***
Бобби работал с Дином целую вечность и один день. Он действительно не может вспомнить время, когда Бобби не был постоянным клиентом Винчестерского авторемонта, сквернословя всякий раз, когда видел жестокое отношение с машиной. Однажды он даже довёл женщину до слёз, потому что она залила неэтилированный бензин в дизельный двигатель. Но на самом деле Дин нанял его не из-за навыков общения с людьми. Бобби имел собственный склад, пока его жена Эллен не убедила его переехать на другой конец страны. Древний деревенщина с грязной бейсболкой и проблемой отношения знал о машинах больше, чем Дин, вероятно, когда-либо узнает. Плюс, к тому же Дин вроде как привязался к старому ублюдку. Он, Сэм, Бенни, Джесс, Бен и Мэдисон провели много ночей у Бобби и Эллен с их дочерью Джо, поедая в превосходном Mac-N-Cheese, принадлежавший Эллен, и приводя мир в порядок. Они — семья. Бобби был здесь с самого начала, когда Дин боролся с тем, как быть отцом. Бобби был здесь вместо их отца, когда Сэм и Дин обзавелись жёнами. Бобби был здесь на крестинах Мэдисон. Он предложил свои сбережения, чтобы помочь оплатить пересадку почки Мэдисон и некоторые экспериментальные лекарства, когда страховка Сэма не покрывала их. Дин доверяет Бобби свою жизнь, но не может доверить ему это. Во-первых, Дин не может втянуть Бобби в эту чёртову бурю. Во-вторых, Бобби всегда поступает правильно, а правильно в данной ситуации — как не очень тактично заметил Сэм — пойти в полицию с деньгами, номером Кастиэля и повесить на себя последствия. Но Дин — трус, и он действительно не хочет попасть в тюрьму. Он слишком хорошенький для этого дерьма, его бы просто пустили по кругу и обменяли на сигареты. Поэтому, конечно, на следующий день на работе, когда Дин собирается не очень вежливо протащить десять тысяч долларов фальшивыми купюрами, Бобби следует за ним в офис и спрашивает (требует), что случилось, как будто он уже решил, что Дин что-то замышляет. Тот факт, что Дин действительно что-то замышляет, нисколько не умаляет его праведного негодования. Дин всегда был сторонником «притворяйся, пока не сделаешь что надо», поэтому нацепляет лучшую улыбку и поворачивается лицом к капризному деревенщине, которого любит, как собственного отца. Даже больше, чем собственного отца. — Утро, Бобби. Всё в порядке. Ну, кроме того, что мой муж, конечно, изменяющий ублюдок. Бобби не выглядит убеждённым. — Конечно, — медленно соглашается он, глядя на Дина как на подростка-застигнутого-со-спущенными-штанами-на-заднем-сидении-родительской-камри-с-дочерью-проповедника, каковым он в основном и является (поменяй Камри на Шевроле, и это может стать названием его автобиографии). Когда Дин не прорывается, как плотина, выплескивая все свои секреты, Бобби снимает свою вездесущую бейсболку, почёсывает голову, а затем снова надевает её. Удивительно, что эта проклятая штука до сих пор не обрела разум. Он вздыхает, а затем меняет тактику и говорит: — Полиция была здесь утром. Дин давится воздухом. — …Что? Ровно, как хрустящее арахисовое масло. — Ты уверен, что с тобой всё в порядке, парень? — Да, — отмахивается Дин. — А почему здесь была полиция? Бобби пожимает плечами, язык его тела передаёт небрежное равнодушие, но Дин знает лучше. Хитрый старый ублюдок. — Что-то насчёт ограбления несколько недель назад в магазине Kwik на магистральной. Коп хотел знать, работает ли здесь ещё Чарли. Вот дерьмо, дерьмо, блядское дерьмо. Никогда не говорите, что у Дина нет превосходного непроницаемого лица. — Зачем? — Ну, она была одной из заложниц, не так ли? — у Бобби такой вид, будто он обдумывает все за и против того, чтобы Дина посадили. — Может быть, им трудно за ней угнаться. Дин дышит немного легче. Но не очень. Чудовищность того, что они сделали, бьёт его прямо в грудь, кажется, в миллионный раз за последние несколько недель. Удивительно, что он не покрыт синяками. — О да, — выдавил Дин, увидев обеспокоенное выражение лица Бобби. Он взял себя в руки и добавил: — Думаю, она потеряла телефон или что-то в этом роде. Совершенно очевидно, что он проскользнул на милю, нырнув головой вперёд на территорию «Я ЯВНО ЧТО-ТО СКРЫВАЮ». — Да-а-а… Слушай, не думай, что я не знаю, что ты мне врёшь, парень, — Дин открывает рот, чтобы возразить, но Бобби перебивает его. — Я не хочу выслушивать твои дурацкие оправдания. Просто разберись с этим, и если ты не можешь сделать это сам, тогда ты знаешь, где я. Балбес. Бобби выходит из кабинета, закрывая за собой дверь, а Дин опускается в кресло, как будто у него перерезаны струны. Он проводит дрожащей рукой по волосам. — Блять. Дыши. Сосредоточься. Какого хрена он вообще делает? А как насчёт того, чтобы все трое внезапно получили деньги за сверхважное спасительное дерьмо, а не кричали «Да, мы только что опрокинули круглосуточный магазин»? И как будто одной тревоги быть пойманным полицией недостаточно, теперь у него есть какой-то крутой псих, — который, если бы они встретились при других обстоятельствах, получил бы первоклассную игру Дина — после него, угрожая ему в своей глупо напряжённой манере, и Дин не совсем уверен, намеренно ли Кастиэль повышает свой голос в точном тембре, необходимом, чтобы заставить член Дина наполовину встать каждый раз, когда он открывает свой глупый, опасный рот, или отсутствие секса в последние пару месяцев действует так на него. В любом случае ситуация далека от идеальной. Дин никогда не планировал вести стабильную жизнь в пригороде, как и не собирался становиться отцом в двадцать. Когда он впервые переехал в закрытый дом Лизы, чтобы быть поближе к ней и Бену, ему пришлось снимать квартиру. Единственный кредит, который у него был тогда, был никудышным, и пока прибыль его авторемонтной мастерской не сдвинулась с мёртвой точки, у него всё равно было пусто в кармане. Он купил свой первый дом в возрасте двадцати пяти лет, примерно за полгода до того, как встретил Бенни, и это была вторая огромная веха в его жизни (после Бена) до этого момента. Ему потребовалось некоторое время, чтобы найти того, в которого он влюбился, но как только он увидел дом, который был домом его и Бена в течение последних шести лет, он просто знал. Два этажа с огромным задним двором и причудливой кухней, в которой Дин любил притворяться, что собирается научиться печь, но так и не удосужился. Они приняли правильное решение. Мэдисон обречена была умереть. Дин собирался потерять единственный настоящий дом, который он когда-либо по-настоящему знал. Он расстегивает сумку, складывает фальшивые купюры в сейф, делает себе крепкий кофе и с новой решимостью выходит во двор. Всё будет хорошо. Он может это сделать.***
Дин недолго играл в школьной футбольной команде. Он проводил больше времени на скамейке запасных, чем на поле, потому что просто не был в этом силён. Он достаточно приличный бегун, когда за ним гонятся, но это почти предел его спортивных способностей. В школе Сэм всегда сидел с головой погрузившись в книги. У бедного ребёнка никогда не было ни мускулов, ни средств, чтобы заниматься спортом, ни школьного духа. Конечно, сейчас Сэм сложен как кирпичный сортир, но его недавно приобретённая мышечная масса не сопровождалась внезапным желанием долго ходить или делать что-то ещё, кроме жима лёжа, отчего у Дина болит голова и руки ломит в сочувствии. Всё это говорит о том, что атлетизм на самом деле не заложен в генах Винчестеров. Поэтому Бен не лучший игрок в своей команде Малой Лиги. Он не самый худший, несмотря на все его искренние усилия. Дин вздрагивает, когда его ребёнок пропускает ещё один лёгкий мяч. Поникнув плечами, Бен тащится к блиндажу, по пути бросает взгляд на почти пустые трибуны, легко находит отца и морщится. Дин с энтузиазмом показывает ему большой палец, потому что он заботливый отец. Внутренне он не знает, смеяться ему или плакать. Может быть, Дин мягко заговорит о другом хобби. Что-то, что не связано с огромным деревянным оружием и голенями других игроков (и разве этот инцидент не потребовал серьёзных разговоров; отец Саймона Уиблера — настоящий придурок). Скамейка, на которой он сидит, слегка прогибается под чьим-то весом, и Дин борется со всеми инстинктами, чтобы не посмотреть, кто это. Не то чтобы у него не было достаточно хорошей идеи, в любом случае, если напряжённая, пахнущая одеколоном тишина что-то значит. — Нам действительно нужно прекратить такие встречи, чувак, — шутит Дин, засовывая руки в карманы кожаной куртки, чтобы Кастиэль не заметил, как они дрожат. Кейси Адамс делает хоумран, и Дин видит, как Бен смотрит на неё. Чувак немного влюблён в девочку-подростка, и Дин почти уверен, что это взаимно. Может быть, она могла бы научить Бена кое-чему о том, как не отставать в бейсболе, потому что цыпочка хороша. — Я всегда могу снова прийти к тебе домой, — небрежно предлагает Кастиэль, и Дин не уверен, саркастичен он или болезненно серьёзен. Мяч снова брошен, и кто бы ни была эта девушка на питчерском холме, у неё отличная подготовка. Словно отличный Педро Мартинес. Острое воспоминание о том, кто такой Кастиэль и на что он способен, вкупе с полуавтоматическим пистолетом, который Дин видит краем глаза, заткнутым за пояс узких джинсов, лишь частично прикрытым рубашкой, заставляет Дина пренебречь рефлексом шутить или флиртовать, и он отвечает быстрым, но вежливым: — Нет. Спасибо. Следующий отбивающий промахивается. — Теперь мне понадобятся мои деньги. Тогда Дин поворачивается к нему лицом. Сегодня довольно пасмурный день, а Кастиэль носит тёмные авиаторы. Обычно Дин предполагал, что он придурок, но оттенки в сочетании с чёрной рубашкой с воротником только дают Дину ещё больше материала для дрочки. — Что? Ты прислал мне это фальшивое дерьмо всего пару дней назад. Я отмыл, наверное, полторы тысячи долларов. В голосе Кастиэля звучит опасная нотка, когда он слегка наклоняется к Дину. — Тогда тебе нужно разобраться, потому что проценты растут с каждым днём, а я беру гораздо больше, чем банки. Дин измучен, сыт по горло, вымыт, беззащитен. Он проводит рукой по жёсткой щетине на подбородке. — Я делаю всё, что в моих силах. Дай мне отдохнуть. Я принесу тебе деньги, только дай мне время. Питчер проходит через следующие три отбивающих, пока Дин ждёт как на иголках, чтобы услышать, будет ли он (метафорически) трахнут со смазкой или без неё. — Полагаю, я мог бы дать тебе больше времени. С ней. Хвала Иисусу. — Завтра заскочу в автомастерскую. Как насчёт двух? — Кастиэль встаёт со скамейки, очевидно, удовлетворённый без какого-либо вмешательства Дина, а затем Дин в слепой панике хватается, тянется к руке Кастиэля, тоже вставая. — Подожди, нет… Пожалуйста… Кастиэль делает паузу, стоически ожидая, что Дин уточнит. Дин видит своё отражение в авиаторах Кастиэля. Он выглядит почти таким же испуганным, как и чувствует себя, глаза широко раскрыты, а веснушки резко контрастируют с бледностью кожи. Его пальцы бесполезно сгибаются, рука застыла в нескольких дюймах от руки Кастиэля. — Послушай, — пытается Дин, во рту пересохло, — я никак не смогу собрать столько денег к завтрашнему дню. Разве нет другого пути? — Хм, — Кастиэль наклоняет голову и долго рассматривает Дина, пристально глядя ему в лицо. — Может быть, есть что-то ещё, что ты мог бы сделать, чтобы вернуть деньги. Одно дело — и мы квиты. Дин забывает — или охотно предпочитает игнорировать мрачный взгляд, который чувствует даже из-за теней, — всю мудрость и поговорки о том, что что-то слишком хорошо, чтобы быть правдой, и поэтому, вопреки своему здравому смыслу, он говорит: — Я сделаю всё, что ты хочешь. Кастиэль издаёт горловой болезненный звук, как раненое животное. — Не говори мне этого, не зная, на что соглашаешься. Щупальце страха обвивается вокруг сердца Дина и сжимается: — Я должен кого-нибудь убить? — Нет. — Тогда я сделаю всё, чего бы это ни стоило.***
Чего бы это ни стоило — может означать многое. Это могут быть наркотики, оружие, украденная собственность, экзотические животные… люди… части тела? Неужели Дин собирается стать винтиком в машине торговли органами? Неужели его самого собираются продать? Озвучивая вершину страхов Дина, Сэм говорит: — О Боже, а что, если тебя продадут в сексуальное рабство? Прежде чем Дин успел придумать ответ, который не заканчивался бы на «бись» и не начинался бы на «отъе», Сэм добавил: — Тебе придётся заплатить им, — и Дин понимает, что это оскорбление, когда видит дразнящую ухмылку брата. Тем не менее, Дин делает свободный удар, который соединяется с твёрдой мускулатурой плеча его брата, и действительно, если кто-то в этой семье должен быть продан в сексуальное рабство, это этот красивый ублюдок. — Да пошёл ты, Сэм. Ты просто завидуешь, что у гангстера стояк на меня, а не на тебя. Боже, да это же какое-то фрейдистское дерьмо. По иронии судьбы именно Сэм увлекался серийными убийцами и гангстерами, много читал о них, смотрел ужасные документальные фильмы по тем отрывочным телевизионным каналам, которые, казалось, попадались только в самых дешёвых мотелях, между которыми они переезжали в годы своего становления. А Дин тем временем занимался сексом и спешил на ужины. К сожалению, не всегда в таком порядке. Чайник на плите свистит, и Сэм пересекает кухню, чтобы выключить газ. Он наполняет две кружки, стоящие на гранитной столешнице, и достаёт из верхнего шкафа пакетик с зефиром, который держит там вне досягаемости жены (по её настоянию) и дочери (уж точно не по её настоянию). Дин помнит, как Джесс и Сэм купили этот дом. Он немного помог с задатком в качестве свадебного подарка, но большую часть составляли его не очень маленький брат и его тогда ещё беременная жена. Он никогда так не гордился Сэмом: мужем, будущим отцом и во всём ответственным взрослым, причём последнее Дин всегда умудрялся сносно имитировать, но на самом деле таковым никогда не был. Оказывается, Сэм тоже влезал в это адюльтер-дерьмо. Он протягивает Дину кружку, и тот с благодарностью берет её, согревая ладони через керамику. — Знаешь, мне кажется, я никогда не пил горячего какао нигде, кроме как у тебя дома. Ему не нужно упоминать все эти разы, что они были только вдвоём, куча мотельных тараканов и пара пакетиков горячего шоколада. Облокотившись на стойку, подняв дымящийся напиток к губам, Сэм отвечает: — Не думаю, что когда-либо делал кому-нибудь, кроме тебя. Никто больше не будет пить это ужасное мгновенное дерьмо со мной. Они пьют какао и едят зефир в задумчивом молчании, Дин сидит за маленьким кухонным столом, покрытым ситцем, в углу рядом с гудящим холодильником, Сэм вытянулся напротив него, скрестив ноги в лодыжках. И всего на минуту Дин может притвориться, что всё нормально. Что Бенни дома с Беном, устраивает беспорядок на кухне, что Мэдисон никогда не болела, и, возможно, самое главное, что они не ограбили грёбаный продуктовый магазин и не натравили на себя какого-то психованного красавчика-гангстера. Но только на минуту. — Почему он так зациклился на тебе? Дин пожимает плечами, слизывая липкую сладость с губ. — Мы не можем все быть самым ценным игроком, Сэмми. Игра распознаёт игру. Сэм бросает на него острый взгляд, как обычно игнорируя легкомыслие Дина. Это ещё не обескуражило его. — Серьёзно, Дин. Ты никогда не задумывался? Конечно, он задумывался, но потом он думал об альтернативах, когда Кас появляется в домах Сэма или Чарли, и он рад, что именно ему приходится иметь дело с уникальным брендом непостижимых домогательств красивого мудака. — Думаю, что я самая лёгкая мишень, — Дин ставит пустую кружку на скатерть. — Ну, знаешь, твоя жена — чёртов полицейский и всё такое, а Чарли… ну, Чарли. Сэм уклончиво хмыкает, но больше ничего не говорит, допивая свою кружку, а Дин ковыряет выбившуюся нитку в джинсах. Как раз в тот момент, когда Дин думает, что его брат собирается отпустить его, глядя на Дина, как будто ищет подсказку, он говорит: — Всё же, должно быть, это было довольно нервирующе для тебя, когда он появился в твоём дворе, затем в школе, а теперь на бейсбольном матче. — Да, — осторожно соглашается Дин, не совсем понимая, на что намекает его брат. — Это не то, о чём мечтают большинство молодых парней, но ты знаешь. Это, конечно, менее кринжово, чем те дерьмовые «Можете ли вы поверить, мы оба потянулись к одному и тому же помидору сорта Heirloom?» сказки, верно? Перед лицом бесстрастного молчания Сэма, Дин продолжает, только немного сбитый с толку: — «О, Кас и я? Мы познакомились, когда я украл у него сто тысяч. Он начал преследовать меня и угрожать похитить мать моего ребёнка, и я был буквально беспомощен перед лицом такого рода соблазнительной техники. Я случайно не упоминал, что он охуительно горячий?» Я серьёзно, Сэм. Какого хрена ты пытаешься сказать? Ты думаешь, что гангстер, занимающийся торговлей наркотиками, отмыванием денег и ношением оружия, беспокоится о том, чтобы добавить преследование в свой список преступлений? — Нет, и именно это меня беспокоит. Теперь Дин действительно не понимает. Но прежде чем успевает заплакать по поводу этой конкретной загадки Безумного Шляпника, в дверях кухни появляется сонная босоногая Мэдисон, с длинными тёмными волосами в стиле Самары, с мягкой плюшевой игрушкой кролика, прижатой к тематической пижаме с принтом «Лило и Стич». Впервые за полгода Дин видит её без неуклюжего кислородного баллона, с её очень специфической формой заболевания почек, вызывающей гипоксию и делающей повседневные вещи, такие как ходить в школу и играть с друзьями, почти невозможными. Сэм бросается к своей маленькой девочке, в одно мгновение подхватывает её на руки, тихонько шикает, и она сворачивается калачиком у него на груди, кролик прижимается к его подмышке. Дин выдыхает, хотя и не осознавая, что задерживает дыхание. Всё это того стоило. Может, сейчас они и в полном дерьме, но его племянница наконец-то начинает жить своей жизнью, и Дин не может заставить себя сожалеть об этом. И может быть, только может быть, как только Дин выполнит эту работу — что бы это ни было — Кастиэль оставит их всех в покое, и они смогут притвориться, что всего этого никогда не было. Как будто всё снова стало нормальным. Как будто всё может снова стать нормальным. Как будто нормально — это даже то, чего Дин хочет больше. С большим пальцем во рту Мэдисон объявляет: — Мне приснился кошмар. — Мне тоже, Мэдди, — Дин что-то бормочет себе под нос, пока Сэм несет её из кухни обратно в постель. — Мне, блять, тоже.