физкульт-привет

— он снова заставлял парами нас идти в столовую! дядь бурах, скажите ему! а ещё всегда бубнит, чтобы мы не бегали по коридору, надоело уже! — будете носиться по коридору — когда-нибудь влетите лицом в дверь. и на ком потом будет ответственность? а артемий ехидно так смотрит, явно что-то нехорошее замышляет. — а ну подойдите сюда, ближе, ближе. я вам по секрету скажу, он так пинается во сне — мама не горюй! — артемий! — да тише ты, — и ещё смеет затыкать, жалуясь на него же в его присутствии! — а дядя бурах ваш храпит так, что спать невозможно, и кровать всю занимает. чужую! клин клином выбивают, но тёма только смеётся азартно. — вы бы видели, как он со своими рубашками с утра носится! — а бурах бреется по полчаса, ванную занимает. и никто не заметил, как мимо прошёл гриф, стащивший тарелку с макаронами из столовой и запихивающий их в себя на ходу. глаза вытаращил, слушает очень внимательно, аж застыл, а потом сделал поворот на сто восемьдесят градусов и заторопился в сторону своего корпуса. и не стоило им так удивляться, когда за столом вожатых во время ужина прозвучал вопрос: — артемий и даниил, вы, кстати, переспали, или что? у данковского компот попал не в то горло. он подавился, закашлялся, отворачиваясь и панически пытаясь подумать хоть одну мысль, которую можно было бы сказать, чем можно было бы объяснить это недоразумение. бурах тоже остановился, не донеся вилку с рисом до рта. шум детей в двух столах от них показался внезапно очень громким по сравнению с тем, какая тишина наступила здесь. — ну, да даже если бы переспали, так тебе-то что? — он положил вилку обратно, поднимая тяжёлый взгляд на анну, которая и задала этот каверзный вопрос. — д-да ничего, — та стушевалась, возвращаясь к своей тарелке и продолжая привередливо ковырять еду. есть они продолжили не сразу, и до конца ужина за столом сохранялась некоторая неловкость. влад и лара ушли первыми. возвращались в корпус они тоже в неловком молчании, были только одни случайные взгляды, сконфуженные, на одну крупицу пытливые. после отбоя к нему постучали. обычно к нему никто не стучал, заходили так. — кто там? на пороге оказался даниил, хмурый, как и всегда, когда о чём-то волновался. — а, ты… если надолго, заходи, не стой в дверях. комната артемия действительно хорошо отражала своего владельца. насколько много на стенах было фотографий, каких-то бумажек, записок, на тумбочке стоял картонный ящик, в котором лежала всяческая дребедень: пуговки, иголочки, пружинки, шарики, кисточки для рисования, нитки, засохшие цветы — чего там только не было. кровать заправлена не была, на ней только лежало всмятку колючее покрывало. и сам артемий, видимо, уже спать собирался. — я поговорить. — ну? — почему ты так ответил анне? ах вот он по какому поводу… — что-то другого ничего в голову не пришло. — а, вот как. и всё? — ну… — что «ну»? не тяни. — да сказал, что сказал, ну лезет дурь в голову всякая, что теперь, казнить прикажешь? что это за допрос?.. — какая дурь? — тебе так интересно? — да, — и стоит как солдат навытяжку. интересно ему. тьфу. бурах тяжело вздыхает, складывает руки на груди да смотрит в стену. — ну, лезет иногда в голову, что бы было, если бы мы с тобой… ну, это. с тобой. да. с кем не бывает. смотреть смешно, как он говорит, будто начальную школу ещё не закончил, испанский стыд. спасибо, что ещё не краснеет, просто смотрит мимо и хмурится. — вот как. ай, была не была. даня подходит вплотную, дёргает его за ткань майки, наклоняя к себе, и выдыхает прямо в губы. в глаза не смотрит. и целует. осторожно, едва касаясь губами. это что ещё такое… с другой-то стороны, раз так, то почему бы и нет. тёма опускает руки, проходит ими по его поясу, ладонями по глаженой рубашке, шершавыми ладонями, прижимает к себе легонько. ну надо же, не против. как забавно всё вышло. двоедушники наверняка себе уже все уши выслушали, пытаясь разобрать, что в комнате-таки происходит. тихо-тихо так, а происходит.