***
В том, что Стиви воспринял приглашение со всей серьезностью, сомнений не осталось, когда на следующее утро он, как всегда бесстрастный и с легкой улыбкой, вернулся из коронерского бюро, ненавязчиво демонстрируя новую, не виданную ранее футболку с изображенным на ней деревом, похожим на дикобраза, или, наоборот, дикобразом, похожим на дерево. Тощую фигуру Стиви майка практически облегала и вдобавок была коротка, словно тот купил ее в детском отделе или постирал в кипятке: между ее краем и поясом джинсов то и дело выглядывала узкая полоска светлой кожи на животе, отчего Джеффри замирал и только усилием воли заставлял себя отводить глаза. Воистину, так застенчивый коллега мог украситься только для романтической встречи с потенциальным продолжением. К стыду своему, Джеффри даже не сразу заметил столь игривую перемену в имидже, занятый исключительно фантазиями, и очнулся только после тройного тычка в бок от Кабры. Та, чтобы не выдавать свой живой интерес вербально, изобразила достойную театра пантомиму, указывая на футболку, и спряталась за компьютер, выражая всем видом, что уже заготовила внушительный список вопросов о предстоящем вечере. Впрочем, расспросам не суждено было свершиться, по крайней мере, до ланча: в БОЛОТО без звонка, сообщения или иного объявления войны заглянула доктор Кадри с внеплановой для обитателей кабинета проверкой. Самира Кадри принадлежала к числу тех леди, которые искусно прятали лидерскую натуру и блестящий ум за самыми модными, порой даже вычурными нарядами. Ее блестящие жакеты, летящие пестрые блузки и обнимающие фигуру корсажи неизменно сочетались со стильными короткими попонами, даже несмотря на то, что кентавридам, в отличие от кентавров, общественная мораль позволяла появляться с открытым крупом. Волосы и хвост ее были непременно уложены, подвиты и выкрашены в карамельный оттенок со светлыми прядками, поножи подобраны в тон аксессуарам, копыта отполированы, а макияж с гордостью опубликовали бы у себя многие дамские журналы и порталы. С легкостью, грацией и достоинством она несла по жизни себя, свою докторскую степень, научную работу в отделе артефакторики, шлейф из статей и свой тяжкий крест — каковым, по всеобщему мнению, являлось БОЛОТО. По обыкновению к приходу руководства не был готов никто, и в особенности Джеффри, которому стоило держать ответ за принятый и пока еще не отсортированный музейный хлам — и оттого по многолетней традиции все бюро отважно прикрыл щуплой грудью и замысловатым принтом Стиви. — Исходя из тех сведений, которые я успел изучить, — негромким, но неуловимо лекторским тоном начал он, выбравшись из зарослей, — большую часть экспонатов, которые поступили к нам в воскресенье, зачаровали не так давно. Я, конечно же, подразумеваю эти слова в историческом контексте, и не так давно — это ближайшие шестьдесят-семьдесят лет. Скажем, перо, которое между каждыми пятью написанными словами вставляет непристойности. Я взял на себя смелость испытать его и хочу сказать, что все ругательные слова перо исполняет в современной грамматике, хотя в документах его относят к семнадцатому веку или около того, из-за чар сохранности возраст определить сложнее. Джеффри поймал себя на том, что ровный мягкий голос в сочетании с полоской голой кожи над поясом ввели его в состояние транса. Прежде на подобных совещаниях он то и дело отвлекался на переписку в телефоне или тот же «Тиндер», а потому не замечал, каким интересным, увлеченным рассказчиком становился при необходимости юный коллега. — А если перо пишет слова так, как написал бы их ты сам? — вырвалось у Джеффри прежде, чем он сообразил. — Ну, или кто-то другой, кто держит перо. Мы живем в двадцать первом веке, потому оно и пишет как в двадцать первом. А если бы его взял кто-то из семнадцатого? — Если мадам Кадри даст разрешение, я испытаю перо на ком-то более взрослом, — на губах Стиви мелькнула одобряюще теплая улыбка, адресованная лично Джеффри. — Уверен, в коллегии некромантов кто-нибудь отыщется. Не думаю, что возникнут проблемы, если все предметы, которые поступили к нам в воскресенье, не представляют серьезной опасности. — Разумеется, не представляют, — по тону мадам Кадри невозможно было определить, рада она или раздражена. — Иначе все эти предметы уже осели бы где-нибудь парой этажей выше. У тебя есть что добавить? — Если позволите, я замечу, что у многих этих вещиц есть любопытный магический потенциал, — кивнул Стиви и взмахом руки указал на подоконник, куда перекочевала одна из коробок. — Кубок, который замораживает любое помещенное в него вещество, сам сохраняет комнатную температуру. Очевидно, что его чары действуют только на конденсированные среды, потому наблюдать в нем, скажем, жидкий азот мы не можем. Но если разобрать его магическую компоненту на составляющие и настроить ее по-иному, кто знает, может быть, в этом кубке получится понизить температуру до абсолютного нуля... — Ты что, хочешь собрать в нем конденсат Ферми-Дирака? — фыркнула из-за своего компьютера Кабра. — На самом деле Бозе-Эйнштейна, но кто знает, может, не только его, — мягко поправил Стиви. — Прошу прощения за столь нескромные фантазии. — Дайте эту чашу в руки правильному человеку, и он сконденсирует в ней монографию, пару диссертаций и дюжину статей в придачу, — усмехнулась доктор Кадри. Пропустив мимо ушей только университетским выпускникам понятную заумь с почти незнакомыми фамилиями, Джеффри тряхнул головой: как оказалось, одно только упоминание нескромных фантазий устами Стиви обладало магическим эффектом и моментально ввергало в полузабытье, этими фантазиями переполненное. Начинались они довольно пристойно, с романтической встречи в кафе, долгих разговоров и случайных столкновений коленями под столом. Далее он представлял себе прогулку где-нибудь в близлежащем парке, возможно, даже за руку — Стиви вполне мог быть из той же романтической породы — и неспешные поцелуи под раскидистыми деревьями. В воображении они рано или поздно оказывались дома у Стиви — вести того к себе Джеффри резонно опасался. Там могла бы царить такая же раскидистая зелень, что и в кабинете, или даже более пышная и густая, и пол был бы целиком выстлан травяным ковром. Уронить на такой хрупкую юную дриаду было бы верхом блаженства. Они повалялись бы какое-то время, целуясь и сплетаясь руками и ногами, а после Джеффри показал бы, что ему есть чем порадовать Стиви — и радовал бы разнообразно и изобретательно всю оставшуюся ночь. Дальнейшие фантазии превращались в калейдоскоп порнографических картинок разной степени экзотичности, почерпнутых не далее чем накануне ночью из соответствующего жанра видео. Тогда за каких-то полчаса Джеффри нашел на просторах только одного тематического сайта аж восемь миловидных, тонких и длинноволосых юношей, похожих на Стиви как родные братья — и теперь не мог выбросить из головы нехитрые, но исключительно развратные шалости, которые те вытворяли перед камерой. Однако как бы приятно не было лицезреть их перед внутренним взором, он снова рисковал наглядно продемонстрировать свой нерабочий настрой, а потому был вынужден вернуться в гораздо более скучную реальность. — …представляли наибольший интерес, — уловил он окончание фразы Стиви и, сфокусировав взгляд, увидел, что тот указывает на запертые под чарами тишины доспехи. — Поэтому я приступил к исследованию тотчас же. Стандартная техника не зарегистрировала ни неупокоенных духов, ни фантомов, ни иных возмущений инфополя. Поэтому мне пришлось действовать на ощупь… На этих словах Джеффри поерзал, вновь съезжая к неуместным образам, и тряхнул головой. — Первое, что мне стало очевидно — доспехи или чары, на них наложенные, имеют телепатическую чувствительность. Их лексика своеобразна, я бы сказал, что она стилизована под переводную поэзию времен викторианского увлечения ориентализмом, но некоторые формулировки выдают носителя современного английского… Если позволите, мадам, я не стану демонстрировать. Тем не менее они выуживают образы прямиком из сознания ближайшего существа, энергия которого подходит им для поддержания условной жизнедеятельности. — Они не отреагировали на меня, — вставил Джеффри, пытаясь поучаствовать в беседе и стать хоть немного полезным. — Возможно, ты по каким-то причинам им не подходишь, — пожал плечами тот. — Либо экранирован от телепатического воздействия. — Либо ты просто девственник, — тихо, на грани слышимости хихикнула Кабра, предусмотрительно отъехав подальше от Джеффри. — Или это сбой, — закончил Стиви. — Квантовая механика учит нас, что никакое событие не имеет стопроцентной вероятности, и к магическим событиям это относится в равной мере. Итак, телепатическое воздействие чар было заявлено в документах и подтверждено мною эмпирически. Для третьей проверки я вызвал в воображении яркий и конкретный образ, скажем так, коллекции определенных игрушек. К моему удовлетворению, доспехи отреагировали на него продуктивно и подтвердили мою гипотезу. Ему решительно не стоило упоминать в одной фразе удовлетворение и игрушки — Джеффри в очередной раз за два дня ощутил, что ему неудобно сидеть. — Затем я допустил довольно невинную мысль, не связанную с работой, — продолжил все так же бесстрастно тот. — Что я хотел бы показать эти доспехи своему другу Океру, вы знаете его, мадам, он служит в архиве. И тогда доспехи вербализировали, я прошу прощения за откровенность, фантазию об интимной близости с кентавром, как бы иррационально это ни прозвучало. Это показалось мне любопытным, и я позвал сюда Окера, чтобы проверить, куда двинется образ мышления доспехов, если так можно сказать о неодушевленном предмете. — На будущее, Стивен, я попрошу тебя не использовать незаинтересованных лиц в подобных экспериментах, — едко и недовольно перебила его доктор Кадри. — Особенно в таких деликатных. Мы работаем не в герметичной камере, сам понимаешь. Хватит одного зеваки под дверью, чтобы весь Эджбридж-хаус через день говорил, что мы в бюро занимаемся не полезными делами… — Она утомленно вздохнула. — А черт знает чем. — Я не имею привычки заглядывать в места, где разносят слухи, — с самым невинным видом ответил Стиви. — Если можно, я продолжу. Итак, сперва в присутствии Окера я намеренно придерживался невинных мыслей, но доспехи продолжали высказываться про, прошу извинить, меня и жеребцов. На втором этапе эксперимента я вообразил откровенную сцену, однако доспехи ее не уловили и не озвучили, а переключились на самого Окера. Он, к слову, стоял у самого выхода, вне предполагаемого радиуса действия чар. Это значит, я мог выступить проводником. — И какие выводы можно сделать из этих опытов? — поинтересовалась доктор Кадри. — Пока никаких, — развел руками он. — Я просто развлекаю вас всех байками. Даже когда начальница, выслушав заверения, что работа активно кипит, покинула бюро, Джеффри все никак не мог вернуться к деловому настрою. Он думал только о том, почему не замечал раньше, какой остроумный и интересный юноша работает с ним в одном кабинете и прячется за образом задрота в безразмерной кофте. С ним интересно было бы не только в постели, но и вне ее; воистину, судьба после стольких мук ниспослала ему бесценный шанс. — Кстати, — прервал его размышления голос Кабры, — вам не показалось, что у этой железяки все время был один и тот же голос? — В смысле? — Джеффри недоуменно повернулся к ней. — Со Стиви она говорила нормальным баритоном, а с Окером изображала девицу, так сказать, Дафну с Джозефиной, если вы понимаете, — объяснила она, хитро стреляя глазами. — Ты хочешь сказать, они говорили как актер-травести? — кивнул Стиви. — Скорее, издевательски пародировали дрэг-диву… Я хочу сказать, что приборы могли ошибиться, — продолжила она. — В доспехах засел призрак, фантом, кто угодно, но у него есть конкретная личность. Стиви, передернув плечами, взглянул на решетчатое неподвижное забрало шлема. — Надеюсь, что нет, — чуть более напряженным голосом сказал он и шумно выдохнул. — Я склоняюсь к тому, что это все же искусственный конструкт. — Магический бот, — предложил Джеффри, глядя на него, и тот с явным облегчением расслабил плечи. — Если искусственный интеллект можно написать на компьютере, что мешает создать такой же магически? — Отсутствие данных, что такое возможно — вот что мешает, — запальчиво возразила Кабра. — Хочешь поспорить, что это все-таки дух? — Джеффри уже протянул ей руку, но она отмахнулась: — Хочу узнать, кому эти доспехи принадлежали. Может, в них гулял какой-нибудь крестоносец, который предпочитал подвиги не в бою, а в постели? — Исключено, — покачал головой Джеффри. — Крестовые походы закончились намного раньше. Но если хочешь, сделаем запрос в музей, у них должны быть какие-то сведения. — Это затянется еще на пару месяцев, — поморщилась она. — С этой их выставкой… — Так и мы никуда не торопимся, — уверил он. — Все равно нам платят просто за то, что мы тут находимся и иногда обезвреживаем какую-нибудь ерунду. Это было обескураживающей правдой: пускай Бюро своим названием заявляло, что в нем ведут борьбу с опасными предметами, на деле у них не имелось даже собственной экранированной лаборатории, будто руководству в самом деле было плевать на эффективность работы. — А мне нравится идея искусственного магического интеллекта, — сообщил вдруг Стиви. — Бот в доспехах… Забавное сочетание. Даже если это не он, я все равно полагаю, что рано или поздно нечто подобное должно появиться. Ведь что есть призрак, как не воплощенная совокупность информации, обладающая остаточным сознанием? Если они могут существовать, так скажем, естественным образом, что мешает такую искусственную совокупность создать? И если, предположим, этот бот не просто транслирует содержимое чужих рассудков, но и сохраняет в себе часть информации, что рано или поздно произойдет? — Рано или поздно МИ-6 узнают об этом изобретении, найдут создателя, запрут в подвале и заставят работать на себя, — вырвалось у Джеффри. — Давайте мы не будем искать, кто зачаровал эти доспехи. А то мне уже заранее жаль этого парня. Или девчонку, или кто там это сделал. На мгновение ему показалось, что по лицу Стиви промелькнула тень разочарования, будто он мысленно уже брал интервью у чародея, который хотел устроить относительно безобидный розыгрыш, а вместо этого изобрел самообучающуюся телепатическую программу. Но уже через секунду на его губах появилась легкая одобрительная улыбка — и Джеффри не преминул записать ее на свой счет. До конца рабочего дня он не находил себе места, разрываясь между эротическими и романтическими образами, отвлекающими от прямых обязанностей. Кабра продолжала лениво прожигать его пытливым взглядом в надежде то ли на подробности вчерашнего разговора, то ли на обсуждение сегодняшнего вечера, а Стиви, напротив, спрятался в своих кустах с кипой бумаг и как будто полностью утратил интерес к остальному миру. Казалось, он забыл о свидании напрочь, и это немного расстраивало. В какой-то момент Джеффри даже подумал, что вчерашняя беседа по телефону ему почудилась, что никакого приглашения выпить не было вовсе, и даже собрался в очередной раз уйти в себя и упиваться разочарованием. Вечером, когда Кабра уже ушла, и они остались в Бюро вдвоем, Стиви все еще вел себя возмутительно рутинно. Он бесшумно и кропотливо собрал сумку, обулся, вышел из-за стола, аккуратно обогнув уже прижившиеся рядом доспехи; не желая смотреть, как тает его шанс на сегодняшнее свидание, Джеффри уткнулся лбом в сложенные на столе руки и закрыл глаза. — Если твое предложение выпить все еще в силе, я знаю недалеко отсюда неплохой паб, — прошелестело над самым его ухом, и он, встрепенувшись, встретился недоуменным взглядом с бесстрастными глазами Стиви. — Кажется, ирландский, но я надеюсь, ты не возражаешь. — Я… — Джеффри растерянно моргнул. — Не думал, что пить во вторник — это хорошая идея. Я, наверное, неправильный англичанин, да? Хотя я на самом деле шотландец, правда, родился и вырос здесь… В общем, шотландец я тоже неправильный. Просто к сведению. — Я уверен, там найдется что-нибудь легче пива, — улыбнулся Стиви. Напавшая на Джеффри оторопь никак не желала спадать, а лишь усиливалась вместе с осознанием, что уже с самого начала встреча идет не по плану. Романтичные уютные кафе и ресторанчики обсыпали улицы вокруг Эджбридж-хауса ведьминым кругом, весьма удобно было бы остановиться в одном из таких и пообщаться в тишине, но Стиви решительно прошел мимо них всех к старинному — или стилизованному под старину — пабу, шум внутри которого не сдерживали даже закрытые двери. Уже сидя за столиком, Джеффри запоздало спохватился, что стоило конкретнее выражать намерения. Он просто позвал Стиви выпить, не уточняя про свидание — вот тот и повел его по-дружески в паб с шумными посетителями и голосящим телевизором, а теперь заказывал колу ему и сидр себе. Впрочем, плюсы в этом тоже имелись: в глубине души Джеффри затеплилась надежда на хороший исход вечера. Вселенная портила ему все без исключения любовные рандеву, но на дружеские встречи ее влияние не распространялось. — Надеюсь, нас не примут за фанатов… за не тех фанатов, — перекрикивая шум, сообщил он, поглядывая на экран, где на ядовито-зеленом поле ярко-синие фигурки футболистов гоняли незаметный рядом с ними мяч. — Не беспокойся, это «Челси» играет с австралийцами, за них здесь болеют все, — обнадежил Стиви. — Ты не против, если мы задержимся? Шумно, конечно, зато никто не вслушивается, о чем мы говорим. — Точно, — неожиданно для себя согласился Джеффри. — А ты смотришь футбол? Это напоминало, на его взгляд, самое клишированное первое свидание, воспетое в руководствах вроде «Как завоевать избранника до дедлайна»: он не мог придумать более банальной темы для беседы, чем футбол — разве что погода уверенно опережала. Стиви же счел вопрос поводом выложить перед Джеффри все познания о недавних матчах и прогнозы на будущий сезон; впрочем, таким деликатным и успокаивающим голосом он мог бы даже зачитывать вслух Оксфордский словарь — Джеффри не слушал бы его, как и теперь, а только разглядывал, метафорически покачиваясь на ласковых звуковых волнах. Он понял только теперь, оказавшись в непосредственной близости, что никогда прежде не всматривался в лицо Стиви. В визуальной памяти его лицо выглядело… иначе. До вчерашнего дня оно вообще там не задерживалось. После тщательных ночных поисков по порносайтам нейтрально-смазанное изображение сменилось на нежное и эфемерное, усредненное из тех восьми будто скопированных друг с друга парней-актеров, на которых Джеффри активно и плодотворно любовался накануне. Теперь, с расстояния вытянутой руки, становилось очевидно, что в их модельный ряд Стиви никак не вписывался. В общих чертах он попадал под все критерии юного тонкокостного юноши из порно, однако отдельные черты под корень рушили этот образ. Вероятно, всему виной были глаза — глубоко посаженные, в полумраке паба они жутковато напоминали провалы глазниц у черепа, из которых поблескивали зеленоватым зрачки. Такие глаза уместнее смотрелись бы на бледно-сером лике прадеда Йена, зачем-то выползшего из фамильного склепа, а не на молодом и гладком лице Стиви. Светлые, почти незаметные брови на выступающих надбровных дугах сходство с черепом только усиливали. Одна не очень красивая деталь влекла за собой череду других: слишком длинный нос, тонкие губы, не самый правильный прикус — достаточно, чтобы сделать весь облик отталкивающим. Джеффри поймал себя на том, что балансирует на тонкой грани между приязнью и разочарованием. Как только он начинал крениться в сторону позорного побега со свидания, Стиви улыбался мягко и по-доброму, рассказывая какой-нибудь занятный факт, и смотрел с доброжелательным, совсем немного покровительственным любопытством, напрочь нивелируя все обнаруженные недостатки. Все-таки он не был некрасив — напротив, Джеффри смело отнес бы его в категорию приятных, симпатичных парней, оптимально подходящих для свидания. Тем более что Стиви обладал привлекательной фигурой, что для ближайших постельных планов оставалось приоритетнее. А к лицу можно и привыкнуть. — Я не погрешу против истины, если скажу, что футбол тебе не интересен? — Стиви чуть наклонил голову, сдвинул пряди волос от лица, и Джеффри с удивлением заметил в его правом ухе длинную серьгу с бледно-зелеными камешками. — Я прошу простить, если утомил тебя рассказами. Я довольно давно не ходил на свидания, мои навыки, скажем так, задеревенели. — Это все-таки свидание? — переспросил Джеффри, резко оглянувшись на шумящую толпу. — А я уже думал, что мы в этом вопросе не совпали. — Догадаться было несложно, — Стиви усмехнулся несколько лукаво, не похоже на себя. — Ты ведь пригласил меня, только когда услышал, что про меня говорили доспехи, верно? — Ну… — Джеффри отвел глаза, машинально перебирая дреды. Честный ответ казался ему не слишком пристойным, и он лихорадочно пытался сформулировать то же самое, но вежливее. — Я всегда думал, что ты по девочкам, а тут такая удача. — Действительно, — ответил тот самым невинным голосом, но его глаза хитро блеснули. — Ошибиться и правда несложно. Джеффри смутился еще сильнее и с полминуты старательно наблюдал за матчем. Больше всего ему хотелось расспросить, что из пассажей доспехов было правдой, а что — трансляцией намеренно подброшенных образов, но разговаривать о таком на первой же встрече, замаскированной к тому же под дружескую, было верхом неприличия. — Мне все же кажется, что мои оригинальные любовные похождения, о которых так любезно поведал наш бот, для тебя интереснее, чем футбол, — Стиви сказал это негромко, но каждое слово на фоне стороннего шума почему-то слышалось совершенно отчетливо. — Можешь спросить прямо, если хочешь. С некоторой неуверенностью Джеффри перевел взгляд на него. Он сидел, опершись запястьями о стол, ничуть не взволнованный, все с тем же приязненным выражением на лице, может, чуть более блестящими глазами. — Это сейчас предлагаешь ты или за тебя говорит сидр? — уточнил Джеффри. — Нет, что ты, от одной банки захмелеть сложно, — покачал головой Стиви. — Он несколько расслабляет, но для необдуманных поступков мне нужно выпить гораздо больше. Так что смело спрашивай, я все еще в ясном уме. — У тебя правда есть коллекция игрушек? — выпалил он первый пришедший на ум вопрос из доброго десятка, крутившегося в голове. — Ты просто так их собираешь или?.. — Если тебя удовлетворит короткий ответ на первый вопрос — да, есть, — кивнул тот. — Но контекст несколько более комплексный. Я расскажу, если ты позволишь мне небольшую байку. Дождавшись торопливого кивка, он отпил еще сидра, отставил банку и откинулся на спинку стула. — Довольно долгое время, десять лет или около того, у меня был бойфренд, его звали Лассе. Я сознательно не говорю «мы встречались», он из Дании, и в основном мы переписывались. Он фотограф. Удивительная, не побоюсь этого слова, многогранная творческая личность. Мне кажется, я сперва влюбился в его работы, и только потом в него самого… — Лассе, фотограф, датчанин… — Джеффри нахмурился, пытаясь выловить на ассоциативную цепочку какое-то мелькнувшее в глубине подсознания воспоминание. — У моей бабули Нэнси в галерее была одна фотография, такая жуткая, парень с птичьей головой на фоне каких-то колонн. Кажется, ее автора как раз звали как твоего бывшего... — Лассе Хольм, — Стиви покачал головой с видом человека, которому напомнили о чем-то давно забытом, но приятном. — Мы шутили, что ее можно было бы назвать «Антитеза сирина», если я верно уловил по описанию. Невероятная работа, оммаж к фильму «Жюдекс», настоятельно рекомендую. Я должен сказать, у нас все эти годы было удивительное творческое взаимопонимание, тот редкий случай, когда в двух разных головах рождаются одинаковые идеи. И, естественно, мы оба хотели стать ближе не только духовно, но и во всех прочих смыслах. Из-за разницы видов это было технически сложно проделать, тем более что Лассе крупный, выше Окера и мощнее. — Ты реально встречался с кентавром? — несколько оторопев, перевел Джеффри неожиданно осипшим голосом. — Доспехи не выдумали? И вы реально хотели переспать?.. Стой, ты сказал «технически сложно»? Не «невозможно»? — Мы полагали именно так, — ничуть не смутившись, кивнул Стиви. — Он постоянно дарил мне всякие игрушки и приспособления, так что у меня собралась неплохая коллекция. Но, увы, с большинством из них у меня не сложилось. — То есть ты не любишь... Большие штуки, — заключил Джеффри, остро чувствуя, как в груди кольнуло разочарование. — Потому что… — О, поверь, после десяти лет отношений со скандинавским кентавром у меня несколько смещены понятия величин, — негромко рассмеявшись, перебил тот. Джеффри растерянно опустил глаза на подтаявшие кубики льда в стакане и какое-то время молчал, переваривая услышанное. Разумеется, у Стиви после такого бойфренда остались завышенные стандарты, с которыми он подходил к достоинствам других парней. С кентаврами, даже самыми миниатюрными, Джеффри конкурировать не мог. — Зато теперь понятно, почему тебя так сложно смутить пошлостями, — сказал он, когда Стиви, отошедший ненадолго к бару, вернулся с еще одной банкой сидра. — После игрушек и всего остального. — Нет, что ты, игрушки тут не при чем, просто природа обделила меня бровями, а без них считать эмоции гораздо сложнее, — ответил тот. — Да и потом, Окер, когда выпьет, иногда рождает такие непристойные опусы, доспехам до него далеко. Вот он умеет смутить даже меня… — Он помолчал, ненадолго прикрыв глаза. — Наверное, именно после его пьяных комплиментов мы с ним все-таки переспали. Правда, ни он, ни я до сих пор не понимаем, как это вышло... — Чт-то? — Джеффри непроизвольно вскинул руку, чтобы прикрыть распахнувшийся от удивления рот, и слабо взмахнул ею в воздухе. — Вы… Так это не фантазии были? — Я располагаю неполной информацией, мы в тот вечер сильно перебрали с алкоголем. Но, скорее всего, не фантазии, — Стиви вновь рассмеялся, склонив голову и прикрыв рот тыльной стороной кисти — не столько от воспоминаний, вероятно, сколько от реакции Джеффри. — Я могу сказать однозначно, что просыпаться вымазанным в масле и засохшей сперме кентавра — не самое приятное дополнение к похмелью. Одна звезда из пяти, никому не рекомендую повторять. Более внятных воспоминаний у меня, к сожалению, не осталось, а с Окером мы это так и не обсудили. Иначе как нервным смехом мы тот эпизод не вспоминаем. Хотя у меня есть некоторые подозрения, что именно могло произойти... У Джеффри в голове имелся только один вариант развития событий, не столько эротичный, сколько травматичный: миниатюрный Стиви во взаимодействии с конским достоинством кентавра превратился бы в кебаб, насаженный на длинную шпажку. Образ этот был безусловно трагичным, но удержаться от дурацкого смешка при этой мысли удалось с трудом. — В смысле… — он икнул, чувствуя, что краснеет. — В смысле это у Окера такой маленький или ты такой, э-э, эластичный? — Что ты, нет! Ничего такого... Проникающего, — весело отмахнулся Стиви. — Конечно, на следующее утро мне нужно было заглянуть в морг, но как некроманту, а не как, прошу прощения, пациенту. Но знаешь, что меня смешит больше всего? С Лассе мы почти десять лет ходили вокруг да около, а с Окером хватило один раз набраться. Хотя ты прав, он ведь гораздо меньше… — Стой, — Джеффри привстал со своего места так резко, что Стиви инстинктивно отшатнулся. — Десять лет? Ты что, замутил с кентавром, когда тебе было тринадцать?! Это же… Это же незаконно... — С чего ты так решил? — прежним вежливо-невозмутимым тоном уточнил тот. — Мы с Лассе познакомились в девяносто девятом, мне было тридцать два, ему двадцать семь. Все абсолютно легально. — Тридцать два, — чуть не поперхнулся Джеффри. — Это как… Тридцать два чего? Зуба? Месяца от роду? — Прошу прощения, но я слегка перестал тебя понимать, — Стиви вопросительно взглянул на него. — Я родился в шестьдесят седьмом, как в той песне, около девяти вечера, — последние слова он действительно пропел. — Да… да, — Джеффри судорожно подсчитал в уме и не нашел, к чему придраться. — Но ты же… Да ты на вид младше меня! — Джеффри, ты шесть лет работаешь в БОЛОТЕ и хотя бы раз должен был увидеть мои документы, — Стиви вновь улыбнулся, не то смешливо, не то польщенно. — Я видел, но решил, что ты работаешь под чужими бумагами, а сам несовершеннолетний, — подумав, пристыженно пробормотал он. — Или под своими, но дату рождения перепутали. То есть… Сейчас тебе сорок восемь?! — Исполнится осенью, все верно. — Не двадцать три, — чувствуя себя идиотом, повторил Джеффри и съехал по сиденью вниз в бессознательном желании спрятаться под столом от смеющегося взгляда напротив. — Увы, показать тебе годовые кольца я не смогу, даже если распилить меня пополам, — усмехнулся Стиви. — Но если тебя утешит этот факт, в Бюро я работаю как раз-таки двадцать три года. Тебе помочь выбраться из-под стола или ты спустился туда с какой-то целью? Джеффри, помотав головой, выполз обратно сам и некоторое время перебирал дреды, откидывая их за спину и возвращая на плечи, не в силах охватить мысленно масштабы собственной невнимательности. — Ты не стареешь, потому что ты дриада? — уточнил он. Очень медленно и крайне неохотно к нему на ум приходили многочисленные родственники-долгожители, ни один из которых к человеческому роду не принадлежал. — Я был бы рад ответить утвердительно, но нет, я не чистокровная дриада, — возразил тот. — Я не могу не то что стать деревом целиком, но даже превратить хотя бы палец в ветку. Технически я человек. — Значит, потому, что ты некромант, — предположил Джеффри, задумавшись. — Мой дядюшка Чарли… Вернее, на самом деле он брат моей прабабки, но сложно назвать прадедом человека, который выглядит как твой ровесник. Так вот, он некромант, и ему скоро стукнет сто пятьдесят, а выглядит он лет на тридцать пять. — Думаю, если бы я чаще взаимодействовал с умирающими, так оно и было бы, — кивнул Стиви. — Но ты снова не совсем прав. Просто из-за некоторых генетических проблем… Особенностей, я хотел сказать, я выгляжу не совсем сообразно... возрасту. — Да ладно, это же круто, — заметил Джеффри, давя в себе желание уточнить про особенности — спрашивать о болезнях, если это была она, на первом свидании не стоило. — Тебе полтинник, а на вид ты все еще почти что горячий подросток. Такого как ты кто угодно захочет затащить в постель. — Спасибо, — снова усмехнулся тот, и на его щеках появилось бледное и незаметное подобие румяца. Незаданный вопрос, относится ли Джеффри к категории «кто угодно», повис в воздухе. — Серьезно, я в шоке, но ты все равно мне нравишься, — сказал он со всей решимостью и громче прежнего — так, что на них даже обернулась пара человек из-за соседнего столика. — И я хотел бы с тобой продолжать… По экрану телевизора, до этого исправно показывавшего матч, побежали белые полосы — сперва тонкие, затем все шире. — Продолжать общаться вне работы, — торопливо поправил сам себя он. — И все остальное. Но и общаться. Давай прогуляемся? С некоторым недоумением Стиви кивнул и следом за ним вышел из паба в надвигающиеся июньские сумерки. Теперь они шли гораздо медленнее, и Джеффри не сразу понял, куда именно. Немного подумав и сверившись мысленно с картой окрестностей, он понял, что дриадское чутье вело Стиви к ближайшему небольшому парку. Идти вот так, неторопливо и молча, оказалось делом приятным, хоть и непривычным; впрочем, новую тему для разговора, столь же интересную, как и секс с кентаврами, придумать не удавалось. — Слушай, — начал он наконец, и Стиви заинтересованно приподнял голову, глядя на него. — Получается, ты тоже фотограф? Раз сошелся с этим Лассе? — Нет, что ты, с визуальным искусством у меня не сложилось, — ответил тот. — Я в те годы, да и сейчас, экспериментировал с разными жанрами музыки, а Лассе увлекла видеография. Я показал ему некоторые свои композиции, и у него родились идеи для нескольких короткометражных фильмов. — Ты еще и пишешь музыку? — уточнил Джеффри, забыв даже, как моргать. — А почему не работаешь композитором? Стиви немного помолчал. — Видишь ли, есть много взаимосвязанных причин, по которым я не стану делать это хобби своей профессией, — сказал он наконец. — Если вкратце, то мало кому, кроме Лассе, такая музыка придется по душе. Она не… — Он смолк опять, на этот раз на пару долгих минут. — Он наверняка тебя фотографировал, — предположил Джеффри, не желая затягивать тишину. — Только не говори, что я пятнадцать лет ходил мимо фотографии с анти-сирином и боялся его до ужаса, а там на самом деле был ты в маске. — Мне придется это сказать, потому что я не хочу лукавить — там на самом деле был я, — негромко рассмеялся тот. — Я уверяю тебя, это не самая пугающая работа, где я был его моделью. Если хочешь, поищи в сети его «Дриаду», но открывай на свой страх и риск. Перекидываясь короткими фразами, они еще немного прошли по узкой, затененной парковой аллее, в приятной тишине, словно кроме деревьев их окружали чары, отсекающие вездесущий городской шум. Надо было отдать Стиви должное — интуитивно или по опыту, но место для романтической прогулки он выбрал идеальное. — На самом деле я не много понимаю в фотографии, — признался Джеффри наконец. — Весь этот символизм, контексты, подтексты… Я этого не вижу и все. Это круто, конечно, когда кто-то вкладывает целую кучу смыслов в одну картинку, но это не мое. Вот если описать все то же самое текстом, это другое дело. — Ты любишь читать? — живо и заинтересованно Стиви склонил голову вбок и взглянул на него. — Это прекрасно. Обычно юноши твоего возраста не особенно склонны… — Он оборвал сам себя и рассмеялся: — Прости, пожалуйста. Я прозвучал как бабушка, да? — Точно не как моя, — улыбнулся в ответ Джеффри. — Я не знаю, к чему я там склонен, но меня часто закрывали в библиотеке, чтобы я сидел тихо и не рушил дом случайными чарами. — И ты, бедное дитя, читал все подряд от отчаяния? — в голосе Стиви послышалась усмешка. — Нет, почему все подряд, книги по черной магии от меня заперли, — пожал плечами Джеффри. — Я любил историческую литературу… Фантастику еще больше. Иногда… — Он замялся в смущении. — Иногда мне кажется, что я хочу начать писать что-то свое. — Оу, — уважительно кивнул тот. — Мне было бы интересно прочесть. — Ну, это только планы, — чуть оживился он. — У меня есть одна идея… Она как бы о мире, где сто лет назад прошла магическая война, и все до сих пор борются с ее последствиями, и там на одном континенте есть что-то типа проклятой зоны, которую отвоевывают обратно. Но на фронтире между освоенной землей и этой зоной могут служить только пары, предназначенные друг другу магией, ну, родственные души. Как священный отряд из Фив, только там все подряд, и парни, и девушки. И главная героиня мечтает попасть туда, но никак не может найти свою идеальную пару. А потом находит, и дальше экшен, интриги, вот это все… Ну, они случайно освобождают из временной петли мага-ренегата, который начинает строить козни, и его нужно остановить. Тебе рассказать или ты правда хотел бы прочитать и лучше не раскрывать интригу? Стиви ответил не сразу — он опустил голову, прикрыв глаза, и еще замедлил шаг. — Знаешь, идея родственных душ… Нужно быть хорошим писателем и исключительно хорошо владеть словом, чтобы описать ее убедительно. Мне кажется, что даже для фантастики она слишком фантастична, если позволишь мне этот каламбур. — Некоторые всерьез в нее верят, — возразил ему Джеффри. — Чем родственные души невероятнее тех же призраков? — Своей антинаучностью, — ответил тот. — О душах и аурах только за прошедшие сто лет написали столько монографий, что можно взять по одному экземпляру и заполнить наш кабинет целиком. Но доказательств, что есть какие-то родственные души, соулмейты, вторые половины, не нашел никто. Ни в прежние времена, когда мы опирались только на ритуалистику, ни сейчас, когда мы располагаем технологиями и исследованиями. Так что я могу смело утверждать: и этот концепт, и даже любовь с первого взгляда — вещи исключительно из жанра фантастики. На языке Джеффри уже вертелся вопрос, говорил ли Стиви как ученый или как обычный человек с отрицательным опытом, но тот, закончив говорить, как будто угас и закрылся. — Слушай, Стиви, а ты знаешь, что ты классный? — спросил он вместо этого и, встретив недоуменный вопросительный взгляд, пояснил с усмешкой: — Ты не первый, кто сказал, что я придумал какую-то глупость, но у тебя это как-то не обидно получилось. — Серьезно? — неуверенно уточнил тот. — Спасибо… — Абсолютно, — кивнул Джеффри. — И вообще, я думал, что ты задрот, пыльная моль и девственник-асексуал… А с тобой интересно говорить. Ты необычный, и у тебя крутые хобби… «И ты симпатичный», — мысленно добавил он, когда из затененной аллеи они вышли на другую, все еще освещенную закатным солнцем. С удивлением он рассмотрел, что кожа у Стиви, казавшаяся бледной и сухой в искуственном свете, на солнце удивительно гладкая, без морщинок, шрамов и иных досадных мелочей; волосы зазолотились и отдельными паутинными прядками взлетели по ветру, а глаза засияли бирюзой. На несколько секунд Джеффри замер, залюбовавшись, а затем, повинуясь порыву, взял его за руку; тот удивленно напрягся, но ладони не отнял. — Спасибо, — повторил он все тем же спокойным и вежливым голосом, будто прятался за бесстрастностью, как за маской. — Мне очень приятно. Ты тоже симпатичный и обаятельный молодой человек, Джеффри. От этой формулировки, неоспоримо старомодной, но так идущей Стиви, Джеффри неудержимо расплылся в улыбке и чуть крепче сжал его руку. Удивительно, но именно здесь, на залитой закатным красным золотом аллее, сама атмосфера вокруг казалась столь романтичной, что даже самые тривиальные фразы были как никогда к месту. — Черт, — продолжил вдруг тот и дернул уголком рта в еще одной улыбке, будто бы неловкой. — Я опять звучу как пожилая леди. Джеффри фыркнул от неожиданности и вызвал ответный смешок, сперва тихий и сдавленный, затем чуть громче. — На самом деле я хотел сказать, что нахожу тебя очень привлекательным, — объяснил он. — И заинтересован в том, чтобы… как они там говорили, погрузить твой спелый плод… сам знаешь куда. — В бархатный цветок? — уточнил Джеффри, цитируя вчерашние словесные экзерсисы, и расхохотался сам над собой. — Шелковый. — Кошмарная метафора. — Просто ужас. За пару минут смеха между ними как будто растаяла остаточная напряженность, и идти плечом к плечу стало еще уютнее. Обещание Стиви согревало внутри и будоражило гораздо сильнее, чем все словесные выверты доспехов. С затаенным волнением Джеффри ждал, что мироздание вновь начнет насылать на него неприятности, лишь бы воспрепятствовать самому лучшему и долгожданному исходу вечера, но ничего не происходило. Парк все так же шелестел на слабом ветерке, редкие прохожие не обращали на них внимания, занятые друг другом или телефонами, ладонь Стиви все так же лежала в руке Джеффри, и придумать более идеальной сцены он не смог бы. Похоже, спустя столько лет ему повезло наконец встретить самого подходящего кандидата в бойфренды. Стиви был из его лиги, свободен, жил не слишком далеко, Джеффри ему нравился — лучшего он не мог и желать. Наверное, стоило даже приложить небольшое душевное усилие и влюбиться в него. В нескольких шагах от конца аллеи, под кованым фонарем, в котором уже зажегся тусклый пока огонек, они остановились, переглядываясь. Здесь, подумал Джеффри, самое время было перейти от словесных выражений привязанности к более убедительным; он задержал взгляд на губах Стиви, которые, порозовевшие и нежные, вовсе не казались теперь тонкими — просто сам рот был миниатюрным и милым. Тот перехватил его взгляд и приподнял уголки губ в легкой улыбке — похоже, им, как умным людям, одна и та же мысль пришла в головы одновременно. Короткий, хлесткий удар наотмашь приземлился аккурат между лопаток Джеффри в тот самый момент, когда он потянулся за поцелуем. А следом, словно в эротический сон влился неожиданный ночной кошмар, сзади громко и хрипло скрипнул голос, услышать который он хотел бы сейчас меньше всего на свете: — Лягушонок! Вот это удача! Глубоко вдохнув и мысленно сосчитав до пяти, он медленно обернулся. Нужно было сохранить спокойствие всего на пару минут общения; он не собирался позволять зловредному кузену разрушить остаток вечера, как тот уже разрушил ускользнувший чувственный момент. — Арти, — нарочито безразличным голосом проговорил он. — Что тебе от меня нужно? Тот уставился на него снизу вверх своими наглыми черными глазами, вновь густо подкрашенными, и упер руку в бедро, словно явился сюда не портить настроение Джеффри, а участвовать в фотосессии для модного каталога. В сравнении с прошлыми нарядами сегодня он был одет на удивление скромно: в обтягивающие джинсы, художественно порванные от бедер до середины икр, словно обладателю их несколько раз стреляли из дробовика по ногам, в пошлую золотую майку, свисающую с костлявых плеч, и неизменные каблуки. Но торчащие из волос рога были безвкусно измазаны золотыми же блестками, что убивало всякую надежду на стильный образ. — Мне нужно, чтобы ты засунул свою сраную гордость в задницу, — демонстративно проговаривая каждое слово, ответил он и ткнул Джеффри пальцем в грудь, будто распалялся все сильнее и готов был вот-вот взорваться, прямо как утром. — Забери свой долбаный ключ и перестань гадить на подоконники грязью со своих вечно мокрых ботинок! Он набрал воздуха в грудь, чтобы продолжить тираду, и даже взмахнул рукой для убедительности, но вдруг сдулся, как мяч под автомобильным колесом, и, ни слова не говоря, часто заморгал, глядя в сторону. На его лице появилось незнакомое, лишенное всякого самодовольства, беспомощное выражение, а рот чуть приоткрылся. Он больше не смотрел на Джеффри — его взгляд, единожды ускользнув, теперь приклеился к Стиви. — Мы же… Взрослые люди, да? — изменившимся голосом пробормотал он, с видимым усилием переводя глаза на Джеффри и тотчас же снова косясь в сторону. — Вот и… Хватит играть в подростка, бегать… В окно лезть, лишь бы не встречаться. Думаешь, я… Я… — Он взволнованно облизнул губы, будто сам не уверен был в своих увещеваниях. — Не буду я на тебя орать. Проходимцы или нет, кое в чем древние греки как будто были правы: фавн, даже такой нечистопородный, как Арти, при виде нимфы, даже парня и полукровки, терял всю наглость и смелость и превращался в тихо блеющего козленка. Дриады же просто обязаны были, если верить мифам, превращаться при виде фавнов в деревья; Стиви, хоть и не покрылся корой, в самом деле застыл на месте, сжав в кулаке несколько прядей волос, и по степени неподвижности в легкую составлял конкуренцию фонарному столбу. В другой день Джеффри повеселился бы, глядя на такие метаморфозы, но не сегодня, не в этот самый момент, когда его собственное потрясающее свидание готово было вот-вот превратиться в балаган. — Я теперь должен вас представить, да? — досадливо вздохнул он в неубедительной попытке отвлечь друг от друга этих двоих, в ком так неожиданно взыграла кровь античных предков. — Стиви, это мой кузен Артур, он приехал пожить ко мне. Арти… Это Стивен. Мой коллега и… Друг. — А новую дверь не нужно никуда дергать, она не застревает, — доверительно поделился Арти, даже не сделав попытки взглянуть на Джеффри, кому эти сведения как раз и были адресованы. — А еще в прачечной починили сушилку для белья… И в большой гостиной я навел порядок. Знаешь, сколько там было пыли? Можно ее развести водой, как глину, и слепить голема… Он говорил все неразборчивее, глотая звуки и слоги, и с каждой фразой на пару миллиметров приближался к Стиви. Тот, все еще не двигаясь с места, слушал так внимательно, словно перед ним был не мелкий противный недомерок в макияже и на каблуках, а Нобелевский комитет в полном составе. Правда, на ученых старцев никто не смотрел бы с такими распахнутыми, потемневшими глазами, с расцветающим на щеках румянцем и прерывистым дыханием. Даже на Джеффри никто — и в особенности Стиви — вот так не смотрел. — Я так удачно срезал тут путь, шел к себе на старую квартиру забрать кое-что, увидел эту швабру с тюрбаном и пошел сюда, — продолжил, торопясь и запинаясь, Арти. Он сделал еще шаг, и Джеффри, заглянув к нему за спину, увидел, что его короткий пушистый хвост над поясом джинсов торчал практически вертикально вверх и мелко подрагивал, выдавая исключительное волнение. — Так круто, что я вас встретил… А хотите в бар? Мы никогда не сидели вместе в баре, там непривычно поначалу, но вам понравится. А я покажу вам одну штуку, увидел сегодня и не мог не купить, она прямо… Прямо… Он хлопнул сам себя по заднице, полез в карман джинсов за, очевидно, той самой штукой, и, не удержавшись на каблуках, оступился. Нарочитая неуклюжесть как прием флирта не вызывала ничего, кроме брезгливости, но Арти, очевидно, этого не знал и вовсю пользовался ею. Выходило это просто ужасно и китчево, но Стиви — Джеффри покосился на него и подавился воздухом от негодования — Стиви смотрел на эту дурацкую мизансцену уже не как на Нобелевскую комиссию, а как на какой-нибудь священный для дриад магический топинамбур, зацветающий раз в тысячу лет. Он хлопал ресницами, теребил волосы и улыбался так широко и так безотчетно, как никогда не улыбался Джеффри, а пятна румянца уже расползались с его лица на шею и черт знает куда еще. — Вы гуляли, да? — продолжал Арти тем временем, так ничего и не достав из кармана. — Тут очень красиво, но скоро будет вечер и холод, но тогда мы сможем пойти в бар, я покажу, где это… — Арти, — перебил его Джеффри, не в силах ни слушать больше его бессвязный лепет, ни смотреть на то, в какое благоговение при звуках этого лепета впадает его почти-уже-бойфренд. — У нас тут свидание. Понимаешь? — О, — коротко и слишком высоко для своего обычного скрипа выдал тот, и его бодро торчащий хвост тут же поник. — Да. Это хорошо. Это здорово. Тут красивое место, это ты его выбрал? Очень красивое, — он снова смотрел на Стиви, будто хотел загипнотизировать. — Вам нужно сделать фото. На… Н-на память. Тут есть, я покажу, там скамейки, фонтан, фонари, очень красиво. Вам нужны красивые фото, чтобы показывать детям, если у вас сложится, и вообще, давайте я сделаю? — О да, — процедил Джеффри, глядя, как надоедливый кузен, беспардонно коснувшись локтя Стиви с явным намерением схватить и куда-то поволочь, указал вбок. — Стивен как раз западает на парней, которые его снимают... — Меня никогда не фотографировали на свиданиях, — восторженным голосом, в котором прорезались какие-то тонкие, кокетливые, почти хихикающие нотки, сообщил Стиви. — Снимали в ванне с искусственной кровью, в противогазе, на острове со свалкой сломанных кукол, на пляже закопанным в песок… — Зато тут очень красиво, — повторил, как заводная игрушка, Арти, кивая на каждое слово. — Идем, я покажу, вам понравится. Как загипнотизированный, Стиви сошел со своего места, куда практически начал врастать корнями, и шагнул следом за ним. Лишь на унизительно короткую секунду он развернулся к Джеффри, будто только вспомнил о его существовании, и неуверенным взмахом руки предложил идти — а затем, не дожидаясь ответа, последовал за Арти, который будто только и ждал момента, чтобы притереться к нему боком — именно там, где еще недавно так уютно прижимался Джеффри. Интересно, подумал он, скрипнув зубами, как скоро они заметят его отсутствие, если он отстанет — задержится у фонаря, не станет резво шагать за ними — выразит, иными словами, молчаливый протест. Он подождал десять секунд, затем еще пятнадцать; когда Стиви и Арти завернули в уходящую вглубь парка узкую аллею, перешептываясь и хихикая, как шестнадцатилетки, тайком пробравшиеся на выпускной, он развернулся и побрел в обратном направлении — к Эджбридж-хаусу, где его ждал велосипед, единственное верное создание во всем Лондоне. Досада, разочарование и горькая обида от осознания, что он оставлен и забыт, как третий лишний, жгли изнутри и заставляли кипеть злостью. Зря Джеффри так рано понадеялся, что вселенная будет к нему добра и не станет срывать любовное свидание. Зря не послушался интуиции и не сбежал, схватив Стиви за руку, как только гадкий кузен появился за спиной. Воистину, это был худший облом в истории его интимных неудач — хуже потопа в гостинице, хуже вывихнутой перед самым минетом челюсти, обладательнице которой Джеффри после этого месяц носил цветы и сладости… Хуже даже того кошмарного эпизода, когда диван, на котором он обжимался с очень симпатичным парнем, сложился пополам и заклинил с ними внутри. Злиться на Стиви не выходило: он представлялся в голове Джеффри цветком, за право опылить который пришла побороться самая наглая и ядовитая пчела города. И все же непонимание, как можно было предпочесть ему этого мелкого, тощего, неказистого персонажа в аляповатом наряде, плескалось внутри и обжигало. Арти же… Одним поступком он сумел переплюнуть все годы издевательств, подколок и ругани. Так больно и так сильно он еще никогда не обижал Джеффри — и теперь из доставшего кузена он официально превратился во врага номер один. Не в силах вынести бурю эмоций, заместившую здравый смысл, Джеффри на полпути за велосипедом достал телефон и набрал номер единственного человека, в равной мере эмоционального и здравомыслящего, кто мог выслушать его и помочь. — Кабра, — выпалил он в трубку, едва гудки сменились коротким глуховатым «Алло». — Мне нужны твоя поддержка и смекалка. Я должен как можно скорее выжить кое-кого со своей территории.Глава 2. Бот в доспехах
20 июня 2021 г. в 15:07
Обычные понедельники приносили вместе с рассветом и сигналом будильника неизбывное чувство экзистенциальной тоски, порожденное необходимостью в очередной раз ехать на работу. Для Джеффри утро подготовило дополнительную порцию хандры, давящую тем сильнее, чем громче раздавался снизу, из кухни, отчаянный грохот.
В глухом раздражении отключив будильник, он вновь натянул одеяло до подбородка и с недовольством уставился на потемневшую от культурного слоя пыли лепнину на потолке. Волею безымянного дизайнера — или как назывались таковые в начале прошлого века — она изображала изящные, витые виноградные лозы с резными листьями и тяжелыми плодами. Волею Джеффри — вернее, его единичного подросткового порыва на пороге шестнадцатилетия — добрую четверть всех гроздей заменяли не менее крупные и налитые предметы мужской доблести, указующие во все стороны света. Подобное превращение было делом почти случайным, но, как часто случалось, последствия случайного колдовства не удалось нивелировать никакими способами. Тогда, одиннадцать лет назад, это художество вызвало самые противоречивые отзывы родни. Мама хваталась за сердце, скорее напоказ, чем искренне, а папа сквозь оглушительный хохот обещал прибегнуть к методам классической английской педагогики и нарезать в ближайшем лесу розог; дядюшка Джонатан, отец гадкого кузена Арти, тайком предлагал деньги, чтобы Джеффри создал такие же декоративные элементы в его городской квартире; другой дядюшка, Чарли, сообщил, что художество на потолке вполне отвечает канонам средневековых летописных иллюстраций, в которых автономные мужские органы не только росли на деревьях, но даже служили транспортом для чертей и кормом для кошек. А бабуля Нэнси, которую вызвали третейским судьей, и вовсе не сразу заметила изменения, а заметив, не придала значения: по ее словам, в шестидесятые, во времена самых бурных творческих вечеринок, особняк повидал и не такое.
Теперь, впрочем, даже фаллический виноград не радовал. Вокруг Джеффри, как он думал, не осталось ни единого повода для веселья. Пачка чипсов, съеденная накануне вечером, оставила после себя только скверный привкус во рту, навязчивое чувство неудовлетворенного голода и мириад крошек, которые всю ночь атаковали его в самые неожиданные места с таким остервенением, словно он был гиперчувствительной принцессой, а они — исполняющими служебный долг горошинами. Звуки из кухни казались такими громкими, словно он или страдал от жестокого похмелья, хотя не выпил накануне ни капли, или спросонья растворил в воздухе половину перекрытий между этажами. От осознания, кто именно сотрясал стены оглушительным лязгом, грудь сдавливало бессильной злостью, совсем как в детстве.
Само по себе возвращение Арти в его жизнь вгоняло в досаду, но досада эта была знакомой и родной, как ноющий на перемену погоды старый перелом; гораздо сильнее нервировал тот факт, что вместо некрасивого щуплого червяка к нему на порог заявилась потасканная, но несомненно горячая звезда бурлеска. Не избалованное регулярными… Да и, положа руку на сердце, любыми постельными упражнениями тело реагировало на такие откровенные сигналы, как чулки, каблуки и макияж, однозначно и во всех смыслах несгибаемо; правда, после столь долгой истории взаимной неприязни было бы совершенно непоследовательно думать об Арти во время дрочки. Не думал же он в такие интимные моменты о парикмахерах, холодной овсянке, промокших ботинках, античной философии и других мерзких вещах. К тому же они были братьями, а фантазии о братьях порицались повсеместно, кроме некоторых закрытых общин и популярных сериалов.
С другой стороны, кузенами они с Арти звали друг друга только по привычке и родство их связывало скорее номинальное, чем реальное: их прабабки приходились друг другу родными сестрами. Даже самые отпетые моралисты не усмотрели бы в фантазиях Джеффри кровосмесительного мыслепреступления, тем более что телепатов в ближнем и дальнем кругу его общения не водилось. И потом, он мог думать не об Арти, а о чулках и помаде, ведь именно на них, если поразмыслить, отреагировал организм — и неважно, на кого именно вся эта красота надета и намазана.
В том, что Джеффри собирался, уединившись с самим собой, думать о развратном кузене, по его собственному мнению, не было ничьей вины, кроме непосредственно самого кузена. Он ведь вырядился специально, этот Арти, чтобы смутить и дезориентировать, зная, что младший братец вернется домой и узрит его в таком амплуа. Сам решил спровоцировать его, сам хотел внимания и реакций — а значит, Джеффри имел право представлять его каким угодно. Даже наклонившимся к кухонному столу, со спущенными до колен шортами и подрагивающими на каблуках ногами…
Очередная порция грохота донеслась из кухни ровно в тот момент, когда он сунул руку под пояс трусов, но даже этот будто намеренный саботаж не смог поколебать его решимость. Он вообразил, как укладывает гадкого кузена грудью на подоконник любого из окон, из которого тот когда-то так убедительно грозился его выкинуть, и с удвоенным энтузиазмом взял себя в руки... В руку.
И уже скоро, однако, осознал, что богатое воображение сегодня не помогало порадовать себя мануально, а, наоборот, мешало: эфемерный Арти, совсем как настоящий, вертелся перед мысленным взором, оглядывался на него и ядовито ухмылялся, еще более неприглядный, чем в жизни. Даже самые эротичные каблуки и наряды, которые можно было мысленно примерить на него, в сочетании с этой усмешкой на лице уже не возбуждали так сильно; даже в фантазиях он вел себя как последний засранец и не желал склоняться ни к сотрудничеству, ни даже к подоконнику. Как назло, в голову тотчас же полезли мысли о том, что же ждало Джеффри в ближайшем будущем — сколько злостных насмешек над его образом жизни, прической, одеждой, работой… О неудачах в личной жизни не стоило проговариваться даже полусловом, чтобы не попасть под обстрел из фальшивой жалости и неприкрытых издевательств.
Чем больше Джеффри погружался в невеселые размышления, тем дальше от него ускользал правильный настрой; в какой-то момент он и вовсе поймал себя на том, что утешающе гладит то самое место, которое изначально намеревался стимулировать более интенсивно и приятно. Под одеялом вдруг стало слишком жарко, часы на стене затикали громко и отвлекающе, а настоящий, из плоти, крови и паскудства, Арти загремел так, будто поставил своей целью доломать и без того переживающую не лучшие времена кухню. В таких экстремальных условиях не получалось выжать из себя даже капельку толку. Джеффри потратил на попытки еще около минуты, но, не будучи сторонником самоистязания, в конце концов выбрался из кровати и побрел в душ.
Он уже и забыл, как оказалось, что в комнатах звукоизоляция была гораздо лучше, чем в коридорах и ванных; пока он торопливо чистил зубы, брился и обливался неприятно прохладной водой, концерт от мерзкого кузена с оркестром из кастрюль гремел так мощно, что прежние отзвуки, доносившиеся в спальню, показались легкой приятной музыкой. Похоже, Арти так и не оставил желания стать рок-звездой и теперь использовал ни в чем не повинную посуду как барабанную установку. Щемящую тоску в голове сменило разгорающееся возмущение, и к моменту, как Джеффри, натянув на себя условно свежую футболку и вчерашние подсохшие штаны, спустился вниз, он самому себе напоминал перегретое масло, плюющееся ругательствами, кипящее и готовое взорваться.
— Какого черта?! — почти вежливо по собственным ощущениям прокричал он из дверного проема в ответ на очередной ушераздирающий лязг. — Какого черта ты шумишь?!
В то же мгновение, выпустив из рук просмоленную черную сковороду, Арти развернулся к нему — все в тех же туфлях, в чулках из рыболовной сетки и в неизвестно откуда выуженном фартуке, сером явно не от природы, а от грязи. Он был растрепан не в пример сильнее вчерашнего, будто у него, в отличие от Джеффри, с утренними развлечениями все сложилось; а вот его руки до самых локтей покрывала мыльная пена, выдававшая без слов, с чем именно он развлекался.
— Слушай, лягушонок, скажи честно, — очень спокойным и очень недобрым тоном проскрипел он, вперив в Джеффри пронзительный взгляд. — У тебя депрессия?
— Нет, — покачал головой тот, сбитый с толку лишь на секунду. — Ты не ответил…
— Или, может, ты пускал сюда пожить толпу гоблинов? — перебил кузен, на этот раз чуть громче.
— Нет, с чего ты…
— Тогда какого черта ты развел в доме этот!.. этот!.. — мартовским котом проорал тот, воинственно шагнув вперед. — Постапокалипсис! Помпеи! Пиздец!
Гневно взглянув на оторопевшего Джеффри, он отвернулся к раковине и схватил в одну руку сковороду, а в другую — объемистый пакет из супермаркета, лежавший на столе рядом.
— Знаешь, что это? — прокаркал он, взмахнув пакетом так, словно собирался запустить им в Джеффри. — Это губки, которыми я с пяти утра отскребал посуду! Скажи, чудище, ты что, заколдованный?! У тебя что-нибудь отсохнет, если ты хоть раз в неделю снизойдешь помыть за собой стакан?!
— Вообще-то… — начал было Джеффри, но Арти не дал ему развить мысль.
— Что ты делал со сковородками?! — выпалил он. — Ты жарил на них асфальт? Или грешников из ада? Как ты вырастил такую грязь, идиот безрукий?! Мне омлет не на чем пожарить!
Тут Арти явно лукавил: из кухни вместе с его криками выплывал чарующий аромат жареных яиц с грибами, томатами и, если Джеффри не изменяло обоняние, базиликом. Но возразить по существу ему было нечем: мыть посуду после нечастых попыток приготовить что-нибудь домашнее он в самом деле не любил.
— А под раковину ты давно заглядывал? — продолжил кузен, потрясая сковородой, как древний бритт копьем. — Иди и посмотри, какая там паутина! А знаешь, почему в ней ни одного паука? Потому что они построили цивилизацию, открыли космические полеты, испугались, что их засыплет пылью, которую ты ни разу в жизни не убирал, нашли в подвале черную дыру и через нее улетели на другой конец галактики!
Джеффри отступил на шаг, шумно сглотнув. Мастерский бред Арти и собственный желудок, громко ноющий в ответ на манящие запахи, не давали собраться с мыслями и достойно ответить.
— Почему, твою мать, почему я уезжал из уютного аккуратного гнездышка, а вернулся в филиал городской свалки? — выдохнул тот, будто растратил весь запал. — Я не был здесь несколько лет, а ты за это время превратил все в помойку...
Джеффри поджал губы. Поддерживать ссору, толком не проснувшись и не поев, он не находил сил, а у Арти на каждое его возражение нашелся бы непробиваемый контраргумент. В другой день он бы соорудил себе завтрак из хлопьев и все еще остававшегося в холодильнике, пусть и чуть кислого молока, но гордость и обида не давали приготовить это скромное блюдо в непосредственной близости с омлетом от Арти. Самым разумным выходом оставалось тактическое отступление; позавтракать он мог в каком-нибудь кафе в Лондоне.
Не говоря ни слова, Джеффри угрюмо покивал головой, закинул на плечи рюкзак, которым все эти несколько минут прикрывался на манер щита, и пошел к выходу. Дверь, заклинившая накануне, изнутри с трудом, но поддавалась: он несколько раз толкнул ее бедром у самой ручки и для верности пнул в особую точку на пару сантиметров левее щели для писем, после чего путь наружу был свободен.
— А дверь тебе что сделала? — с ядом в голосе поинтересовался все еще недовольный Арти. — Что, не на ком выместить злость?
— Она заклинивает, — собрав все остатки терпения, объяснил Джеффри. — Вчера ты закрыл ее как попало и она застряла.
— Это не я закрыл ее как попало! — мгновенно парировал тот. — Это ее установили как попало криворукие безмозглые уроды, потому что ты, их духовный родственник, сэкономил на мастерах!
— Если будешь выходить из дома, потяни за ручку сначала влево, потом вверх, — повысил голос Джеффри. — Тогда она нормально войдет в косяк. Ясно?
Арти поджал губы, словно пытался удержаться от еще одного замечания, и он, пользуясь моментом, торопливо выскочил из дома, чтобы не слышать, что кузен с его змеиным языком изобретет на этот раз.
Поездка до железнодорожной станции помогла немного освежить голову, но стоило только Джеффри забраться в вагон и устроиться по привычке в дальнем углу, как горячая обида на внезапную выволочку вновь охватила его целиком. С одной стороны, в словах Арти имелась существенная доля истины — он действительно нечасто включал уборку дома в свой распорядок. С другой, тот мог бы и сообщить, что вознамерился вернуться в родные пенаты, хотя бы за пару дней, и у Джеффри появилось бы время заказать клининг, как он обычно и делал перед приездом старших родственников. Да и кроме того, беспорядок творился не во всем доме — он обжил только свою спальню, одну из гостиных и кухню, а остальные комнаты держал закрытыми. Быт его был отлажен до мелочей и не давал сбоев, пока этот гад и засранец с порога не принялся изображать из себя хозяина дома, в котором не жил добрых пятнадцать лет.
Вагон качнуло на повороте; Джеффри машинально вцепился в рюкзак и, к удивлению своему, нащупал внутри объемный пакет, которого еще накануне вечером там точно не было. Он торопливо расстегнул молнию, в недоумении прикидывая варианты. В лучшем случае он машинально захватил с собой какой-нибудь из музейных артефактов с работы, в худшем — на станции в Хемеле завелись антикарманники, которые вместо того, чтобы обчищать сумки зазевавшихся граждан, подкидывали туда что-нибудь нехорошее.
— Твою мать, — пробормотал он, выудив из рюкзака искомый пакет и чувствуя, как негодование, и без того кипучее, вот-вот повалит из него, как пар из ушей.
В пакете, аккуратно помещенном в карман для отсутствующего ноутбука, обнаружился внушительных размеров и в три пальца толщиной сэндвич, компанию которому составляли небольшое отполированное красное яблоко, плитка шоколада с соленой карамелью и банка апельсиновой шипучки — самый типичный набор, какой заботливая мать могла бы собрать сыночку в школу, разве что без мотивирующей записки. Не оставалось никаких сомнений, кто, возомнив себя великим кулинаром, подкинул этот детский ланч — да еще и прямиком в рюкзак, который Джеффри держал у себя в спальне и не выносил за ее пределы! Только у мерзавца Арти могло хватить наглости и прыти незамеченным пробраться к нему в комнату, чтобы навести свои порядки и там.
Матерясь сквозь зубы от возмущения, он расковырял пленку на сэндвиче и обиженно укусил. Гадкий кузен переиграл его не только в пошлых фантазиях, но и здесь: будто знал, что Джеффри уедет из дома голодным и, презрев гордость, не откажется от угощения. Оставалось надеяться, что между листьями салата, ломтиками огурца, яйцами и полосками ветчины не пряталось никакого сюрприза вроде не успевшего сбежать паука или куска грязи со сковороды; но нет — сэндвич оказался свежим и возмутительно, издевательски вкусным.
Словно подстроившись под настроение Джеффри, погода, которая еще в Хемеле обещала солнечный день, на подъезде к Лондону занавесилась тучами, серыми и предательскими, из тех, что имели манеру выстреливать коротким, но сильным дождем в самый неподходящий момент. Тучи коварно, разве что не посмеиваясь, проследовали за ним от вокзала до работы, то и дело раздражая редкими каплями. Когда он подъехал к Эджбридж-хаусу, настроение болталось на той же отметке, что и планка требований к потенциальным партнерам — то есть где-то в районе залегания метрополитена.
Даже облик Эджбридж-хауса без слов говорил о том, что его обитатели обычно занимались не всегда безопасными экспериментами с магией: будучи ниже соседних офисных небоскребов, он все равно ухитрялся гордо возвышаться над ними, а стены его угрожающе нависали над прохожими, с какой стороны ни посмотри, хоть и стояли строго вертикально. С фасада это здание было похоже на неизвестно как затесавшийся посреди городского квартала военный завод с окнами-бойницами, а с торца напоминало скорее надгробный камень. Взглянув на него мельком, прохожие скорее отводили глаза в испуге, а потому не замечали, что единый серый монолит тут и там украшали разнообразные аномалии, появившиеся как итог беззаветного и иногда безалаберного труда трудящихся в нем магов и алхимиков.
В угловом окне на десятом этаже четыре года как недоставало стекла, и никто даже не думал браться за ремонт: в том кабинете обитал руководитель отдела магической магистратуры и докторантуры, экспрессивный и вспыльчивый алкион — иронично, если учесть, что его вид из всех разнообразных гарпий считался самым разумным и спокойным. Впав в ярость, он имел манеру швырять в окно предметами потяжелее. В первый год его работы стекло заменяли каждую неделю, после финансовый отдел постановил, что дешевле будет дождаться, пока у него закончится контракт.
На противоположном конце здания вентиляционные отверстия под самой крышей время от времени выпускали облачка радужного дыма — здесь постарались уже ведьмы из профсоюза к Месяцу гордости. Официально наряжать здание им запретили — и в отместку активистки сделали украшение перманентным. Уволить виновных так и не смогли: магический след быстро рассеивался вместе с дымом, а связываться с расследованием руководство считало ниже своего достоинства.
А один из углов здания в районе седьмого этажа украшал внушительный бугристый выступ — будто к надгробию прилепилось осиное гнездо или сдувшийся воздушный шар. Это авангардное архитектурное решение появилось там несколько лет назад после неудавшегося эксперимента в Лаборатории артефакторики и осталось на месте, когда руководителю лаборатории удалось заговорить зубы властям и убедить, что буквально вся работа в здании держится только на этом выросте. Отчасти так оно и было: именно там артефакторы, погодники, некроманты и еще полдюжины отделов вскладчину держали мини-бар с холодильником для пива; поговаривали, что из выступа вел небольшой портал куда-то в Арктику, откуда и шел круглогодичный холод. Правда, законы физики здесь не могла попрать никакая магия, и в Арктику в качестве ответной любезности от природы поступало тепло, ускоряя таяние ледников. Из-за этого повышались кровяное давление у климатологов, риски изменения погоды и уровень воды в Луже перед домом номер сто семьдесят три по Фелден-лэйн в Хемел-Хемпстеде. Поговаривали, что именно портал в Лаборатории артефакторики и стал той последней каплей, после которой экоактивисты сумели протолкнуть в разработку законопроект о запрете порталов в эту климатическую зону.
Джеффри, к сожалению, не входил в круг лиц, допущенных до «святая святых Эджбридж-хауса», равно как и его коллеги по БОЛОТУ. Потому на выступ он лишь бросал короткий взгляд перед тем, как пройти в высокие стеклянные двери, махнуть пропуском перед похожими друг на друга гаргульями-охранниками и начать путь, долгий и извилистый, как кишечник, к родному бюро, которое располагалось у этого кишечника в аппендиксе.
Рабочий кабинет встретил его самым теплым образом из возможных — внутри его уже ждала сердитая мисс Кабра Кассель, лучшая работница текущего месяца и всех прошлых согласно рейтингу, составленному ею самой.
Беспристрастная статистика говорила, что Кабра выглядела как самая обычная усредненная афробританка двадцати трех лет; по несколько более пристрастному мнению Джеффри, она была исключительно привлекательна. Недавно вошедшая в моду фигура, которую эксперты уже много лет сравнивали с грушей и ради которой модницы тратили время и деньги в спортзалах, Кабре досталась абсолютно бесплатно, от природы, вместе с изящной талией и крутыми бедрами. К фигуре прилагалось красивое лицо с пухлыми губами и блестящими, как гематит, глазами, длинная шея, достойная эфиопской принцессы, и шапка густых кудрей.
Работать в БОЛОТО она, выпускница Кингс-Колледжа, пришла, как всем казалось, по роковой ошибке. Отличница с безупречным баллом по учебе, член Студенческого союза, активистка, участвовавшая в десятке волонтерских программ и дюжине групп по интересам, она, казалось, просто обязана была продолжить путь сперва к магистерской степени, а затем и к докторской. В крайнем случае ее приняли бы без собеседования в отдел артефакторики на любом высокотехнологичном предприятии. Кабра, однако, повергла всех интересантов в искреннее замешательство и даже шок, когда вместо всех открытых перед нею путей выбрала кривую кишкообразную дорожку, которая вела в тихое, затхлое Бюро по Обнаружению и Ликвидации Опасных Темномагических Объектов, обосновалась там со всем удобством и даже не думала о повышениях и карьере. Ее судьбу театрально оплакивали в глаза и высмеивали за спиной несостоявшиеся коллеги, которых она с буддийским равнодушием игнорировала.
Своей жизнью, насколько удавалось судить по обрывкам бесед, Кабра была довольна. От родителей она съехала в крохотную студию недалеко от Сити, которую снимала с подругой, и второго числа каждого месяца громко жаловалась, что на аренду уходит семьдесят процентов зарплаты, но близость к центру оказывалась неизменно важнее, чем возможность сэкономить. Из оставшихся денег она неизменно откладывала хоть несколько фунтов на воплощение заветной мечты — покупки карликового японского грифона белой масти, зверька бесконечно милого и столь же дорогого. Чем ближе подбирались ее накопления к заветной сумме, тем чаще она говорила о грифонах на работе, рассматривала питомники и строила планы; затем, правда, неизменно замолкала на пару дней, и это означало, что какой-то форс-мажор вроде замены разбитой раковины или оплаты врача съедал все свободные средства, и мечта вновь переходила в разряд несбыточных.
Первые полгода совместной работы Джеффри был абсолютно искренне и совершенно безответно в нее влюблен. Он подолгу любовался ее кудрями, миловидным профилем и фигурой, в особенности когда она приходила на службу в облегающих джинсах. Правда, когда он наконец набрался смелости объясниться в чувствах, девушка коротко и категорично поставила его перед фактом, что рядом с ним ее гетеросексуальность стремительно приближалась к отрицательной отметке. Остаться друзьями, впрочем, у них получилось — хотя этот факт и не отменял периодических диспутов и громогласных ссор.
— Ну и что это за барахло? — крайне недружелюбным тоном плохого копа из низкопробного американского кино поинтересовалась она вместо приветствия, когда Джеффри протиснулся между нагроможденных у двери коробок. — Нам что, опять сменили сферу деятельности? Мы теперь Красный крест? Блошиный рынок? Свалка хлама?
Он молча прошел мимо нее к своему столу, не желая ввязываться в еще одну перепалку, хотя по сравнению с утренним взбешенным Арти Кабра казалась почти ласковой. Следовало во избежание ущерба дождаться, пока она откроет в браузере фотографии своих обожаемых карликовых грифонов, растает в умилении и сменит гнев на милость.
Попытка укрыться от ворчания в своем углу была, конечно же, провальной: стол Кабры, заставленный коробками по случаю вчерашнего музейного расхламления, располагался как раз в соседнем углу — на расстоянии подзатыльника, как говорила она сама. Да и в целом в их восьмиметровом кабинете, служащем одновременно рабочей зоной, кухней и приемной, удалось бы спрятаться только в компактных джунглях из комнатных растений, располагавшихся напротив рабочего места Джеффри, но там безраздельно властвовал Стиви, третий сотрудник Бюро. Пробираться к его компьютеру, заставленному и завешенному всевозможными горшками, вазонами и кашпо с пышно разросшимся содержимым, в его отсутствие было бы неэтично даже для таких фривольных индивидуумов, как они с Каброй, а то и небезопасно — в конце концов, даже самые опытные ученые остерегались без спроса вторгаться в леса, где обитали дриады, из которых Стиви происходил.
Удивительным образом кабинет вмещал в себя такое же количество экологических зон, сколько различных сомнительной пользы функций выполняло бюро. В одном углу расцветал вечнозеленый сад Стиви; напротив, там, где сидел Джеффри, простирался урбанистический пейзаж с характерными загрязнениями из черновиков, пустых банок от шипучки, коробок из-под приборов и пустых одноразовых горшков для рассады, по-диверсантски проникших из сада. Третий угол, который занимала Кабра, являл собой трогательную пастораль с фотографиями милых животных на стенах и плюшевыми игрушками — словом, разительно контрастировал с неуступчивым и экспрессивным характером хозяйки. Эта часть кабинета, как правило, оказывалась самой чистой и уютной — вероятно, оттого, что работе в нем посвящалось меньше времени, чем любованию картинками. Четвертый же угол занимали шкаф с архивными записями и экранированный от магии лабораторный стол для артефактов, на котором большую часть времени располагались чайник и микроволновая печь. Нельзя сказать, что они были там неуместны. Всякий раз, когда один из этих приборов включали, а возле стола собиралось более двух человек, в кабинете неожиданно материализовалось с коротким вдохновляющим скандалом начальство собственной персоной в лице доктора Самиры Кадри; это, несомненно, делало и чайник, и печку однозначными артефактами.
Джеффри вгляделся в кусты, окружающие стол напротив. В густой зелени было сложно что-либо рассмотреть, однако отсутствие ног в траве под столешницей выдавало, что хозяин этого рабочего места еще не пришел.
— Эй, а ты знал, что у птенцов японских грифонов вокруг глаз темная маска, как у Бэтмена? — воркующим голосом поинтересовалась Кабра, бесцеремонно потыкав его пальцем в плечо. Джеффри повернулся к ее монитору и послушно покивал, глядя на фото серо-белых комков пуха с двумя крохотными крылышками и четырьмя лапками — всего грифончиков на фото насчитывалось не меньше дюжины. — Я тут обнаружила, что в Шропшире их тоже разводят, правда, не японскую породу, а английскую, они целиком серые, но тоже очень милые. Правда милые? — в ее голосе на секунду появился угрожающий оттенок. — Так кто к нам выкинул весь этот хлам?
— Ты не поверишь, Британский музей. — Джеффри протянул ей папку с документами, оставленную накануне дамой, поспешно сбежавшей под шквал эротических реприз из коробки от холодильника.
— Они что, с момента основания это все собирали? — пробурчала Кабра. — Ты только послушай: «Туника шерстяная, красного цвета, датирована тринадцатым веком. Аномальные свойства: агрессивный запах чеснока, не ослабевающий после сухих чисток и выдерживания в хорошо вентилируемом помещении». Они пробовали ее стирать?
— Я вижу здесь два варианта, — подумав, заключил Джеффри. — Либо это иллюзия, чтобы отгонять каких-нибудь так называемых вампиров, либо в старину чеснок вонял так сильно, что не справится даже хлорка. Ты знала, что в семнадцатом веке чеснок вообще запретили?
— Может, из-за этой туники?
— Предлагаю на всякий случай извлекать ее во дворе.
— Так, что у нас есть еще… — пропустив мимо ушей его попытку поделиться познавательным фактом, Кабра пролистнула списки экспонатов. — Кубок, замораживает любую жидкость… Как скучно. Чернильница, откусывает кончики перьев… Неинтересно. Объектив от фотоаппарата, светится в темноте... Они что, никогда не слышали об урановых линзах? Витраж, одержимый злым духом, показывает страшилки или неприличности. Это к Стиви. О! Доспехи пехотные образца шестнадцатого столетия. Аномальные свойства: поэтическим языком рассказывают о наиболее непристойных секретах того, кто находится поблизости… Ха! Перечеркнуто и подписано: «нагло клевещут». Значит, описание верное! И где же у нас эта инновация от телепатии?
Джеффри кивнул в сторону коробки с притихшими доспехами, которую, не открывая во избежание новых громогласных признаний, сдвинул к дальней стене, между зарослями и обеденным уголком. В глазах Кабры загорелся нехороший огонек.
— Достань их, — велела она, предусмотрительно спрятавшись за свой стол. — Я хочу проверить.
— Почему я? — вскинулся Джеффри.
— Потому что это у тебя вчера было свидание! — парировала Кабра. — Я хочу подробности. Раз не спешишь поделиться ты, то расскажут они.
— Что там рассказывать, — насупился он, отведя глаза. — Мы чуть не сломали кровать. Довольна? Попросим Стиви, когда он придет.
— Стиви не твой ассистент, даже если бегает тебе за кофе! Иди и достань мне доспехи, — сдвинула брови она.
С горестным вздохом Джеффри выбрался из-за стола и побрел исполнять указ — неподчинение «на расстоянии подзатыльника» было наказуемо, и порой даже дреды вместе с тюрбаном не смягчали силу воздействия. Он медленно и опасливо снял коробку с пенопластового постамента-основы, кинул на пол позади себя и вгляделся в доспехи. На первый взгляд они ничем не отличались от любых других, виденных в музеях и историческом кино: серебристые и тускло поблескивающие, с бочковидной пузатой кирасой, мощными наплечниками и шлемом с мелкоячеистым забралом. Руки и ноги напоминали пародию на конечности роботов из старой фантастики; зато пластинчатая юбка, прикрывающая бедра, расходилась в районе паха, чтобы явить миру… стенобитное орудие, не иначе, судя по внушительным габаритам и мощному шишкообразному навершию. Размеры орудия компенсировали невысокий рост прежнего владельца доспехов и, надо думать, устрашали в бою.
С минуту Джеффри постоял на месте, ожидая, когда на него посыплются скабрезности, но ничего не происходило. С недоумением и робкой надеждой, что скоро эксперимент закончится и он вернется за рабочий стол, он помахал перед шлемом рукой — и вновь безрезультатно.
— Наверное, вышли из строя, — заключил он под шумный разочарованный вздох Кабры. — Потратили весь словарный запас вчера.
— Вечно от тебя одни разрушения, — буркнула та. — Испортил такую вещь…
— Если хочешь, можешь подойти и починить, — вежливо предложил он. — Заодно проверим их и на тебе.
— Я что, христианская мученица, чтобы на мне ставить опыты? — Кабра потянулась через стол, чтобы схватить его за дреды, но Джеффри увернулся, даже не свалив при этом ни одной коробки.
— Предлагаю компромисс, — торопливо сказал он. — Если доспехи одержимы, это работа Стиви.
— Договорились, — тотчас же повеселев, ответила она. — Что будем делать с остальным?
— Делим по-честному, — предложил Джеффри и подвинул к себе одну из коробок. — Тебе артефакты, мне проклятые предметы.
Тридцатилетней давности инструкция, составленная еще до основания БОЛОТА, предписывала нанимать на службу как артефакторов, так и специалистов по снятию проклятий, чтобы те и другие нейтрализовали предметы по своей стезе. Правда, никто, включая автора инструкции, не давал четких критериев, как отличить одни заколдованные вещицы от других, и эта задача пала на простых сотрудников. Джеффри с Каброй, к примеру, в спорных ситуациях пользовались самым древним и надежным способом: «камень-ножницы-бумага».
— Тебе не кажется, что сначала нужно дать все это на проверку Стиви? — спросил Джеффри пару минут спустя, бесцельно открыв и закрыв несколько коробок. — Вдруг там есть какой-то музейный фантом, я возьму что-нибудь в руки, бах, и все, в моем теле гуляет злобная пожилая леди.
— А кто тебя учил хватать все подряд голыми руками? — скептически поинтересовалась Кабра.
— О неутомимый в любви и гибкий станом похититель моих мыслей, скорее обнажи свои трепещущие чресла и узри мой меч, что полнится страстью! — таинственно прогудели доспехи, оборвав их обоих.
— Меч, — неожиданно высоким голосом хихикнула она ехидно. — Включились, наконец. Они что, аллегорически намекают, что ты у нас по мечам?
Ответить Джеффри не успел: вместо него в беседу опять включился бесплотный голос из шлема.
— Приди скорее под сень густых крон, чтобы срастись со мною корнями, о трепетный властитель моих дум! Познай мой сочный плод, что брызжет сладчайшим нектаром в ожидании твоего лона!
— Мне кажется, они проснулись не из-за меня… — пробормотал Джеффри и кивнул на вход в кабинет.
— А мне не кажется, я уверена, — шепнула в ответ Кабра и замолкла, когда в дверном проеме появился их штатный экзорцист.
Стивен Уиллоус, как звали его, наверное, только официальные документы, служил в БОЛОТЕ в должности некроманта — или, вернее сказать, числился, поскольку призраков боялся до обмороков и старался как можно реже с ними контактировать. С каких пор у дриад, существ с исключительно природной магией, открывался такой темный дар, никто не знал, а сам Стиви не стремился распространяться.
Он был преступно молод для такой работы — по прикидкам Джеффри, не старше двадцати с небольшим, — невысок ростом и обескураживающе тощ. Близорукие глаза прятал за небольшими овальными очками в золотистой оправе, лицо занавешивал длинными волосами неопределенного цвета, вроде соломы, мышиной шерсти или прибитой дождем пыли, а сам закутывался в бесформенные кофты и футболки попеременно то с символикой рок-групп, то с разноцветными пони. На фоне Джеффри, который даже в худшие свои дни мог изобразить из себя пастуха-бедуина с обложки какого-нибудь инди-альбома, и фигуристой темнокожей Кабры с шапкой кудрей, как у соул-певицы, Стиви казался еще бледнее и тоньше, ввиду чего напоминал не то благообразного мальчика-подростка из закрытого интерната для детишек из высшего света, не то шестидесятилетнюю леди, преподающую йогу и голосующую за тори. Говорил тихо и неторопливо, и требовалось приложить некоторые усилия, чтобы расшевелить его на бодрый диалог, в пылу которого он был способен, как увлекшийся лектор, не замолкать часами, однако случалось такое крайне редко.
— Привет, — прошелестел Стиви, единым жестом помахав Джеффри с Каброй и откинув штору из волос за спину.
— Сколько спелых и крепких плодов уже вкусили эти горячие уста, ах, сколько любовного нектара было в них излито! — радостно загудело из шлема. — О, нежнейший из цветков, прими в дар от меня, раба твоей неутолимой страсти, мой сочащийся густейшим медом плод, позволь погрузить его в твой шелковый бутон, позволь наполнить его семенем моего вожделения...
Джеффри покосился на Кабру и поймал ответный любопытный взгляд. Не оставалось сомнений, что доспехи отреагировали именно на Стиви; правда, заподозрить в нем, тихом и застенчивом, любителя «крепких плодов», да еще и во множественном числе, было непросто.
С достойной просветленного буддиста невозмутимостью Стиви поставил на стол сумку, снял матерчатые бежевые кеды и задвинул их в угол, чтобы уже босым сесть за стол и устроить ноги на коврике из живой и неестественно-зеленой травы. Тираду доспехов он выслушал, не дрогнув ни мускулом на благожелательно-безразличном лице. Джеффри вгляделся в него с интересом естествоиспытателя, наблюдающего за купающимися нимфами, но не заметил ни румянца, даже самого слабого, ни напряженной от смущения позы, ни какого-то иного признака неудобства.
— Как дела в морге? — нарочито спокойным тоном спросила Кабра. Она даже привстала за своим столом, ведомая тем же неудовлетворенным любопытством, что и Джеффри.
— Все спокойно, благодарю, — уголки рта Стиви чуть шевельнулись в улыбке. — Я принес оттуда пончики. Угощайтесь.
— Фу, Уиллоус, найди себе упырей и угощай их своими трупными сладостями! — Кабра демонстративно помахала ладонью в воздухе, но через секунду коробка с выпечкой, повинуясь ее жесту, выскользнула из сумки и полетела к ее столу. Папка со спецификациями зачарованных музейных вещей поднялась в воздух в то же мгновение и, чудом разминувшись с дном коробки на какой-то сантиметр, шлепнулась перед Стиви. — А это тебе. Хочешь пару-тройку одержимых древних штуковин?
— Я хотел бы, чтобы одержимые штуковины, как ты говоришь, вели себя тише, — все так же безмятежно откликнулся тот.
— О дивная лесная роза, твои желания — мои законы! — еще громче загудели доспехи. — Пади в мои объятия и познай силу моей любви!..
— К счастью, — пропустив комплимент мимо ушей, закончил он, — на этот случай у меня есть наушники.
Склонившись для вида над коробкой с мелкой россыпью заколдованных безделушек и схватив протянутый Каброй пончик, Джеффри аккуратно, стараясь не подавать вида, скосил глаза на Стиви. Тот в самом деле достал из ящика стола наушники и врубил какой-то тяжелый рок. Следом перед ним появилась горсть датчиков инфополя, портативный запирающий контур и резонатор Галламора — джентльменский набор для поиска следов неупокоенной души. Из-за стола он вышел все с тем же непрошибаемым ангельским спокойствием.
— Сколь великое многообразие любовных орудий собрал ты в своей тайной корзине, проказливое дитя лесных нимф! — доспехи игриво лязгнули от энтузиазма. — Тонких, как ветви юной ивы, и полнотелых, как африканский баобаб! Гладких, как стебли пышных лилий, и колючих, как сладкая опунция! Прильни жаркими устами к моему орудию, о прелестный юноша, лишь оно утолит твою мучительную жажду!..
— Интересно, он слышит, что ему советуют? — хихикнула Кабра, уже без всякого стеснения наблюдая за Стиви.
— Мне интересно другое, — Джеффри стянул из коробки рядом с нею еще один пончик. — Что будет, если последовать этим советам?
— Это как? — Кабра даже не повернулась к нему. — Приставать в ответ?
— Ну, — он неопределенно помахал рукой в воздухе, и бумаги на его столе взметнулись, как от ветра. — Это если бы Стиви не проверял их приборами, а стал бы пристраиваться к этой штуке своим, ну… — Он хихикнул. — Своим бархатным бутоном.
— Фу! Ты отвратительный! — Кабра высунула язык, изображая тошноту. — Как тебе вообще такое в голову пришло? Зачем ты это сказал? Мне же теперь тоже интересно!
К сожалению или к счастью, их гипотезы Стиви также не слышал. Он неторопливо, со знанием дела закреплял датчики на металлических наплечниках доспехов под безостановочные пылкие заверения, что он трогает вовсе не там, где надо, и предложения показать путь к средоточию удовольствия, которое дрожало и жаждало в ожидании его касаний в одном конкретном, весьма приметном месте.
— Отлично сказано, — фыркнула Кабра. — Когда мне нужно будет кого-то послать, я буду отправлять его к средоточию удовольствия.
Джеффри не ответил: прокомментировать и обсудить увиденное и услышанное ему очень хотелось, но в присутствии Стиви делать это было как-то не этично, пусть тот и не обращал внимания, занятый настройкой детектора, похожего на старый кнопочный телефон.
Рассматривать его теперь, после порнографической тирады доспехов, было странно и как-то ново. Прежде он был похож на тощую мышь или сдохшего в паутине мотылька — существо без возраста и пола, приглушенных цветов, прячущееся за бесформенной одеждой. Всегда нейтральный, доброжелательный, вежливый и абсолютно, ослепительно неинтересный. Он будто отыскал где-то в интернете инструкцию по сексуальности и делал все строго наоборот, чтобы оказаться как можно дальше от этого понятия, да и ни разу за шесть лет не заговаривал об отношениях или даже свиданиях, не проявлял ни к кому интереса, за исключением рабочего, и Джеффри уверился в том, что ему довелось работать с самым настоящим асексуалом. Логично: дриады в отношениях не нуждались, а размножались вегетативно.
Бесхитростные зачарованные доспехи вместе с очевидно правдивой спецификацией в бумагах сломали прежний образ внезапно и безвозвратно, и теперь он волей-неволей смотрел на Стиви новым взглядом и, более того, подключал фантазию. Под внешним слоем сложившегося давным-давно впечатления обнаружился тонкий длинноволосый юноша — именно таких Джеффри время от времени видел в фильмах для взрослых и вполне мог представить, что с ними делать в постели. Вообразить Стиви в недвусмысленной позиции с обладателем «налитого плода» не составляло никаких усилий. А если верить доспехам, тот еще и предпочитал габариты повнушительнее — и Джеффри как раз, по собственному мнению, располагал именно таким размером, которым мог бы порадовать взыскательного коллегу, так сказать, со всех сторон. Возможно, думал он, сама судьба в облике музейной дамы ниспослала к ним эротически-поэтические доспехи, без которых Стиви так и остался бы в его глазах скучнейшим из существ. Определенно стоило пригласить его на свидание, а затем попробовать проделать все то, о чем вдохновенно вещали доспехи…
— Ты еще хуже, чем я думала, — с деланым отвращением прошипела Кабра, скосив глаза ниже пояса Джеффри, и демонстративно откатилась в кресле подальше. — Только не говори, что тебе понравилась идея поприставать к жестянке!
— Что? Нет! — он торопливо сел на место и въехал коленями под стол, пряча неприличное свидетельство новоявленного интереса. — Я просто подумал, что мне, кажется… Кажется, он мне нравится.
— Стиви? — в глазах девушки мелькнули удивление и ужас, а уже через секунду их сменили любопытство, азарт и немалая доля ехидства. — Вот это да. Я с вами растолстею от попкорна.
— Я оплету тебя тугой лозой и буду хлестать упругими прутьями, пока ты не расцветешь в экстазе!.. — пророкотали доспехи так громко, что Джеффри синхронно с Каброй вздрогнул, и даже Стиви снял наушники и с вялым интересом вслушался. — Твой страждущий уд изольется горячей смолой вожделения, пока ты будешь кричать от абсолютнейшего блаженства!
— Погоди, но ведь смола для растений — это все равно что кровь, — подозрительно прищурившись, шепнул Джеффри. — Как это…
— Все логично, — так же тихо ответила Кабра, не сводя глаз с доспехов. — Связывание, порка, БДСМ, кровища...
От проведенной аналогии Джеффри передернуло, однако очередное откровение отнюдь не приглушило интерес, а только раздуло сильнее. В тихом и скромном шкафчике коллеги пряталось даже слишком много интереснейших скелетов, и, похоже, ему нравились не только хорошо экипированные парни, но и экзотические игрушки для взрослых, связывание, шлепки, удушение, жесткий секс, может, даже тройнички… В голове Джеффри со скоростью и мощью снежной лавины нарастало число фантазий, в которых со Стиви проделывали самые восхитительные и грязные вещи, которые только можно было вообразить.
— Эй, Казанова, — Кабра, скрывая за показным отвращением попытки не рассмеяться, ткнула его локтем в бок. — В какой коробке у нас тот кубок, который все замораживает? Мне кажется, тебе он сейчас не помешает, если ты понимаешь, о чем я.
— Нет, нет, я справлюсь, — полуосознанно покачал головой Джеффри, глядя, как Стиви что-то набирает в телефоне, оторвавшись от измерений. — Спасибо.
По правде сказать, идея была неплохой — он настолько погрузился в фантазии, что становилось откровенно неудобно сидеть. Пойти в ближайшую уборную и разделаться с проблемой вручную он также пока не находил возможности: закон подлости наверняка привел навстречу какого-нибудь глазастого коллегу, спрятать от которого свой живой интерес было бы не проще, чем зенитно-ракетный комплекс под одинокой палаткой на равнине.
Несколько невыносимых минут он просидел в прострации, пытаясь отвлечься на подсунутые Каброй бумаги, на хлам в коробке, пончики — лишь бы не слышать разглагольствования доспехов, которые, казалось, не действовали только на того человека, к которому нагло клеились. Джеффри поглядывал украдкой на его пах, но никаких признаков волнения, вызванного развязными комплиментами, не видел. В памяти даже всплыли шестилетней давности размышления о том, какого же Стиви пола — в конце концов, никто и никогда не слышал о дриадах-юношах. Еще накануне этот щекотливый вопрос никак не касался Джеффри, но теперь, когда он практически решился пригласить загадочного коллегу на свидание… Перед глазами, распадаясь на отдельные развратные кадры, пронеслись видео из еще одного раздела на эротических сайтах, и он с трудом сдержал в себе желание стукнуться головой о стол.
Спасение, словно пресловутая кавалерия с Гэндальфом во главе, явилась совершенно внезапно, звучно цокая копытами по каменным плитам коридора. Возможно, только этот звук из всех в мире и мог вырвать Джеффри из омута с фантазиями и вернуть к трудовой деятельности — он возвещал о скором прибытии в кабинет его непосредственной начальницы, главы БОЛОТА, доктора Самиры Кадри.
По правую руку точно так же встрепенулась Кабра, свернула окна с грифонами и деловито уткнулась в бумаги; Джеффри, вооружившись ручкой, притворился, что сверяет содержимое коробки с бумагами; только Стиви не обратил никакого внимания на цокот — он, правда, и так был занят работой.
У входа мелькнула высокая тень — немного ниже, правда, чем у доктора Кадри. В то же мгновение Кабра, шумно выдохнув, откинулась на спинку кресла, а Стиви, не оборачиваясь, приветственно махнул рукой. Джеффри недоуменно развернулся к двери, и оттуда ему жизнерадостно улыбнулся с высоты своего трехметрового роста Окер Миккельсон, еще один обитатель самого нижнего этажа Эджбридж-хауса.
Формально Окер служил в архиве, который располагался в соседнем крыле и граничил с хранилищем, куда попадали все невостребованные вещи из БОЛОТА. В действительности он занимался чем угодно, кроме непосредственно службы. Разбирал старые, списанные полки и собирал новые, закупленные по тендерам, которые от прежних отличались только цветом и, возможно, путешествовали между всеми архивами и библиотеками города по кругу; выслушивал посетителей, которые, заплутав, попадали к нему вместо метеорологического бюро или отдела по контролю городской магической инфраструктуры; наконец, играл в компьютерные игры двадцатилетней давности — только такие и тянула его старенькая рабочая машина. В свободное от всей этой деятельности время он заглядывал пообщаться со Стиви, которого регулярно забирал со службы и столь же регулярно подвозил — в самом прямом смысле, на спине, что среди кентавров во все времена считалось делом немыслимым. Такую вольность объяснить можно было разве что крепкой дружбой, позволяющей обойти сложившиеся табу, и легким характером самого Окера.
Он располагал к себе даже незнакомцев и даже тех, кто, несмотря на царящий в мире просвещенный и мультикультурный двадцать первый век, относился к кентаврам с неприязнью и настороженностью. Не очень высокого по мерам кентавров роста, с поджарым гнедым крупом, с каштановыми кудрями до плеч, вечно одетый в майки с символикой рок-групп и попоны с заклепками, цепями и художественно рваными краями, щеголяющий шипастыми подковами и кожаными браслетами, Окер почему-то не отпугивал даже самых консервативных пожилых леди и джентльменов, которые по ошибке оставляли у него в архиве жалобы на плохое уличное освещение, незапланированные дожди и шумных соседей. Всех подкупало его простое обаятельное лицо с не сходящей с него широкой улыбкой, или громкий смех над собственными шутками, или усы с бородкой как у Шекспира… Точнее, шекспировскую растительность на лице они напоминали весьма отдаленно, очертаниями, которые Окер подравнивал, судя по виду, садовыми ножницами. Это придавало ему лихой и незамысловатый вид, и люди и прочие другие существа к нему тянулись.
— Я принес багеты! — радостно и немного невнятно сообщил он, помахав одним из оных, уже надкушенным. — С сыром и чесноком. Самые свежие, только что из пекарни!
— Как будто у нас своего чеснока не хватает, — фыркнула Кабра, но на пакет с выпечкой уставилась заинтересованно.
— А я не откажусь и даже готов обменять, — Стиви, развернувшись, вытащил из сумки еще один пакет и извлек из него пончик. — Аппетит разыгрался.
— Непокорный строптивец, ты так юн, но желания твои столь дики, необузданны и опасны! — гулко подхватили доспехи. — Но я исполню их все! Я буду твоим горячим жеребцом, которого ты так желаешь объездить! Распахни для меня врата сладострастия! Ты оседлаешь мой мощный жезл и будешь скакать на нем ночи напролет, дрожа от страсти в моих крепких объятиях!
На пару мгновений в кабинете все стихло и замерло, даже датчики перестали пощелкивать. Джеффри оторопело перевел взгляд с длинного продолговатого багета в руке кентавра на круглый пончик с крохотным отверстием посередине и вязкой белой глазурью, который держал Стиви, и подавился воздухом от всплывшей в голове аналогии. Словно в ответ на его задушенный кашель отмер Окер — он, прижав пакет к груди, громко заржал, запрокинув голову и хлопнув себя свободной рукой по крупу.
— Приди ко мне, мой долгогривый путник, и погрузись в темные воды моих объятий! — позвали вдруг доспехи, перейдя с покровительственного баритона на кокетливый фальцет. — Я отведу тебя на райский остров, где ты отыщешь между моих сатиновых плавничков тайный вход в лоно блаженства! Как ждут тебя, как трепещут мои налитые холмы, мои глубокие подводные гроты, способные целиком принять в себя твоего мощного угря…
Не выдержав накала абсурда, Джеффри от неожиданности фыркнул. Следом за ним расхохоталась Кабра, и даже Стиви затрясся от смеха, а затем, прикрыв рот ладонью, второй рукой, все еще подрагивающей, начертал над доспехами магический полог тишины.
На секунду Джеффри показалось, что после нового откровения доспехов Стиви несколько погрустнел — может быть, оттого, что у него явно не имелось ничего налитого и холмистого, о чем, очевидно, фантазировал Окер. Но мозг, взбудораженный шквалом фантазий, разговорами и распутной выпечкой, додумал то, чего на самом деле нет.
Впрочем, кентавры все-таки не возили на спине никого, даже самых близких друзей, а Стиви верхом на спине Окера видели все обитатели Эджбридж-хауса. И доспехи прямым текстом говорили, что втайне от всех этот тихий и скромный юноша любит штуковины побольше и покрепче, вроде багета, который уверенным, каким-то опытным жестом держал в руке… Правда, в сравнении с потенциальными габаритами Окера Стиви казался еще более тонким и хрупким, и даже от одной мысли о потенциальном контакте по спине Джеффри побежал холодок.
— …Идем, — уловил он обрывок фразы Окера, с которой тот согнулся над столом, сунув голову между двух висячих растений. — Тебе понравится, обещаю. Да ты с ума сойдешь!..
Стиви что-то ответил, перейдя вновь на свой привычный полушепот, но все же выбрался из кустов и, как был босой, вышел следом за ним в коридор, все еще держа в руке недоеденный багет. Джеффри проводил его взглядом и какое-то время не отрывал глаз от двери. Пока что он мог только гадать, что связывало этих двоих — крепкая дружба или слегка противоестественный роман, — но ревновать это ничуть не мешало, словно Стиви уже согласился пойти с ним на свидание, а сам кокетничал со своим крутым бывшим.
— Слушай, — дождавшись, когда шаги в коридоре стихнут, он повернулся к Кабре. — Тебе не кажется, что они… Ну, типа вместе?
— Чего? — она недоверчиво вскинула брови и отмахнулась. — Они просто друзья, я тебе гарантирую.
— В смысле это как-то заметно? — задумался Джеффри. — Есть какие-то жесты? Или они как-то смотрят друг на друга по-дружески? Или вот куда Окер его позвал — как друга?
— Все гораздо проще, коллега, — Кабра поправила воображаемые очки. — Если Стиви тут, живой и здоровый, а не в операционной после романтической ночи с любимым, значит, они просто друзья. Расслабься и позови его на свидание. Считай, я вас благословила.
Весь оставшийся день Джеффри практически неотрывно ощущал на себе ее почти требовательный взгляд, подобный тому, с которым наблюдают за своими питомцами юные владельцы муравьиных ферм. В какие-то моменты казалось, что под ее столом уже ждал своего часа магически материализовавшийся стакан попкорна, и Кабра изнывала от желания употребить его под неизбежно грядущую романтическую — или абсурдистскую, что было бы более уместно в их случае — комедию. Ее назойливое внимание расхолаживало и даже злило, как бы хорошо Джеффри к ней не относился, и оттого он оттягивал приглашение до последнего — пока Стиви не покинул кабинет, коротко попрощавшись и удалившись на запланированную загодя встречу.
Оставшись без шоу, Кабра ничуть не расстроилась — любовные перипетии коллег для нее находились в одной категории с летними блокбастерами, о которых забываешь, едва выйдя из кинотеатра. Все такая же бодрая, она упорхнула через каких-то пять минут после Стиви, будто у нее на этот вечер также было заготовлено какое-нибудь интересное мероприятие.
Неминуемо и неумолимо Джеффри остался наедине со своими мыслями, которые метались от одной темы к другой и штормовыми волнами раскачивали настроение. Сперва его охватывало радостное предвкушение, как бывало всегда перед свиданиями — пусть в этот раз он даже не успел озвучить намерение. Он смотрел на Стиви словно прозревший слепец и не мог поверить, что не замечал в нем потенциальный объект романтических чувств так долго. Затем, однако, думы устремлялись к неизбежному возвращению домой, где ждал гадкий Арти и продолжение утреннего скандала с битьем посуды об пол и, опционально, о самого Джеффри. Ехать в Хемел не хотелось совершенно, как и задерживаться на работе. Он запер кабинет, решительным шагом покинул Эджбридж-хаус, забрал со стоянки велосипед и покатил по улицам без цели и маршрута.
Вместе со свежим — с учетом мегаполиса, конечно — воздухом в Джеффри понемногу вливался утраченный было оптимизм, который сейчас был бы как никогда уместен. Грядущие отношения, так ярко замаячившие на горизонте, перекрывали даже такое темное пятно, как вынужденное соседство с неприятным кузеном. В конце концов, Арти можно было просто игнорировать — такие личности, как он, питались чужим вниманием и эмоциями, и без отклика он рано или поздно завял бы и отстал. Тем более что и величина дома вполне позволяла им не пересекаться. Нужно было только запастись провизией, чтобы не соваться на кухню — и на этом перестать даже думать об Арти.
Вместо этого Джеффри со всем старанием заполнял голову мыслями о Стиви, которого он, как оказалось, практически и не знал. Безупречный лондонский выговор выдавал происхождение, а разномастные футболки — увлечение тяжелой музыкой и мультфильмами про пони, и даже если такое сочетание казалось эклектичным, оно было свойственно многим их сверстникам. На этом дедуктивный метод тормозил, и ничего более — кроме, разумеется, любви к мужчинам с внушительной оснасткой — Джеффри о Стиви вычислить не мог. Профиль в приложении для знакомств или страницы в соцсетях помогли бы значительно, но ни того, ни другого этот скрытный юноша не имел, а может, просто тщательно прятал.
До самого вечера Джеффри размышлял о нем — сперва на прогулке, затем в поезде и на протяжении всего пути от станции до дома. Придумывал темы для будущей беседы и выбирал место, куда можно прогуляться вместе, съезжал мыслями на неприличные фантазии, возвращался в реальность и повторял все это по кругу до тех самых пор, пока не осознал, что гораздо лучше было бы просто, без плана, взять и пригласить Стиви… например, выпить вместе.
Придав самому себе уверенности, он остановился, не доезжая до дома, и вытащил телефон, который тотчас же едва не улетел в Лужу; в попытке поймать его в воде едва не оказался и сам Джеффри. Мокрый до колена, но все еще полный решимости, он нашел нужный номер, мысленно уговаривая вселенную приостановить на время отправку неприятностей. В ответ динамик у уха скрежетнул, зашелся цифровым кашлем и, наконец, проговорил негромким знакомым голосом:
— Добрый вечер, Джеффри. Чем я могу помочь? Что-то случилось?
— А… Привет, — выдавил он, враз растеряв всю отвагу и осознав вдруг, что за шесть лет ни разу не звонил Стиви в нерабочее время, да и на работе обращался нечасто. — Я просто хотел сказать… В общем, я стою у своего дома по колено в луже и хочу позвать тебя куда-нибудь выпить. Ты не возражаешь?
На том конце провода повисла тишина, которую нарушали лишь потрескивания белого шума, и несколько долгих секунд Джеффри не знал, что думать: то ли связь оборвалась, не дав окончить беседу, то ли тактика обаятельной честности, которая безошибочно срабатывала на случайных знакомых, дала сбой на Стиви и вместо улыбки вызвала недоумение.
— Я прошу прощения за радиомолчание, — наконец сказал тот все таким же нейтрально-вежливым голосом. — Твое предложение очень приятно, но неожиданно, я не сразу нашелся с ответом. Прости, но сегодня я не могу, поскольку планировал лечь пораньше.
— А что насчет завтра, например, после работы? — уточнил Джеффри, пытаясь понять, отказали ему совсем или шанс еще есть.
— Я ничего не планировал на завтра, — подумав, сообщил Стиви. — Если меня не вызовут в морг по какому-нибудь срочному делу, то я буду рад составить тебе компанию. Это все или мне следует куда-то подъехать и вызволить тебя из лужи?
— Нет, спасибо, я дальше сам, до завтра, — торопливо выпалил Джеффри, не в силах уловить, смех ли ему послышался в трубке или интеллигентно-дриадская попытка флирта.
Отсоединившись, он выбрался из воды и побрел к дому, искренне надеясь, что хотя бы раз упрямый кузен послушается его и не станет заклинивать дверь, ни вольно, ни невольно, и ему не придется опять взбираться в окно. Он на ощупь потянулся к ручке, и ладонь вдруг схватила пустоту.
Недоуменно нахмурившись, он зажег над плечом светляка и с еще большим удивлением увидел, что ручка вместе с замком переместилась на добрых пол-ладони ниже и, более того, неуловимо изменила форму. Да и дверное полотно теперь было не благородно-изумрудным, каким Джеффри оставлял его еще утром, а презренным темно-серым, и прорезь для писем приобрела пошлую рамку с завитками. Дверь попросту заменили, всю, вместе с косяком, и сомнений, кто приложил к этому руку, не оставалось.
Разумеется, дом был заперт, как быстро понял Джеффри, подергав за ручку. Старый ключ можно было теперь только выбросить в Лужу — или, для пущей драматичности, в Темзу. Путь через окно второго этажа все еще оставался единственным.
Когда-то мерзкий Арти пугал угрозами выкинуть маленького Джеффри в окно; забавно, как все изменилось с годами.
Примечания:
В качестве упомянутых в тексте фотографий использованы кадры датского фотографа и режиссера Лассе Хойле, взятые из видеоклипа Harmony Korine:
"Аллегория сирина": https://images2.imgbox.com/d8/e8/QGUH397h_o.jpg
"Дриада": https://images2.imgbox.com/78/b6/xCF8u2ir_o.jpg
Кабра: https://images2.imgbox.com/0b/d0/Qai8HUhx_o.jpg
Стиви: https://images2.imgbox.com/21/c4/moA2dmLV_o.jpg
Окер: https://images2.imgbox.com/b1/98/arPurINp_o.jpg
https://images2.imgbox.com/b0/af/lndtQycK_o.jpg
Доктор Самира Кадри: https://images2.imgbox.com/e2/71/H65Zxw2K_o.jpg
Стиви в движении (этому юноше на фото сорок с лишним) демонстрирует цветистый бритиш инглиш и уже, как старый дед, ворчит на молодежь: https://www.youtube.com/watch?v=xnXxbI5ylyw
А здесь ему уже сорок восемь: https://www.youtube.com/watch?v=l7jqtzoeWtM