Курим и молчим

Они едут еще около часа, уже по трассе, мелькают указатели, кто-то обгоняет, перед глазами все сливается в сплошную серую полосу. Впереди место для стоянки дальнобоев, приметный карманчик, нельзя таким на трассе пренебрегать. Джип заруливает на стоянку. Володя чувствует, надо остановиться, и только кивает, когда Макс озвучивает это решение. — Передохнем. Выйти, промяться, отлить, а? Тебя не мутит с похмелья-то без пива? — Мутит, но пиво не пью. Не полезет. Макс выходит, хлопает дверью, заходит в лесок. И стоит возле дерева, просто стоит, обнимая ствол. А потом достает вейп и затягивается дымом, закрывая глаза. Они все равно оказываются у одного дерева, Володя прибредает через пару минут. Макс курит, а он просто прислоняется рядом. Для того, чтобы чувствовать запах, не обязательно курить самому. — О чем ты думаешь? — спрашивает он. Тишина звенит, почти как тогда же, когда они пришли для дуэли. Только здесь сейчас другое. Клубится лимон, там его должно быть чуть-чуть, не заправлялся давно. Но пока ещё хватит. Становится тихо, и он ждёт ответа. Или не ждёт. Хоть какого-то. Это сложный вопрос. Реально сложный, без дураков. — О кузнечиках, — наконец отвечает Макс. — Как там? В наших сердцах любовь и кузнечики? В ответ такая тишина, что слышно, как деревья шумят. — Ты не переживай, Володь, — говорит Макс. — Если что — у меня в городе друган есть, попрошусь я к нему на раскладушку до концерта. Потому что на концерт — я так понимаю, ты согласен? Концерт — это святое, я так давно хотел на все это вживую поглядеть. А потом он проводит рукой по стволу, нащупывает Володину ладонь, накрывает своей. И спрашивает: — Я сигарету твою, кажется, почти всю вытянул. Немножко осталось. Будешь? — Не буду, — Володя прижимается виском к стволу дерева, а пальцы под ладонью дрожат. — И так все лимоном пропахло, мне довольно, я рядом стоял… Голос тоже дрожит. Как там? Кузнечики? Это когда в груди сладко и больно одновременно, и что-то вибрирует. Он думает, почему Макс говорит про раскладушку, потом до него доходит, и он грустно смеётся. — Я и не переживаю, ты что. Что за бред. Ты не из тех, кто не имеет мозгов. И да, на концерт я согласен, — он подается вперёд, ощущая лимон в дыхании, и смотрит в глаза. Хорошо, их не видят. За деревом этим. Поцелуй выходит коротким, но нужным. Нужно было, до боли внутри, целовать не в ночи сеновала, а сейчас, в свете дня, чтобы понять, самому все понять, что ему нахрен не кажется. Очень нужно и он не выдерживает, прижимая его к себе крепче. — Володька, — хрипло шепчет Макс в паузе, — у нас с тобой, походу, совсем крышу унесло и шифер растрепало к хуям, а если дальнобои сюда понаедут? И тут же добавляет: — Да не дрейфь, я услышу, фуры тарахтят так, что ни с чем не спутаешь. Губы отдают лимоном, и хочется целоваться дольше и сильнее, но Макс берет Володю за плечи: — Поехали, а то к делам своим опоздаешь неотложным. И, красно солнышко, — он улыбается, — давай уж доберемся до какого-никакого дома, там твоя воля будет — хочешь, так останусь, и ежели никого постороннего не держишь в дому — там и поглядим, что дальше. Ехать им надо, встречаться с дальнобойщиками и правда не хочется. Начинается дождь, не сильный, но мелкий, противный. Вернувшись в машину, Володя смотрит на себя в зеркало, тихо вздыхает, приглаживает растрепавшиеся волосы, выуживает чудом оставшуюся солому. Молчит. Дела не так чтоб неотложные, но если он получит деньги сегодня, будет совсем хорошо. — Тогда поехали, да? — спрашивает он, пристегнув ремень. Вся машина пахнет лимоном. Через час на подъездах Москва. Дождь прекратился, голова прояснилась. Они едут молча, на фоне что-то играет из музыки, телефон зарядился и ему пишет редактор. Встреча откладывается, да и кто будет ждать до вечера. Но деньги кидают, а значит, можно туда не ехать. Материал принят в работу, а дом уже ближе, и можно хоть чуть-чуть отдохнуть. Их тормозит ДПС. Как вовремя. Володя сдерживает вздох и думает: прицепятся, что Макс не вписан в страховку, или всё-таки нет? Не прицепились. Да и как бы могли, если страховка у него открытая, любой человек может машиной управлять. Да, ОСАГО поэтому должно влетать в кругленькую сумму, но машина все равно не его. Редакционная. — Вот теперь понятно, чего ты в дуель эту ввязался, — ехидничает Макс. — Я-то думал — ты свою машину пожалел, а она и не твоя вовсе! И смеется, потому что — ну понятно уже, не в машине совсем там было дело, совершенно не в машине. — Адрес говори, что ли, — усмехается Макс. — Куда рулить-то? Ехать оказывается совсем недалеко, всего четверть МКАДа примерно, и в другой бы раз на МКАДе Макс бы испугался, но сейчас — дудки. Ничего он сейчас уже не боится. Страшнее всего там было, когда он на Володькину машину пёр. Старый кирпичный дом стоит в глубине двора, тихо, полутемно. Хорошо, есть парковка. — Вуаля, — говорит Макс с деланной улыбкой. — Приехали. Дальше куда? Ты смотри, Володь. Если что — забери просто один билет, да и вся недолга. — Ты что, дурак что ли? — устало говорит Володя, глядя на собственный дом. — Куда тебя после дороги-то? Да и вообще. Пойдем, если сам не против. Дальше и решим, что куда. Подниматься нужно наверх, на шестой, который седьмой. Лифт не работает, ну, или его кто-то занял. Они тащатся наверх пешком: обычно это привычная нагрузка, но сейчас Володя выдыхается на третьем, прося передышки, потом не сразу попадает ключом в замок, потом наконец открывает дверь и пропускает сначала Макса. — Заходи, я один живу. Сюрпризов быть не должно. Квартира обычная, даже слишком. Дома чуть душно, три дня никого не было. Володя бросает пиджак на вешалку, запирает дверь и идёт открывать окно. Охота в душ и чего-то пожрать, потому что оба «хот-дога» он уступил Максу, самого в дороге подташнивало. Сейчас ничего, отпустило, и башка уже не болит. Включается чайник, включается свет, и он идет обратно в прихожую. — Проходи, ты чего? — спрашивает он Макса, что мнется все там же. — Я не шучу, выгонять не намерен, — он смотрит и чуть слышно фыркает. — Мне надо в душ, а то я вообще… — Что тут объяснять, три дня где носило, в этой деревне же и носило. Он отправляет Макса на кухню, а сам идет мыться, потому что сейчас реально этого хочется. После душа становится легче. Володя бросает всю одежду в корзину, зачесывает мокрые волосы, одевается в домашнее. Выходит. Чайник уже вскипел. Смотрит на Макса критическим взглядом, они почти одной комплекции, предлагает: — Ты в душ пойдешь? Одежду тебе дать? Не в уличной же ходить. Он заливает чайник с заваркой, закрывает его. Мысли текут быстро, и он уже знает, что будет делать дальше. По плану еда, разговоры потом. «Душ — это очень хорошо, — думает Макс, — это очень прямо вот вовремя, и сил нет отказываться, да и какой смысл?» — Дай, Володь, — его развозит буквально на глазах, три часа за рулем, да с непривычки, да после такой веселой ночи, когда и тело гудит, и голова плохо соображает, весь сейчас выложился на трассе этой, и вот в душ бы и чаю хорошо, да! В городском навороченном санузле в общем-то все понятно, вода горячая — вода холодная, чистое полотенце ему выдали, и какой херней помыться — показали. Но Володька реально один живет, никаких женских баночек-скляночек, у него дома и то есть, мать наставила. Привыкай, говорит, вот женишься! Нет уж, нахуй. Теперь он хрен вам всем женится. Если выставит Володька потом — ну, значит, так тому и быть, но не женится теперь точно. Под босыми ногами пол слегка прохладный и скользкий, Макс вытирает голову — волосы во все стороны, сколько мать нудила — подстригись? Но местную парикмахершу Валечку он в гробу видал, она к нему клеится вот уже лет пять, а в город ехать — руки не доходят третий месяц. Вот и ходит, как черт знает кто, заросший и лохматый, ну разве что башку-то регулярно моет, водопровод в доме еще батя сделал, не хуже городских. Живот подвело, пожрать бы. Интересно, далеко тут магазин? Хоть хлеба бы купить и молока. Он выходит из ванны, держась за косяк — кружится голова. Одуряюще пахнет чаем… и домом.