился её контролировать? Или как ты там писал, не подскажешь?       – Ан ...       – Заткнись, блять, Арс, – дрожь бьет по рукам, вытряхивая из Антона остатки самообладания, и он с силой вжимает Арсения в стену прихожей, сокращая дистанцию до непозволительного минимума, едва ли не выхватывая глоток воздуха из чужих уязвимо приоткрытых губ. – Ради своего блага, заткнись.