Большая Игра

«Адам, ты умница!» — мама держит семилетнего Адама под руки под самым потолком, а он смеётся, болтая ногами в воздухе, и чувствует себя самым значимым человеком в Государстве. «Поздравляю с первым голосованием, мистер!» — говорит отец, гордо поправляя на его школьной рубашке красивый голубой значок «ГОЛОСУЙ». Учителя выдают эти значки тем, кто в числе первой сотни учащихся прошёл опрос о благосостоянии школы и проголосовал за учебные нововведения или против них. Голосовать нужно в специальной компьютерной программе, в которой разберётся даже первоклассник, а ещё в конце опроса на экране появляется улыбающийся робот и говорит «твой голос важен!» — эта деталь Адаму особенно нравится. Теперь он взрослый, как мама с папой, и может влиять на жизнь в Государстве. Теперь его голос важен. *** В двенадцать Адам впервые пропускает школьное голосование из-за того, что Брэда, его школьного друга, арестовали. Абсолютная глупость: один мальчишка из их компании, увлечённый механикой и программированием, собрал у себя дома что-то похожее на «Dance Dance Revolution» — игру, которая была популярна пару веков назад, в Старом мире, и которую сейчас уже не выпускали. Все вместе они устроили игровой марафон на террасе в доме Брэда, пока его родители вместе с младшим братом были у родственников. В игре звучала музыка — и это было максимально волнительным фактом, учитывая, что в Государстве она запрещена. Жители соседних домов решили им об этом напомнить, и через час в доме Брэда была полиция. Забрали всех, кто находился в помещении; Адам в этот момент удачно оказался в туалете и просидел там, пока дом не опустел. На следующий день вместо голосования он нёс Брэду передачу в изолятор. Через трое суток всех отпустили, но Адам видел: этого времени хватило, чтобы сделать человеку, который ничем никому не навредил, очень плохо. И вроде как из них двоих на сутках сидел Брэд, но кошмары почему-то снятся Адаму. В последние годы он в принципе плохо спит: ему снится когтистое, шипастое чудовище, оно оплетает его своими щупальцами, обездвиживает, зажимает рот. И ладно бы сны, с ними можно справиться снотворным. Сильнее чудовище пугает тогда, когда Адам не спит. *** В шестнадцать Адам приносит Брэду на своей смарт-карте миллион раз переписанных и зашифрованных Pink Floyd — если верить базам об истории Старого мира, эти ребята делали настоящую музыку. Брэд закрывает аварийные перегородки на дверях и окнах, чтобы не давать соседям новый повод отправить их обоих в тюрьму, и на всякий случай отключает домашние камеры — перед родителями можно оправдаться перепадами напряжения от новой игровой консоли. Адам рассказывает ему про старшекурсников, про доброго чувака по имени Гэвин и про то, как много плюшек можно найти у ребят из Сопротивления. Восторг Брэда не знает границ, и Адам его хорошо понимает. Раньше они оба думали, что Сопротивление — это кучка отбитых экстремистов; по крайней мере, так говорили взрослые. А теперь выходит, что у этой кучки экстремистов можно достать настоящее искусство — не то, которое показывают на экранах, а то, от которого захватывает дух. Вместе они умудряются настроить динамики виртуального голосового помощника на кое-какое воспроизведение мелодии. «И вскоре ты сможешь зарабатывать очки за стиль, Вроде клубного галстука и крепкого рукопожатия. Уверенный взгляд в глаза и лёгкая улыбка. Тебе должны доверять люди, которым ты врёшь, А когда они повернутся к тебе спиной, Ты получишь шанс вонзить нож». Адам понятия не имеет, как люди, жившие задолго до появления Государства, смогли так точно описать новую эпоху, но сейчас он впервые не чувствует себя одиноким. За следующую неделю они с Брэдом самостоятельно собирают настоящую электрогитару. *** Своё восемнадцатилетие Адам отмечает концертом в подпольном клубе, организованном некоторыми неравнодушными ребятами из его колледжа, сопротивленцами и просто сочувствующими. В первом ряду — его первая любовь, восхитительная девушка по имени Наоми. Ей он посвящает несколько песен: о любви, о правде и о том, что однажды в будущем голос каждого и каждой будет звучать свободно. После концерта его вместе с Брэдом и другими музыкантами забирает полиция. Через пятнадцать суток ареста Адам возвращается домой, где мать сообщает ему, что это катастрофа и позор семьи. Но он слышит не её голос — он слышит голос того самого когтистого чудовища. Хочет отогнать его, но всё, что получается, — запустить в эту тварь подвернувшейся под руку посудой. Его отвозят в центр психического здоровья, где врач называет диагноз. Адам не пытается его запомнить, потому что для него это не имеет значения. Мнение матери звучит как «прекрати маяться дурью, найди нормальную работу, и голова сразу вылечится». Тогда же из новостей он узнаёт об аресте нескольких координаторов Сопротивления — среди них тот добрый парень Гэвин. Срок, который ему дают, равносилен пожизненному. Отец называет его террористом и паразитом на теле общества. Адам не сомневается, что, если его когда-нибудь арестуют больше чем на год, он повесится в первый же день заключения. Хотя вешаться не так легко, как Адаму всегда казалось. По крайней мере, предыдущая попытка не увенчалась успехом. *** В двадцать Адам работает кодером-программистом, и в его жизни нет абсолютно никакого смысла. За эти два года он неплохо подтянул свои навыки и даже подружился с менеджером, который в общем-то не плохой человек — скорее, просто никакой. Брэд уже год работает на заводе младшим финансовым специалистом: каждый день считает, кто и сколько должен их организации, и определяет сроки выплат. В последний раз, когда они напивались вместе (оказывается, дружба взрослых людей выглядит как встречи раз в месяц с алкоголем и бесконечным немым отчаянием), Брэд упомянул забавный термин: «три дня благодати» — стандартный период для погашения долга. Такая поэтичная формулировка и такое приземлённое значение. Стоило бы назвать так стихотворение, или песню, или группу. Что-нибудь, что они с Брэдом никогда не создадут, потому что им завтра к восьми на работу. Однажды Адаму высылают задание по нескольким программам для школьного голосования: алгоритм почему-то лёг, надо найти ошибки, ничего сложного. Адам копошится в коде и абсолютно случайно замечает, что действие, выполняющееся при выборе любого из вариантов опроса, одинаковое. «Это школьное голосование, чего ты ожидал? — смеётся менеджер. — Естественно, от выбора ничего не зависит. Статистику голосования делают в министерстве». Адам интересуется — хоть и знает ответ, — работают ли таким же образом выборы в парламент и на пост президента. «Ты же всё понимаешь», — отвечает менеджер, и, кажется, не чувствует по этому поводу неловкости или стыда. Если Адам что и понимает, так это то, что его голос никогда ничего не решал. Ну, кроме того, что касалось пения. Пением, как оказалось, можно сделать гораздо больше. «Ты же всё понимаешь», — говорит свернувшееся в кресле напротив чудовище. Адам больше не швыряется в него посудой: куда удобнее сделать вид, что его нет. Удобнее для окружающих, разумеется. Для Адама же это похоже на пинг-понг с собственным сознанием: «я в порядке» — «нет, ты не в порядке» — «я справляюсь» — «нет, ты не справляешься». Партия, которую невозможно выиграть. «Только движение, только успех!» — говорит с экрана ведущий Игры, и Адам воспринимает эти слова совсем не так, как в свои семь лет. Выиграть, может, и невозможно — но у любой игры есть конец.