Курим и молчим

В комнате был полумрак, Макс быстро вытерся, но под одеяло не полез. — Кайф, — сказал он, забираясь под Володину футболку руками. — Я вот люблю так… когда меня под одеждой… трогают… ну ты знаешь уже! А ты? Тебе нравится? Хотя мог бы и не спрашивать: ладонями можно было чувствовать, как сразу напряглись соски. Но вдруг? — Нравится. Может, потому я сразу и не раздеваюсь… — Володя выдохнул, когда ладони скользнули вверх, на грудь. — Мне вообще нравится, как ты ко мне прикасаешься. Не только потому, что это ты… А ещё и потому, что это очень бережно все… — Он шагнул чуть ближе.- Меня вообще от тебя возбуждает, даже слишком… — Меня походу тоже, — кивнул Макс. — Подними руки? И стянул с Володи футболку, отбросил в сторону, а потом прижался — грудь к груди. И оказалось, что, будучи ниже сантиметров на пять, очень сподручно стоя целовать в шею. Сперва за ухом, потом в кадык, а потом у самого основания, а потом чуть повыше. — Ааа… — Володя запрокинул голову, подставляясь, потому что Макс касался очень чувствительных мест, да ещё так касался, поцелуями… Контакт кожа к коже только подстегивал, и он внезапно почувствовал, что у него встало, крепко так, и довольно быстро. — Макс, — попросил Володя, цепляясь руками за его плечи, — пойдем, пожалуйста, я хочу лёжа и если ты продолжишь дальше так… очень хочу… А ведь и правда, Макс был сверху только на сеновале, вот уж правда, а здесь у них было все по-разному. Но блин, стоит представить, как он нависает и целует его в запрокинутую шею дальше, так прямо мурашки по коже и из-под пальцев, что просто… просто шикарно… — Пойдем, пойдем, — Макс тащит его за руку, чуть ли не опрокидывая в кровать, и уже там нависает сверху, целует в глаза, в скулу, в уголок губ, а потом опять в шею — долгими сильными поцелуями, иногда чуть прикусывая от возбуждения кожу. У него тоже уже стоит, и оба члена трутся друг о друга, но все равно — не хочется торопиться. — Володь… я, кажется, увлекся… но оно все под воротником должно… ччерт… Сил же нет никаких, хочется снова и снова целовать его в шею, видя, как он со стоном запрокидывает голову, словно отдаваясь целиком. — Да забей, я завтра что-нибудь придумаю… — стонет Володя, подставляясь. Поцелуи Макса сейчас выкручивают все на полную, и он просто подставляется под них, поставляется, подставляется, то обнимая его, то просто открываясь навстречу. — Чего… ты хочешь? — всё-таки спрашивает Володя, справившись со сладкой дрожью в голосе, и обнимая за плечи. — Боже, Макс… — они прижимаются пах к паху, и это попросту видно, ощутимо, и ещё больше ведёт от такого тесного контакта. — Я… Он ловит Макса в поцелуй, почти сразу проникая языком, и стонет от собственных ощущений. Макс задыхается от поцелуя, его ведет и таращит, и это так классно, что просто нет слов. Их языки сталкиваются, проезжаются друг по другу, а потом Максу удается на короткое время поймать Володин язык губами и засосать, как член. Ааа!.. Они прекращают целоваться, когда становится трудно дышать даже носом, и Макс короткими касаниями губ опускается вниз, к груди, и целует соски. Сперва один, потом другой. Это как-то волнующе и немного странно, и от этой странности ведет еще больше. Он хочет его всего обцеловать, обтрогать губами и языком, словно самая возбуждающая точка сейчас у него во рту, поэтому… Соски напрягаются под поцелуями, но все равно хочется слышать, может ли он так дальше? — Скажи… как ты… ааа… Володя не может, он не может толком сказать, что он хочет, ему много и мало одновременно, он может только подставляться под губы и прикусывать щеку, чтобы не орать в голос, потому что тихо просто не выйдет, а ещё одного визита соседей «что у вас случилось?» он просто не вынесет. Он дышит сбито и часто, касаясь себя, Макса, постели шарящими пальцами в случайных касаниях, и все-таки отвечает. — Продолжай, пожалуйста… Просто продолжай… Об этом Макса уже не нужно отдельно просить. Обцеловав соски так, что они, напряженные и влажные от слюны, торчат настолько, что наверное, даже немного больно, Макс спускается ниже, к животу, целует там, языком трогает волосы, проходит по дорожке, уходящей к паху. Черт знает, почему его так прет эта дорожка, эти вообще волосы на Володином теле, все время хочется в них зарыться то ли пальцами, то ли губами и языком: от головы до ног, включая, конечно, и то, что вот здесь… Вокруг члена. Макс осторожно обводит языком основание, ладонью подхватывает мошонку, опираясь на вторую руку, наклоняется совсем низко… но пока не трогает член. Целует вокруг, прижимается к животу щекой, потом, отпустив мошонку, гладит бедра до колен и начинает целовать внутреннюю сторону, разводя их шире. Ему хочется тоже посмотреть, раскрыть, почувствовать. Он садится возле Володиных ног и разводит ему бедра уже двумя руками, а потом снова наклоняет голову и ныряет вниз. Он знает, что под мошонкой у Володи тоже наверняка должно быть такое чувствительное место, как у самого Макса. Кажется, это называется промежность, но Макс лично имел в виду все эти медицинские термины: просто он сам иногда трогает там себе пальцами, и думает, что если попробовать языком… — Согни ноги? — просит он. И все-таки добирается, совсем головой между ног, так, что ощущается, как его взлохмаченные патлы щекочут Володины бедра, их внутреннюю сторону, Макс дотягивается до этого самого места — от мошонки до ануса — и широко проводит там языком. Он сам не представляет, как это ощущается именно языком. Но должно быть, неплохо. Макс целует его везде, Володя просто отдается этим поцелуям, потому что довольно скоро все сливается в одно сильное ощущение, которое просто вызывает отклик во всем теле. И когда Макс всё-таки добирается до паха, Володя чувствует, что уже изрядно подогрет. Пальцы на собственной мошонке ощущаются очень остро, он плавится от поцелуев в бедра, послушно разводя ноги, чувствует его прикосновения, его дыхание и… Макс вообще нашел такое место, которые обычно оставалось без внимания, и сейчас, и сейчас… Володя просто захлебнулся ощущениями… — А ещё можешь?.. — с трудом выдыхает он: голос просто не слушается. Простынь под пальцами, он просто смял ее нафиг, а ноги куда уж шире, но да… это просто отчаянно шикарно… — Все для вас, — весело фыркает Макс где-то там внизу, и снова давит ладонями на внутреннюю часть бедер, снова ныряет головой между ними, щекоча кожу своими отросшими волосами, а потом проводит языком еще раз — хорошо, мошонка уже сама поджалась от возбуждения, и можно трогать бедра обеими руками, а потом еще раз нырнуть ниже — и еще языком, и еще… А потом умудриться долезть и прихватить там губами, поцелуем втянуть немножко кожу, и провести губами по всей длине до… Ага. Его просили продолжать? Хорошо. — Перевернись, — шепчет Макс, поднимаясь. Володя потерялся в этих ощущениях, в этих прекрасных искрах, в этом влажном прикосновении языка, там, где он в общем-то особо не касался. А потом и вовсе отзывается жаром, поскольку Макс делает что-то невероятное. Володя выполняет просьбу, с трудом переворачиваясь, как его просили, и почти сразу утыкается лбом в свои руки, потому что локти дрожат. Да в общем-то не только локти. От возбуждения. — Макс… — шепчет он, но вряд ли его кто услышит, но боже, боже, боже… А дальше Максу приходится соображать. Потому что лежащий на животе Володя прекрасен полностью, но… Макс проводит ладонями по его спине от шеи, по ягодицам, по ногам. А потом просит: — Володь… Ноги согни? Ему нужно, ему очень нужно, чтобы тот встал на колени, так же опустив голову вниз: от этого бедра поднимутся вверх, и Макс сможет… Сначала посмотреть. Просто посмотреть. Огладить ягодицы руками, немного сжать. Хорошо. Поцеловать в поясницу, еще, еще. Ощутить, как вздрагивает все тело в ответ. Поцеловать еще, туда, где копчик. А потом раздвинуть ягодицы и открыть вход. И посмотреть. А потом губами туда. Накрыть и целовать, как в рот. Макс не знает всех этих теоретических премудростей, но черт дери, если они только и делают, что бегают в душ, и если Володя уже делал так — почему бы и нет? Губами, губами ласкать, разминать, разогревать, а потом языком, кончиком по складкам, добавить слюны — и внутрь, неглубоко, насколько можно, но ввести и немножко потрогать там изнутри: ощущая, как в ответ у самого тянет в паху, и кажется, головка собственного члена такая влажная, что капли срываются на простынь — бедная простынь, им нужно будет купить несколько запасных. Но не до себя, не до себя сейчас, когда такие новые ощущения, и Макс сильнее разводит Володе ягодицы, стремясь еще глубже проникнуть языком. Оказывается, это охуенно. Сначала… Сначала Макс, похоже, тоже смотрит, Володя это прямо чувствует, пальцы на своих бедрах чувствует, поцелуи в спину, ниже… Чувствует, как его ягодицы разводят, и закрывает глаза, потому что если представлять это… Володя вцепляется в собственные руки, когда губы Макса касаются его там. И замирает, потому что это слишком… Слишком нежно, слишком интимно, настолько, что просто… Наверное, то же чувствовал Макс, когда ему днём… Наверное… о да, Володя стонет в свои руки, стонет в голос, потому что больше не может молчать, просто стонет, чувствуя, как внутри все закипает этим ласковым жаром. Макс творит что-то несусветное, и сказать бы ему, что Володя действительно чистый, потому что был в душе не просто так ещё вечером, но голос совсем не слушается… да… да… Стоны, которые слышит Макс, разогревают его настолько, что он смелеет окончательно. За смазкой действительно лезть неохота, да и черт с ней. Обойдутся, как тогда. И ощущается, что Володька тоже позаботился о себе еще раньше, только у него привычка лейку на место ставить, но главное — любопытно, теперь они оба в постоянной боевой готовности, что ли? Это забавно! Но разве оно плохо? Вот так целовать, целовать, немного засасывая, лаская языком края, а потом еще и еще заталкивать язык внутрь, словно брать языком, а у самого стоит аж до боли, но хочется… хочется вот так, это просто невозможно близко, ближе просто некуда, и язык входит внутрь снова и снова, движения становятся ритмичными, и смазка не нужна, совсем не нужна: может быть, не так заполняет, как пальцами или членом, но… Володя цеплялся сам за себя, подставлялся навстречу и дышал, дышал, дышал, потому что дыхание просто сбивалось. Он чувствовал собственный пульс, стоны куда-то в ладони и что он больше не может, ему действительно мало… хотя все шикарно, но как же… Так больше не делал никто, никто не делал так больше! Да и вряд ли бы сделал с такой страстью и нежностью. — Максим… — зовет он уже громче, поднимая голову. — Пожалуйста… хотя бы пальцы… а лучше вообще… смазку возьми или я щас достану… о, да!.. Как шикарно-то, когда тебя ласкают вот так!.. — Если дотянешься, хорошо будет, Володь, — шепчет Макс. — Потому что… потому что я хочу тебя… хочу тебя взять… сейчас прямо… если ты не… Давай, дотянись… И пока нет смазки — он облизывает один палец и аккуратно вводит во влажный от языка вход. Глубже. Еще глубже. До упора. Володя дотягивается. Дотягивается, потому что у него длинные руки и смазка лежит сверху, а не внутри. Он замирает, когда Макс толкается пальцем, потому что по слюне это очень, очень, но потом передает ему все же смазку и выдыхает. — Я тоже хочу, чтобы ты… можно, можно особо не готовить, блядь, как у меня на тебя стоит! Я тоже тебя сейчас хочу… ну пожалуйста… Честно говоря, Макс тоже считает, что можно особо не готовить. Одному пальцу очень свободно, и языком все довольно сильно разогрето, и Володька заведен так, что аж чувствовалось под языком, как пульсируют края ануса. Эх, была не была. Макс встает на колени, берет смазку, добавляет на вход, потом на себя — член аж дергается от болезненного возбуждения — берет Володю за бедра и двигается ближе. И понимает, что сейчас начнет входить — и кончит прямо на входе. Черт. Надо отвлечься. Вспомнить какую-нибудь хуйню по работе. Что там? «Скорость движения при вспашке ограничивается технологией проведения работы. Повышенная скорость на пахоте ведет к чрезмерному крошению пласта, распылению почвы, поэтому на вспашке рабочая скорость ограничивается десятью километрами в час…» Ну вот, уже полегче. Так, начинаем потихоньку, пока не… «Механизированная посадка рассадных овощных культур проводится на скорости 600–800м/час, боронование всходов — 3 км/час…» Отлично, хорошо. Кажется, не ошибся. Головка уперлась во вход, он чуть двинул бедрами, и член неожиданно легко пошел внутрь. Ччерт! Что там еще было? «Полевые тракторные работы могут выполняться загонным, челночным и фигурным способами…» Оччень хорошо. Так. Дышим. Член вошел наполовину, и Володька такой тесный, просто невозможно. Конечно, пальцами-то не готовили. Ну раз не просит остановиться — то, значит, дальше. «При загонном способе агрегат работает только по длинным сторонам загонки, а на концах ширины идет на холостом ходу обычно за пределами поля…» Блядь. Чото как-то даже не отвлекает, наоборот, какие-то ассоциации пошли… неожиданные. Тааак… Член вошел целиком, и Макс осторожно повел бедрами обратно. «Челночный способ характеризуется тем, что агрегаты движутся наподобие челнока. При этом очередной ход делается рядом с предыдущим. На конце поля отбивают поворотные полосы, которые обрабатываются после окончания работы на всем участке. Этот способ имеет преимущество по сравнению с загонным — значительно сокращаются потери времени на повороты в конце загона…» Ахтыж, етишкина мать! Как-то вот совсем не отключается голова, даже наоборот! Макс попробовал двигаться быстрее — по смазке пошло очень даже, мышцы у входа не сжимались, и можно было двигать бедрами все интенсивнее. Нет, ну обидно сейчас кончить, только начав! За что Володьке такой облом? Давай, Макс, вспоминай еще хуйню по работе, чтобы отвлекся. «При фигурном способе агрегат работает вкруговую, причем первый рабочий ход может начинаться как с внешней границы поля, так и с середины. Преимуществом является то, что значительно сокращаются затраты времени на холостые переезды и повороты…» Блядь, да хуй отвлечешься с этой работой! Макс раньше и не задумывался, какая у него работа была… возбуждающая. Ааа!.. Бедра двигались все быстрее, словно помимо воли, член входил по всей длине и упирался во что-то головкой, и Макс думал — надо бы спросить, как дела, но пока его не остановили — может, и не останавливаться, пока еще не… Ну, еще немножко. Еще немножко какой-нибудь рабочей хуйни. «Перед началом работы необходимо провести подготовку поля: отбивку поворотных полос, разбивку поля на загоны и т. д. Загоны для большинства агрегатов отбивают прямоугольной формы с соотношением сторон…» Вот. Вот на соотношении сторон он качественно подвис и сумел чуть притормозить. И прохрипеть вполголоса: — Володь! Ты как там? А то, кажется, я слегка увлекся тут… Володя вначале давится вздохом, так остро и полно всё ощущается. Приходится закусить кулак, потому что он не хочет, не хочет этих долбанных соседей на свои крики, а объяснять, что «ему было не плохо, было хорошо», е хочет тем более… Макс ощущается полно и немного, совсем чуть-чуть напряженно, но это сперва даже в кайф, а дальше пошло нечто, потому что его просто начали брать, да ещё и так классно, что он чуть не отдавил себе нахрен пальцы, прикусывая, и не кончил прям сразу. Завтра на работу, завтра на работу, тащиться в эту редакцию, а… Хоть немного попустило, хоть какая-то польза от этой работы! А то слил бы тут нахрен все, и было бы как днём, только зеркально. Володя почти лег грудью на постель, пряча лицо в ладони, чтобы не стонать, и подавался навстречу, потому что, потому что ну просто невозможно было, а! Макс что-то спрашивал, он даже не сразу понял, что, но Макса, похоже, тоже таращило, судя по голосу, так ещё бы! — Нормально, нормально, — отвечает Володя, — я тоже увлёкся… это ж… вообще так жарко… Все в порядке, все в порядке… Да кому он, блин, врёт, сам себе, что все в порядке? Сейчас сольет прямо на простынь, не касаясь себя, вот точно будет в порядке… Да какая вот нахрен разница, если его действительно прёт, да и Макса тоже? Володя подаётся назад, на него, чувствуя, как проезжаются по чувствительной точке, и стонет в голос, только в конце зажимая себе рот ладонью. Шикарно… Но Макс больше не может. Технология пахоты давно не отвлекает, а воспоминания о всяческих загонах и междурядиях делают только хуже. — Володя, — выдыхает он, наклоняясь вперед. — Я больше не потяну… Давай вместе? — Давай, давай, — шепчет ему тот, подставляясь. — Прижмись, прижмись, пожалуйста, чтобы я чувствовал тебя спиной… Очень нужно, очень нужно, чтобы Макс ощущался со спины, чтобы руку накрыли, чтобы… Володя зажмуривается от собственных мыслей, неосознанно сжимая Макса внутри, и выдыхает. Ну же, прижмись, ну же… Макс двигает бедрами вперед, размашисто и сильно, входит до самого основания, прижимается что есть сил к Володиной спине, обнимая сзади, и дотягивается одной рукой до его члена. Сжимает головку пальцами, выдыхает на ухо: — Давай. Кончи со мной… со мной вместе… И его самого срывает, он буквально падает, но не отпускает Володин член, сжимая головку кончиками пальцев. И вздрагивает, вздрагивает, выплескиваясь внутрь с тяжелыми выдохами. Этого как раз и не хватало. Володя чувствует Макса, толкается в пальцы, быстрее, чем успевает подумать, да думает ли вообще, чувствует спиной его пульс, его вес и кончает, кончает от всего этого, на грани ловя ощущение, что в него кончили тоже… Внутри горячо, внутри у самого жар, и просто опустошение, а ещё внутри Макс, и блядь, как это все охрененно. Володя дышит в собственные руки, чувствуя, что сейчас, похоже, выплеснулось все возбуждение, накопленное за эти сутки, а может, даже и больше. — Володька… — выдыхает Макс, чувствуя рукой, что Володя кончил практически вместе с ним. — Володька… Слов больше не находится. Но он все-таки шепчет Володе на ухо: — Технология тракторной вспашки ни хуя не отвлекает. Реально, надо менять работу. — Что, прости?.. — не сразу понимает Володя. — Какой тракторной вспашки?.. Доходит сложно. Володя сейчас не уверен, что правильно понял, что Макс имеет в виду, но, впрочем, и ладно… Он все ещё прижат к кровати и ощущает весь этот тесный контакт, и это здорово, так здорово, что даже разрывать не хочется. Сонливость наступает медленно, вытесняя приятное оглушение. — Я потом тебе расскажу, — смеется Макс. — Сейчас аккуратней… я выйду… Макс поднимается, осторожно выходя, и дотягивается до коробки с салфетками. Всё в смазке, опять уделали всю простынь. Ну, судьба у нее такая, что ж теперь. — Мне так хорошо с тобой… и я внутри такой пустой… Всплыло внезапно в голове, и очень, очень в тему. Макса клонит в сон, но он успевает еще шепнуть: — Люблю тебя, Володь. Вот как есть люблю. — И я тебя… — Володя засыпает, прижавшись к Максу спиной, уткнувшись в подушку и просто откровенно забив на все остальное. Хотя будильник он вроде поставил.