Суккуб на аутсорсе

О том, что Артур Гаттон, необычайно творчески мыслящий юноша, в отрочестве всерьез мечтал стать рок-звездой, было осведомлено, пожалуй, все его большое и многообразное семейство. Однако только Джеффри познал неожиданное откровение, что гораздо органичнее тот смотрелся бы в актерском амплуа. К примеру, Арти отлично подошла бы роль мифического ближневосточного иблиса, рогатого и вселяющего экзистенциальный ужас; более того, из него вышел бы отличный демон сонного паралича... Во всяком случае, примерно такой образ Джеффри узрел в предрассветном мраке у своей постели, проснувшись от, как ему показалось, шестибалльного землетрясения. Лишь спустя один сиплый спросонья вопль и полминуты испуганного барахтанья он понял, что шаталась только его кровать, которую добрый кузен методично тряс за изголовье. — Вставай, — потребовал он, не прекращая издеваться над мебелью. Так и не проморгавшись толком, Джеффри с недоумением уставился на него. Арти казался подозрительно взъерошенным, его лоб блестел от тревожной испарины, а глаза — от какой-то захватывающей идеи; соблазнительный наряд прошлого вечера он сменил на мятую майку и шорты, в которых причесывал траву за домом. — Вставай! — повторил он и потянул за край одеяла. — Нам надо идти. — Куда?.. — Джеффри покосился на окно, за которым разливалась густая серость, не разбавленная ни остаточным лунным светом, ни утренними лучами солнца. — Сколько времени? — Половина пятого, почти рассвело, — ответил Арти, и нетерпение в его голосе послышалось особенно явно. — Я нашел идеальное место для эксперимента совсем недалеко отсюда, и чем скорее мы приедем туда, тем лучше для всех! Особенно для тебя. — Почему сейча-ас, — Джеффри потянул одеяло обратно на себя, давясь зевотой, но противостоять существу, унаследовавшему силы и выносливость от прадеда-упыря и матери-фавны, был не в состоянии. — У меня скоро работа! Знаешь, такая штука, куда люди уходят по утрам… — Если все пройдет удачно, то на работу ты пойдешь уже не девственником, — Арти отскочил от кровати и деловито швырнул в Джеффри футболкой и штанами, подхватив их со спинки стула. Что-то твердое и острое из набедренного кармана ткнулось в колено и ощутимо стукнуло по косточке на щиколотке; короткая боль помогла проснуться, но энтузиазм, который должно было вселить обещание, пробуждаться по-прежнему не желал. — Но почему именно сейчас? — заныл Джеффри. — Я же хочу спать... Не с тобой, а просто спать… — Вот в этом вся суть! — переполненный восторгом Арти едва не подпрыгнул на месте. — Помнишь, как кузен Мэллори чуть не помер от страха перед одной олимпиадой, не спал несколько ночей, утром пришел и уделал зубрил всей страны? Просто потому, что хотел только спать? В этом вся суть! — Не помню, — честно признался Джеффри и попытался устроиться на боку, укрывшись вместо утраченного одеяла штанами. — Звучит неправдоподобно. И вообще, при чем тут он… — Я размышлял всю ночь, — ответил Арти, по-солдатски вышагивая по комнате. — Пытался понять принцип. Искал способы, как минимизировать все риски. Убрать внешние воздействия легко, мы просто выберемся в максимально чистое поле. Но как заставить тебя не хотеть секса, чтобы убрать из уравнения изнасилование? Точно так же, как Мэллори не думал, что он на важном мероприятии. Точно так, как ты сам сказал только что! Ты не хочешь, понимаешь? Моя основная пока что гипотеза состоит в том, что если ты не хочешь, то проклятие не сработает! — Он замер на месте, хмурясь и осмысливая собственные слова. — Ну, в смысле если ты согласен, это же не будет насилием? — Ладно, — вздохнув, Джеффри медленно сел на постели. — Где-то тут есть логика. Отосплюсь на выходных… — и он еще раз широко зевнул. Одевался он медленно, путаясь в рукавах и штанинах, и оттого к моменту, когда они отъехали от дома, небо у самого горизонта начало выцветать из сизого в желтоватый, словно недельной давности синяк. Рассвет, если верить поэтам-романтикам из прошлого, должен был принести с собой тончайшие ауры любви, радости и предвкушения волшебства в лучшем из смыслов; вместо них, однако, воздух, все еще холодный после вчерашнего ливня, дополнительно напитался сыростью, поднимающейся от земли. Несмотря на накинутый поверх футболки свитер, Джеффри продрог за считанные минуты, не успев выбраться даже на Фелден-лэйн. Со спины его защищали дреды и сидящий на багажнике Арти, но коварный, не по-летнему промозглый ветерок пробирался за воротник и пояс спереди, таща за собой щупальца тумана. Футболка уже скоро пропиталась влагой и неприятно прилипла к телу; штанины особенно часто цеплялись за колесную цепь и мешали ехать; да и скрипучее бормотание из-за спины не добавляло столь ранней прогулке радости. — Я, конечно, учел не все, — рассуждал Арти, который ухитрялся держаться на багажнике велосипеда и не падать, хотя за талию Джеффри хватался разве что краем ладоней. — На нас может упасть метеорит? — Нет, такое уже было, — Джеффри поежился и мотнул головой, пытаясь отогнать противный липкий туман от лица. — Одна моя бывшая… Ну, несостоявшаяся девушка увлекалась космосом и держала коллекцию метеоритов на полке над кроватью. — Гроза и ливень были, — продолжил Арти. — Нашествие кротов? Или саранчи? — Лето после окончания колледжа, я подрабатывал на одной ферме в Хэмпшире и пытался мутить с сыном хозяина, — припомнил Джеффри. — Ладно, с обоими сыновьями по очереди. — Землетрясение? Трещины в земле? Джеффри трагически вздохнул и, не ответив, прибавил скорости. Думать о прошлых неудачах он не желал совершенно. Как будто ему прямо сейчас не хватало неприятных ощущений и тягостных мыслей о том, что после прогулки в незнакомые поля предстояло еще и ехать на работу. Он мог бы сказаться больным и прогулять день; более того, холод пробирал его так, что он вполне мог простудиться, и притворяться перед мадам Кадри не пришлось бы. Правда, и заболеть в конце июня казалось делом совершенно несправедливым… Вся вселенная этим утром была к нему совершенно несправедлива, с досадой подумал Джеффри, свернув по указанию Арти на едва заметную тропку через поле. Воистину, меньше всего ему сейчас хотелось заниматься любовью — ни для души, ни ради эксперимента. И в особенности мало привлекал его сейчас кузен — без вчерашнего наряда и макияжа он напоминал не кокетливую куколку, а сварливого арабского алкиона, который без умолку спорил сам с собой у него за спиной. Стоили ли все эти муки возможности наконец разрушить проклятие, Джеффри не знал. Зато его самочувствие говорило однозначно: нет, никакой секс в мире не стоил нескольких часов сна и покоя, которых его так коварно лишили. Местом, которое Арти счел наилучшим для неловкого, неудобного и потому свободного от невзгод совокупления, оказалась небольшая иссушенная полянка меньше двух ярдов диаметром шагах в десяти от тропы. Трава, которую уже укрыл густой слой росы, здесь росла крайне скудно, чему Джеффри обрадовался, но земля все еще не просохла от дождя. Даже благоразумно прихваченный плед, который Арти заботливо расстилал теперь, вряд ли предотвратил бы единение с природой в самом малоприятном смысле этого слова. Уложив велосипед, Джеффри настороженно огляделся. С трех сторон их окружало травянистое поле, подозрительно бескрайнее для их густозаселенного пригорода; с четвертой виднелись в отдалении полоса леса и пара домов, которые технически все еще относились к Фелден-лэйн. Более пустынного места в самом деле было не найти, в этом он мог отдать Арти должное. — Мы не залезли на чей-то частный луг? — уточнил он и сощурился, выискивая в рассветном полумраке изгороди. — Не знаю, — Арти беспечно махнул рукой и, зачем-то попрыгав на месте, уселся на плед. — Земля достаточно твердая, оползень или зыбучие пески нам не грозят. Иди сюда. Наверняка это чья-то собственность, но мы быстро, хозяева не успеют нас застукать. — Если у меня не встанет от этого холода, — Джеффри поежился, послушно опустился на землю рядом с кузеном и вздрогнул еще раз, — быстро не получится. — Если у тебя не встанет, я сочту это личным оскорблением, — нахмурился Арти. — Тебе двадцать шесть или шестьдесят два? — Но ведь и не шестнадцать, — он поерзал по пледу и еще раз огляделся с опаской. — Мы обязательно должны это делать? — Тише, лягушонок, — Арти решительно залез к нему на колени и обхватил лицо неожиданно теплыми, удивительно приятными в этом эпицентре промозглой сырости ладонями. — Ничего страшного не случится, прекрати панику. Мы просто не будем останавливаться, что бы ни началось, ладно? Ради эксперимента. — Ну… на нас вряд ли что-нибудь упадет, — он с сомнением поднял голову, и Арти, воспользовавшись моментом, в ту же секунду уткнулся ему в шею и жарко выдохнул под воротник свитера. По коже побежали мурашки, и Джеффри вновь дрогнул, но уже не от холода; руки сами собой легли на талию кузена. Казалось бы, он уже много лет как перестал бояться поцелуев и их непредсказуемых последствий, но в животе все тревожно сжималось, стоило лишь начать прикидывать, что могло в любой момент пойти не так. Он замер каменным истуканом, боясь шевельнуться; но губы у Арти даже без вчерашней помады были такими же мягкими, с фантомным сладковатым привкусом, и прижимались к его рту медленно и осторожно, словно приручая. С каждым коротким выдохом и невесомым касанием напряжение по капле утекало в землю — и несколько долгих минут спустя они уже лежали на пледе, целуясь торопливо и неловко, но с таким жаром, что он ненадолго забыл о собственных переживаниях. Блуждающие под его футболкой руки ласкали и поддразнивали, и за это можно было простить мерзкий холодок под спиной. Губы Арти казались все слаще, и Джеффри, забывшись, зарылся ладонью в кудри на его затылке, чтобы теснее и крепче прижать к себе. Где-то на границе слышимости раздался слабый, едва уловимый шорох, на который он сперва не обратил внимания, занятый только экспериментом. Звук, однако, усилился, распался на шелест отдельных крыльев, и среди него прорезались голоса. — Вот черт! — с неохотой разорвав поцелуй, Джеффри уставился вверх — ровно в тот момент, когда над ним пролетел сирин, крупный и пестро-серый. Сине-оранжевая перевязь промелькнула перед глазами. Следом над полем пронеслось еще не менее дюжины птиц, таких же больших и шумных. — Успокойся, они из службы доставки, летят в Лондон, — шепнул Арти, повернув голову. — Им на нас плевать, вряд ли они нас даже заметили. — А ничего, что над полем никто не мешает им гадить на лету? — возмущенно прошипел Джеффри. Словно услышав его слова, замыкающий процессию мелкий сирин с розовыми перьями на грудке распушил хвост и коротко, но щедро удобрил поле в каких-то считанных ярдах от них. — Следующий удар придется по нам! Вместо ответа Арти положил голову ему на плечо, едва не зацепив рогом выбившиеся из узла дреды, и успокаивающе погладил по груди и боку. — Они сейчас улетят, — пообещал он с улыбкой. — И мы снова будем только вдвоем. И ни единой живой души вокруг. Арти вновь оказался прав: едва стая скрылась из вида, никакие живые души не явились ей на замену. Даже тихое жужжание, нарушающее тишину над полем, не помешало им избавиться от свитера Джеффри и начать целоваться опять — в конце концов, это мог быть всего лишь отголосок шума мотора с дороги. Жужжание приблизилось. Нет, теперь оно никак не напоминало звук от автомобиля, как бы ни хотелось в это верить; так тонко, навязчиво, до зубной боли противно мог жужжать только дрон. — Эта штука что, снимает нас? — неровным голосом выдавил Джеффри, когда над головой мелькнула маленькая тень, но не пропала, а зависла где-то на краю поля зрения. — Чего? — Арти скатился с него и тоже уставился в небо. — Какой идиот будет запускать коптер на рассвете и зачем снимать поле? — Ну… — Джеффри поежился от холода, уже жалея, что не вцепился в такого теплого и приятного кузена, а дал ему отползти. — Либо это хозяин поля ищет нарушителей… То есть нас. Или, не знаю, Ми-6 собирает разведывательные данные, а мы лежим прямо на люке в секретный бункер, потому тут и не растет трава. — Не говори ерунды, это просто кто-то из местных решил погонять дорогую игрушку, — успокоил тот и с обнадеживающей улыбкой забрался обратно на бедра Джеффри. — Даже если он наснимает немного порно, что с того? Мы даже не разделись, все прилично. Кстати, о порно… — резко замолкнув, Арти с хитрой усмешкой провел ладонью по его животу и потянул за пуговицу на поясе. — Хватит целоваться, пора приступать к эксперименту, не находишь? — Д-да, — мгновенно сбившимся голосом ответил Джеффри и торопливо закивал, возя распустившимися дредами по пледу. Сопротивляться предложению он был не в силах — Арти, может, и не обладал магическим даром, но его руки творили какое-то неизвестное колдовство и уже парой легких касаний убедили, что беспокоиться насчет эрекции им сегодня не придется. — Закрой глаза и ни о чем не думай, — склонившись к нему, Арти коротко поцеловал его висок, щеку, уголок губ. Джеффри послушно опустил веки, едва ощутив жаркое дыхание на своей шее, и запрокинул голову, подставляясь. Резкая, острая боль обожгла голову под волосами так сильно и неожиданно, что Джеффри взвизгнул не своим голосом и инстинктивно попытался отползти; вопреки его надежде, стало только хуже — по ощущениям, добрую половину его дредов зажали невесть откуда взявшиеся тиски. Казалось бы, он уже привык к неприятным ощущениям, но сейчас жгло так, что на глазах выступили слезы. — Блядь, — всхлипнул он и замер, часто моргая и пережидая, пока боль утихнет. Арти тоже остановился, но убирать голову не спешил. — Воистину блядь, — прошипел он, дыханием разгоняя мурашек по шее. — Я запутался рогом в твоих патлах… А может, обоими, не знаю! — Только не дергай, пожалуйста, — попросил Джеффри. — Спасибо тете Диане за то, что у тебя рога не витые, твои можно выпутать… Если не будешь ерзать по моему стояку, этим ты не помогаешь! — Ничего страшного не случилось, — отрезал Арти, и его рука поползла от плеча Джеффри выше, в гущу волос. — Пока ты не думаешь о сексе, проклятие не подействует. Лучше давай, рассказывай мне, как это никто до меня не застревал у тебя в этом гребаном гнезде. — Застревали, — ворчливо возразил Джеффри. — Пирсингом. Это было не так больно как сейча-а-а! Не дергай, твою же мать! То ли в качестве утешения, то ли из мести за крик в самое ухо Арти вновь заерзал своей маленькой, даже в дурацких шортах приятной задницей по его бедрам. В другой, спокойной ситуации Джеффри непременно задумался бы о собственной склонности к садомазохизму — член практически не опал, несмотря на боль, реагировал ровно так активно, как ему и полагалось, и неизменно тянул за собой бедра, побуждая ответить на трение приятным толчком. То, что жужжание коптера перетекло в солидный басовитый рык, Джеффри разобрал далеко не сразу. Более того — словно одурманенный, он прозевал момент и не сумел определить источник рыка до тех пор, пока тот не подобрался критически близко, а в воздухе не запахло выхлопными газами. — Что за… — прошипел он, приподнявшись вместе со все еще прицепленным к нему Арти, и обвел глазами полукруг из четырех квадроциклов, остановившихся в паре шагов от них. — Да, что это за порно? — выкрикнул с крайнего квадроцикла молодой парень, чью брутальность, подчеркнутую кожаной курткой и банданой, на корню губили белесая жидкая бородка и не до конца сломавшийся голос. — Мамочка не дала девочкам денег на отель? — Да это хиппи, — заржал еще один голос вне поля зрения. — Уединились с природой! — Хиппи вымерли, — возразил первый. — У меня папаша был хиппи и ничего, до сих пор не вымер, тухнет у себя в подвале, — гнусаво протянул кто-то третий. — Эй, придурки, что вы тут забыли? — Лягушонок, прокляни их, — прошипел Арти, который, похоже, едва удерживался, чтобы не начать дергать головой, как запутавшийся в плюще молодой козел. — Почему я? — выдохнул Джеффри. — Ты у нас специалист по проклятиям, ты и проклинай! — Ну, знаешь ли… — начал он и замолк, лихорадочно придумывая выход. Сейчас он мог проклясть лишь свою репутацию разрушителя и творца хаоса — в стрессе спонтанные чары не желали явить себя. — Если ты ничего не сделаешь, они могут заявить на нас за нарушение общественного порядка, — дрожащим голосом добавил Арти. — А мне нельзя в тюрьму, я еще не все свои запасы скурил! — Да чтоб вас всех… — стиснув зубы в ожидании новой тянущей боли, Джеффри выпрямился и обвел взглядом невесть откуда взявшийся караван незваных свидетелей. — Эй вы! Это я вас спрашиваю, что вы тут забыли! — Это поле для гонок, а не для потрахушек, слышишь, укурок, — скривился жидкобородый парень с ближнего квадроцикла. — Вы заняли наше место, катитесь отсюда! — Да как ты смеешь, нечестивец! — уповая лишь на собственную фантазию, уроки тети Яэль и недавний перфоманс сэра Пинкуотерса, — взревел во всю мощь легких Джеффри. — Вы, стадо никчемных ослов, вздумали осквернить священное празднество Литы и нарушить древний обряд единения двух начал? — Что за бред? — протянул недоверчиво, но несколько неуверенно один из квадроциклистов. — В день летнего солнцестояния мужское колдовское начало должно соединиться с женской силой земли! — грозно ответил Джеффри, едва понимая, куда его тянет фантазия, которой оказался нипочем даже стресс. В порыве вдохновения он поднялся на ноги, придерживая Арти, и тот завозился, выпутываясь из дредов. — Если нарушить это действо, земля отберет мужское начало у тех, кто окажется рядом с прерванным ритуалом! — Чего-о? — отмер жидкобородый. — Он сказал, — проворчал, развернувшись, Арти, — что если вы не свалите прямо сейчас, то у вас больше никогда не встанет. — Пиздишь, — покачал головой тот. — Рядом с колдуном? Я что, самоубийца? — и с этими словами Арти резко, но очень нежно схватил Джеффри за член прямо через штаны. Коптер, все еще висевший в воздухе неподалеку от них, вдруг закашлялся и зацокал; один из винтов перестал крутиться, и машинку повело в воздухе вниз и в сторону от них. Арти надавил ладонью, вырвав у Джеффри невольный стон — и коптер, в полсекунды задымившись, взорвался. Кусочки горящего пластика рассыпались по земле, не долетев до людей лишь чудом. — Чего вы еще ждете? — выкрикнул, отойдя от шока, Джеффри. — Пошли вон отсюда! К его радости, какой-то рассудок в любителях погонять по полю на рассвете все же имелся — резво заведя квадроциклы, они покатили прочь. Лишь жидкобородый, отчаянно матерясь и пробуксовывая, пытался выехать из предательской траншеи, в которую угодил волей собственной беспечности. Из-под колес на Арти и Джеффри полетели ошметки разорванной травы. — Убирайся! — Джеффри, собравшись с силами, мысленно подтолкнул квадроцикл воздушной волной, и тот наконец дернулся в сторону дороги и исчез, оставив после себя только сизые облака выхлопного газа. — Лягушонок… Кажется, ты был прав, — обреченным и странно осипшим голосом сказал вдруг Арти. — Ничего не выйдет. — Почему? Мы же избавились от всех препятствий… — Джеффри развернулся к нему и с удивлением увидел покрасневшие слезящиеся глаза и вроде бы даже припухший нос, словно кузен плакал не меньше получаса. — Кажется, у меня аллергия на какое-то местное сено, — пробормотал тот и шмыгнул носом. — Поехали домой, а? Лучше никакого секса, чем секс с отеком… — Поехали, — Джеффри взглянул на собственные штаны, оттянутые спереди на манер тента, и вздохнул. — Кажется, бабуля оставляла нам аптечку. От утренней мерзкой сырости не осталось и следа за пару часов; когда Джеффри выехал к железнодорожной станции, все еще предусмотрительно одетый в свитер, солнце начало медленно поджаривать его спину, стоило только выбраться на дорогу. Вопреки чаяниям, радости это не прибавляло. Расклеившийся и вялый от недосыпа, все еще несколько обеспокоенный за Арти, оставленного дома в компании таблеток от аллергии, Джеффри в очередной раз тихо злился на вселенную, которая словно пыталась превратить его жизнь в абсурдное комедийное шоу с незримыми камерами за каждым углом и довольными зрителями где-то по ту сторону. Как бы ни говорили о нем, безнадежным неучем он никогда не был и кое-какие знания о теории магии усвоил. Помнил он и постулаты, которые много веков назад сформулировал великий алхимик и натурфилософ Айзек Ньютон: сила действия равнялась силе противодействия, и магия подчинялась этим правилам ровно так же, как и механика. Чем усерднее они с Арти пытались снять проклятие, тем опаснее становились последствия. Прежде попытки уложить кого-то в постель заканчивались в худшем случае легкими вывихами и порчей имущества — а теперь Джеффри за какие-то сутки дважды едва не угробил собственного кузена. И даже если прежде он бы только порадовался этому, то теперь лишь переживал и злился. О своих размышлениях он написал Арти уже со станции; тот ответил практически мгновенно и пообещал включить это в свои исследования. Джеффри только усмехнулся, вспомнив внушительную стопку черновиков с записями, таблицами и графиками, которые уже успел намалевать вдохновенный кузен. Сложно было ожидать такой научной прыти от фавна, который бросил учебу в университете со словами, что ему это все неинтересно; Джеффри, впрочем, только благословил его и решил, что сам останется в выигрыше при любом раскладе. В лучшем исходе Арти мог все-таки найти, как снять проклятие, а во всех остальных он был занят делом и более не пытался начинать склоки. А Джеффри… Возможно, ему просто надоело расстраиваться из-за неизбежного, понял он неожиданно для себя, вжавшись в самый угол вагона. Стадии от отрицания до депрессии он уже давно преодолел; теперь же, где-то на перегоне между Хантон-Бридж и Уотфордом, началась его личная стадия принятия. Эджбридж-хаус встретил его непривычным столпотворением в холле — сперва показалось даже, что Джеффри припозднился к внеплановым учениям, которые сиреной пожарной тревоги согнали в холл всех колдунов и алхимиков с первого по десятый этаж. Присмотревшись, он понял, что эффект толкучки деятельно создавали два десятка артефакторов, большинство из которых Джеффри если не знал в лицо, то смутно помнил, да полдюжины кентавров в уже знакомых попонах транспортной компании. Все они неловко толпились вокруг случайным образом расставленных по холлу коробок и галдели на разные голоса так слаженно, что разобрать хоть слово было невозможно. «Гадают, кому сегодня больше всех вкалывать, что ли», — усмехнулся про себя Джеффри, стараясь незаметно протиснуться в боковой коридор. Поглазеть на музейные артефакты и так нашлось немало охотников — а у него такого добра и без того хватало в БОЛОТЕ. Дверь в кабинет оказалась заперта не только защитным заклинанием, настроенным на сотрудников, но и обыкновенным ключом. За ним пришлось лезть в самую таинственную глубину правого нижнего кармана; последнее, о чем Джеффри думал, пока ехал сюда, — что явится он на службу раньше коллег, чего за ним не водилось уже лет шесть. С минуту бесцельно потоптавшись в центре кабинета, он вздохнул и направился к чайнику, погруженный в тягостное непонимание, куда же себя применить. Никаких текущих проектов у него не имелось, кроме разве что хрустального шара, по-прежнему стоящего на подоконнике, но его Джеффри сторонился, резонно опасаясь повредить чары тишины и навлечь на себя гнев сэра Пинкуотерса. Да и экзорцизм должен был проводить некромант, а не специалист по проклятиям. В печали он выпил кружку чая, отдающего на вкус сельдью, и погрыз вчерашнюю подсохшую булочку, с грустью понимая, что Стиви приучил его к свежей выпечке и вкусному кофе. Одиночество также не помогало поднять настроение; потому, покрутившись еще немного на стуле, который вчера они занимали вместе со Стиви, Джеффри переместился на свое место и не глядя сунул руку в коробку с мелкими предметами, все еще стоящую у его компьютера. Крупную брошь, которую он наугад нащупал и выложил перед собой, время не пощадило. Выпуклый овал размером с яйцо, служивший ей центром, пересекали несколько крупных царапин, под которыми с трудом угадывался узор; обхватывающая его широкая кайма была погнута так, словно ею выпрямляли гвозди, и из пяти гнезд под драгоценные камни заняты были только два — и то чем-то серым и неровным, похожим на забытую под столом жвачку. Реестр, присланный из музея, гласил, что эта брошь — викторианская, выполненная по моде той эпохи из золота и алюминия — вызывала спонтанные вкусовые и осязательные галлюцинации у того, кто прикасается к ней голыми руками дольше минуты. Выругавшись, Джеффри вскочил из-за стола и заозирался в поисках перчаток. — Вот так номер, — раздалось от двери, когда он, отчаявшись найти хоть пару, заглянул под стол к Кабре. — В городе помер кто-то покрупнее музейного червяка или мы ожидаем снежный шторм в середине лета? — Чего? — Джеффри, не разгибаясь, ухватился кончиками пальцев за борт коробки-воровки и зажмурился, пытаясь сосредоточиться. Когда он выдохнул пару секунд спустя, внутри обнаружились перчатки, которые он забросил куда-то с месяц назад, мятые, выцветше-синие, с неровными раструбами. — Я спрашиваю, по какому случаю ты раньше меня на работе, — Кабра миролюбиво ткнула его пальцем в ягодицу, подгоняя вылезать из-под стола. — Только не говори, что тебя покусала мадам Кадри и ты заразился трудовым рвением, я все равно не поверю. Тебя выгнали из дома, и ты пришел сюда ночевать? — Нет, с чего ты взяла? — Джеффри окинул ее взглядом. Как назло, именно сегодня, когда он решил примириться с мыслью о своей вечной девственности, Кабра пришла на работу в возмутительно низко сидящих и преступно облегающих леггинсах, словно хотела сделать его целибат еще немного горше. Чтобы отвлечься, он вынул из кармана линзу Доллонда и с нею вернулся на место, к броши. — А трава в волосах откуда? — продолжила девушка, стоило ему только всмотреться в проявленную линзой мешанину чар, окружающую брошь. — Пытаешься нарядиться кустом и соблазнить Стиви? А его, кстати, сегодня не будет. Написал мне, что проспал и решил не приходить. Пусть он отоспится, старый козел Пинкуотерс все силы из него вытянул. — Ага… — Джеффри рассеянно покивал, пытаясь сосредоточиться. Ничего удивительного Кабра не сообщила: Стиви и раньше время от времени устраивал себе внезапные выходные под предлогом плохого самочувствия. От него, бледного, тощего и в целом похожего на привидение, никто и не ждал иного. Да и потом: посетители заглядывали в БОЛОТО так редко, что отсутствие одного из сотрудников вряд ли кто-нибудь замечал. Для коллег же, которые зачем-то являлись сюда, можно было поставить в угол пару стоптанных кед, и никто не заметил бы подвоха. — Нет, я не верю своим глазам. Ты правда пытаешься работать? — Кабра склонилась над плечом Джеффри. — Что это за штуковина? Она что, заставляет людей трудиться? Какой-нибудь капиталист-рабовладелец подчинял ею людей? — Да, — со всей серьезностью ответил Джеффри, стараясь не выдать себя смешком или даже улыбкой. — Постой еще немного, до тебя тоже дойдет эффект, сама все увидишь, — и, когда Кабра стремительно отпрянула, фыркнув уже в открытую. — Придурок, — проворчала она, но вернулась за свой стол. — Что там все-таки? — Брошь, которая вызывает глюки, — ответил Джеффри и, сощурившись, потянулся к внешнему спутанному клубку магических нитей. Распутать его не смог бы никто, и оставалось только выжечь его целиком, чтобы добраться до сердцевины чар. — Мне кажется, какой-нибудь викторианский колдун пытался заменить ею опиум. Она, как пишут, действует на вкус и осязание, но тут потерялось несколько камней… Похоже, каждый отвечает за один орган чувств. — Глюки в стерео, — Кабра восхищенно цокнула языком. — Не хочешь собрать камушки, которых не хватает, и попробовать? — Спасибо, мне хватит стерео сэра Пинкуотерса и его доспехов, — дернул плечом он. — Или ты хочешь посмотреть, как меня корчит? — Я хочу посмотреть, как ты его сломаешь, — честно ответила она. Колесики ее кресла чиркнули по полу. — Должно выйти прикольно. В ее голосе звучали заинтригованные нотки, и плечом Джеффри чувствовал пытливый взгляд. Кабра то ли пыталась подначить его, то ли просто развлекалась и готовилась отбивать остротой каждую его реплику. Переругиваться он был сегодня не в настроении, а потому ограничился тяжелым вздохом и склонился над брошью. Спутанные силовые линии чар в ответ будто бы воззрились на него через линзу с насмешкой, и Джеффри слишком широко замахнулся рукой в очередном пассе; узел над одним из оставшихся «камней», который должен был растаять, хлопнул, как миниатюрная петарда. — Кстати, о сломанных артефактах, — ленивого интереса в голосе Кабры не убавилось. — А где тот шар, который мы так и не доломали в прошлом году? — А? — Джеффри встрепенулся, и брошь отлетела на другой край стола. — А он тут при чем? — Стиви вчера о нем вспомнил. Шар, как ему показалось, работает по такому же принципу, что и доспехи, так что можно сравнить манеру наложения чар. Мы можем поэкспериментировать на нем, а потом обезвредить и этого извращенца. Ну так где он? Последним его брал ты. Джеффри неопределенно дернул шеей и поморщился. О шаре он и думать забыл — вернее, усердно старался не помнить о тех экспериментах, что уже проводили год назад. Хрустальный, тяжелый, с небольшую дыню величиной шар принесли в БОЛОТО наследники безвестной пожилой затворницы, тихо скончавшейся в своей квартире. Предсказать по нему будущее не удавалось, и души он также не удерживал, но зато всякому, кто брал его в руки, начинал транслировать случайно выбранный новостной канал. Шар единогласно признали полезным, несмотря на то, что транслировал он неярко, тихо и с перебоями; так было до тех пор, пока однажды Джеффри не уронил его себе на ногу. От боли из глаз брызнули слезы, которые не иначе как чудом попали на шар — и после этого он чудесным образом стал переключать программы по желанию пользователя. Полдня шар кочевал между столами и гостил в руках у заглянувшего на огонек Окера, но затем Стиви решил поэкспериментировать и выяснил страшное: ничьи слезы больше не влияли ни на качество картинки, ни на ее содержание. Разумеется, как человек вежливый, он высказал гипотезу, что эффект был получен единожды и необратимо, после чего переключился на другую работу. Кабра, напротив, расставаться с экспериментом не пожелала; ее ум и сердце заняла пугающая в своей абсурдности и правдивости идея, что на шар могли подействовать только слезы девственника. Джеффри после этого демонстративно не разговаривал с нею два дня. Это, впрочем, не мешало Кабре упражняться в остроумии и придумывать все новые ядовитые фразочки — с целью, как говорила она сама, заполучить еще немного слез и подтвердить гипотезу. «Эй, кто-нибудь, позовите Джеффри и скажите, что его никто не любит! — восклицала она. — У меня отключился шар, а я хочу посмотреть конкурс красоты, Джеффри, натри его своими невинными слезами!» «Джеффри, тебе уже двадцать пять, а тебя никто не хочет! — сообщала она через какую-то четверть часа. — Хочешь, я пойду с тобой на свидание? А я не пойду, ты стремный и не моешь голову. Ну? Тебе уже грустно? Поплачь на шар!» Радовало только одно: даже в своих издевках Кабра блюла какие-никакие приличия; сам Джеффри на ее месте родил бы что-то более гадкое, вроде: «Ты не хочешь подержать шар, потому что за твои шары никто не хочет подержаться?» Озвучивать эту мысль он не стал, благоразумно полагая, что этим даст ехидной коллеге карт-бланш еще и на пошлости. Прервать поток безыскусных подколок он решил радикально и увез шар домой, чтобы в тишине и покое разобрать плетение чар и, как он убеждал себя, поискать информацию в семейной библиотеке. У него, возможно, все получилось бы, но шар, к сожалению, оказался слишком чувствительным не только к слезам Джеффри, но и к другим физиологическим жидкостям. Тем же вечером он начал бесперебойно транслировать отборную продукцию лучших порнографических студий мира, казавшуюся в его исполнении еще более неприличной: выпуклый хрустальный бок гротескно увеличивал в нужные моменты и округлости дам, и мужские предметы гордости. Очевидно, шар решил преподать Джеффри урок: перед тем, как хвататься за артефакты после рутинного рукоблудия, следовало вымыть руки со всем тщанием, а не просто протереть салфеткой. — Пересядь пока ко мне, я его поищу! — предложила Кабра, и Джеффри взволнованно подпрыгнул на месте. — Не… не надо, я потом сам, — попросил он. Ему даже нужно было оборачиваться, чтобы понять: на лице коллеги расплылась понимающая усмешка. — Так ты его сломал, — сказала она с уверенностью лозоходца, нашедшего воду в низине в центре Озерного края. — И тебе стыдно его доставать. — Я хотел его починить! — воскликнул он, чувствуя, что краснеет. — Ладно, — вдруг смягчилась Кабра. — Не хочешь показывать, твое право. Придет Стиви, улыбнется тебе, и ему ты как миленький отдашь и шар, и руку, и сердце, и невинность, и… — И вообще, в этом есть один большой плюс, — перебил ее Джеффри. — Вообрази, что было бы, если бы мы по ошибке загнали в тот шар сэра Пинкуотерса! И он бы там… Насмотрелся. Возможно, подумал он, вновь склонившись над столом, красноречивые доспехи тоже получили свой дар случайно, когда кто-то пытался их расколдовать. Например, они, как и их бывший владелец, ревностно кидались на всех проходящих мимо, и какой-нибудь еще более неудачливый мастер проклятий попытался их деактивировать, но не вымыл рук после дрочки, и результат не заставил себя ждать. — Слушай, — вновь неожиданно окликнула его Кабра, — а ведь я все равно могу быть права! — Если тебе это так важно, то да, можешь, — покладисто кивнул Джеффри. — А в чем? — В доспехах может сидеть отпечаток души сэра Пинкуотерса, даже если сам он отдыхает в шаре, — ответила она. — Какой-то фантом, обломок бессознательного, не знаю. Этот старый ублюдок так сражается со всем неприличным, словно в молодости сам гулял, а потом стал замаливать… Так сказать, нагулянное. Если так, то эти склонности никуда не делись, он мог лишь вытеснить их в подсознание, и потом эта часть отделилась фантомом. Я проверю доспехи и шар сканером, может, у них есть одинаковые следы. — Во-первых, это антинаучно, — из вредности возразил Джеффри, отбросив потемневшую, лишенную всяческих чар брошь в пустую коробку под столом, и сунул руку за следующей безделушкой. — Самоподобие ауры, помнишь? Призрак копирует самого человека при жизни. — В момент смерти, — поправила Кабра и нагнулась к себе под стол, словно нарочно выставив аппетитный зад, обтянутый леггинсами. — А если фантом отделился раньше, чем сэр Уотерс отправился нравоучать апостолу Петру? — А во-вторых, Стиви уже осмотрел доспехи десять раз и не нашел следов активности, — продолжил он. — А он, уж прости, гораздо старше и опытнее. Знаешь, сколько ему лет? — Ну… тридцать пять, допустим, и что? — глухо донеслось из-под стола. — Не угадала. Хотя я раньше вообще думал, что он твой ровесник. — Ну нет, он точно не может быть младше тридцати, он тут работает лет десять, — возразила Кабра, вынырнув с коробкой, в которой что-то сухо постукивало. — Двадцать три года он работает в Эджбридж-хаусе, — торжественно поделился Джеффри. — А вообще ему сорок семь. — Врешь, — перехватив коробку одной рукой, Кабра покрутила пальцем у виска. — Говорю тебе! Потому его нет в социальных сетях, он для них слишком старый. И еще у него до сих пор есть ICQ… — Охренеть! — Кабра на несколько секунд замерла, глядя в неподвижные, пустующие сегодня заросли вокруг рабочего стола коллеги. — Все, сегодня же ухожу в веганы! — Ты уверена? Он каждый день носит нам булочки и латте, и я бы отличил соевое молоко от настоящего, — усомнился Джеффри. — Он точно веган? — Он покупает их, потому что в пекарне у морга работает миленький фавн-бариста, — хихикнула она и, отмерев, открыла коробку. — Стивен Уиллоус, спонсор роста моей задницы… Черт! Это не сканер. Джеффри приподнялся и, с интересом заглянув внутрь коробки, увидел там новенькие, еще не заточенные карандаши, закупленные для бюро полгода назад; искали их тоже всем бюро и тоже полгода. — Кстати, — заметил он, — Стиви и булочки с кофе покупает на деньги из бюджета БОЛОТА. — И это гораздо лучшее вложение, чем драные карандаши, — Кабра с досадой швырнула коробку на стол. — Вот бы он в понедельник принес чесночную фокаччу… Кстати, чеснок! Старая туника, которой пометки в музейном реестре приписывали стойкую чесночную вонь, лежала в отдельной плоской коробке, завернутая в пластиковый пакет и упаковочную пленку так надежно, что опознать ее удалось лишь по налепленному стикеру. Идея сканировать доспехи была забыта тотчас же, стоило Джеффри лишь неловко зацепить один из уголков пакета и надорвать его; изнутри потянулся такой крепкий дух, что они с Каброй синхронно закашлялись на добрых пару минут. — Пойдем во двор, — просипела она, когда Джеффри взмахом руки приоткрыл одно из окон. — Иначе мы тут с ней задохнемся… О существовании в Эджбридж-хаусе внутреннего дворика, длинного и узкого, посторонние не знали — да и некоторые местные, чьи окна выходили на лондонские улицы, не догадывались о нем. Он был узок, протяжен и пустынен, за исключением внушительной кучи досок с краю; со всех сторон его окружали мрачные серые стены, и лишь в одном углу облицовка осыпалась, открыв темно-красное кирпичное нутро, выщербленное и неровное, словно какие-то недобросовестные сотрудники добывали там обожженную глину для алхимических опытов. Джеффри первым выглянул в дверь, ведущую во дворик, и посторонился, пропустив невысокого фавна в синем рабочем халате, держащего в одной руке молоток, а в другой фарфоровую чашку с крупной темной крошкой. Затем вышел и поежился: от солнечного дня не осталось даже следа, и в узкий просвет между стенами заглядывали клокастые тяжелые тучи. — По крайней мере, если пойдет дождь, он прибьет запах к земле, — сказала Кабра от дверей. Джеффри обернулся, и она кинула ему пакет. — У тебя линза, ты и вскрывай! Горестно вздохнув, он положил пакет прямо на землю и, похлопав себя по карманам, нашел в одном из них спрятанный швейцарский ножичек. Непрочному пластику хватило двух надрезов крест-накрест; он развалился с какой-то явной готовностью, чтобы выпустить облако густого чесночного смрада. Джеффри торопливо отскочил, инстинктивно подняв вокруг себя легкий вихрь. Дышать тотчас же стало легче, но теперь закашлялась уже Кабра. — Доставай линзу! — выпалила она, закрывая рот и нос сгибом локтя. — Сейчас весь двор провоняет! Джеффри замялся. Линза Гюйгенса-Доллонда, первого изобретателя которой никто не помнил и не упоминал, проявляла наложенные чары эффективно и ярко, но, к сожалению, имела свои пределы. Через этот небольшой, с шоколадную плитку размером прямоугольный пласт исландского шпата в прочной металлической оправе легко было изучать небольшие предметы вроде той же броши; целую тунику, предназначавшуюся для кого-то рослого и крупного, рассмотреть через такое крохотное окошко удалось бы только профессиональному любителю подсматривать в замочную скважину. — Чему вас только учат в ваших недоколледжах, — прошипела через локоть Кабра и, подбежав к Джеффри, выхватила у него прибор. Опомнившись, он развернул вихрь шире, чтобы захватить и ее. Взглянув на него скорее с раздраженным облегчением, чем с благодарностью, она покрутила линзу в руках и подцепила незаметный язычок с одного уголка, а затем уронила прямо на тунику. Джеффри удивленно моргнул: прямо над землей развернулась голографическая карта зеленоватых силовых линий. — Как ты это сделала? — пробормотал он. — Переключила в режим работы с габаритными объектами, — проворчала Кабра. — Иногда, исключительно ради разнообразия, ты тоже можешь читать инструкции к приборам… Да чтоб тебя! Этой тряпке правда семьсот лет. Очень старое плетение, у нас никто уже такое не использует. Джеффри прищурился. Подобную вязь чар, сочетавшую примитивные векторы и замысловатый, почти фрактальный узор, порой вычерчивал дядя Чарли — ему, как родившемуся в позапрошлом столетии, было явно привычнее. — Никакой схемы, — бормотала меж тем Кабра, и ее руки порхали над плетением, не касаясь. — Никаких правил… Как это разбирать? Надо было позвать Стиви. Раз он такой старый, может, он бы узнал, как выключить эту жесть. — Да, Стиви любит всякую жесть, — вырвалось у Джеффри прежде, чем он успел остановить себя. — Прикинь, он встречался с кентавром. — Врешь, — повторила Кабра, но ее глаза блеснули заинтригованно. — С Окером? Такое только в фэнтези бывает, причем в самом дрянном. — Он сам мне рассказал, — похвастался Джеффри и наугад тронул один из векторов в плетении. Он засветился ярче, и чесночный дух повалил от туники с удвоенной силой. — И не с Окером, а с одним чуваком из Дании. Я видел его на фотках, он просто огромный, как тяжеловоз. — Убери руки! — Кабра шлепнула его по запястью. — И верни как было! Не выдумывай, человек не может выжить после такого. — Так с этим тяжеловозом у них ничего такого не было, — поделился Джеффри. — А с Окером было, они напились и переспали. — Джеффри Джеймс Третий, как тебе не стыдно?! — от возмущения Кабра мотнула головой так сильно, что ее мелкие кудряшки мазнули по его лицу. — Сначала ты смотришь на него как на пустое место и гоняешь его за кофе. Затем начинаешь нормально к нему относиться, но только потому, что в Стиви, оказывается, можно засунуть член? — Неправда, — Джеффри дернул за еще один вектор, и рубашка исторгла из себя новую порцию запаха. — Он мне понравился как личность! Мы поговорили и… — И все, что ты запомнил — это секс Стиви с его бывшими, — едко закончила Кабра. — Ты не видишь в нем личность, ты видишь в нем интрижку на разочек, и потому ведешь себя с ним как мудак… Хотя ты и по жизни мудак. Вроде взрослый мужчина, старше меня, вон, кусок бороды на шее пропустил, а мыслишь как подросток. Нижней головой. — Неправда! — Джеффри от возмущения невольно всплеснул руками, но так и не нашелся с аргументами, да и постельные приключения Стиви с Окером вновь взволновали его и перебивали все остальные разумные мысли. — И потом, он же дриада, может, как раз они и могут пережить сажание на кол! Знаешь, почему? — Потому что кол деревянный? — запнулась, сбившись с праведного осуждения, Кабра и невольно усмехнулась. — Но у Окера-то он не деревянный, а… — Конский! Они расхохотались вдвоем; Кабра, откинув голову, прикрыла в вежливом жесте рот ладонью и вновь расчихалась. — Я прошу прощения, что здесь происходит? — раздалось над ними высоким, тонким и крайне недовольным голосом. На краю поля зрения мелькнула белая тень, и сразу же слева заскрежетали птичьи когти по широкому железному подоконнику. — Мисс Кассель! Мистер Джеймс! Объяснитесь! — Мисс Шимаэнага… — веселье из голоса Кабры испарилось в полмгновения. — Мы, ну… работаем. — Мисс Кассель! — никогда еще тоненький хрустальный щебет не звучал так угрожающе. — Пока вы работаете, не может работать все остальное здание! Джеффри с чувством легкой вины повернулся к мисс Шимаэнага. Она с птичьей легкостью, на которую были способны только сирины, балансировала на подоконнике, переступая тоненькими когтистыми лапками, и грозно пушила пуховые белые перья на грудке и крыльях, а длинным хвостом то и дело с угрожающим скрипом проводила по оконному стеклу. Лишь ее круглое, не по возрасту юное лицо портило сердитый облик, как бы она ни старалась хмурить брови и блестеть глазами. — На вас поступило уже семь жалоб! — пискнула она, встопорщив длинные черные перья на голове, и Джеффри не удержался от мысли, что мисс Шимаэнага до боли напоминает крупную двуногую версию карликовых японских грифонов. Думал так явно не только он: Кабра рядом с ним с трудом сохраняла пристыженный вид и не показывала умиленной улыбки. — Семь жалоб с разных этажей! Их было бы больше, если бы сотрудники имели совесть и посещали работу по пятницам! Вы решили отравить всех, кто остался?! — Это просто чеснок… — протянула Кабра. — Я не приемлю никаких оправданий! — перебила грозно и резко мисс Шимаэнага. — Вы должны немедленно устранить источник запаха! Вентиляция здания не справляется! С каждой брошенной фразой она все больше напоминала рассерженную маленькую синицу, но говорить ей об этом Джеффри не решился бы — как и кто-то другой во всем Эджбридж-хаусе. Бессменная глава департамента безопасности и охраны труда уже десять лет, а может и больше, она способна была проверками и придирками довести до ночных кошмаров даже самых крутых некромантов и алхимиков. Воистину, какими бы ригидными ни были сирины, в отличие от других видов гарпий, и как бы ни отвергали перемены, но в одном избранном умении доходили до совершенства — даже если делом всей жизни выбирали въедливую противную бюрократию. С БОЛОТОМ у мисс Шимаэнага всегда были особенно близкие отношения. Правила распорядка и техники безопасности в этом отделе нарушали, чаще всего невольно, по нескольку раз в месяц, после чего погрязали под грудой выговоров и объяснительных, а раз или два в год влипали в маленькое, но неприятное внутреннее расследование. Устные же замечания сыпались и того чаще; бывало, что мисс Шимаэнага влетала к ним в кабинет через открытое окно под потолком, устраивалась на подоконнике и зорким взглядом выискивала очередные нарушения. Стиви прятался от нее в кустах или, шестым чувством предугадав ее появление, отступал к Океру в архив, Джеффри притворялся ветошью и утыкался в случайно открытый на компьютере реестр, Кабра же недоброго ревизора привечала и на любые придирки предлагала в ответ угоститься цукатами, рахат-лукумом или чем-нибудь еще. Мисс Шимаэнага, поворчав для вида, соглашалась; порой она меняла гнев на милость так быстро, что Джеффри казалось, будто бы она специально прилетала поискать какое-нибудь абсурдное нарушение, чтобы потом остаться на чай. Именно любовью к сладкому он объяснял себе и ее внешний вид, румяный, цветущий и округлый. Впрочем, мисс Шимаэнага лучше многих понимала всю бесполезность их конторы и находила им хоть какое-то приятное для себя применение — а взамен время от времени, Джеффри не мог этого не признать, прикрывала их нарушения. — Ну мисс, ну прошу, еще пару минуточек, мы деактивируем артефакт, и Джеффри уберет запах, он же воздушный маг, он сможет, — немного заискивающе попросила Кабра. — У нас в бюро есть засахаренные мандарины, свежие и мягкие... Джеффри недовольно сглотнул слюну. Цукаты Кабра хранила в своем столе и не предлагала никому больше, и он привык к этому, но тем не менее в ответ на слова о мандаринах вчерашние подсохшие булочки недовольно зашевелились в желудке. — Вы не отделаетесь от меня угощениями, мисс Кассель! — в глазах мисс Шимаэнага мелькнула тень интереса. — В сахарной корочке, — протянула Кабра. — Прямо как ты любишь… — У вас есть полчаса, чтобы убрать свой артефакт и устранить запах в здании! — распушилась та и поднялась в воздух. — И в следующий раз работайте в экранированном помещении, как все добросовестные маги! — Мэм, в Бюро нет своего экранированного помещения, — напомнил Джеффри. — Так почему вы не напишете заявку? — возмутилась мисс Шимаэнага, и ему показалось, что она готова спикировать на него, схватить лапками за свитер и потрясти. — Этот вопрос можно решить тремя подписями! Кабра недоуменно взглянула на Джеффри, и он удивленно повел плечом. По всей видимости, так делали разумные чародеи в Эджбридж-хаусе; именно в силу своей разумности такая идея никак не могла прийти в головы им самим. — Полчаса! — напомнила мисс Шимаэнага. — А после я жду вас у себя с докладной и заявкой! — Конечно! — Кабра помахала ей рукой и повернулась к Джеффри: — Если мы сейчас же не выветрим вонь из рубашки, я разорюсь на сладостях. Джеффри озадаченно почесал шею под дредами. Очень хотелось призвать дождь, который приглушил бы запах и выиграл им время, но управлять погодой он не умел, а тучи, как назло, подсобить отказывались. Хотелось отыскать в голове обрывки лекций по обезвреживанию настолько древних проклятий, но они оказались слишком глубоко погребены под воспоминаниями о неудачных свиданиях, дурацкими шутками, случайными фактами из истории Англии и порнографией. — Давай я наложу поверх такие же вектора, только в зеркальном отражении, — предложил он, подумав. — Их сумма будет равна нулю, и чары уничтожат друг друга. — Не уничтожат, а скомпенсируют, — возразила она, хмурясь. — Но разве нам не это нужно? Сейчас я быстро скрою чары, отдадим рубашку в музей, все будут рады… — И всю твою жизнь эти чары будут тянуть из тебя энергию? — Кабра повысила голос. — Не пугай меня глубинами своего незнания! Мы живем в двадцать первом веке, все продолжительные чары уже давно привязывают к внешним источникам силы или к насыщенным магией полям! Вряд ли ведь у тебя в кармане завалялся лишний бездонный накопитель? — Нет… — Джеффри на всякий случай похлопал себя по бедрам и встрепенулся: — Стой. Но колдун, который зачаровывал рубашку, умер много лет назад, за это время любой накопитель исчерпался бы. Откуда рубашка черпает магию? — Если ее зачаровывали в точке сгущения силовых линий, то оттуда и черпает, из тонкого эфира, — не раздумывая ответила Кабра. — Стой. Ты хочешь сказать, что мы можем зацепиться туда же? — Почему нет? Здесь точно должна быть какая-то привязка, — Джеффри неловко взмахнул рукой над туникой. — Надо просто ее найти и скопировать, вот и все. Ты у нас без пяти минут доктор артефакторики, тебе наверняка преподавали что-то такое в университете. — Тебе в твоем полуколледже тоже! — запальчиво отозвалась она. — Да, но… На лекциях по теории чар я весь год писал фэнтези про деревенского мальчишку, который приручил дракона и устроил государственный переворот. Так что на тебя вся надежда. — Придурок, — Кабра пихнула его локтем. — Так и быть, я буду вспоминать, а ты развлекай меня сплетнями, с кем там еще спал наш Стиви. Спустя добрых тринадцать минут, если верить часам на телефоне, они вернулись в здание Эджбридж-хауса, гордые собой, хихикающие и слегка подмоченные наконец пролившимся дождем. Кабра с показательной легкостью помахивала зажатой в руке туникой, словно собиралась тыкать ею в лицо каждому встречному и показывать, что никакого запаха при ней больше нет. Бесцеремонность, с которой она хватала такой старый музейный экспонат, была столь вопиюща, что Джеффри даже заволновался, не вытрет ли она туникой пот, от усердия выступивший на лбу; впрочем, мерять Кабру по себе явно не стоило. Сам он, сосредоточившись, тащил за собой незримый и не улавливаемый ничем, кроме магического чутья, воздушный массив. Тот, расползаясь в открытые двери лабораторий против всех законов аэродинамики, изгонял чесночную вонь, тушил зажженные свечи ритуалистов и разбрасывал черновики теоретиков. — А выпендриваться тебе обязательно? — Кабра покосилась на Джеффри и, отодвинув от плеча несколько колеблющихся в воздухе дредов, взмахом руки распахнула пару ближайших окон. — Зачем ты ими шевелишь? — Я не специально, — признался он. — Они сами так делают, когда я колдую над воздухом. Может, побочный эффект от дара, не знаю. — На тебя все косятся, — проворчала Кабра и, повернув за угол, громко воскликнула: — Здравствуйте, господин Салех! — Здравствуйте, — повторил за ней Джеффри. Господин Салех, компактный, обсидианово-черной масти сфинкс, пару лет назад прибыл на стажировку то ли из Сирии, то ли из Ливии, да так и прижился в Лондоне. Он служил в лаборатории квантовой магии и большую часть времени лежал за ноутбуком, проводя бесконечные вычисления. Правда, лежать в лаборатории в северном углу второго этажа он не любил и потому порой обнаруживался в других местах корпуса, неизменно на подоконниках. Вот и теперь он с задумчивым и даже каким-то грозным видом смотрел на разыгравшийся ливень; в ответ на приветствие он повернул голову и по очереди смерил Кабру и Джеффри серьезным взглядом, не говоря ни слова. Его темные кудри, спадающие почти до локтей, где человеческие руки переходили в львиные лапы, шевельнулись под порывом ветра, и он недоуменно наклонил голову, еще сильнее нахмурив густые брови. — Извините, мы не будем вас отвлекать, — торопливо пообещал Джеффри и поспешил дальше по коридору, где запах чеснока все еще висел густой завесой. — Видишь, на тебя пялятся, — шепнула Кабра, когда они преодолели еще один этаж. Джеффри пожал плечами: он привык к странным взглядам, которые бросали на него коллеги, и отфильтровывал их на подлете. Пялиться на него начали еще шесть лет назад, когда он только начал работать в БОЛОТО. Тогда он еще не заплел дреды, а носил кудри до плеч, далеко не всегда вымытые, и ободок, позаимствованный у кузины, чтобы волосы не лезли в глаза. Вкупе с любимыми выцветшими футболками и штанами с бермудскими треугольниками в карманах они придавали ему облик юного хиппи; манера же ходить расслабленно, пошатываясь, запинаться об углы и жестикулировать на своей волне делала его похожим уже на хиппи накуренного. Обитатели Эджбридж-хауса смотрели на него подозрительно, а когда он пытался вежливо улыбаться им, их лица лишь сильнее наполнялись недоумением. Лишь некоторое время спустя бывшая коллега, место которой занимала теперь Кабра, объяснила ему, что людей отпугивали его странненькая улыбочка и пристальный взгляд, раздевающий, как она сказала со смешком. Из-за этого, уверяла она, Джеффри казался человеком крайне... неприличным. Он сперва не верил и вертелся перед зеркалом, пытаясь понять, что такого неприличного другие находят в нем, скромном и во всех смыслах невинном, но вскоре махнул рукой. Теперь вспоминать об этом было даже забавно: распутное выражение лица шло ему в такой же мере, как шел Стиви его скромный и целомудренный вид полуживого ботаника. На седьмом этаже царили шум и столпотворение, переехавшие из холла во всем своем хаотическом великолепии. Краем уха Джеффри расслышал цокот копыт мадам Кадри и, кивнув на искомую дверь, поспешил раствориться в толпе суетящихся артефакторов. Кабра поняла его без слов: ей также не хотелось сегодня выслушивать еще и выговор от начальства. Лишь много позже он осознал постфактум, что не стоило недооценивать ни внушительный рост мадам, ни ее смекалку, способную без труда увязать в одну логическую цепочку внезапную газовую атаку и последующую противоестественную вентиляцию. Именно потому, стоило только Джеффри рухнуть на свое место, как он услышал все тот же цокот уже в коридоре, от которого его отделяла тонкая, буквально бумажная перегородка. — Код перламутровый, код перламутровый! — громким тревожным шепотом оповестил он, и Кабра, которая, конечно же, тоже все слышала, убрала ноги со стола и открыла на мониторе какую-то таблицу. Джеффри торопливо пощелкал по нескольким файлам, метнулся взглядом к оранжерее напротив и похолодел. — Стиви! Она увидит, что он не пришел… Срочно дай коробку! Недоумевая, Кабра протянула ему требуемое; Джеффри судорожно вцепился пальцами в картонный край и вызвал в памяти обувь, в которой ходил на работу Стиви. Секунда, другая — и матерчатые кеды, чуть обтрепавшиеся сзади, но аккуратно вычищенные, материализовались у него в руках. Поставив их в привычный угол за кусты, Джеффри недоуменно нахмурился — они казались чуть влажными, словно прыгнули сюда из-под дождя или из стиральной машины, — но выбросил мысль из головы, стоило только появиться мадам Кадри. Она, как обычно бывало по пятницам, блистала. Светло-розовая блуза из тончайшей ткани приоткрывала ее плечи чуть больше положенного этикетом на работе и ниспадала складками до талии, перехваченной витым ремешком; по широким рукавам и подолу вилась изящная тонкая вышивка. Попона, облегающая сверху, с боков взрывалась рядами пухлых оборок из кружева. Мадам Кадри будто только что выбралась из гигантского торта и слегка зацепила крупом кремовые розы. — Мэм, — Джеффри вежливо приподнялся со своего места, задрав голову. — Джеймс, вы снова коллекционируете выговоры? — дружелюбно, словно повторяя старую шутку, спросила она. — Я надеюсь, вы успешно исправили эту… кхм, оплошность, и мне не придется выслушивать советы уволить вас или тихо прикопать. Я и так уже прикопала вас максимально отдаленно от всех в этом подвале… — Не договорив, она повернула голову в другую сторону и дернула хвостом. — О, я вижу, Стивен все же пришел сегодня? — Э-э… — Джеффри замялся и подавил желание сползти под стол, в спасительные залежи хлама. — Как бы да, ну… То есть, как сказать, не знаю, ну, это не точно… — Мадам, вас тоже отправили исследовать музейный хлам? — прервала его блеяние Кабра, и Джеффри, тихонько выдохнув, наказал себе купить ей как-нибудь сладостей, на которые для увеличения продаж производители налепили пометку «низкокалорийные». — Желаете присоединиться, Кассель? — в голосе мадам Кадри послышалась усмешка. — Или просто полюбоваться на работу профессионалов? — Я просто хотела сказать, что знаю наверняка, кто убил того парня из музея, — Кабра блеснула глазами и коварно усмехнулась. — Это точно статуя, я уверена! Вы видели, как она похожа на Джеффри? Нельзя ждать ничего хорошего от того, кто похож на Джеффри. С некоторым интересом мадам Кадри повернулась к нему, и его желание спрятаться под стол стало просто невыносимым. — Не думаю, — наконец сказала она к недовольному вздоху Кабры. — Трое лучших наших сотрудников, доктора наук, с самого утра возятся… Видят боги, ни в одном СПА-салоне так внимательно не относятся к клиентам, как они к этой несчастной статуе. — И? — Кабра приподнялась на стуле. — Только не говорите, что это тайна следствия! — Ничего тайного, — отмахнулась мадам и переступила передними копытами, едва не угодив в одну из коробок на полу. — Это, если можно так выразиться, оригинальный способ захоронения. Мертвая плоть превращена в мрамор, в голову вживлены волосы, и я полагаю, что это родные волосы мертвеца, золотая маска, кажется, относит нас к египетской традиции, что неудивительно… — Тогда все сходится, — вставил Джеффри. — Если он тронул эту гробницу, ну, статую, то получил древнеегипетским проклятием в лоб и превратился в мумию. Логично? — Было бы логично, если бы мы нашли хоть какие-то следы проклятий, — возразила, хмурясь, мадам Кадри — похоже, непонятная ситуация ее тревожила. — Любая магия оставляет следы, сколько ее ни скрывай, но на статуе лишь чары превращения и сохранности. — Она вздохнула. — Надеюсь, они помогут сохранить несчастного мертвеца от археологов. В музее наверняка уже дерутся за право писать о нем научную работу. — Пусть устроят битву на выживание, — хихикнул Джеффри. — Кого статуя не убьет, тот ее и изучает. — Джеймс! — тон мадам был грозен, но глаза смялись. — И зачем им драться, — протянула Кабра. — Как будто этого доисторического Джеффри увезли, и на нем в Британском музее резко закончились мертвецы. — Нужно привлечь некромантов, если серьезно, — Джеффри покрутился в кресле. — Они видят больше, особенно на трупах. — Мой дорогой, я благодарю за идею, но вы немного опоздали с нею, — несколько снисходительно улыбнулась мадам. — Некромант, артефактор и мастер проклятий всегда работают над опасными предметами в связке, таковы протоколы… Я надеюсь, что вы рано или поздно этому тоже научитесь, — с этими словами она аккуратно сдала задом к двери и скрылась в коридоре. — Некромант, артефактор и мастер проклятий, — с усмешкой повторила Кабра, стоило только цокоту копыт стихнуть в коридоре. — Прямо как у нас в БОЛОТЕ. Правда, некромант боится привидений, а вместо мастера проклятий какой-то дурацкий подмастерье… И только артефактор высококвалифицированный профи! Не дожидаясь ответа, она выудила из ящика стола коробку с засахаренными дольками мандаринов и выпорхнула из кабинета с таким видом, словно летела не на взбучку в отдел техники безопасности, а на свидание. Оставшись в одиночестве, Джеффри пару минут посидел, глядя на разошедшийся дождь за окном, повертел в руках оставленные перчатки и заглянул в коробку с мелкими музейными экспонатами, но ни желания работать дальше, ни мотивации там не нашел. А утро еще не закончилось; он проверил время на телефоне и увидел, что уже несколько минут его ожидает сообщение от Стиви. «Доброе утро, — писал он, избыточно вежливый даже в мессенджере. — Я хотел бы узнать, не пользовались ли вы сегодня воровской коробкой?» Помедлив, Джеффри сфотографировал кеды, стоящие под столом. «Заходила Кадри, — приписал он в сообщении вслед за фото. — Нужно было спасать ситуацию». «Это очень мило с твоей стороны, — мигнуло на экране спустя долгую минуту. — Еще никто не проявлял ко мне такого жеста заботы. Но я хотел бы попросить больше так не делать, это вызывает некоторые неудобства». Джеффри не успел дочитать сообщение, как Стиви отправил фотографию голых ступней, стоящих прямо на мокром асфальте; в том, кому они принадлежали, сомневаться не приходилось. Следом добавилось еще одно фото — на этот раз Стиви снял свое лицо, облепленное по вискам мокрыми волосами, с растерянным взглядом из-под отсутствующих бровей и поджатыми губами. «Я полагаю, ни один смайлик не способен передать выражение моего лица, — приписал он. — Поэтому вместо них я прикрепляю фотографию». Проклиная себя за непредусмотрительность, Джеффри вскочил с места и замер в середине кабинета. Он даже не подумал, что кеды в момент телепортации могли быть на владельце; с другой стороны, тот вроде бы сам сообщил, что хочет отоспаться… «Прости, я не хотел! — написал он, сбиваясь и путая буквы. — Скажи, где ты, и я привезу их тебе». «Нет необходимости, — напечатал в ответ Стиви. — Я уже дошел до торгового центра и намерен купить себе такие же». Джеффри выдохнул; а следом экран мигнул еще одним сообщением: «Однако прошу заметить, что гораздо продуктивнее раздевать меня в более интимной обстановке» Всего одной не слишком длинной фразой — по его меркам — Стиви на следующие несколько часов окончательно лишил Джеффри возможности думать о работе. Были ли эти слова изощренным флиртом или намеком на будущее свидание с продолжением, а может, в них не скрывалось ничего, кроме соленой шуточки, над которой где-то в Лондоне посмеивался теперь ее автор? Стиви все еще не знал о проклятии и, возможно, рассуждал об их будущем интиме как о деле решенном. Ненадолго Джеффри, казалось бы, только-только смирившись со своей участью, позволил себе помечтать. Вот если бы кто-нибудь смог снять с него треклятые чары… — Эй, — позвал он Кабру, которая, вернувшись из отдела охраны труда без сладостей, но с довольной улыбкой, выбирала теперь себе рюкзак в интернет-магазине. — Ты не знаешь, как снять проклятие… э-э… венца безбрачия? — Помыться, состричь патлы, сменить одежду на новую и по размеру, — перечислила она и, будто почувствовав, как Джеффри недоуменно уставился на нее, повернулась: — Что? Ты не черный, твои волосы не подходят под правильные дреды. А, и перестань вести себя с партнерами как мудак, вот увидишь, с тебя тут же слетят все проклятия. — Не, я не о том, — он почувствовал, что краснеет. — Я, ну, про настоящее проклятие. В… в теории. — В теории должен помочь поцелуй истинной любви, — Кабра повела плечом и отвернулась. — Вообще-то это сказки, и наука это доказала… Наверное… — Детка, любовь — это не сказки, это просто более сложная концепция, до которой ты еще не дорос, — фыркнула она. — Джеффри Джеймс Третий, дамы и господа, обитатель нижнего уровня пирамиды Маслоу… Знаком с понятиями «еда» и «секс», но способности «любить» и «убирать за собой» пока не открыл. — Да ну тебя, — проворчал он. — Я думал, вы в Кингсе учили что-то подобное на теории магии… Кабра помотала головой и вновь вернулась к рюкзакам, и Джеффри успел на целых несколько минут нырнуть в хандру и жалость к себе; из плавного погружения его вырвал новый писк телефона. «Я так и не извинился за испорченное утро, — гласило сообщение от адресанта, записанного в телефоне как «Рогатый засранец» — переименовать его обратно в Арти Джеффри не успел. — Примешь в качестве извинения ужин?» Он не успел ответить, как в ленте сообщений одна за другой проявились несколько фотографий. На первой за затонированной дверцей духового шкафа таинственно виднелся витой бортик пирога. На второй сочные даже на вид свежие стейки были художественно выложены на разделочную доску; компанию им составляли ярко-зеленые стручки фасоли в стеклянной миске и солонка с перечницей. На третьей поблескивал вымытыми до блеска розовыми боками молодой картофель. Джеффри безуспешно сглотнул слюну раз, еще раз — уже по этим спойлерам он представлял себе готовые блюда и заходился предвкушением. Ланч с сэндвичами остался где-то в прошлой жизни, и о нем напоминали только мелкие крошки у клавиатуры. Немного устыдившись, Джеффри смахнул их на пол. «Ты перепутал сообщения со своим инстаграмом», — написал он в ответ, не придумав ничего более комплиментарного. «Если примешь извинения, я приготовлю сливочно-чесночный соус», — пообещал Арти. «Лучше просто сливочный, — Джеффри поморщился — воображаемый запах чеснока все еще висел где-то в носоглотке. — А с чем пирог?» До конца рабочего дня он не усидел. Кузен умел соблазнять не только внешним видом и развратным ртом, но и обещаниями вкусной еды; ведомый голодом, Джеффри едва дождался просвета между дождевыми тучами и стремглав помчался на вокзал. Очередной ливень настиг его уже в Хемеле, и домой он ввалился мокрым и продрогшим, несмотря на быструю езду. Свитер и потяжелевшие дреды липли к спине, что-то острое в левом среднем кармане штанов, вроде отвертки или гвоздя, развернулось острием к ноге и противно кололо. Все это, впрочем, показалось сущими мелочами, когда оттаявший нос уловил чарующие запахи мяса и выпечки, а уши разобрали за шумом дождя и шорохами на кухне манящее потрескивание огня в камине, доносящееся из гостиной. Оставив велосипед у дверей, даже не думая переодеваться, Джеффри побрел туда, словно загипнотизированный. У самой каминной решетки было теплее всего, и он сел прямо на пол, обняв себя за плечи. Если бы не требующий еды желудок, он, возможно, так и задремал бы здесь. Возможно, так даже и случилось — следующим, что он осознал, был голос кузена за спиной. — Я не знаю, в каких болотах ты купался, но твои водоросли странно пахнут, — Арти склонился к его плечу и без стеснения потянул носом, пока Джеффри, осоловело моргая, забыл отпрянуть. — Досушишь их потом, иди ужинать. Удивительно, но на столе, который только что пустовал, теперь красовалась посуда на две персоны, блюдо со стейками и сотейник — совсем как в детстве, когда в доме царил уют и жило одновременно не меньше полудюжины человек, а то и целый десяток. Новая волна тепла окутала Джеффри, но шла она на сей раз изнутри. — Так круто, — выдавил он, не в силах подобрать слова, и повернулся, надеясь, что Арти прочтет всю его радость и благодарность по глазам. — Да, кстати, — тот будто не разделял его чувств. — Почему у нас так плохо работает интернет? — Он работает? — помешкав, поразился Джеффри. — У нас его нет вообще, потому что пару месяцев назад крысы погрызли роутер. Я раздаю себе на ноутбук с телефона. — У нас еще и крысы? — Арти подпрыгнул, крутнувшись на месте, и его хвостик дернулся. — Стоило Мышику съехать, как ты… — У нас не было крыс ни до, ни после, честно, я проверял! — перебил он, не давая Арти вновь завестись до скандала. — Но потом я решил привести одну девушку домой, и вместе с ней пришли эти… В общем, я могу одолжить тебе хрустальный шар с порно, хочешь? — Иди ужинать, мелкий, — Арти вздохнул, изобразил нарочито грозное лицо и подтолкнул его к столу. Первые несколько минут ужина Джеффри казалось, что зловредный кузен все-таки начинил каким-то ядовитым зельем стейк или добавил его в соус. Именно из-за зелья он практически ослеп и оглох, не в силах разглядеть что-то за пределами своей тарелки и расслышать что-либо кроме хруста сочных стручков фасоли и звона ножа и вилки о фарфор. В первые минуты он даже думать не мог ни о чем, кроме тающего на языке мяса в густом ароматном соусе, нежнейшего запеченного картофеля и обжигающих язык искорок красного перца. Лишь какое-то время спустя он оторвался от еды, переводя дух и медленно моргая. Казалось бы, он не первый вечер ел стряпню авторства Арти, но впервые за неделю его разобрал такой искренний гедонистический кайф. Он не сразу понял, что все то время, как он торопливо жевал, кузен, едва притронувшийся к еде, что-то ему рассказывал; так и не вспомнив ни единого слова, Джеффри вопросительно склонил голову вбок. — Я боюсь спросить, что ты ел, пока жил один, — усмехнулся Арти и придвинул к нему блюдо со стейками. — Ах, да, лапшу на вынос и жареный асфальт… — Так это месть, — медленно кивнул он. — Ты никак не можешь простить мне сковородки и решил убить… Больше не можешь выбросить меня в окно и решил закормить до смерти. — Чтобы ты еще и умер счастливым? Это что, похоже на меня? — Арти грозно сдвинул брови, но, не удержавшись, рассмеялся, откинувшись на стуле. — Рогатый засранец, — шепнул Джеффри и продолжил уже громче: — Но если ты так и будешь сидеть с полной тарелкой, я решу, что ты отравил еду. — Мелкий, я повар, я сыт запахами, — кузен наставительно поднял палец, но все же принялся резать стейк. — Расскажу бабуле, что ты плохо ешь. — Так это ты хочешь моей смерти! — тот притворно округлил глаза и демонстративно начал жевать. Какое-то время они помолчали; Джеффри взглянул на тарелку с картофелем, размышляя, сколько места в желудке оставить под пирог. — Кстати, с бабулей я уже созванивался, — сказал вдруг Арти, отложив вилку. — Соврал ей, что у нас все хорошо? — У нас, — он обвел руками стол, — все и так неплохо. Упавшее дерево уберут на следующей неделе, бабуля разрешила разбить там пруд, настоящий, а не лужу, как перед домом. В конце концов, прабабушка Лесли же хотела, чтобы здесь был пруд, да? Дома чисто, я занят делом, ты работаешь… где-то. Ей и без нас есть за кого волноваться. Не договорив, он поднялся и ушел на кухню за пирогом. Джеффри, испытывая смутно ощущение, что и сам должен сделать что-то полезное, отставил грязные тарелки в сторону и отодвинул — с некоторым сожалением — картофель и стейки. — Мэллори съехался с девушкой, которую не одобрили родители, и его отлучили от дома, — продолжил Арти, вернувшись с умопомрачительно пахнущим смородиновым пирогом, который истекал сиропом и блестел зажаристой корочкой. — А он вместо того, чтобы полететь в Эдинбург просить прощения, сменил номер телефона. Тина думает пойти к психологу из-за выгорания, еще бы, на ней ее клуб и дедулины похоронные бюро… А знаешь, что сейчас делает Мышик? Я не поверил, честно, но бабуля собирает только самые правдивые сплетни. — Что Мышик? — Джеффри встрепенулся. Даже когда они жили в одном доме, по-честному поделив этажи, им не так уж часто доводилось собираться за ужином и говорить — среди всего их поколения нельзя было найти кого-то более замкнутого и молчаливого, чем Мышик. А теперь, когда они разъехались, за несколько месяцев не обменялись и парой сообщений. — Мышик встречается с этим зубастым придурком-оборотнем, мальчишкой Саймонов! — воскликнул Арти, и тарелка с пирогом громко стукнула о столешницу. — И это, заметь, не мои слова, а Мышика. — Ну, он уже вроде не мальчишка, мы с ним ровесники… — смутно припомнил Джеффри. — Стой, они что, тоже съехались? И до сих пор не убили друг друга? Этот придурок опять придет домой в грязных ботинках, и Мышик отгрызет ему хвост, нет? — Сам поражаюсь, — пожал плечами Арти. — И только бабуля радуется, говорит, хоть кто-то из нас всех пристроен. Джеффри сморщил нос, раздумывая, какая судьба горше — одиночество и проклятие вечного девственника или роман с оборотнем, который любил радовать окружающих шуточками уровня недорогих американских комедий и порой забывал одеться, когда менял ипостась на человеческую. Пока одиночество вело в счете; с другой стороны, у Мышика могли поменяться вкусы, а любовь порой творила чудеса даже с оборотнями… — А, еще дядя Чарли приболел, так что они с тетей Яэль возвращаются с континента, — добавил, припомнив еще сплетню, Арти. — Будут пока жить в Шотландии, на озерах. Бабуля надеется, что они заедут в Лондон. — Было бы круто, — Джеффри невольно улыбнулся. — Они не приезжают без забавных историй, подарков и сладостей. — О да, я помню, как ты попробовал пахлаву, — фыркнул Арти, размазывая по тарелке смородиновую начинку. — И на следующий день рождения превратил в пахлаву пол в холле. — Между прочим, я тогда впервые сам отменил чары! — запальчиво воскликнул он. — Тетя Яэль даже на меня не ругалась. — Она вообще на нас никогда не ругалась, только на дядю Чарли и других взрослых, — на лице Арти появилась странная полуулыбка, а глаза заблестели. — Я в нее был влюблен когда-то. Хотел быть как она. Она добрая, никогда не кричала на меня, не критиковала. Не как мама… — Тетя Диана тебя критиковала? — Джеффри приподнял брови. — Я не помню такого. По правде говоря, и саму маму Арти он помнил смутно. Гаттоны жили в Лондоне, в городской квартире, откуда тетя Диана, экспрессивная творческая фавна, регулярно выгоняла дядю Джонатана; в Хемел она приезжала, чтобы помириться, повидать детей, Тину и Арти, или попенять супругу, что после одной из старых ссор он прижил на стороне еще одного ребенка, Мышика, с оборотницей, превращавшейся в летучую лисицу. Воспитанию собственных отпрысков времени она уделяла необходимый минимум. — Зато я помню, — помрачнел Арти. — Волосы у меня слишком жесткие, в отца. Рога слишком короткие, в деда. Лицо рябое, как будто от оспы. Хвостом я дергаю как припадочный с тиком, ростом не удался, копыт не имею, голос как старые ворота, между зубов щель как в заборе… — Ну, зубы можно исправить, хоть и дорого, — перебил его Джеффри. — Или ты жалеешь, что тебе не поставили брекеты? — Ты чего! — Арти сверкнул глазами. — Не тронь мою щель! Это моя фишечка! — Да ты тогда весь в этих фишечках, — Джеффри, рассмеявшись, всплеснул рукой с зажатой в ней вилочкой для десерта, запачкав каплями скатерть и рассыпав крошки. — Ты не фавн, ты казино! — Это не моя проблема, — чуть тише, с непонятной интонацией буркнул Арти. — Не смотри, если не нравится. Его голос в секунду стал ниже и тише, а взгляд исподлобья потерял изрядную долю блеска. Джеффри помнил такой вид из детства: на следующей стадии кузен начинал щетиниться иголками и плеваться ядом. — Мне нравится, — поспешил сообщить он. — Я считаю, ты секси. — В тебе говорит недотрах, — скептически фыркнул тот, не думая опускать метафорические щиты. — Ты из-за него даже на дикобраза залезешь. — Иди в задницу, — отмахнулся Джеффри. — То есть… Ну, да, недотрах, но и у меня есть какие-то стандарты, ясно? Градация там, — он вяло махнул рукой в сторону недоеденной, так и не поместившейся в желудок корочки пирога. — Стандарты. — Ну, — Арти вроде бы заинтересованно приподнял голову, — и где я нахожусь по шкале от меня ненакрашенного до меня накрашенного? — Скорее по шкале от сволочи, которая портила мне детство, до красавчика, который почти у меня отсосал, — задумчиво поправил он. — Зависит от твоего поведения. Если ты меня дразнишь, то и выглядишь где-то на двоечку. Если приветливый и при параде, то девять-десять. Сейчас… да даже сейчас крепких восемь баллов. Хотя если считать вместе с едой, то одиннадцать. — Неубедительно, — Арти снова фыркнул и закатил глаза. — Кровь отлила от мозгов к желудку. — Хотя нет. Это как-то иначе работает… — Джеффри пожал плечами. — Неделю назад я тебя ненавидел, но когда увидел тебя в этих твоих чулках, ты был уже тогда одиннадцать из десяти. — Да ладно, — вновь возразил тот и опустил голову, словно хотел боднуть; скулы у него чуть покраснели. — Мог бы сказать «Спасибо, дорогой кузен, мне приятно», где твое воспитание? — теперь фыркнул уже Джеффри. — И вообще, теперь твоя очередь. Арти поднял голову и сощурился, старательно пряча пляшущих во взгляде чертей. — Член на твердую десятку, — начал он, загибая пальцы. — Лицо… Баллов пять, я бы сказал, но если побреешься, то дотянешь до восьмерки. За одежду два. Из них один балл за футболки в обтяжку, но я помню, как ты еще в школу ходил в них же, а теперь просто вырос. Прическа — минус сто. Фигура баллов на семь, если не будешь сутулиться — тоже на восьмерку. — Ну… — Джеффри поймал себя на том, что улыбается как-то даже польщенно. — Я думал, будет хуже, балла три-четыре в целом. — Давай посчитаем среднее, — предложил кузен с хищной улыбкой. — Уверен, что как раз будет где-то между тройкой и четверкой. Число «пи»… Ешь пирог, кстати. Пирог, несмотря на заманчивое предложение, так и остался лежать на тарелке; Джеффри же, вновь полусонный, осоловевший, откинулся на спинку стула, краем глаза косясь на диван. Несмотря на все еще влажную одежду, он ощущал, как его с головой накрывает блаженное чувство уюта и теплоты. Странно было ожидать такого рядом с Арти, который сумел завоевать его расположение меньше чем за неделю, но сейчас он и не думал возражать. Ему нравилось теперь, когда они оба выросли, подкалывать ехидного кузена и реагировать на ответные выпады — в словесных дуэлях на равных была своя прелесть. Может, и хорошо, что Арти теперь жил с ним. Нет, определенно и точно хорошо, поправил себя Джеффри, обводя взглядом хитрый узор на крышке пирога. — Слушай, лягушонок, — Арти нарушил воцарившееся на пару минут молчание. — Если ты так… реагируешь на меня, то я, получается, не смогу его снять. Нужен кто-то, кого ты не захочешь ни при каком раскладе. — Маньяк, что ли? — он недоуменно приподнял брови и выпрямился. — Или ты настолько неразборчивый… — помедлил тот, дернул плечом и опустил взгляд. — Я разборчивый! — воскликнул Джеффри. — То есть, скорее, избирательный. Даже капризный, я бы сказал… Просто, ну, если ты пару дней не ел, то тебе и подкисший бургер будет божественно вкусным, и плесневелая картошка. А если десять лет не трахался… — То есть ты уже согласен даже на маньяка? — Арти посмотрел на него недоуменно, но с улыбкой. — Да, — покивал он, не сдерживая смех, — так что у него ничего не выйдет! — А если он будет, например, грязный и вонючий? — Помыть не проблема. — А если он ну очень страшный? — Приглушить свет… — А если, — Арти приподнялся на своем стуле, лучась азартом, — и страшный, и вонючий? — Позвать ночью на озеро, — подумав, парировал Джеффри. — Или вон на пруд за домом, когда он там будет… — А если старый?! — Значит, опытный, знает много всяких штук… — А если… Теперь у Арти горели не только глаза — он весь лучился неудержимой энергией опытного спорщика и выискивал все новые приметы потенциального насильника. Казалось, к концу вечера эта удивительная персона могла обзавестись парой сотен щупалец и клыками с обездвиживающим ядом — и все же Джеффри уже из чистого упрямства, сдобренного разыгравшейся фантазией, отбивал подачу за подачей. Они с Арти подскакивали со своих мест, хлопали ладонями по столу до звона тарелок и столового серебра; под конец Джеффри в сердцах швырнул корочку пирога, и капли джема с нее усеяли их обоих, чем только вызвали новый приступ хохота. — На самом деле, — сказал он, продышавшись, — если бы не это сраное проклятие, я бы тебя уже насквозь просверлил… В нескольких местах. — Ты пытаешься мне польстить? — Арти, мгновенно посерьезнев, сощурился — будто за каждым комплиментом по-прежнему ждал болезненный укол. — Если бы не проклятие, у тебя был бы целый Лондон потенциальных любовников. — Нет! То есть да, — Джеффри замялся. — В смысле я просто говорю, что ты секси, даже если полный засранец. И черт с ним, с Лондоном, я б тебя все равно завалил. Если бы ты тоже хотел, конечно. На этот раз Арти не ответил, но его плечи незаметно расслабились, а уголки рта приподнялись в улыбке, искренней и чуть смущенной. В конце концов они все же перебрались на диван, ближе к камину — сидеть у огня было гораздо уютнее. Ливень за окнами вновь разбушевался в полную силу, и Джеффри, поежившись от эфемерного ощущения прохлады, с некоторым душевным усилием выбрался из гостиной за пледами. Вернувшись, он увидел, что грязная посуда так и осталась нетронутой; он явно плохо влиял на аккуратиста Арти, раз тот стал таким расслабленным. Или, напротив, влиял хорошо — чрезмерный бытовой педантизм кузена не то что бы красил. Плед Арти принял с благодарностью и закутался в него, как в кокон. Его привычная старая майка без рукавов и короткие шорты, сидящие ниже талии, чтоб не цеплять хвост, вряд ли давали много тепла. Голые ноги, правда, в кокон не помещались, и Арти вертелся туда-сюда, пытаясь устроиться поудобнее; понаблюдав за его мучениями какое-то время, Джеффри приглашающе похлопал себя по колену, и тот резво перебрался к нему на бедра. Конструкция из двух пледов вышла куда теплее, а стройные гладкие ноги так и просили их приласкать, и Джеффри без задней мысли, автоматически стал поглаживать расслабленного притихшего кузена по бокам и бедрам, легко цепляя невесомую пуховую шерсть на хвосте. Часть его жалела, что он так опрометчиво усадил Арти к себе на колени: взбудораженный перебранкой организм реагировал на тепло и тяжесть бодрым стояком — безошибочной приманкой для проклятия; впрочем, Джеффри был человеком взрослым и умел сдерживать себя. Портить вечер не хотелось, и он твердо намеревался ничего не предпринимать. — Знаешь, — негромко и глуховато пробормотал Арти ему в плечо. — Я на самом деле не такой раскрепощенный, каким выгляжу. — М-м? — Джеффри повернул к нему голову. — В смысле… — тот дернул плечом под пледом. — У меня не такое уж высокое либидо. И чаще всего я не хочу секса. Он мне не особо интересен, если честно. То есть, если я влюблен, то хочу, но, как бы сказать… Конкретно кого-то, а не секса в целом. — Арти, ты… — Джеффри, удивленно хлопая глазами, поглядел на него еще раз, но тот лишь теснее вжался носом ему в шею, рискуя вновь зацепить рожками дреды. — Я знаю, — глухо перебил он. — Что неправильный какой-то и поломанный, мне говорили. Но я вообще много в чем неправильный и не такой, как надо, да? — Когда он поднял голову, губы его были сжаты в тонкую полосу, а в глазах сияла мрачная решимость. — Но раз все этим занимаются, я решил, что это довольно просторное поле для маневров. Более того, я много чего умею и могу очень долго. Это мое оружие, если можно так сказать. — Погоди, — Джеффри тронул его за плечо, и Арти вдруг обмяк, как замороженное растение в тепле. — Ты что, мне только что сказал, что тебе неприятно трахаться, но ты все равно трахаешься? — Ну почему, — отвел глаза тот. — Приятно. Просто смысла во всем этом я для себя не вижу. Несколько секунд или даже добрую минуту Джеффри мог только моргать, не в силах даже при всей своей фантазии выстроить в стройный логический ряд все услышанное. Обреченный неведомыми силами на пожизненный целибат, он не мог даже помыслить о том, как можно было иметь безграничный доступ к такому ценному ресурсу и так наплевательски и без удовольствия для себя его растрачивать. Где-то в глубине разума ворочалась нехорошая мысль, что и с ним самим Арти на самом деле не хотел спать, а преследовал какие-то свои мотивы; эту мысль Джеффри старательно от себя гнал. — Но если тебе приятно, то почему ты не хочешь? — он чуть повысил голос, и Арти снова напрягся. — А если ты не хочешь, зачем тогда все эти чулки, каблуки, отсосы… — Понимаешь, лягушонок, это все сложно, — подумав немного, ответил тот. — Это моя ниша, где у меня не так много достойных конкурентов. Я ведь с детства ее искал, понимаешь? Чем бы я ни занимался, всегда кто-то в семье был лучше меня. У тебя магический дар, ты мастер придумывать всякие шалости, потому с тобой все хотели общаться. Мышик просто гений и уникум, Мэллори — золотой мальчик, отличник, гордость семьи и идеал во всем, у Тины деловая жилка как у прадеда… А я ни в чем вас всех не превосходил. Некрасивый, не одаренный, не фавн, не алкион, не упырь, словом, не Арти Гаттон, а сборник отрицаний. Я все время искал себе дело, какое у вас не получалось бы или было неинтересно. Ну, и нашел, в конце концов. Знаю, что могу кого угодно уложить в постель, могу высосать мозги через член и вот это все. Может быть, я так самоутверждаюсь. — Ну, вообще говоря, по интеллекту ты ничуть не хуже Мэллори, — перебил Джеффри, окончательно сбитый с толку и придавленный к дивану не столько самим Арти, сколько его откровениями. — Вы оба были умными старшими кузенами, да, один ботаник, второй засранец, но на одной ступени иерархии. — Приятно слышать. Арти снова затих, понемногу расслабился и улегся к нему на грудь, неслышно, но щекотно дыша в шею. Джеффри гладил узкую спину, водя пальцами по чуть выступающим позвонкам, и не смел нарушать тишину. Шок от неожиданной искренности прошел, и его место заняло приятное сложноописуемое чувство; за один вечер они вышли на новый уровень близости и доверия, какого между ними не случалось никогда прежде. Арти делился личными воспоминаниями так легко, словно они были лучшими друзьями; не то чтобы у Джеффри было много близких друзей — их не было вовсе, по правде сказать, — но теперь ему казалось со всей ясностью, что это новое ощущение было похоже на дружеское участие. — Знаешь, я ведь потому и съехал так рано, — пробормотал вдруг Арти и каким-то детским движением вцепился в футболку Джеффри, словно не решался на полноценное объятие, но хотел прижаться ближе. — Я не боялся одиночества, потому что мне уже давно было одиноко. — Ты о чем? — Джеффри повернул к нему голову и встретился с затуманенным, нечитаемым взглядом обычно блестящих темных глаз. — Странно, да, быть одиноким в нашей семье, — Арти грустно улыбнулся. — Ты был любимым внуком бабули, — напомнил Джеффри. — И сейчас остаешься. Она присматривала за тобой… — Бабуля все время занималась своей галереей, выставками, потом вообще переехала в Сити. Родители тоже постоянно отсутствовали, мама на гастролях со своим театром, отец в творческих загулах… Когда я был совсем мелким, у нас в городской квартире вероятнее было найти косячок, чем хлеб с молоком. Родителям было не до меня, они… Ладно, впрочем. — Но ведь у нас, — Джеффри высвободил руку и обвел гостиную, — постоянно была компания… — Ну, — Арти повел плечом. — Меня заставляли нянчиться с тобой, но ты был всегда на своей волне. И тетя Яэль к тебе тянулась больше всего. Тина тоже была сама по себе, а потом вообще перебралась в Бирмингем, Мэллори не видел ничего, кроме учебы, неудивительно, с его-то предками, Мышик вечно на чердаке со своими компьютерами. Так что у меня довольно поздно появился тот, кого я мог назвать другом. — Ты о ком? — Джеффри смутно помнил компанию приятелей Арти, фавнов и фэйри, с которыми вел позиционную войну острот и пакостей, но не мог вычленить среди них кого-то особенного. — Я о… — Арти вновь напрягся и отвел глаза. — О Джерри. Джеффри нахмурился. Нужного человека он выудил из памяти не с первого раза, но, единожды вынырнув на поверхность, тот намертво приклеился к внутреннему взору и вместе с собой вернул неприятные воспоминания. В самом деле, искать нужно было не среди приятелей Арти, а в творческой тусовке его отца, дяди Джонатана — сборище хлыщей, которое гостило у них дома, когда тетя Диана в очередной раз выгоняла его. Хлыщей этих Джеффри, совсем ребенок в то время, недолюбливал; Джерри же, почти тезка, был особенно неприятен. То ли из-за схожести имен в голове вспыхивала иррациональная детская ревность, то ли весь остальной образ с его потасканным лоском и тщательно сконструированной хаотичностью не внушал доверия. — Он один видел во мне музыкальный талант, — в голосе Арти прорезалась тщательно сдерживаемая горечь мальчика, который с детства мечтал о большой рок-сцене, безнадежно и несбыточно. — Нет, я знал всегда, что у меня нет никакого таланта, просто… Хотелось верить, понимаешь? А он подарил мне свою старую гитару, Гибсон, понимаешь? Ему нравились мои стихи, он хвалил их. Не так, как взрослые изображают восторг от детских поделок, а по-настоящему! Он учил со мной рифы, помогал с уроками музыки… Всегда выкраивал для меня время, даже когда родителям до меня не было дела. — Арти вздрогнул и теснее прижался к Джеффри, пряча лицо. — Он был рядом, когда больше никого не было. Заботился, как никто другой. Он любил меня, понимаешь? А я его. Я никого не любил сильнее, чем Джерри. Он говорил тихо, почти невыразительно, и его спина едва ощутимо подрагивала под ладонью Джеффри; не нужно было обладать даром телепатии, чтобы понимать — прямо сейчас Арти открывал перед ним душу и делился самым сокровенным. Все романтические струны души Джеффри вторили каждому слову легким трепетом, и от нахлынувшего волнения он едва не прослезился. Испытать такие чистые и безыскусные чувства было дано не каждому, особенно взаимные — сам Джеффри никогда не влюблялся так сильно и крепко, впору было даже позавидовать… — Стой, — пробормотал он, пытаясь ухватить за хвост ускользающую под трогательной завесой мысль. — В смысле, вы встречались? Как пара? — Он попытался выхватить из памяти Арти рядом с Джерри, который, наверное, не был таким уж негодяем, раз отвечал взаимностью; впрочем, воспоминания о том времени хранились слишком глубоко. Даже казалось, что в двадцать первом веке он ни разу не видел Джерри ни дома, ни где-то еще. — Вроде того, — ответил Арти. Он приподнял голову; глаза у него поблекли. Что-то не сходилось в его рассказе и голове Джеффри; его захватило стойкое дежа вю — точно так же он по косвенным данным безуспешно пытался высчитать возраст Стиви несколькими днями ранее. — И как долго? — Года четыре, пока он не переехал в США. Теперь память стала проясняться: в самом деле, этот хлыщ давно покинул Британию, и Джеффри не запомнил того времени лишь потому, что его усердно готовили к экзаменам в Итон, пока он сам хотел сочинять истории про космических пиратов и перекрашивать оконные рамы в разные цвета. Взрослые ворчали, что для одиннадцати лет он слишком инфантилен, а мистер Нейман, важный носатый сирин, нанятый учить их истории и литературе, сравнивал каждый урок по длительности со Столетней войной и трагично улетал, быстро и неразборчиво бормоча себе под нос что-то ругательное. Естественно, в те годы Джеффри было не до кузена на шесть лет старше и не до его любовных перипетий. Тем более что тот становился с каждым днем все более ершистым и дразнил все злее. — Стой, — повторил он, и Арти с вопросительным лицом выпрямился. — Этот Джерри уехал в Америку в две тысячи первом, весной вроде, мне было одиннадцать. А тебе семнадцать. Что-то в твоей истории не сходится. Арти только пожал плечами и плотнее закутался в свой плед, словно пытался закрыться. Джеффри прижал его вновь к себе, провел ладонью по спине вверх, погладил по шее у самого затылка. Пальцы нащупали под жесткими крупными кудрями маленькие гладкие перышки, плотно прижатые к коже — самые крохи, доставшиеся кузену от крылатого дедушки-алкиона. Джеффри потрогал их раз, и еще раз, едва осознавая, что делает; мысли в голове крутились в фокстроте. — Ты что, начал встречаться с ним в тринадцать лет?! Долгую секунду Арти, подняв голову, смотрел на него с неприкрытой обидой. — Мне было одиноко, — ответил он, дернув уголком рта. — У меня не было друзей, в школе лупили чуть ли не каждый день, а дома заставляли возиться с мелким говнюком, который только и делал, что портил мои домашние работы и еще по-разному вредил… Я нигде не чувствовал себя в безопасности! А с Джерри было спокойно. Он все время говорил мне, какой я хороший, красивый, замечательный… Он в самом деле меня любил. — Ты сейчас серьезно?.. — Джеффри поперхнулся воздухом. — Он же был старый! — Ему было тридцать, — опасливо начал Арти, и из обиженного его голос сделался жалобным. — Я сейчас старше, чем он был тогда… — Да, ему было тридцать, а тебе — тринадцать! — Джеффри выпрямился так резко, что Арти едва не съехал с его коленей на пол. — Он тебя совратил, идиот, это преступление! — Это не преступление, это мои гены алкионов и фавнов, — с тихим вздохом тот отполз в сторону. — Ты в своем уме?! Даже у фавнов возраст согласия это пятнадцать, а ты был совсем ребенком, у тебя даже рога не начали расти! — Не кричи, — тихо и отрешенно попросил Арти. — Я любил его. Очень сильно. — Да почему ты такой баран… — Джеффри всплеснул руками, готовясь к новой тираде, но замер, взглянув на него. Арти втиснулся в самый угол дивана, сжавшись в клубочек, и завернулся в плед так, что наружу выглядывало только побледневшее лицо с лихорадочно блестящими глазами. Он весь дрожал, теперь уже яснее, и покусывал губы. При виде него, напуганного, Джеффри мгновенно сдулся и ссутулился под грузом тяжелых мыслей. Какой бы большой ни была их семья, какой бы дружной ни казалась, Арти, судя по его откровениям, не нужен был никому. Именно такие дети и попадали в ловушку ко всяким ублюдкам — брошенные, одинокие, неприметные, маленькие… Маленькие, мысленно повторил Джеффри, чувствуя, как от гнева зашевелились дреды на затылке. — Я помню, как мы ездили в Шотландию, когда мне было десять, — просвистел он. — Тебе тогда исполнилось шестнадцать, и мы были одного роста. Да черт тебя дери, ты даже сейчас смахиваешь на подростка, а в тринадцать вообще выглядел лет на десять! Когда у вас с этим говнюком был первый раз? Не выбираясь из пледа, Арти молча пожал плечами. — Я не поверю, что он ждал, пока ты подрастешь, уж извини, — Джеффри скрипнул зубами. — В двенадцать, — буркнул тот. — А второй в половину первого… — Я серьезно. — Хорошо, ты прав, — Арти сжался еще сильнее. — Довольно быстро. Но ты все не так понимаешь! Он был… Хороший! Ласковый! Он меня не принуждал, не уговаривал, с ним все было… Судорожно сглотнув подкативший к горлу ком, Джеффри не нашелся с контраргументом. Он мог бы бушевать еще дальше, приводить демагогический прием «А если бы это был твой ребенок с каким-то хмырем», но видел совершенно ясно, что не смог бы добиться от Арти, прячущегося за толстой броней отрицания, ничего, кроме растерянного и печального выражения лица. Тот, наверное, понимал все сам с высоты прожитых лет, но разубеждал не столько Джеффри, сколько самого себя, чтобы не нырнуть с головой в темное прошлое. — Иди сюда, — тихо позвал он, и Арти, помедлив, вновь перебрался к нему на колени. Он крупно трясся и поджимал хвостик; даже ухватить Джеффри за футболку он больше не решался. Они посидели еще немного; в конце концов Джеффри сам обнял его и уткнулся носом в волосы, пахнущие сладким фруктовым шампунем. — Почему никто ничего не сделал?.. — прошептал он. — Тут все время была толпа взрослых, и никто ничего не замечал… — Как это не сделал, — из груди Арти вырвался сдавленный горький смешок, и он наконец обхватил Джеффри руками и ногами, как перепуганный осьминог. — Как-то раз мы встретили тетю Яэль… И через пару дней Джерри меня бросил. Сбежал в Америку. Я тогда еще думал, что сам виноват, сделал что-то не так. Или вырос... Сам знаешь. Несимпатичным. Потом думал, что он разлюбил меня, потому что встретил кого-то еще. — Или ты просто… ну, вырос, — предположил Джеффри, погладив его по плечу. — Стал похож на парня. — Может быть, — грустно пробормотал Арти ему в шею. — В последний год в основном я за ним бегал. Но потом я понял, что тетя Яэль ему что-то сказала. Пригрозила полицией, наверное. Ты ее знаешь, она умеет убеждать и грозить… Иначе он не сбежал бы от успешной жизни здесь. — Странно. Почему она просто не сдала его сразу, — нахмурился Джеффри. — Потому что я любил его, и она это видела, наверное? Или отец ее отговорил… Пойми, мелкий, у нас с Джерри все было взаимно и по любви… — Арти, прекрати уже пороть эту чушь! — вспыхнул Джеффри и тут же потух, когда спина под его ладонями закаменела. Не в силах удержать в узде гнев, он в глубине души боялся еще и того, что Арти расплачется — или от нервов после ругани, или от разворошенной травмы; утешать плачущих у него выходило просто ужасно. Потому он тоже замолк на какое-то время, выжидая. — И что с ним сейчас? — спросил он, когда Арти притих и чуть расслабился. — Я не знаю. Мы больше никогда не общались. Странное дело, но теперь все становилось на свои места — и нарочито распутный образ, и неприязнь к сексу, и невысокое либидо Арти; логическая цепочка наконец обрела законченный строгий вид и теперь буквально душила Джеффри. Он понимал со всей ясностью, что теперь, даже если каким-то магическим образом снимет проклятие, уже не сможет спать с Арти, как бы привлекательно тот ни выглядел. На глубинном, выгравированном где-то на подкорке уровне с тех самых пор, как начал фантазировать о сексе, он знал, что в постели должно нравиться обоим — иначе зачем собираться в таком составе? Подрочить он мог и сам, благо в этом за годы практики достиг мастерства. Не удержавшись, он выпалил все это вслух, и Арти хмыкнул: — Я не каменная статуя все-таки, мне можно сделать хорошо. Есть пара способов. — И что, их никто не знает? Или знает, но не использовал? — Нет, почему, — повел плечом он. — Несколько раз… — Несколько? — Джеффри не заметил, как снова повысил голос. — Тебе тридцать два года! Ты девятнадцать лет спишь со… со всякими! И тебе было хорошо несколько раз?! Ты что, совсем не умеешь выбирать любовников? — Ну, Джерри умел… — начал Арти, но смущенно замолк и снова напрягся. — Слушай, я говорил, что ты умный, да, — Джеффри шумно выдохнул, — давай я заберу свои слова назад, пока ты к ним не привык. И еще… — Он наморщил лоб. — Знаешь что? Если мы когда-нибудь, ну, в разумные сроки, снимем проклятие и ты захочешь, я сам тебя уложу и сделаю так, как тебе нравится. Договорились? Не ответив, Арти только завозился у него на коленях, а затем как-то тихо, скептически хихикнул и коротко клюнул — назвать это поцелуем не получалось — в щеку. Когда у Джеффри зажужжал один из карманов, вздрогнули они оба. Арти же, безошибочно — не иначе как почувствовал собственной задницей — нашел телефон и развернул к Джеффри. «Я прошу прощения за беспокойство, — гласило выскочившее уведомление, и не нужно было даже поднимать глаза на строку с отправителем, чтобы угадать Стиви по тону. — Джеффри, мне кажется, твоя сегодняшняя эскапада с моей обувью открыла ящик Пандоры». Не успел Джеффри ответить, как за сообщением последовало фото: шокированное и несколько недовольное лицо Стиви. Судить о его выражении было сложно — и главным образом из-за остального фото. В зеркале позади Стиви отражались его костлявые плечи, узкая голая спина с намеченными контурами мышц и аккуратные круглые ягодицы в неприлично узких, какого-то микроскопического размера плавках, а на полу рядом стояло чудовищное количество разнообразных бумажных пакетов с логотипами магазинов. Судя по выглядывающим сбоку полкам с кактусами, Стиви вел трансляцию из дома; судя по соотношению масштабов полки и горы пакетов, он явно провел в магазинах все время с их прошлой переписки. Джеффри не удержался от смешка. «Очуметь, — набрал он в ответ, оторвавшись от разглядывания фото, и повернул экран к успокоившемуся Арти. — С чего этот праздник потребления? Чтобы поддержать экономику Англии?» «Я просто зашел за кедами и выпал из реальности, — пришел ответ. — Следующее, что я помню — как вышел из “Хэрродс” с этими пакетами». — И теперь ему нечем платить за квартиру в следующем месяце? — фыркнул Арти, и Джеффри с интересом повторил вопрос в следующем сообщении. «Благодарю за беспокойство, но нет, у меня выделен строгий бюджет на спонтанные безумные траты, — ответил Стиви — впрочем, иного Джеффри от него и не ожидал. — Я могу похвастаться покупками? Мне кажется, это социально приемлемая тема для беседы». «Если там нет резиновых членов длиной в два фута, то выкладывай», — мигнуло еще одно сообщение, почему-то от Кабры; лишь теперь Джеффри, отвлеченный игривым отражением, заметил, что вместо личной переписки они общались в рабочем чате. В животе на секунду похолодело — впрочем, мадам Кадри в сети не было. — Конечно, там нет двухфутовых членов, — хихикнул Арти, отняв телефон и вглядевшись в фото. — Потому что он уже на полке стоит, смотри… Джеффри торопливо уткнулся взглядом в фото. В самом деле, среди многочисленных кактусов на самой нижней полке кокетливо выглядывала внушительная ребристая хреновина, которую от соседей отличало на первый взгляд только отсутствие горшка и иголок. Если бы Арти ее не заметил, Джеффри не догадался бы, что и где искать. Меж тем в чат одна за другой посыпались фотографии, перемежаемые редкими комментариями, в которых Стиви то ли извинялся, то ли хвастался — из-за бесстрастной манеры не выходило разобрать. Дизайнерские кроссовки («Они показались мне эстетически привлекательными, но я не намерен их носить»); одинаковые футболки — зеленая, синяя и с абстрактным узором («Мне понравилось качество, и я взял сразу три, чтобы не возвращаться за новой, когда износится предыдущая»); мультивитаминный комплекс, минеральная вода известной марки, в которой девяносто процентов цены составляют стоимость названия и этикетки, мыло с вулканическим пеплом, полоски для отбеливания зубов, солнечные очки («Несколько ироничное сочетание»); антивозрастной крем… «Так вот в чем твой секрет, — вклинилась Кабра. — Погоди, я запишу название, скуплю целую партию и заморожу, а то они снимут его с производства, пока мне стукнет сорок». Стиви ответил смеющимся смайликом и продолжил спам фотографиями: шумозащитные наушники («Они в самом деле нужны, мои старые начали шипеть»), книга по саморазвитию с многозначительным названием «Сто простых правил общения для существ, которые выглядят как люди более чем наполовину» и раритетный делюкс-выпуск последнего альбома Queen в полном составе… «Никакой альбом не заменит тебе живого концерта, — возразила Кабра. — Давайте лучше сходим, как будет возможность». «Боюсь тебя огорчить, но их современные концерты, так скажем, только наполовину близки к старым, — возразил Стиви. — А моя стереосистема позволяет насладиться всей полнотой музыки с винила и дисков». «Ты забыл mp3». «И всему остальному миру стоит забыть об этих звуковых огрызках». Кабра вновь начала набирать сообщение, но увидеть его Джеффри не успел. Арти, который все это время заглядывал в экран, стремительным неуловимым движением выхватил у него телефон и начал печатать. Он писал долго, несколько минут, и вертелся на коленях Джеффри так, что плед сполз с него окончательно, явив взволнованно подрагивающий распушившийся хвостик. Несколько раз Арти, забывшись, проезжался задом по бедрам Джеффри, но, к удивлению последнего, никаких реакций прежней силы не вызывал; предшествовавшая исповедь будто бы повернула что-то в голове, и теперь тихая глухая жалость к печальному кузену, прячущему старые травмы за эротической бравадой, остужала пыл. — Слушай, а ведь нам теперь не грозит проклятие, — выпалил он, когда Арти закончил сообщение. — Ты классный и все такое, и я обещал тебя, ну, как тебе нравится, но приставать к тебе я не буду. Ты же не обидишься? Тот покачал головой как-то рассеянно, косясь в экран. Джеффри очертил взглядом контур его профиля, подсвеченного голубыми бликами, и нахмурился. — Арти, — осторожно позвал он. — А не может так быть, что ты из-за проклятия рассказал мне про этого… Джерри? Потому что я теперь точно к тебе не полезу. А ты бы вряд ли поделился таким личным с кем-то посторонним. Особенно с мелким говнюком, который портил твою косметику… — А ведь ты прав... — выпрямился тот, сжимая телефон в руке. — Я бы скорее рот себе зашил, чем признался... Особенно тебе и трезвый! Ты прав, лягушонок! Я должен это записать! Он соскочил с дивана, чудом не запутавшись в сбившемся пледе, и вылетел из гостиной. В некоторой растерянности Джеффри сполз по спинке дивана и уставился в догорающий огонь в камине. Мимолетное веселье от приступа шопоголизма у Стиви улетучилось в секунды, а осознание, что проклятие набрало новую силу, не увлекло — в конце концов, после грозы с упавшим деревом и взорванного дрона можно было ожидать чего угодно. Все мысли крутились вокруг Арти и его прошлого, гораздо более безрадостного, чем могло показаться со стороны. Собственные обиды из детства виделись теперь ничтожными; более того — его, Джеффри, любили и родители, и дядюшки с тетушками, и никакой скользкий ублюдок к нему подобраться не пытался. По-хорошему, думал он, Арти давно пора было отвести к толковому психологу, в том числе — проверить на депрессию, которую тот подозревал у самого Джеффри. Но он был уверен, что самостоятельно кузен не пойдет, а уговорить или заставить его могла лишь бабушка Нэнси. Правда, отчего-то казалось, что именно от бабушки Арти скрывался особо тщательно, чтобы ни в коем случае ее не расстроить. Всю жизнь Арти был для нее любимым внуком, драгоценной маленькой жемчужинкой, как говорила она сама; перед нею он представал вдохновенным творческим мальчиком, который писал стихи и песни, жил музыкой и усердно учился. Именно бабушка подкидывала ему деньги на жизнь, когда он бросил университет. Арти же только при бабуле оставлял остроумие, забывал про подколки и превращался в само очарование. Он нравился и всем друзьям бабули — особенно творческим уродам в кризисе среднего возраста, с неожиданной злостью осознал Джеффри. Эти точно плевать хотели на музыкальные таланты, а вот поглазеть на подкрашенную юную нимфетку — фавнетку, хихикнул он про себя, — были не прочь. Посуда, оставленная на столе позади него, лежала грузом на совести. Помаявшись еще несколько минут в ожидании неизбежного, но так и не дождавшись Арти, он нехотя поднялся и понес ее в кухню. Возможно, ручной труд все-таки помогал справиться с тяжелыми мыслями — не зря же тревожный кузен так хватался то за уборку, то за кулинарию. И все же весь вечер Джеффри не мог успокоиться. Вместе с жалостью в груди вихрилось возмущение: ублюдку, который поломал Арти отрочество и психику, дали сбежать. Столько взрослых, живших в доме постоянно или наездами, были заняты собой и упустили из вида одного брошенного подростка, которого тут же пригреб к похотливым рукам какой-то тип, которому хватило нескольких ласковых слов, чтобы Арти убедил себя, что влюблен в него. На какую-то минуту Джеффри засомневался в своих мыслях. Он вспомнил себя в свои шестнадцать, когда готов был передергивать на любой плюс-минус антропоморфный субъект с сохранным интеллектом; на месте Арти он тоже повелся бы на ухаживания… Нет, тут же одернул он себя. Арти — это совсем иной случай. Сам Джеффри в шестнадцать уже подбирался ростом к шести футам и случайными движениями сносил мебель даже без магии; на фоне невысокого кузена он казался каланчой и точно не привлекал внимание извращенцев. Внутри рос странный гнев, перемешанный с растерянностью. Давно пропавший из их жизни Джерри будто бы задел за живое его самого, покусился не только на родного человека — пусть родственной крови они с Арти делили какие-то капли, — но на его, Джеффри, собственные границы, личные и непресекаемые. Нельзя было оставлять это просто так; может, у тети Яэль не хватило связей, чтобы упечь мерзавца за решетку, или помешало что-то иное, но у некоторых преступлений не имелось срока давности. Оставлять все как есть Джеффри не имел морального права. Едва домыв посуду, он поспешил в гостиную, к оставленному на диване телефону, и, с некоторым трудом вспомнив фамилию урода Джерри, ввел ее в поисковик. Первые две страницы результатов пестрили какими-то тезками — профессоры со статьями, спортсмены с наградами, семьянины с личными страницами в соцсетях; лишь на третьей нашелся нужный тип вместе с краткой биографией, адресом продюсерского центра в Лондоне, где он работал до две тысячи первого года и отвратительно слащавой фотографией. А двумя строками ниже обнаружилась статья. Она, судя по датам, вышла через два года после того, как Джерри умчал в Америку. Сайт, где она хранилась, от старости дышал на ладан и не спешил отдавать фото с забытых серверов, но текст демонстрировал исправно; Джеффри вчитался и опешил. Джерри, ублюдок, моральный урод и совратитель, умер. Его нашли где-то в Неваде, в полузаброшенной съемной квартире, лишь спустя несколько лет — банк исправно списывал с его счета все платежи, и никто не беспокоился о пропаже. Ушел в бессрочный творческий отпуск, как писали в прессе. Труп обнаружили на кровати — он лежал на спине и будто бы просто уснул и не проснулся; его легкие вместе с трахеей оказались до самого горла забиты песком. За давностью лет всяческий магический след из квартиры стерся, и преступника так и не нашли. Немного поколдовав с веб-архивами, Джеффри даже отыскал фотографии с места преступления. От лощеного улыбающегося мужчины, которого он помнил, к моменту обнаружения тела не осталось и следа, а труп больше напоминал мумию. «Собаке — собачья смерть», — пронеслось в голове низким ласковым голосом тети Яэль. Джеффри задумался; в памяти всплыли каникулы на побережье, когда она учила его, маленького, но уже владеющего воздушной магией, строить замки из песка, высокие, в несколько этажей, но ажурные и изящные. А в две тысячи первом они с дядей Чарли и дядей Равидом как раз вернулись в Лондон и были на дне рождения Арти, когда тому исполнилось восемнадцать… Удержаться от широкой мстительной улыбки Джеффри не смог. Тысячу раз права была старая поговорка, и иного конца этот урод Джерри не заслужил. Одно только беспокоило — после беседы зайти в поиск мог и Арти; как он отреагирует на такие новости, предсказать было не трудно. Хорошо бы найти толкового программиста, который окончательно обрушит новостной сервер с той статьей и почистит хотя бы самые заметные следы, подумал он, поднявшись в спальню и улегшись с телефоном на кровать. Он решил даже спросить у Кабры и Стиви, нет ли у тех такого знакомого, но удержался, поняв, что на эмоциях не сможет умолчать о предыстории. А ею — слишком личной, практически тайной, разделенной на троих с Арти и тетей Яэль — он делиться не собирался. * Субботним утром на кухне ждал завтрак — самый настоящий, с омлетом, подогретыми колбасками, бобами в томатном соусе и даже с ломтиком кровяного пудинга; при виде этого великолепия, которого в доме не водилось во всей полноте уже давно, Джеффри со своей неизменной овсянкой на завтрак почувствовал себя диким шотландцем. Арти же дома не оказалось; записка, оставленная на кухонном столе, сообщала, что он уехал в Лондон искать способы снять проклятие по библиотекам. Джеффри испытал инстинктивное желание поспорить, что в любую библиотеку можно было бы зайти онлайн, но, вспомнив о барахлящем интернете, махнул рукой. Кузен, возможно, просто хотел закопаться в физические, пахнущие пылью и бумагой книги; это стремление он разделял и одобрял. Позавтракав и отложив мытье посуды на неопределенное «потом», он бесцельно побродил по дому, не зная, чем себя занять, и ощущая, что после недели, прожитой в компании, одиночество гнетет сильнее. Он заглянул в гостиную, вышел в зимний сад, где значительно убавилось мусора, и даже поднялся в мансарду, чтобы поглядеть на запертую ныне дверь с табличкой «Здесь живет Мышик» и горы хлама в комнатах напротив этой двери. Затем вернулся к себе и сел за ноутбук; там его уже пару недель ждал начатый фантастический рассказ, тот самый, который Стиви вежливо забраковал на несостоявшемся свидании. По плану главная героиня уже несколько страниц как должна была отправиться к ритуалисту, который помог бы ей найти следы ее родственной души, но вместо этого судьбоносного шага строптивая девица медленно и вяло пыталась устроить личную жизнь то с давней подругой, то с командиром отряда. Перечитав уже написанное, Джеффри вздохнул, подавил желание сбросить файл в корзину и плюхнулся на кровать в компании телефона и рефлексии; палец машинально нашел иконку «Тиндера», но нажать на нее не хватило мотивации. Неделя активных попыток перебороть проклятие поборола вместо этого желание барахтаться дальше. Его захватила в душные теплые объятия грусть; две маленькие катастрофы, вечер признаний и прочие концентрированные фиаско будто бы хотели показать, что возможности магии безграничны. Ей ничего не стоило рассорить Джеффри с Арти — пусть тот и был всего лишь безликим инструментом, простить ему сорванное свидание со Стиви не получалось, пусть и с самим Стиви у них ничего не вышло бы, помешал бы упавший с неба шкаф или рухнувшая полка с кактусами. Ей ничего не стоило устроить погодный катаклизм, призвать незнакомцев на место любовного свидания, даже поковыряться в чужой голове… Кто бы ни наслал эти чудовищные чары, фантазия у него была вполне сравнимая с фантазией самого Джеффри. Он открыл список контактов и пролистал до дяди Чарли. Очень хотелось набрать его, вызвать из Шотландии и посоветоваться с ним; здравый смысл отговаривал. Столько раз дядюшка, один из самых крутых магов Соединенного королевства, гостил в Хемеле — наверняка он разглядел бы висящие на Джеффри чары и попытался бы снять. Не говоря уже о том, что он был женат на хитрейшей женщине на островах, а ее брату-близнецу не было равных в плетении старинных охранных чар. С такими родственниками ходить с неснимаемым проклятием на ауре было все равно что босому в семье сапожников. И если они не могли ничего сделать, его судьба была предрешена. Арти с его библиотечными поисками тоже вряд ли ждал успех. За прошедшие годы Джеффри разыскал уйму книг о проклятиях целомудрия, венцах безбрачия и других подобных чарах, десятки раз пытался сканировать самого себя линзой Доллонда, ища на своей ауре следы — и ничего. Возможно, Арти уже обронил правильный ответ пару дней назад, и выходило, что сама магия Джеффри не давала ему заниматься любовью. Имелись же особенные таланты у многих членов клана Галламор, с которым он вел родство, пусть и побочное; никто не говорил, что дар обязательно должен быть полезен. А это значило, что избавиться от проклятия он мог, лишь лишившись магии. Может, в этом был свой смысл. Вся семья спокойно жила без дара, как и большинство существ на Земле — и он сам мог вполне себе обойтись без него. В конце концов, в быту он не так часто ею пользовался, работу можно было найти другую, а в темноте зажигать не светляка, а фонарик на телефоне. И случайные катастрофы, которые он так часто устраивал в детстве, не повторились бы никогда. Зато Джеффри нашел бы себе человека, который полюбил бы его. Он оборвал обнадеживающий ход мыслей. Никто не гарантировал, что его проклятие было встроено в его же дар и что лишение магии решит проблему. А отпиливать неизвестно ради чего часть себя мог только полный идиот. Чтобы отвлечься, он достал из-под кровати хрустальный шар, принесенный с работы, сдул пыль и попытался настроить его. В прошлый раз он транслировал на бесконечном повторе ролик, как внушительных габаритов темнокожий фавн с рогами буйвола внедрял свой соответствующих размеров агрегат в миниатюрную пищащую нагу; теперь же, стоило только взять шар в руки, внутри материализовались две виртуальные фэйри, губастая брюнетка и плоскогрудая бледная блондинка — точь-в-точь как Арти и Стиви из его фантазий. Приободренный, Джеффри расстегнул штаны и сунул руку под пояс трусов, радуясь, что хоть один бездушный артефакт понимал его. Правда, вместо страстной любви в разворошенных простынях девицы в шаре обнялись и начали утешающе гладить друг друга. С недовольством он отложил шар. Даже член, пусть и возбужденный, выглядел каким-то унылым, недовольным такой печальной картиной, будто ему не хватало только рассерженного выражения. В порыве сиюминутной детской жажды пошалить Джеффри призвал со стола маркер и нарисовал на стволе прямо под головкой две точки глаз, опрокинутый полукруг рта и галочку грозно сведенных бровей. Другие парни, как он где-то слышал, разговаривали со своими достоинствами — теперь это мог сделать и Джеффри. Правда, только закрыв колпачок, он увидел на маркере маленькую пометку «перманентный» — это значило, что с новым собеседником, похожим на злой гриб из видеоигры, он застрял надолго. С другой стороны, подумал он, с его везучестью маркер мог бы быть не только перманентным, но и оживляющим, и тогда вместо обычного члена с дурацким татуажем у Джеффри в штанах появилась бы какая-нибудь беззубая, но злая змея, совсем как у горгон. От такой дурацкой фантазии он невесело хихикнул, но член совсем поник, и рожица на нем приуныла еще сильнее и смотрела с упреком — как на настоящего, единственного во всем мире амбассадора закона Мерфи, как точно окрестил его тот парень в чулках, чье имя он так и не вспомнил, хотя в голове вроде бы крутилось что-то простое и знакомое. Возможно, судьба просто хотела что-то сказать Джеффри. Что пора опустить руки, оставить бесплодные попытки с кем-то переспать и сосредоточиться не на собственном члене, а на других проблемах. Разобрать музейные артефакты на работе, починить интернет, спрятать от Арти ненужную информацию о смерти урода из прошлого, дописать наконец рассказ — а может, даже повесть… В порыве вдохновения он твердо вознамерился удалить «Тиндер», в котором все равно находилось все меньше и меньше совпадений. Заглянув напоследок, он пролистал пару анкет, зашел в профиль — и обнаружил несколько непрочитанных сообщений от пользователя с пошлым псевдонимом «Сладкий_техно_мальчик_86». «Привет», — гласили первые два из них, датированные понедельником и средой. «Как дела?» — спрашивало еще одно, тоже в среду, через пару часов после предыдущего. В пятницу Сладкий техномальчик разразился целым эссе: «Привет. Прости, что беспокою. Утром прочитал в новостях, что в Сити в одной гостинице для свиданий кого-то убили, надеюсь, не тебя». «Глупо прозвучало. Если тебя убили, то ты все равно не ответишь». «Надеюсь, с тобой все в порядке. Но ты пока не ходи по свиданиям, хорошо? С твоим везением ты точно наткнешься на маньяка» Дойдя до конца, Джеффри не удержался от печальной улыбки, а в груди чуть потеплело. Впервые за всю историю его неудачных свиданий кто-то продолжал ему писать, да еще и так настойчиво. От удивления он даже не сразу опознал по пошленькому псевдониму, кто именно окружил его таким вниманием — но кружевную резинку трусов и подкрашенные глаза на смазанном фото в профиле узнал сразу. Дурацкий паренек в чулках — он будто бы не просто так пришел на ум всего парой минут ранее. Будто бы провал с недоломанной кроватью и наводнением его не смутил, и он пытался… продолжить общение? Хмыкнув, Джеффри закрыл приложение и хлопнул по карманам, вспоминая, куда положил визитку. Приглашать парня на новое свидание ради интима было абсолютно бессмысленно, но тот, кажется, говорил, что чинит компьютеры — а значит, у него мог найтись знакомый программист, который мог бы помочь поломать сайт. Да и вообще, напомнил он себе, можно было общаться не только с людьми, которых хочешь уложить в постель; возможно, стоило на этом прикольном парне потренироваться просто платонически дружить. Совсем как в школе, только с просмотром кино под пиво и всем прочим. Визитка нашлась в верхнем левом кармане, мятая и подмоченная после нескольких ливней, но все же читаемая. Майк — вот как звали «Сладкого_техно_мальчика_86» на самом деле; неудивительно, что имя казалось смутно знакомым — в конце концов, архивный кентавр Окер по фамилии Миккельсон заходил к ним в Бюро так часто, словно был четвертым их сотрудником. Джеффри набрал номер и задумался, что написать. Можно было пригласить его погулять — просто по-дружески, выпить в пабе или заняться чем-то еще; он мог поделиться историей про распутные доспехи и их целомудренного владельца или любой другой из практики. Но как оформить первое сообщение, он не знал. Позвонить было быстрее и проще, решил он секунду спустя и нажал на кнопку вызова. — Привет, — пробормотал он, едва в трубке раздалось приглушенное, немного сонное «Алло», и, зажмурившись, без раздумий выпалил первое, что пришло в голову: — Ты случайно не знаешь, чем можно отмыть перманентный маркер, чтобы не отвалился член?