Курим и молчим

Просыпается Володя раньше, чем планировал, но это и не удивительно, их вырубило вчера совсем рано. Рядом спит Макс, даже во сне его не отпустил. Тепло, в общем уютно, и он некоторое время даже не собирается вылезать из постели, просто думая о том, что вчера было. У них вчера была близость, даже сексом это язык назвать не поворачивается. Вот кто бы ожидал такой нежности, а поди ж ты. Макс в общем-то прав, секс правда часто про главенство и унижение. И вариться в этой среде тому, кто не вписывается — дико. А Макс не вписался, со своими мечтами об институте, стихами и интеллектом. Изгой. Народ не понимает «не хочу пить», зато понимает «я напился и снёс сарай», а больше ничего. Володя тихо вздохнул. Дожить до такого возраста, ещё ж выжить надо. Хотя кто знает, какие мысли бродили у Макса в голове, когда он соглашался на эту дуэль. Он вон и сам не знает. Нужно вставать. Володя выбирается, накрывая Макса одеялом, и идёт в душ. Старая традиция, чтобы проснуться. Или подумать. Или все вместе. Под струи воды приходят вчерашние отголоски, которые перебирать приятно, а ощущать заново так тем более… и проносится, проносится снова в голове: …- Хочешь… — как дыхание тогда сбилось совсем, с полоборота, с губ на шее, где он простонал, не сдержавшись, с рук на спине. Спуститься бы чуть ниже, и под ладони… Как он жмурился, ощущая, как жарко ему изнутри и как горит там все от этих касаний. Хотя казалось бы, что уж там… А нет, прям вело, да так, что контроля и не было вовсе… — Хочешь?.. Совсем-совсем меня хочешь? Я вот хочу тебя… — как шептал он совершенную глупость Максу почти в губы, держась на локте. — Я все объясню… — как зацепился взглядом и замер, глядя снова глаза в глаза. Как дрожал: не оттолкнут же, не пошлют, не отправят? Что делать, если и правда несёт? И он сам был не против, чтоб несло их и дальше… Нет, не оттолкнули, не оттолкнули, и дальше все пошло само собой, на возбуждении, легком смущении и диком желании. Хотя нет, происходящее его не смущало, а напротив, заводило, и эх, как он, перегибаясь через Макса, лез в тумбочку. Смазка у него давно была там. Некоторое время просто валялась, а вот поди ж ты… …Готовить себя было несложно, да и не соврал он, навык был, но с Макса пришлось слезть, потому что иначе никак. Слова не находились, они опять зацепились взглядами и терпенье реально отказало. Но хотелось не секса, а близости, и он тогда потянул Макса к себе, сначала на бок, лёг под его руки, подставился, сам прижимая его ладони к своим бёдрам, чтобы чувствовать. И целовал, куда придётся, в шею, в щеку, в губы, и шептал горячо: — Мне б самому не спешить… Ты прав, близости хочется. И дальше у нас тоже близость такая будет. Полнейшая. А потом Макс прижался сам, обнимая одной рукой, и внутри все дрожало, так переполняло его ощущениями, а вроде ещё ничего не… Пальцы Макса ощущались совсем не так, как свои, пришлось выдохнуть, сбиваясь почти сразу, потому что…. Потому что… Он тогда замер, боясь спугнуть его со всем этим… его багажом. Ладонь на животе, все отзывается, подставиться ближе, дышать, надо дышать, хоть все и сбивается от этого восторга. Ближе… — У меня слов нет, — это было честно и пронзительно, он и правда молчал, прижимаясь, дыша и растворяясь во всем этом. — Мне просто кайфово, потому что ты нежный… Да… Как хотелось тогда целовать, но не извернуться, только щека, под челюстью, горло. Губами можно было чувствовать, как шкалит пульс Макса, и улыбаться, потому что у самого то же самое. Совсем то же самое… — Володя, — тихонько шепнул тогда Макс ему на ухо, — если хочешь… может, пора? — А сам то хочешь?.. — глупо спрашивать, он чувствовал, что хочет, их обоих вело. — Я-то хочу, Макс… Сейчас… О. как он тогда обернулся и сказал наконец то, что хотелось сказать, отчаянно хотелось. — Я тебя жду. И… не бойся. Если что, я скажу, это точно. Ты просто хорошо меня чувствуешь. Только смазки добавь. На себя, в смысле. Чтоб получилось. Вот сюда… Макс был так напряженно-осторожен, а внутри все переворачивалось от ожидания, и он сейчас снова вспоминает, как выдыхал тогда, когда в него толкнулись внутрь, и это было охрененно, и сейчас он стонет, забыв про все на хрен, как забыл тогда, когда подавался навстречу и ощущал, ощущал, ощущал, почти полностью его ощущал. Он чувствовал Макса плечом и спиной, и как тот замер тогда, тоже чувствовал. И его ладонь на своем бедре тоже… И ритм у них был странный, и времени толком не было, пошли по наитию, и Макса накрыло, и самого его тоже сорвало тут же практически, потому что так он ещё не давал. Так отчаянно и так интимно. Он не успел тогда толком прикоснуться к себе, как его прижали, кончая внутрь, и оно прямо чувствовалось, но крышу снесло от слов, от этих слов на эмоциях, и он тут же кончил себе на ладонь, сжимая Макса внутри, потому что… ну просто… — Не отпускай… — просил он тогда, сам не узнавая свой же голос, отчаянный и возбуждённый, его трясло этой волной посторгазма, но он все равно шептал. — Не отпускай меня… — Не отпущу, коли сам не прогонишь, — отзывался Макс, прижимая к себе изо всех сил. Долго оставался внутри, словно не желая выходить, так здорово было. И вдруг прозвучало дальше: — Не отпущу, никуда не отпущу, люблю тебя, никому, никому… И оборвалось, как споткнулся. Володя тоже замер вместе с ним, думая, что ослышался, но нет, вряд ли, он не ослышался, не мог он ослышаться!.. Володя закрывает глаза, вспоминая и это объятие, и слезы свои вчерашние, такие ненужные, но внезапные. «Как девчонка». Мужику плакать не пристало. А его так накрыло, что само все вышло, и что тут поделаешь. И дыхание, сбитое как есть, все скрывало вроде, а надо ли? Надо ли что-то скрывать? Они долго лежали в связке, и это было так интимно пронизывающе, что в груди начало что-то щемить, настолько, что сразу и не разберешь, что именно ощущаешь, настолько все сильно. Володя помнит, как запрокинул тогда голову и выдохнул негромко, чтобы Макс его слышал: — Знаешь, наверное, я тебя… тоже… — Мы теперь с тобой совсем близкие, — прошептал Макс ему в ответ. — Ну, почти! И вот тогда его почти накрыло этой трёхдневной усталостью. Он даже одеяло не нашел, успел только предупредить, чтобы не обидеть. — Я все, меня спать кроет… — и вырубился, кажется, на собственном локте, прижимаясь спиной к Максу и оставляя ему свободной подушку. Потому что она одна. А сейчас ему просто спокойно. Очень спокойно… Снова мокнут волосы, снова сонливость проходит, времени ещё достаточно, чтобы сообразить поесть и отогнать машину. Им к десяти, вполне успевают. Володя почему-то даже не сомневается, что Макс пойдет с ним. На кухне включить чайник, заглянуть в холодильник. Яйца — это то, чего здесь в достатке. Ну что ж. Сейчас ничего не хочется, но через час будет голод. Хлеб, что остался со вчера, замочен в яйце с молоком и сахаром, сковородка на плиту, открыть чуть-чуть форточку. Не тянет курить, да он и не курит с утра на голодный желудок. Ну, не считая этих трёх дней. Но то было скорей исключение, чем правило. Гренки шипят, а он греет чай, потому что вчерашний они уже выпили, его было мало. Почти семь утра, и для Москвы в общем вполне себе время, чтобы куда-то успеть к десяти. Макс появляется на пороге кухни, когда с жаркой гренок уже практически закончено. Трет глаза и усмехается: — Чего ж меня не разбудил? Чтоб я тебе в душе не мешался? Он взлохмаченный, прищуренный и со сна, со специфическим своим носом, напоминает филина. Ну, если бы у филинов могли быть такие довольные физиономии. — Я ополоснусь? До сих пор его тянет спрашивать, не утверждать. Странным образом в этом доме он ощущает себя гостем. С Володей уже случилась близость, а с домом — ещё нет. Но он все равно подходит и обнимает Володю со спины. И смеется: — Мы как в этих журналах, которые эти… Глянец, что ли? Раннее утро, кухня, гренки на плите, и двое у плиты обнимаются. Правда, это два мужика, но кого это е… кхм… волнует? И вздыхает виновато: — Уж прости, никак не могу перестать материться в быту. Деревенщина! Да, это шутка такая, да, Макс шутит, но все равно явно свербит где-то в глубине: так не бывает. Сейчас тебя покормят, ладно уж, и попросят на выход. Это маманин голос, явно ее, бурчит в голове: «Да кому ты нужен там в этом городе! Там девки все расфуфыренные, им академиков да бизнесменов подавай! » Макс усмехается про себя на слове «девки» и мысленно отвечает: уж не знаю, мол, какие там академики и бизнесмены, а у нас тут целый поэт с корочкой. — Я и сам матерюсь, только по настроению, — отвечает Володя, выключая плиту. — Так что не напрягайся, — он накрывает его руку на своем животе и улыбается. — А не будил, потому что ты спал хорошо. Зачем будить, если я знаю, что ты уставший. Просто чтоб «я не сплю, и ты тоже не спи?». Обниматься у плиты внезапно так приятно. Наверное, обоим именно этих моментов и не хватает, бытовых, слишком личных. Володя чувствует Макса спиной, безопасно и очень надёжно, как будто вот этого ему и не хватало. — А про душ — так конечно, чего спрашивать то?.. — он спотыкается, понимая, что Макс пока не привык, территория новая, внезапно это становится понятно. Это как он сам шатался по деревне, не зная, куда сунуться и вообще. — Ты можешь меня не спрашивать… если планируешь здесь оставаться. На ум приходит вчерашнее «теперь мы с тобой совсем близкие, ну почти», и Володя решает озвучить тот вопрос, что вчера просто не успел задать. Интересно. — Слушай, ты вчера сказал, что мы близкие, ну почти? А почему почти-то?.. А то меня вчера вырубило, что я даже не спросил ничего, но запомни. Но если это что-то совсем личное, можешь не отвечать, конечно… На некоторые вопросы отвечать вправду трудно, особенно при свете дня. Но — надо. Потому что вчера хотелось сказать, а вчера не спросили. Ну да ничего. Он сегодня ответит. Постарается. — Я тебе напрямую скажу, Володь. Я не знаю, как ты на это среагируешь. Честно. Я даже не знаю, как я сам сейчас на это среагирую! — Макс коротко хохотнул и продолжил: — Почти — потому что, по моему сермяжному мнению, близости в одну сторону… ну…. не бывает. И вот все, что я вчера ощущал… так сказать, в процессе… Я бы хотел, чтобы ты тоже это почувствовал. А я почувствовал то, что ты вчера. Короче — вот когда мы с тобой поменяемся ролями в этом самом процессе, вот тогда будет не почти. Вот так. А щас пошел я в душ. Дыхание сбилось от этих спутанных объяснений, Володя это прямо почувствовал, вцепившись в его руку. Собственные шаблоны ехали, как там Макс вчера говорил, «к хуям», ну вот да, вместе с крышей и шифером тоже, потому что где-то на задворках сознания всю жизнь моталось что-то по типу «да кто ж тебе даст», причем не в сексе дело совсем, а в доверии. В сложном ощущении, что здесь не будет вечной борьбы «а кто у нас главный». Как же она заебала-то. Володя оборачивается и молча целует Макса, пока он не ушел: ласково, медленно, просто потому, что слова сейчас не идут. Да и не нужны они.