Объект вожделения – школьница

      — Скажите, а у нас конкурс для здоровых людей или для дебилов? — говор Дейзи изрезал тишину поточной аудитории.       — Простите? — профессор-наблюдатель со слабо запоминающейся фамилией поднялся из-за стола и стал искать глазами, за круглыми очками в дешёвой оправе, источник шума.       — В следующий раз придумывайте для конкурсов нормальные темы.       — Не понимаю вас. Что? — засучил рукава пузатый мужчина, живот которого наверняка был соразмерен его интеллекту, однако Литтлтон это мало волновало.       — «Что такое счастье?» — дебильная тема. Вот что. — проговорила она, бросила исписанный лист бумаги в деревянный ящик и собралась покинуть аудиторию с таким лицом, будто уже тогда знала, что победит.       — Ваше поведение непозволительно! Вы пытаетесь оскорбить организаторов и спонсоров конкурса? Назовите ваше имя.       — Кэнди Брифли. — проверещала Дейзи наобум и закрыла дверь аудитории с обратной стороны.       Грэг, что сидел напротив буфета и ждал пока его самая способная ученица сделает всё возможное, чтобы привести себя к победе, дочитывал последние новости в позавчерашней газете, когда Дейзи швырнула в него свои жалобы на правила пунктуации в английском языке и тему сочинения.       — И как всё прошло? Что ты писала? Ты принесла черновики? — Грэг забросил её вопросами.       — Слушай, а как там ваша с Тесторном книга? — Дейзи встала перед ним и ловко переключила сознание Нэдлера, дабы не отвечать на надоедливые вопросы.       — О, вполне неплохо! Джейк говорит, у меня есть некоторые проблемы с лексическим повтором и про скудность моего синонимического ряда. — Грэг оставил газету на стуле, который пару секунд назад занимал, и повёл Дейзи к выходу, не переставая болтать, — Я думаю, всё поправимо. Сроки до конца месяца, надеюсь, успею исправить всё.       — Я могу помочь. — спросила Литтлтон и достала из своего рюкзака яблоко.       — С чем? С подбором синонимов к слову «неуверенность»? Уж подберу парочку. — улыбнулся Грэг снисходительно, но улыбка сползла с его лица, как только Дейзи заговорила несвязно, но очень спело.       — Всего парочку? У кого из нас диплом лингвиста, дурачок? Растерянность, нерешительность, сомнение, колебание, раздумье, робость, смятение, трусость, слабость… — она бы продолжила, но была перебита Грэгом и его восторженными междометиями. — Тебе без меня не справиться, ты же знаешь.       Дейзи посмеялась и резво откусила яблоко, второй раз за сегодняшнее утро ощущая себя победителем: её любимое чувство.       — Тогда займёмся этим сегодня вечером? — Грэг забрал из её руки яблоко и откусил.       — Меняю устранение ошибок первоклассника на отстиранные гольфы.       — Идёт. — посмеялся он и метров за двести от колледжа, в котором проходил последний этап конкурса, наконец, взял Дейзи за руку.       День, проведённый в бесконечной прогулке по песчаному пляжу, вновь обгорелые плечи и прелые волосы запомнились Дейзи так же сильно, как Грэгу вкус лимонного пива и вид на белую грудь Литтлтон, что она в смехе с некой периодичностью оголяла лишь перед ним специально под янтарно-оранжевым светом закатного солнца.

***

      — О чём ты мечтаешь? — спросила Дейзи заинтересованно и в своём стиле кокетливо, выходя из душа.       — О том, чтобы ты никогда не одевалась. — смеялся Грэг и наблюдал за тем, как Литтлтон натягивала шорты на влажные ноги.       — Если пообещаешь мне в завтрашнем поезде нижнюю полку, то не стану надевать футболку весь вечер. — Дейзи закинула ногу на ногу и, развалившись на кровати крайне раскрепощено, облокотилась на руки, что расположила у себя за спиной.       Грэг сидел напротив, на каком-то сомнительной прочности кресле и, не сводя глаз со школьницы, улыбался, а затем прощебетал:       — И ночь.       — Есть! — засмеялась Литтлтон и побежала в объятья к самому любимому мужчине в мире.       Они оба были друг другу по-настоящему необходимы. И в поцелуях этих влажных и не всегда уместных, может, не всегда эстетичных, в этой практически бешеной секретности, запретности, в полном доверии и раскованности и выражалась вся их липкая, гладкая, жидкая, как вода, любовь. И в их мире тайн, глупостей, рисков, неуверенности и сомнений, была лишь одна вещь, которая останется жить навечно: любовь между Грэгом Нэдлером и настоящей Дейзи. Вот оно.       — А если серьезно? Какая твоя самая большая мечта? — Дейзи спросила безэмоционально, но с заметным любопытством, не отвлекаясь от монитора.       На изголовье кровати висели простиранные грубыми руками Грэга длинные носки Дейзи, и сама она сидела на его коленях, пыталась поправить на печатных страницах хромающие лексические повторы, которые он некогда вписал от некоторой скудности своего словарного запаса. Нэдлер лишь наблюдал за тем, как девичьи пальчики скоро стучат по клавиатуре и водил носом по нежным плечам Литтлтон.       — Не знаю вообще-то, стать знаменитым, наверное. А у тебя?       — О том, чтобы ты не сделал ничего такого, за что я смогла бы тебя разлюбить. — ответила она сходу, и Грэг тут же понял, для чего был затеян этот разговор.       Дейзи кинула ему под нос целое предупреждение; она уверена в себе настолько, что думает, только поступки Грэга могут разрушить их крепкий цветочный союз.       — О чём думаешь? — спросила Дейзи и радостно сохранила отредактированный документ.       — На сайте уже должны быть объявлены победители. — Грэг улыбнулся, оставил влажный поцелуй на плече Дейзи и перенял ноутбук, глянул на время.       — Если я не попаду хотя бы в тройку, я, конечно, не расстроюсь, но очень удивлюсь. — она устало улыбнулась и покрылась дрожью непонимания, когда Грэг стал вслух читать её сочинение.       С мужских уст всё написанное ею звучало не менее убедительно, а скорее просто более мечтательно и романтично, однако с той же долей искренности и характерной Дейзи серьёзности.       «Мне всегда казалось, что невозможно любить кого-то кроме себя. Отдавать кому-то самые вкусные конфеты из рождественских подарков, жертвовать собой, своим временем и силами. Выбирать не себя. Невероятно. Можно быть близким с человеком, отдавать ему вкусные карамельки, но шоколадные всё равно всегда оставлять себе. Любить кого-то больше, чем себя, невозможно — вот как я думала. Пока в моей жизни не появился человек, который смог заменить мне всех. Ему бы я отдала все конфеты мира и даже те самые вкусные вишнёвые леденцы-шипучки. Самое страшное, я готова ничего не требовать взамен. Желание отдавать. Безвозмездно. У меня ничего нет, но я хочу, чтоб он всё забрал. Это страшно? Нет. Потрясающе. Я никогда не чувствовала ничего подобного. И мне кажется, не каждому дано ощутить то самое чувство, когда ты отдал человеку не то, что конфеты — себя. Со всеми своими грязностями, пакостями, комплексами и секретами. И он тебя съел, да мало того, ты показался ему вкусным. Вот оно счастье. Счастье в человеке, которому ты мог бы отдаться. Легко. Безвозвратно. Безвозмездно.»       — Они выставили моё сочинение на всеобщее обозрение? — растерянно спросила школьница, выждав немного времени, и сложила на груди руки недовольно.       — Конечно! Дейзи, ты победила! — Грэг вскочил с места и прошёлся вдоль тесной комнаты, затем уселся на кресло и задумался, — Ты не рада?       — О нет, я очень рада, просто не шокирована что ли… И вообще, кто дал им право публиковать мой текст? Я могла написать там что угодно! Да хоть про то, что счастье — не сесть в тюрьму за нераскрытое убийство или о том, что счастье в суициде! Они бы и это показали всему свету? Может, это был мой секрет?!       Грэг понимал её чувства и как никто другой знал, что сложно быть с бумагой абсолютно искренним, когда знаешь, что она не сохранит секрет. Становится ясно, почему писатели публикуют не всё, что пишут. Романов, опубликованных посмертно, тысячи, и они зачастую являются лучшими, искренними, становятся иконами литературной мысли. И ясно почему. Не будь в той самой книге Грэга одного короткого обмана, он и сам ни за что не решил бы публиковаться.       — Я смирилась бы с тем, что организаторы заглянули мне в желудок, но сотни завистливых конкурсантов и незнакомцев со всего мира? Я была бы опозорена, если бы написала то, что хотела.       Нэдлер медленно кивал, не пытаясь выражать сочувствие, но в глазах его, тёмных, Дейзи видела громадное понимание. Он думал, Дейзи хотела бы написать о нём более открыто, почти признательно, но пока не знал, как сильно ошибался.       — Правда?.. Я лучше вишнёвых шипучек? — спустя длинную паузу тягучей тишины Грэг нервным смешком развернул к себе раздетую Дейзи, что в малой застенчивости отвернулась к окну, и легко рассмеялся.       — С чего ты взял, что речь о тебе? Я посвятила сочинение Эдварду Каллену.       Грэг поднялся с кресла, сдержанно улыбнулся, и в груди его, крепкой, разлилось новой волной тёплое осознание живости собственных к Дейзи чувств. Она стояла перед ним низенькая, хрупкая, горячая, как кровь, и чего-то ждала. Молча.       — Хочется дать что-то взамен.       — Не надо.       — У меня и так ничего нет. — Грэг грустно поправил низ расстёгнутой рубашки, слизнув сухие губы, — Обещаю, я обязательно когда-нибудь сделаю для тебя что-то невообразимое, а пока отдаюсь тебе сам. Дарюсь. Пользуйся. — мужчина хрипло, будто бы слегка виновато, посмеялся и за шею обнял виновницу своего зажжённого под рёбрами тонкого фитиля патологического и безвозвратного увлечения ею.       — Изначально я хотела написать про папу. — прервала тишину и крепкие объятья Литтлтон.       Грэг сел на кровать, покорно приготовившись к тому, чтобы её выслушать, и молча ждал, пока школьница сама сядет рядом. Однако Дейзи ловко запрыгнула на подоконник, обжёгшись о нагретую солнцем поверхность пожелтевшего от старости лака, и оказалась прямо напротив.       — Про папу?       — Знаешь, каково это каждое Рождество тратить желание на человека, которого никогда не видел? — Дейзи теребила пальцы одной руки и намеренно избегала мягкого мужского взгляда, — Я так люблю папу. Не того, правда, который бросил меня и мать и бежал на другой конец света, а того, которого я сама себе придумала. Знаешь этих пап? Которые учат тебя кататься на роликах, ходят с тобой на каток и забирают с тусовок, на которые ты сбежала ночью? Которые водят тебя в бассейн и забирают из школы? Которые ходят на родительские собрания и дарят щенков на день рождения? Я мечтала о папе. Всю жизнь. — она готова была заплакать, но не плакала, как будто потому, что эта грустная история уже не заслуживала её слёз.       Грэг молчал и лишь выражал понимание, кивал головой и глупо улыбался, когда Дейзи погружалась в свои выдуманные воспоминания особенно глубоко.       — Я заставляла маму рассказывать о нём, бредила его фотографиями, считала его самым красивым и, конечно, верила, что он заявится как-нибудь в среду и скажет, что всю жизнь ждал нашей встречи. — Дейзи тоскливо посмеялась, — Разумеется, этому никогда не бывать.       — Ты искала его в интернете?       — Постоянно. Жаль, конечно, что я отчаивалась настолько, что порой писала ему на электронную почту: единственный мостик в его жизнь. Впрочем, бесполезно. Он ни разу не ответил.       Дейзи выглянула в окно, отвернувшись от Нэдлера совсем ненадолго.       — А потом поняла, что нет смысла страдать по человеку, который ни разу в жизни даже не задумывался о том, как меня зовут.       — Давно ли?       — Сегодня утром. — сказала она и улыбнулась, — Мне нужен был мужчина для любви, и я его выдумала, представляла наши встречи и страдала. Всё по знакомому плану: чему ты даёшь власть, то и имеет власть над тобой.       — А мой папа сидит в тюрьме. — проговорил Грэг просто, будто сказал какого цвета небо и упал спиной на колючее одеяло.       — Правда? — Дейзи пыталась засмеяться, воображая сказанное Грэгом, как шутку, но смеяться не получалось.       — Мне было четыре, когда отец избил старика Майкла Элиаса в переулке и украл у него паспорт, чтобы отыграть мамины серёжки в казино. Проиграл в тот вечер и паспорт, и собственную жизнь.       — А когда он выйдет? — спросила Дейзи шёпотом и легла рядом.       Свет жёлтой лампочки растворял темень пляжных сумерек, и пыль под потолком завитала с особой хаотичностью, когда Дейзи завернулась в угол большого старого одеяла.       — Никогда. Ему дали одно пожизненное, а мы с мамой той же зимой уехали из Техаса навсегда.       Грэг обнял Дейзи одной рукой, продолжая глядеть в серый потолок, запачканный отпечатками ладоней людей, наверняка, прямиком из прошлого столетия, и думал лишь о том, что фактически заменил Дейзи отца. Сменил его образ в её голове на свой. Звучит безумно, довольно интимно, не совсем здорово, но очень ожидаемо. Им двоим ничего больше не остаётся, кроме как латать друг другом дыры своих сердец.       — Мы ведь будем счастливы? — тихо спросила школьница.       — Конечно, Дейзи. — в точности так же тихо ответил Грэг и поцеловал Дейзи во влажный лоб, — Обязательно будем.