Курим и молчим

Но Макс не был бы Максом — серьезным и обстоятельным в некоторых вопросах, ох уж это деревенское влияние, от сохи, от земли, хахаха! — если бы не разбавил общую романтику некоторыми уточнениями. — Я надеюсь… я ничего там не накосячил. Все по инструкции! И первый же заржал. А потом вдруг заявил: — Володь… упс. Ты потом душевую лейку на место прикрути. Я забыл. Выдохнул — и полез целоваться, прижимать своими ладонями Володины ладони у себя на груди через футболку — и правда, зачем он ее надел? На голое тело, на мокрое, на нее стекали капли с волос, и хотелось стащить ее к чертовой матери, и трусы тоже — о да, трусы вот очень сильно были нужны сейчас! Но да, честно сказать — волновался, и поступил по принципу «Если ты растерян, делай как привык». А Макс так и привык — после душа одеваться. И совсем не привык, что на него прямо на пороге спальни набрасываются и обнимают, и целуют, и что-то шепчут возбужденно, и дышат в ухо, и забираются ладонями под футболку, трогая соски. — Пойдем, Володь, — зашептал Макс в ответ, чувствуя, как у него уже встает, да и не только у него, — пойдем, ляжем… а то я упаду. Да и ты тоже. — Прикручу, потом все прикручу, — отозвался тот, потянув его к себе. — Пойдем. Только давай сначала одежду. У самого из одежды было только белье, а стащить с Макса футболку было делом минуты. Утянуть на постель, избавиться от белья, прижаться, сильнее прижаться, чувствуя, как отзываются оба. Они реально оба почти упали, прижимаясь друг к другу, и Володя просто уткнулся ему в шею, чувствуя запах воды и шампуня, и собственные руки на его бедрах, которые сейчас лежали там очень кстати. — Ну так с чего мы начнем? — смеется Макс. Он, похоже, реально решил сейчас отдать Володе всю инициативу. Просто потому что… волнуется. Очень волнуется. Хочет — и волнуется. И боится расплескать те ощущения, что внутри: эту нежность, это желание, это чувство бешеной близости. Не спешить, не спешить, не спешить. Володя прижимается губами к его ключице и проводит слегка языком, чувствуя пульс. И то, как его ведёт. — Володь… — шепчет Макс одними губами. — Это… про доверие, понимаешь? Я знаю, что ты никому… не скажешь никому… Понимаешь? Это на самом деле очень рискованно, всю жизнь Макса сопровождали разговоры, что мужик может трахать буквально все, что шевелится, и оставаться при этом мужиком. Но стоит ему самому… — А-а, — говорит Макс и дергает рукой, словно хочет резко ею махнуть. — Плевать на все. Говори, что дальше делать, Володь. Бери меня. Я весь твой, как говорится. — Все в порядке, — Володя заглянул ему в глаза, коснувшись скулы. — Это только наше и ничьё. И никого не касается. И позволь мне не спешить, пожалуйста. Хотя бы потому, — говорит он Максу почти в губы, — что ты мне доверяешь. Поцелуй выходит мягким и коротким, но очень нужным. Макса явно волнует, и волнует настолько, что это читается. Володя мысленно выдыхает несколько раз, прежде чем немного отодвинуться и оказаться сверху. Просто нависнуть, поймать в условные объятия, заглянуть в глаза. — Секс — это не про унижение, помнишь? Во всяком случае, у нас. — Не спеши, Володь,- отзывается Максим, и у него явно дрожит голос. — Не спеши, дай мне… привыкнуть. Я не знаю, но оно что-то… волнительно. Ну… как девственность терять! Он хохотал, отпуская всю внутреннюю зажатость и растерянность, и прижимал Володю к себе, чувствуя его вес. Как девчонка? Да и пускай. Не в девчонках сейчас дело. Макс вспомнил свои ощущения, когда он пальцами… и застонал, закусив губу. Возбуждение плеснуло с новой силой. — А по факту так и выходит, — внезапно отозвался Володя, скользя ладонями вниз по его животу. — Девственность и есть, даром что физически не видно, — он скользит ладонями все ниже, потом по его бедрам, сначала снаружи, потом вверх уже обратно по внутренней, намеренно не касаясь паха, только слегка задевая. На третьем круге он мягко развел его бедра, скользнув пальцами туда, ко входу, просто касаясь снаружи, чтобы ощутить. Внутри у самого буря, но выливается она нежностью и странным трепетом до самых кончиков пальцев. Макс закрывает глаза, разводит пошире ноги и подается бедрами к руке. Первый раз в жизни он ощущает такое дикое удовольствие — отдаваться. Безграничное, крышесносное удовольствие. И слов никаких на ум не идет, только «люблютебялюблютебялюблютебя» выдыхается без перерыва, и так хочется снова и снова чувствовать Володины пальцы — там. Пока еще только на пробу, на разведку, без смазки, просто кончики пальцев. — Потрогай там, Володь, — просит Макс. — Просто потрогай сначала. Это… так ощущается, что… ну я не могу. — Чувствуешь? — отзывается Володя, касаясь там, как и просили. Просто касаясь, поглаживая, не пытаясь толкнуться, вторая рука лежит на его колене, не опирается, просто лежит, и они чувствуют тепло друг друга. А ещё лёгкую, почти невесомую пульсацию, что отзывается в пальцы. Володя скользит пальцами выше, уходя оттуда, потом обратно, снова прижимаясь, чувствуя, что его ведёт желанием, но руководит тут не он, как бы Макс ни думал, именно к его просьбам он прислушивается, а как иначе. — Можно? — все-таки спрашивает Володя. — Я смазки добавлю… немного… — Да, Володь… Давай… Вот да, самое время, самое, чтобы он немного вошел пальцами… внутрь. Добавил смазки и вошел, и закрыть глаза, чтобы все чувства сосредоточились в коже, в нервных окончаниях, в мышцах, чтобы ощущать, как будет принимать тело, как будут ощущаться пальцы. Володя просил не торопить его. Макс не будет торопить. Потому что… Эти ощущения хочется продлевать, сколько можно. Это в жизни впервые. Боже, кто бы знал, что безграничное доверие… так возбуждает. Погреть немного смазку на пальцах, Володя знает, что она всегда ощущается холоднее тела каждый раз. Слегка коснуться, просто провести, прижаться. Снова вторую ладонь на бедро, чуть выше, чем раньше, ещё немного погладить. Он мягко толкается внутрь одним пальцем, чувствуя, как перехватывает дыхание, и замирает, потому что тесно очень сильно. Макс просто сам очень тесный. — Я с тобой, — целует Володя его в бедро, замерев той рукой, пока не отзовётся, пока не позволит, пока не ощутится, что да, надо дальше, потому что тут определенно нужно чуть-чуть подождать, совсем чуть-чуть. — Ты не бойся, Володь, — вдруг говорит Макс. — Не бойся. Мне… очень хорошо. И выдыхает, выгибаясь навстречу: — Мне так хорошо с тобой… и я внутри… такой пустой… Когда ему подаются навстречу, Володя понимает — да, не врёт, хорошо, но только приходится все же не спешить совсем. Он добавляет смазки, толкается дальше и легонько, совсем легонько касается передней стенки, просто обозначает, потому что она попалась ему под палец. Чувствительное место, он даже не сомневается, что чувствительное. — Ахтыж!.. Боже, это действительно что-то удивительное, может, потому, что это… это… вот как это сказать, Макс не знает, у него перемешались в голове все слова, у него горят бедра, которые хочется разводить все шире, у него член стоит так, что можно им колоть орехи, и… как же нежно, как удивительно ощущается Володин палец внутри. Хочется зажать его там, чтобы чувствовать сильнее, но… теория говорит — зажиматься нельзя, нужно наоборот, как будто выталкивать, тогда… — Глубже, — не выдерживает Макс. От этой просьбы становится жарко, жарко настолько, что Володя забывает о своем «не спешить» и понимает это только тогда, когда толкается до предела. Дышать, дышать, дышать самому, потому что Макса кроет, а его кроет вместе с ним, но должно же быть сейчас у него чуть больше трезвости. Он двигается медленно, ощущая, как его то принимают в себя, то почти отпускают, двигается медленно, иногда задевает переднюю стенку, так получается, двигается медленно и входит до основания пальца, и понимает, что он хочет два, он хочет зайти двумя, определенно хочет. — Можно добавить? — все же спрашивает он, хотя Макс лежит под его пальцами раскрытый и возбуждённый, но все же. — Да, — выдыхает Макс в ответ. — Да, Володь… Давай. Он не совсем понимает, как это будет ощущаться дальше, но уже хочется… хочется чего-то еще, больше, сильнее. Он снова вспоминает, как ощущал свои пальцы тогда, когда все было наоборот, и крыша у него едет и от воспоминаний, и от ощущений. — Володь, — внезапно говорит Макс, — может я… на четыре точки встану? Ну, для первого раза. Говорят, так удобнее? — А ты хочешь? — уточняет у него Володя, добавляя смазки. — Ну, встать? Он выходит полностью, ожидая ответа, потому что… Потому что ему непонятно, что это… желание или «так правильно». — Я не знаю, Володь, — растерянно говорит Макс. — Так-то мне было бы приятнее… смотреть на тебя. А тебе — на меня. Но я тут начитался всякого, и там сразу предупреждают, что в первый раз… кхм… лучше так. Представляешь… в одной статье так и написали: а насмотритесь друг на друга вы потом, в следующие разы, а если в первый раз будет неприятно — следующих может и не быть! Представляешь? Но я тоже подумал… что я встану, а ты… возьмешь меня за бедра, когда будешь входить. Обнимешь со спины, когда будешь внутри. Сможешь трогать мой член ладонями. И я… так лучше почувствую тебя. Но я растерялся, это верно. Вот ты мне скажи: как лучше?.. — Знаешь, — отзывается Володя, снова касаясь его входа пальцами, но пока не входя, — лучше так, как захочется в этот момент. Не спорю, чисто физически может и проще сзади… А знаешь что? — он протягивает Максу руку, ловит ее, слегка сжимая. — Думаю, ты сейчас сравнишь, на подготовке, чтобы понять, хочешь ты или нет так… Иди сюда. Давай попробуем. Макс даже сперва не понимает, что ему предложили. Потом улыбается, кивает, поднимается и поворачивается спиной. Встает на четвереньки. Выгибается в пояснице. И закрывает глаза. Руки немного дрожат, то ли еще от слабости и болезни, то ли от волнения. Выдохнуть, запрокинуть голову… и ощущать. — Давай, Володь. Два? Володя понимает, что они рискуют, и что поднимать Макса в эту позу было… не сильно умно. Но все же он проходится по спине, нажимает на лопатки, заставляя чуть расслабить локти и опуститься на них, чтобы снять напряжение, надавливает на поясницу, тоже помогая чуть поменять положение — и получает щадящий вариант. По себе знает, что щадящий, иначе руки будут болеть так, что просто ой, и их не хватит. Добавляет ещё смазки, греет и предупреждает: — Ты говори, если что. Усталость там… Да и вообще, — он толкается сначала одним, но через пару движений выходит полностью и проникает двумя, чувствуя, как отзываются на его прикосновения. — Хорошоооо, — выдыхает Макс, даже не осознавая, что Володе может быть непонятно, о чем он: соглашается с предложением говорить или реагирует на два пальца? А и ладно. Все хорошо. И поза так оказалась намного удобнее: если опуститься грудью на кровать, то и руки не дрожат, и голова не кружится, и… раскрываешься сильнее. Так, что два пальца проникают, как будто так и нужно. — До конца, Володь. Зайди до конца. Двумя. И … как это еще сказать? Подвигайся там? Ладно, Макс подвигает бедрами сам, когда Володя зайдет до основания, до ладони, чтобы ощущать его пальцы — пока что пальцы! — целиком. Володя толкается до ладони, прикусывая губу — так возбуждающе это смотрится, сейчас день и все хорошо видно. Ещё чуть-чуть, дальше некуда, он реально полностью, замирает, прижимаясь губами к его пояснице, короткий поцелуй, но он определенно его почувствует. Макс расслабляется сильнее и двигаться становится проще, хотя обхватывают его ощутимо, но все скользит естественно и без напряга. И Макс раскрыт, и эта поза… Поза доверия, потому что не знаешь, что там сзади. Но Володя знает. Знает, что ему можно это доверить. И Макс доверяет. Он слегка разводит пальцы в стороны, ощущая ответ, снова сводит, толкается, гладит Макса по спине, кусает губу, ну невозможно, это слишком шикарное зрелище, невозможно. Тут нужно только дышать и контролировать себя, чтобы не сорваться. Макс тоже глубоко дышит и прислушивается к себе: очень тесно, очень плотно ощущаются пальцы. Чувства очень странные — с одной стороны непривычная наполненность, а с другой — проникновение, чувство единения, и наверное, сам он в такой позе с двумя пальцами в заднице смотрится что в твоей порнухе, но это как раз не смущает, это доверие, и можно закрыть глаза и именно что отдаться: пальцам, ладоням, губам на пояснице. Хочется еще, дальше, больше хочется. — Володя… давай третий… Да, теория так и говорила: дойдите до трех пальцев. Макс, грешным делом, потом пошел в душ и попробовал, как это ощущается. Ну, вернее, хотел! Потому что больше одного пальца у него самого не вышло. Может, потому, что был он не возбужден, зажат для первого раза, а из смазки в ванной нашелся только непонятный крем для рук? А сейчас… сейчас все по-другому. Сейчас на входе все растягивается и раскрывается, и буквально требует еще. Не потому что теория так говорит, а потому что хочется. — Сейчас, сейчас, — отзывается Володя, и голос у него сбивается на шепот. Какой не спешить? Какой «быть трезвее»? Их обоих несёт, и им обоим надо, надо… Он добавляет смазки, надавливает чуть сильнее, и проникает тремя совсем чуть-чуть. Приходится остановиться, потому что у самого дыхание перехватывает. Макс кажется подаётся ему навстречу, ещё чуть глубже, но три это не два и ощущается по-другому. Он чувствует, как начинают дрожать собственные руки, совсем чуть-чуть, от возбуждения и горячее вокруг пальцев пульсирует. Двигаться выходит медленно, и он дышит, дышит, как будто берёт не он, а его… потому что это охеренно. — Ты как? — все же спрашивает он, понимая, что ему нужно знать. Очень нужно, нужно услышать. — Ааа, — только и получается у Макса. Ощущения — самые разнообразные. немножко больно, немножко туго, и в то же время хочется прямо разом насадиться на эти пальцы и… Но резко нельзя, так теория говорит. К тому же — само по себе приятно, оказывается, ощущать, как пальцы продвигаются внутрь. Тяжело немножко. Макс дышит глубоко и редко, как учила та же теория, и словно старается вытолкнуть пальцы из себя. Но что-то это все не то. Он снова вспоминает картинку из теории с пояснением: «Сложенные три пальца образуют конструкцию в форме треугольника, расширяющуюся к основанию, поэтому будьте готовы к тому, что ощущения при движении вашего партнера тремя пальцами внутрь будут постепенно изменяться». Да уж! Они и правда меняются, его словно раздвигает изнутри. И так хочется почувствовать все это глубже, и так трудно выдерживать это растяжение. Но теория говорила, что три пальца у основания немного шире члена, поэтому… К черту пальцы, решает Макс. И говорит это вслух. К черту пальцы, Володя, давай сам входи. Постепенно. — Макс, — зовёт его Володя, замирая внутри него пальцами на середине. — Макс, ты в этой позе останешься?.. Он замолкает, чувствуя, что голос просто дрожит, и надо бы выйти или двигаться дальше, но он не может, так и замерев на несколько секунд. Потом все-таки выскальзывает, толкается двумя и это ощущается так спокойно и расслабленно, что просто сносит крышу. — В этой? — ещё раз спрашивает он, уточняя. Да потому что мысли у самого в кучу почти не собираются. — Да… Да, Володь, — коротко говорит Макс. Потому что картинка, которую он нарыл в интернете вместе с теорией, еще тогда снесла ему крышу напрочь. И шифер разметала к хуям, да-да-да. На этой картинке двое мужчин занимались анальным сексом в позе на четвереньках, и зрелище, как верхний обхватывал нижнего сзади, вдвинувшись до самого конца, так что непонятно было, где кончается тело одного и начинается тело другого — еще тогда ему крышу и сорвало нахуй. Потому что в этой расслабленности, в этом доверии, в объятиях со спины — было все. То, как прижимается верхний к спине нижнего, как держит его за бедра, как целует в основание шеи сзади, нависая всем телом, проникая внутрь, сливаясь воедино. «Вот так хочу», — подумал тогда Макс. Он Володе потом покажет эту картинку. А сейчас… Сейчас остается только надеяться, что все будет примерно так же. Володя понимает. Володя выскальзывает из него пальцами, добавляет ещё смазки, поднимается. Прикосновения к себе сейчас слишком ощущаются, а что будет, когда он в него… Ладони на бедра, чтобы раздвинуть, и Володя направляет себя в него, едва успевая сказать: — Я иду… Все поддается медленно, настолько медленно, что он чувствует, как теперь реально дрожат его пальцы на бедрах, и как тесно его обхватывает внутри. Он выдыхает и гладит Макса по бедру, в надежде, что тот его услышит. — Чуть расслабься, чуть… Пожалуйста… Боли не хочется. Хочется трепета и любви, от которого уже захлёбываешься дыханием и общими ощущениями. Да. Это внезапно непросто — расслабиться и впустить. Макса зажало, реально зажало, и он в панике: вот сейчас ни черта не выйдет, и будет чувство, что… ну, в общем, плохое будет чувство. И что делать, непонятно. Что там было на этот счет в теории? Потужиться… добавить еще смазки… переключиться на другие впечатления… Господи, на какие? Володя осторожно подался назад. Вышел. Вышел для того, чтобы проникнуть снова пальцами. Для того, чтобы поцеловать Макса в бедро, для того, чтобы накрыть его член другой рукой, влажной, слегка коснуться. Потом он прижался пахом к своей же руке сзади, навис, оперся другой рукой, грудью к его спине, и зашептал на ухо: — Я же с тобой, слышишь? Мы можем делать, как нам захочется. Ты чувствуешь, меня, чувствуешь? Вот так чувствуешь? — он слегка толкнулся бедрами вперед, двигая пальцами. — Я с тобой, слышишь? И я обещал не спешить. Просто мне крышу снесло, я совсем… — он поцеловал его в плечо, ткнулся носом в шею, выдохнул. — Моя любовь, кто нас видел в этом городе вдвоем… Ощущения смешались в какой-то странный клубок, но наконец Макс понял, чего ему хочется сейчас. Не вообще, не на картинке, а сейчас. Все-таки лицом к лицу. Остальное потом. В следующие разы. — Володь… Давай по-другому. Я лягу на спину, и… подушку… Да, такое тоже было в теории: «Если вам не удается расслабиться, лягте на спину и положите подушку под бедра. Так вы не будете зажиматься, и вашему партнеру будет легче входить». Да. А еще можно будет почувствовать партнера на себе. — Давай, Володь… тебе не жалко подушки? Вот да, и немножечко поржать, а то и правда как-то слишком зажался. — Мне вообще ничего не жалко, — ответил Володя, целуя его в висок. Мягко отпустил, выскользнул пальцами, вся постель уже давно в смазке, да и он сам наполовину. Обнял Макса сзади, поднимая из этой позы, и целуя, пока он толком не опомнился. Переключиться. Ну же. Володя целует его с языком, потому что ему хочется, потому что он хочет нежности, донести ее, не пролить, чтобы он наконец понял… — Я ведь не секса хочу, а тебя… — шепчет Володя Максу на ухо. — Просто тебя, потому что… потому что ты классный совершенно. И мне совершенно не жалко, как ты говоришь там, подушку, и у меня шифер разметало к хуям, потому что я просто хочу тебя, слышишь? Чувствовать. Не брать, не иметь, а чувствовать. Он целует его снова, а потом тащит подушку, чтобы помочь устроится ему на всем этом. Но прежде чем подушка, по меткому выражению Макса, «пойдет в жопу» — они обнимаются, и целуются еще раз, и Макс наконец отмирает, и у него встает ощутимо и крепко, и они сплетаются руками, тяжело дыша, и вот в этот момент — Максу хочется. Он там уже давно готов, уже не зажимается как последняя девственница — «как девчонка», хаха! — и вдруг вышептывает, подавляя смех: — Володька, а я в теории еще одну картинку видел, когда верхний на спине, а нижний опускается на него сверху… И тут же добавляет: — Но я сейчас не рискну, правда. Он ложится на спину, подкладывая подушку под поясницу, и чувствует, что так и правда легче. Легче расслабиться, впустить в себя, принять. Он протягивает руки и говорит: — Иди, Володь. — Сейчас даже я так не рискнул бы, будь у нас другой расклад, честно тебе говорю, — отзывается Володя, улыбаясь и внезапно понимая, СКОЛЬКО всего он начитался, блин. И какая каша у него сейчас в голове, боже. И что это все клинит на фоне про «первый раз» и «идеальных моментов». Он добавляет смазки, добавляет, проводя рукой по своему члену, быстро, потому что Макс его ждёт, реально ждёт уже. Располагается под его руки, прижимается головкой ко входу, контролирует рукой и входит, чувствуя, что его принимают. Возбуждение падает куда-то в пах, ощущаясь сильнее в сотни раз, когда Володя чувствует, что Макс обхватил его головку. Убрать руку, опереться на постель и замереть, потому что реально нужно чуть-чуть перевести дух, совсем чуть-чуть. — Ааа, Володька… погоди немножечко… совсем немножко погоди… Господи, как же это охеренно, оказывается. Когда прошла головка и Володя остановился — вот оно и возникло. Ощущение слияния. Было совсем не нужно ни зажиматься, ни выталкивать никого никуда. Макс просто расслабился, раздвинув ноги, согнув колени — как девчонка, ааа, это напомнило ему сеновал, вот да, сказал бы ему там кто, что этому парню он будет отдаваться через неделю! Ну ладно, ладно, не через неделю. Через восемь дней. И хотелось, хотелось глубже! Дальше! — Володенька, — сорвалось с губ, — давай совсем… если сможешь… совсем до конца… — Тихо, тихо, — шепчет Володя, чувствуя, что если Макс продолжит так просить, то крышу ему самому снесет окончательно и очень крепко. Он с трудом переводит дыхание, сердце скачет, как будто он сам внизу, блин. Он придерживает Макса за бок и подаётся вперёд, скользя дальше. Плавно, медленно и основательно, ощущая, что его принимают и делают это очень и очень чувственно. Он чувствует, что дальше уже некуда, полностью, опирается локтями, почти опускаясь на Макса, и целует его в губы. Обними, ну же. Ты так даёшь мне, как любимая девчонка, которая и не девчонка вовсе, а просто очень нежный, нежный и открытый… Ему просто кажется, что он чувствует все на себе… И Макс обнимает его. Обнимает, прижимая к себе, гладя спину ладонями, поднимая бедра навстречу. И ощущает заполненность. До конца. До основания. До корня. — Ты во мне… я за тебя не дам ни цента… Вот ведь, как странно всплыла эта цитата, ааа, нужно будет потом, потом сказать Володьке про то, что он всегда думал: это не потому, что «не стоишь ни гроша», а потому, что — бесценный. Непродажный. Я не хочу хвалить любовь мою, я никому ее не продаю… Но какое же это ощущение, когда ощущается тяжесть сверху и заполненность внизу, и хочется обнять ногами за пояс и притянуть, но пока сложно. Пока… — Поехали, Володь? Макса трясет, он уже привык к члену внутри, он хочет движения, чтобы было совсем ощущение — Володя его берет. Как дев… тьфу! Нет. Не так. По-другому. Непонятно как, но как-то совсем иначе! Хочется. Хочется этих движений внутри, чтобы снова и снова стенками чувствовать, как головка члена переходит в ствол, и от этого по низу живота коротко плещет острыми горячими волнами. Володя целует его, целует куда придется, коротко и часто, прижимаясь губами, а его прижимают к себе. Цитата из Парабеллума всегда казалась какой-то личной и вне понимания, а сейчас… Очень кстати. Он кивает в ответ на вопрос, и чуть по-другому опирается на руки. Податься немного назад, в этой позе не выйдет быстро, потом вперед, снова назад, он чувствует, что его кроет от этого ощущения и этой песни. Внутри все натянуто, как струна, а Володя цитирует следующие строчки, чтобы не кончить прям сейчас, от общего возбужденного вида. — Пойди сорви… поспело сердце в огороде… — Он подается назад и потом двигается чуть медленнее, чем хотелось бы. — Для любви… И ты со мной… Со мной, ты слышишь, ты со мной… Он переделал, ему хотелось, ему легло на язык. А потом он вошёл снова полностью, чувствуя, что надолго его совершенно не хватит. Совсем не хватит. — Ахтыж, Володька, ахтыж, етишкина мать… Сердце у Макса частит, дыхания уже не хватает, тяжесть сверху ощущается как легкость, и все в голове перемешалось, ничего не ощущается больше, кроме движений внутри, и еще, и еще, и он подается им навстречу, раскрываясь и притягивая к себе, и тоже целует, куда придется, и наконец натыкается на Володины губы, и этот поцелуй рвет ему крышу со всем шифером напрочь, и он поддает бедрами так, чтобы почувствовать член, чтобы насадиться на него, чтобы где-то внутри зазвенело и разорвалось горячими острыми всплесками. — Ааа!… Кажется, он кончает, кончает без рук, в той долбаной теории говорили, что этого практически не бывает, особенно в первый раз, но зачем ему руки, когда Володя, двигаясь в нем, низом живота постоянно проезжается по его члену, и зажимает его между их телами, и это воздействие одновременно снаружи и внутри смешивается в бешеный взрывной коктейль. И он кончает, вздрагивая и трясясь, не сумев удержаться и подождать, просто нечем было ждать, он весь дрожит, и ноги слабеют, и пересыхает во рту, и хочется обнять сильнее, притянуть к себе и закрыть глаза. А Володю накрывает где-то на первом «ахтыж», а потом все идёт само. Их движение одно на двоих, их стоны, их возбуждение… Володя срывается, когда его совершенно ясно сжимают внутри, между ними становится мокро, и он едва не падает на Макса, кончая прямо в него и едва устояв на руках, чувствуя, как их обоих трясет. — Люблю, — шепчет он, закрывая глаза, и стоит, на большее его не хватает. — Люблю тебя, Максим… Это слышится как-то фоново, звуки уже слабо различаются, но потом горячее дыхание словно ввинчивается в ухо. И Макс бормочет сквозь накатывающее забытье: — И я тебя… Володь… и я тебя люблю… А голову дурманит так, и расслабленность такая во всем теле, что он готов заснуть вот прямо как есть, держа Володю на себе. А и ладно. Потом разберутся, подремлют немножко и разберутся. Володя все же выходит, придерживая его, потому что засыпать так… Нет, они не рискнут. Вытирает обоих салфеткой наощупь, ложится рядом, обнимает Макса и гладит его по голове, гладит, гладит, прижимая к себе и чувствует, что это просто отчаянно личное ощущение. Их вдвоем личное. Общее взаимное доверие. И нежность. Они вместе.