физкульт-привет

с марком они всё-таки поговорили на второй неделе. марк, как и любой театрал, выглядел как человек со странностью, с энигмой, которая, причём, даже была не в сиреневом костюме, не в трости, которую он с собой таскал, а в светлых глазах, которые смотрели вроде на тебя, а вроде куда-то мимо. и улыбался он так же: вроде тебе, а вроде мимо. на вопрос данковского о пантомиме лишь развёл руками: мол, ничего не знаю, сюжеты берём из жизни, всякое совпадение случайно, а почему вы там себя увидели — это вопрос только к вам, произведения искусства отражают тех, кто их воспринимает. эх, люди искусства, только об искусстве и болтают… стаматины тоже из их породы, архитекторы, и где оказались? в пизде. он их знал с самого начала пути, когда они оба ходили на пленэры и писали с натуры, а данковский на последнем в студенчестве заработать пытался, пока в университет не брали на полную ставку. так и познакомились. да что тут говорить, дела давно минувших дней. приближалось второе воскресенье. данковский наблюдал за отрядом пёсиголовцев с экспериментальной точки зрения, как договорился с ханом: по возможности держал их в поле зрения, в определённое время собирая, чтобы пересчитать и разобраться с возникшими проблемами. жизнь текла удивительно спокойно. он не ожидал, что сможет так внезапно и почти легко отлынуть от работы, опуститься в совершенно другое сообщество и как-то в нем приютиться. было ощущение, словно всё это место, весь комплекс зданий и прилегающая территория как-то на него влияли. надо, наверное, это с кем-то обсудить. вражда между пёсиголовцами и двоедушниками накалялась, и бурах был совсем от этого не в восторге. в частности, больше агрессии было у стаи ноткина, то есть собственного отряда бураха, а хановы ребята, ребята вонючего бакалавра, оставались удивительно равнодушными и почти снисходительными. да, немудрено, что данковский так легко к ним влился, — видно, из одного материала души сделаны. впрочем, к своему сожалению, он и себя чувствовал примерно так же — данковский будто отдалился от войны и теперь почти не реагировал никак, а это не могло не вызывать подозрений. заговорить, что ли? — что читаешь? слегка удивлённый взгляд. потом чуть поднимает книгу, чтобы было видно обложку. "архетип и символ". — когда-то в университете мы о ней говорили. на одном из общих курсов. — а на кого вы учились? — на хирурга. а сейчас медбрат в безвременном отпуске. даниил недоуменно нахмурился. — из больницы уволили? он мог бы не отвечать и огрызнуться, но, с другой стороны, в голосе данковского не было ни намёка на насмешку, а спокойного разговора у них, кажется, и не было с самого начала. — да, за неоконченное высшее. думал, закончу, поэтому подрабатывал, а потом всё слетело. — вот как. снова уткнулся в книгу, хотя, конечно же, не читал. не мог сосредоточиться, когда стояли прямо перед носом. — может, хватит нам лаяться? видишь, разговариваем совсем почти как нормальные люди. неловко-то как, господи боже. — мне кажется, "лаяться", как ты говоришь, всё равно будем… но зла не держу. — значит, мир? — пожалуй, мир, — даниил хмыкнул, пожимая протянутую ему руку. от сердца почему-то отлегло. хоть он в последнее время и старался не реагировать на волнами идущее от бураха раздражение, но в закромах головы мысль всё равно сидела и ныла. а сейчас утешилась. — твои двоедушники уже моему отряду плешь выели. — скажи спасибо, что не тебе. — пусть только попробуют. после примирения стало легче. артемий поговорил с ноткиным, данковский — с ханом, виктория по прозвищу капелла, одна из младших в отряде юли, предложила выступить нейтральным лицом, которое бы рассудило двоих вожаков по чести и совести. определили территории, вплоть до стульев в столовой, расписали тайники (карту которых спрятали от вожатых, обмен обменом, но тайники вещь деликатная, взрослым с ними делать нечего) и даже разобрались с правом на орехи — тоже одна из чудных придуманных здесь игр. мир был худой, но всё же лучше войны.