физкульт-привет

ему оставалось здесь меньше недели. прошёл практически месяц, как ручей, не остановился, не задержался. минуты уходили, как песок из горсти, только ему стоило найти какое-то успокоение. они снова ходили на реку двумя отрядами. данковский планировал снова сидеть дремать в тенёчке, но в этот раз спать не хотелось, было только скучно и немного тоскливо наблюдать за резвящейся детворой. — а ну пошли, хватит тебе кукситься, — артемий быстро подходит, поднимает его за руку. — да куда ты меня тянешь, я ж в одежде! — закатай штаны, тоже мне, большая проблема. смирился, закатал обе штанины аж до колен, однако от воды его это всё равно не спасло. стоило зайти по щиколотку, так примчалась мелочь пузатая, которая его тут же облепила со всех сторон и забрызгала. — бакалавр, а, бакалавр, давайте с нами в мяч! ну, давайте, что ему ещё остаётся. в конце концов и рубашка была мокрая, и штаны, да даже волосы теперь ко лбу прилипали, но ему было хорошо. и в мяч поиграли, и он на пару с бурахом помогал раскачивать особо буйных ребят, чтобы те нырнули (там он залез в воду почти по пояс, но к тому моменту уже смирился с тем, что возвращаться в лагерь будет мокрый, как мышь). потом артемий одолжил ему полотенце (которых у него оказалось по загадочной причине два), и данковский с этим полотенцем прошёл весь обратный путь до корпуса. о том, что произошло в ночь с четверга на пятницу, они не говорили. но было спокойно. артемий то случайно его задевал по плечу, то специально, втихую от всех, притягивал на пару секунд и целовал в макушку — в первый раз, когда это произошло, даня разучился думать и так и застыл на месте, хлопая глазами. во второй раз по спине прошлись мурашки. про третий раз упоминать не стоит. наступило воскресенье. последнее. даниил по внезапной душевной доброте пришёл к четырём часам дня к организаторам, предлагая свою помощь, и мотался большую часть дня, передвигая столы по просьбам анны, держа гвозди, пока гриф чинил деревянные опоры сцены, их укрепляя, и наблюдая за тем, как марк что-то объяснял своей труппе, участники которой все были как на подбор. а в чёрном трико и масках их было вообще не различить, как они только между собой не путались. во время детских мероприятий он разбирался с отрядными делами, потом еле успел на начало шоу грифа — тот решил напоследок оставить самое эффектное, установив по краям площадки, на которой выступал, факелы, иногда вспыхивающие разноцветными огнями, когда в них вбрасывали что-то вроде порошка. выступал он на этот раз с веерами и всплёскивающими снопами искр шарами, совмещая их с дыханием огнём и диким блеском глаз. зрелище было и правда гипнотическое, и музыка занимала в этом не последнее место. пели что-то на неизвестном данковскому языке, но красивом и звучном. и артемий пел. пантомиму он смотреть не хотел, поэтому, когда понял, что фаер-шоу подходит к концу, как можно тише пошёл подальше от сцены, направляясь куда-то в сторону парка и футбольного поля. — куда гуляешь? еле тебя догнал. — ты-то чего, остался бы, посмотрел на театр. бурах вместо ответа неопределённо пожал плечами и промолчал, подстраиваясь под шаг. — а я ушёл, потому что не хочу, мне хватило прошлых. — понимаю. — понимаешь ли? — даниил щурится и смотрит на еле видное в тусклом свете дальних фонарей лицо. они сошли с дорожки, под ногами шуршит трава. среди неё — дикая земляника, которую они запрещали есть детям, но которую те всё равно ели, малина, пробивающаяся из-за забора с заброшенного дачного участка. рядом с лагерем уже давно никто не жил, лишь стояли заброшенные дома. про один из них ходила жуткая легенда, что то был дом ведьмы и что там жила странная девочка, которая то появлялась, то исчезала, то двоилась. можно было услышать шепотки: «мы со стрижом туда залезли как-то раз, сидим, ждём, появится али нет, а сзади нас вдруг шаги и смех такой, очень, очень страшный!! так мы сиганули оттуда и мчались до самого корпуса» или «а мы видели ту девочку! у неё ещё голова бритая, но она шапку носит. такая добрая, глаза добрые и улыбается, но начнёт с тобой разговаривать — и ты будто себя не чувствуешь, в яму проваливаешься. не помню, как мы дошли до лагеря, но у нас в карманах стало совсем пусто, хотя без вещичек на обмен ходить нельзя-нельзя». но это всё за забором, а сейчас — тихий вечер, облака, чуть светлее неба, не дают увидеть звёзды, некошеная трава у футбольного поля и ветки деревьев, которые свешиваются низко-низко, почти совсем закрывают от глаз. — что у тебя за мания в траве валяться… — а ты не завидуй, давай ложись. собак тут не водится, в говно не сядешь. — уговорил. и правда хорошо. он не помнил, когда в последний раз сидел в траве. либо это было настолько давно, что он не помнил, либо… не было совсем. никогда не было. даже в детстве. — иди сюда. — куда? — ой, не выёбывайся. пододвигается. артемий греет боком своим, а потом ещё рукой к себе прижал, покрепче. наклоняется, смотрит так пристально… а. даня цепляется рукой за ворот куртки, прижимаясь губами к губам. да, этого от него ждали. крепко, терпко, и отвечают ему тем же. потом чуть грубее, неряшливее, кое-как ловя воздух, и даня понимает, что его через пару секунд, скорее всего, прижмут к земле с самыми благими намерениями. ну уж нет. лучшая защита — это нападение. поэтому он толкает тёму обратно на спину, садится на его живот, будто седлая коня, и рукой опирается на грудную клетку. а как дышит, как дышит! как зверь дикий. тяжело, и смотрит так, что ожоги оставляет на коже. и даня тут же ощущает на своих коленях ладони, которые неторопливо скользят выше, на бёдра, слегка сжимая. нет, не неторопливо, не то слово, а с самоконтролем и смакованием ситуации. — хорош-шо, — шепчет тёма, смотря чуть прикрыв глаза, и на выдохе растягивает свою «ш». как радио шумит, так же и в голове шумит у них обоих, хоть вокруг тишина, только ветер ветви качает и берёзами шуршит. и никто их не искал, только хан и ноткин переглянулись между собой и дали отбой самостоятельно.