Курим и молчим

Через полтора часа бурного обсуждения и попутного записывания Володя понял, что он все, больше не способен об этом думать. Но материал был готов и с Максом действительно пошло бодрее, да и впечатлениями обменялись, вчера было некогда. Они сидели на кровати впритык друг к другу, Володя набирал все на телефоне и чувствовал, как его прёт это совместное занятие. — Спасибо, — отложил он наконец телефон. — Завтра все причешу и отправлю. Ты как себя чувствуешь то? А то я тебе спать не дал, помню, будил и думал, что ты обратно сейчас пойдешь, но тут этот припёрся… — он улёгся рядом с Максом под одеяло и прижался сбоку. — Одиннадцать почти, мозги кипят… — Так давай спать. Завтра у нас какие планы? Мне нужно мамане позвонить и сообщить радостную новость про работу в Москве. А ты завтра причешешь материал и отправишь, так? Хорошо, если тебе за это разрешат, как Матвею с его свадьбой, немножечко мышей не ловить и дадут спокойно в нашу дярёвню прошвырнуться. — В деревню мне не только дадут, но ещё и направят, это в их интересах. Я надеюсь, за материал тебе разрешат немного выздороветь, раз уж я их выручил, а я за тебя поручусь, — Володя повернулся к Максу, обнял и прижался. — А так завтра больше никаких дел, кроме разговора, не предвидится. Он приподнялся, осторожно целуя Макса в губы, потому что вроде как и спать надо, но очень хотелось поцеловать. После визита пьяного бывшего, угроз и матерных частушек про трактористов и журналистов поцелуй был очень кстати. Не хотелось укладываться спать на таком адреналине, какого бы происхождения он ни был. Макс притянул Володю к себе и спросил в паузе: — Вот скажите мне, товарищ журналист, на кой я напялил перед сном чистые трусы? Очень неудобно целоваться в трусах, нету в этом никакой логики. — Ну так снимай их, — выдохнул Володя, целуя его снова. — Тебе помочь? Он чувствовал, как у него отчаянно отзывается тепло внутри, когда его так обнимают. И что им обоим нужно сейчас чувствовать друг друга, чтобы они могли потом лечь спать. Вот эта идея Максу внезапно очень понравилась. — Да, Володь, — сказал он лукаво тоном умирающего лебедя. — Я болею, сил нет, мне непременно нужно помочь, очень тебя прошу! И фыркнул, не удержавшись. Но тут же снова сделал страдальческое лицо. — О, да, я вижу, что ты болеешь и тебе непременно нужна моя помощь, — в тон ему отозвался Володя, скользя ладонями вниз. Сначала по груди, потом по животу, потом спустился ниже сам, скользя пальцами по бокам. Захотелось внезапно прижаться губами к низу живота, уткнуться носом, что он и сделал. Макс едва уловимо пах его же шампунем и домом, как будто всегда жил здесь, рядом с ним. И ни разу соляркой, а в деревне казалось, что она везде… — Ахтыж, — не сдержался Макс. — Какая… полезная помощь, — у него уже не было сил смеяться, он откинулся на спину и закрыл глаза. — Да… — отозвался Володя, снова целуя его ниже. Низ живота вообще казался нежным, на границе с этим самым бельем. Пальцы легли на резинку, забираясь под нее, и Володя мягко стянул с него трусы. А потом снял белье и с себя, футболку, в которой он все ещё сидел, поднимаясь обратно и прижимаясь к нему уже кожа к коже, обнимая, проводя рукой по груди. Хотелось касаться, пусть даже их сейчас может и не заведет и не накроет, касаться все равно хотелось. — Давай обниматься, — сказал Макс. — Обниматься полезно. Так ты чувствуешь себя защищенным и… любимым. Я читал недавно. Тоже какой-то журналист написал, — он фыркнул негромко. — Я тебя теперь замучаю этой темой, про разную газетную писанину. Но у тебя писанина очень крутая выходит. Честно, — и он сам обнял Володю. И сказал ему на ухо: — Хотя когда ты меня там внизу целовал, я немножко охуел, правда. — Да я сам охуел, — признался Володя, зажмурившись от его шёпота на ухо. — Оральные ласки не мой конек, честно говорю. И мы не говорили об этом, чтоб я так полез. А вот сейчас я понимаю… — он выдохнул, слегка улыбнувшись. — Я б ещё и пониже поцеловал, если б не сбился на раздевание. А может не только поцеловал бы… Хочешь? — Честно? — спросил Макс. — Наверное, хочу. С одной стороны. А с другой — если это не твой конек, в смысле тебе не нравится, то на кой? Еще не хватало, чтобы ты что-то делал, что тебе не нравится тут. — В смысле, опыта почти нет. Я эту сторону в основном как принимающий испытывал. А что до «не нравится»… То, что мне не нравится, я тебе предлагать даже не буду, будь уверен, — он прошёлся ладонью по его груди, и поцеловал рядом со своими пальцами, там, где ощущался пульс. — О, — внезапно сказал Макс. — Я вспомнил, что я еще у тебя спросить хотел. Но ладно, щас уже момент портить не буду, потом спрошу. А что до ласк этих — скажу честно: опыт имею тоже только как объект приложения, скажем так. Девочки меня обрабатывали, раза три или четыре. И вот знаешь — не нравилось мне. Я думал: что это вообще за херня, зачем они это делают? Думал, что вот такой я недоделок, все мужики аж тащатся, когда у них в рот берут, а я, значит, и тут не как все. А вот когда ты сейчас… просто в низ живота меня целовал! О, я думал — если ты там задержишься, я и кончу прямо так, было у меня моментом такое ощущение. А потом мне подумалось — а если ты там вот… Тем более что все равно трусы эти с меня снимал. Ну, ладно, у нас еще, надеюсь, много времени впереди, не торопимся же мы никуда. — Не торопимся, — отозвался Володя, спускаясь ниже. Ему и самому уже хотелось, прижаться опять к нежному низу живота, пройтись пальцами по волосам в паху. Он поцеловал Макса в живот, около пупка, ниже, спустился ладонью, накрывая член. Губы прижались к границе волос, он задержался там на пару секунд, переводя дыхание. И спустился ещё ниже. В свете ночника видно было не так хорошо, но достаточно. Пальцы легли, обхватывая член, и он осторожно провел языком по самой головке, ощущая, как внутри у самого внезапно отзывается возбуждением и начинает вставать, хотя себя он даже не касался. — Ахтыж!.. — Макс ощутил, что его ведет, как от температуры. Упаси боже дернуться, подумал он. Но как же трудно сдерживаться, етишкина мать! Это очень сильно, очень, очень сильно. Может быть, даже слишком. Но как же… как же… как же хочется глубже и сильнее… Это совершенно не так, как когда-то с девочками. Это полностью по-другому. От реакции Макса отозвалось ещё сильнее. Володя обвел головку языком и осторожно обхватил губами, ощущая это почти новое ощущение — редкий опыт был довольно давно. Сейчас его внезапно ничего не напрягало, не отталкивало, не стесняло, и ощущения были определенно теми, из-за которых хотелось продолжать. И взять чуть глубже, ощущая реакцию в ответ и собственные пальцы совсем рядом. — Это… как поцелуй, — выдохнул Макс в потолок. И вцепился в простынь. Потому что так хотелось зарыться пальцами Володе в волосы, и ласкать, и гладить, но страшновато было, что он подумает, будто… «Будто я его в рот трахнуть хочу», — подумал он. Опыт с девочками включал и такую составляющую, к сожалению. — М… — отозвался Володя, потому что не отозваться он не мог. Потому что что-то подобное тоже чувствовал. Он слегка отстранился, размазывая собственную слюну по члену, и глянул на Макса, который держался за кровать. — Дай сюда руку, — попросил он. — Мне нужно… Мне нужно тебя чувствовать ещё так… Поймать его за протянутую руку, поднырнуть под нее, ощущая затылком, ему сегодня понравилось это ощущение его пальцев в своих прядях, снова обхватить губами, чувствуя, как уже пульсирует на языке и пальцах, потому что пульс участился. У обоих. Это сейчас было то, что нужно: и Володя понял, это прибавляло уверенности. Зарыться в его волосы, ласкать пальцами затылок, перебирать пряди, кончиками пальцев касаться шеи. Сердце молотило как бешеное, и хотелось еще… — Володь, — Макс наконец не выдержал, — а можно я… сяду? Мне очень хочется… на тебя смотреть. Но если тебе не нравится, ты скажи. — Можно, — выдохнул Володя, снова отрываясь. — Только руку не убирай. Он дождался, пока Макс сядет, снова возвращаясь к нему, то, что на него сейчас смотрят, явно будоражило, щеки горели, даже гадать не надо. Язык скользил по головке, брать теперь получалось легче, и он тащился от этого ощущения под губами, и от реакции Макса, и от его ладони на затылке… Он не удержался, простонав прямо в процессе, и это явно передастся вибрацией… Макс на вкус слегка соленый и чуть-чуть горьковатый — антибиотики?.. ну и фиг с ними, сейчас это совсем не мешало. Вообще никак не мешало. — Ааа, — отозвался Макс на стон. Это реально ощутилось. А еще его перло смотреть на то, как Володя… Господи, да от одного этого кончить можно прямо сейчас! О. Кстати об этом. — Володь? Мне как посигналить, если вдруг… того… Да етишкина мать, что ж такое, матерные частушки вместе пели, а сейчас куда-то подевались все слова!.. — Да. Просто скажи… Потому что я не уверен, что меня на это сейчас хватит или я вовремя среагирую… — пальцы в слюне, на языке вкус Макса, Володя периодически отрывается, чтобы перевести дыхание, тоже посмотреть, встретиться взглядом с Максом и снова окунуться в это возбуждение. Все циклами, и все по кругу и все прет его самого определенно. И возбуждает, не хуже, чем прямые ласки. — Да… конечно… — Макс прекрасно помнит, как недовольны были девицы, когда он не успевал и им приходилось глотать. Да почти никто и не глотал, сплевывали демонстративно. Так обидно было, хотя понятно же, никто никому тут ничего не должен. Наверное, надо по-другому. Когда он почувствовал, что подкатывает все явственнее, сильнее тронул волосы пальцами, легонько потянув от себя: — Володь… Иди сюда. Я поцеловать тебя хочу. — М?.. — Отозвался тот, не сразу поняв, что от него хотят, потому что это реально слилось в какое-то беспрерывное взаимодействие, которое отзывалось возбуждением во всем теле, и усиливаясь, шло обратно. Поцеловать?.. Володя отстранился, как его и просили, не убирая пальцев с члена, ощущая, как слегка кружится голова от всего этого. Оказался ближе, почти садясь Максу на колени, руку пришлось убрать. Он смотрел на Макса, глаза в глаза, ощущая его вкус на языке и отчего-то думал, что целовать его не будут, просто предупредили, как и обещали. Ладонь на плече, он вцепился, удерживая равновесие и сжал его слегка бёдрами. — Ты думаешь, мне противно будет, да? — Макс посмотрел на него, потом снова положил ладонь на затылок и поцеловал. Глубоко. Володя аж вздрогнул от этой нежности, от слов, от самого факта. Да… он так и думал, те разы, что у него были, его не целовали. Он и сам не целовал — не хотели партнёры. Сейчас, когда Макс ласкал его языком, придерживая, не отстраняясь, он вцепился в него, отвечая и чувствуя, как его накрывает, от лёгких укусов, от языка, от стонов, от собственных стонов в ответ. Внизу возбуждение то спадало, то росло, и он опустил руку вниз, чтобы помочь себе. Пришлось немного, совсем немного отстраниться, чтобы дать Максу возможность коснуться себя, и он нырнул вниз одной рукой, но не чтобы коснуться себя, а чтобы накрыть его пальцы на его же члене. Однако Макс внезапно высвободил руку. Позволил Володе обхватить свой член, придвинулся совсем близко — и дотянулся до его члена. Ощутил ладонью влагу на головке, обхватил ствол и начал осторожно рукой двигать вверх-вниз. И шепнул между поцелуями: — Давай друг другу. Ничего? Володя закивал, потому что говорить уже просто не получалось. Ласка Макса отозвалась ярким и острым, между ними довольно мало места, слюна высохла почти, и пальцы дрожат. Он чувствует, что его накроет вот-вот, целует сам в ответ, потом утыкается лбом в его плечо, сжимает пальцы на этом же плече и просит, как несколько дней назад. — Держи меня… Пожалуйста… Губа прикушена изнутри, и он ходит по грани возбуждения и оргазма, почти вот-вот… А у Макса в голове полная каша, мысли скачут, от «нихуя ж себе, как оно, оказывается» до «зараза, смазки мало, не скользит, надо будет что-то придумать». Это так сильно, до боли, особенно когда Володина ладонь проходит по головке, и разрядка то подступает, то снова откатывает, и словно какой-то фигни не хватает, да может, и не надо? И тогда Макс решается: — Володь. Говори мне что-нибудь? — Что?.. — горячечно отзывается тот. — Что у меня голова кружилась от возбуждения… когда я ласкал тебя языком и губами?.. или что у меня внутри все трепетало, когда ты меня целовал после этого? — он прижимается теснее, толкаясь в его ладонь, и кончает, дрожа и цепляясь за Макса, кончает отчаянно остро и горячо, неосознанно сжимая пальцы на его члене. И это сжатие вместе с ощущением Володиного оргазма становится той финальной точкой, которой не хватало Максу. — Ааа, — выгибается он, толкаясь бедрами вперед, и выплескивается Володе в ладонь. И рвано, глубоко дышит потом, вздрагивая и кашляя в конце. — Прости… Задохнулся чуть… Перед глазами все плывет, и это что-то реально несусветное. Как же им повезло, что так все сложилось. Они оба дрожат, цепляясь друг за друга, зажимают свои ладони между ними, дышат сбито и часто и не отпускают, не отпускают друг друга. Володя просто не может его отпустить. Он прижимается сильнее и просто не хочет его отпускать. — Смотри, моя любовь, мы мокрые насквозь, — шепотом произносит он пришедшую в голову строчку из песни, сбиваясь где-то в середине и прижимается, прижимается, прижимается, чувствуя, что их обоих просто потряхивает. — Надо, наверное, лечь, да? — вспоминает он, открывая глаза. — Или как?.. — Надо, — выдыхает Макс. Его накрывает неожиданной слабостью, и да, они оба реально потные, словно бежали марафон. — «Химия и жизнь», — улыбается Макс. — Я узнал. У тебя есть полотенце? На душ меня сейчас не хватит… — Сейчас достану, — отзывается Володя. — Я не сомневался, что ты узнаешь. И… я люблю тебя, — говорит он, коротко целуя Макса, перед тем как отпустить и встать за полотенцем. Это звучит само собой и это звучит естественно, очень естественно. Он возвращается в кровать с полотенцем и салфетками, потягивает Максу, вытирается сам. А потом они оба заваливаются под одеяло, обнимая друг друга, потому что обоих реально вырубает. Почти что вырубает. — Ты что-то хотел спросить до этого, — напоминает Володя. — Не забудь. А то мне интересно… — Не забуду, — обещает Макс. — И, Володь… я тебя тоже люблю. Да. И отключается, словно его разом обесточили.