Одинокие вместе

— Я принес пончики! — воскликнул Пликли с его привычным энтузиазмом, как только вошел в лабораторию корабля. — Здесь даже есть розовый. Стильно! — Спасибо, — ответил Джамба, не отрывая глаз от его работы. Он держал монокулярное увеличительное стекло перед одним из своих бóльших глаз, зажмурив остальные три. С помощью маленьких щипцов ученый работал с проводами внутри странного прибора, похожего на тостер, всевозможные инструменты и запчасти были разбросаны по столу и полу вокруг него. Последние два дня он провел в лаборатории взаперти, и, хоть Пликли и не удалось заставить его поспать, по крайней мере, он позаботился о том, чтобы тот что-нибудь ел. — Знаешь, тебе стоит выйти на улицу, на солнце. Ты ослепнешь, если будешь заниматься этим весь день, — ругал его плоргонарианец, в ответ получив только ворчание. Пликли вздохнул. Возможно, ему стоит попробовать что-то новое на этот раз. И было кое-что еще, что тревожило его со вчерашнего дня, когда он осознал, как мало на самом деле он знал о своем соседе по комнате. Прошлой ночью он не переставал думать о том, каким было прошлое Джамбы. Какой дом, какая семья, какие друзья. Какая жизнь. В своей голове он снова и снова прокручивал одни и те же слова: «Каково жить, когда у тебя ничего нет, даже воспоминаний, которые тревожили бы тебя среди ночи?» Пликли больше не хотел избегать вопросов. В конце концов, они были друзьями, верно? По крайней мере, он считал Джамбу своим другом. Они жили вместе, проводили время вместе, нравились друг другу… они нравились друг другу, не так ли? Правда была в том, что почти все их общение состояло из споров, а их характеры были настолько разными, что Пликли иногда чувствовал себя так, будто единственное чего он хотел — убить гения. Он придирался к большому пришельцу, чтобы тот хоть немного работал по дому, и чуть не ловил двойной сердечный приступ каждый раз, когда слышал его маниакальный смех, который всегда означал, что в голову квелтикванца пришло что-то злобное. Но Пликли также было очень комфортно находиться рядом с ним. Какой бы безумной и опасной ни была ситуация, в которую они попадали, Джамба оставался спокоен. Он всегда мог решить проблему, и пока зеленого пришельца с легкостью поглощала тревога, Джамба неизменно был рядом, быстро находил выход и все исправлял. И пока плоргонарианец сомневался в каждом своем шаге, ничто не могло пошатнуть уверенность ученого; он верил в свои способности, которые позволяли решить что угодно. Решимость и страсть Джамбы были настолько опьяняющими, что его сосед по комнате даже перенял их часть себе и больше не нервничал так сильно (кроме тех случаев, когда возникала новая стрессовая ситуация, и он возвращался к старым привычкам, но, тем не менее, это было улучшение). Стараясь отплатить ему за это, Пликли убирал за Джамбой, приносил ему закуски, заботился о том, чтобы он не перетруждал себя, и пытался быть рядом, даже если казалось, что фиолетовому пришельцу не нужна была помощь. Их отношения поддерживало хрупкое равновесие, и Пликли не был уверен, были ли они друзьями, как ему хотелось верить. Он никогда об этом не говорил, и пусть Джамба использовал это слово время от времени, но он назвал его другом уже через несколько секунд после первой встречи, поэтому было ясно, что он не считал это настоящим ярлыком. Пликли сел с другой стороны стола, нервно поерзав. Джамба не двинулся и не издал ни звука. Он так же не ел, но мог приступить к перекусу чуть позже. Зеленый пришелец сглотнул; почему всегда было так сложно говорить о подобных вещах? Где-то в глубине души он боялся, что может нарушить их равновесие, что Джамба на самом деле не был его другом, и они просто были внимательны друг к другу, потому что им не оставалось выбора. И это сломало бы его изнутри, потому что, какими бы милыми не были Пелекаи, Джамба был единственным, кто мог бы понять его, на всей планете. Он заговорил быстро, прежде чем его тревога смогла бы помешать ему. — Так, какими были твои родители? — сказал он как можно дружелюбнее. Джамбе понадобилась пара секунд, чтобы ответить, но для плоргонарианца они показались вечностью. Ученый был очень сосредоточен на крошечной детали механизма и не сказал ничего, пока не закончил с ней. Не поднимая головы, он наконец ответил равнодушным, почти скучающим тоном. — Не знаю. — Что ты имеешь в виду? — спросил его сосед по комнате слегка раздраженно. Он снова играет с ним, притворяясь невинным? — Злого гения оставили у порога детского дома на Квелтикване, — объяснил Джамба, продолжая работать, с тем же равнодушным голосом. — Не знаю родителей. — ЧТО? — воскликнул Пликли, из-за чего Джамба чуть не выронил щипцы из рук. Тот наградил его смертельным взглядом четырех глаз, достаточно угрожающим, чтобы он вновь понизил голос. — Ты сирота? — Да, — просто ответил Джамба. — Так… — маленький пришелец все еще обрабатывал новую информацию, поэтому задал тот вопрос, который первым пришел в его голову. — Какими были твои опекуны? — Не знаю. Вот так. Джамба играл с ним. Пликли скрестил руки на груди, теперь он был расстроен. Он не мог поверить!.. — Маленький одноглазый думает, что я говорю так, чтобы позлить его, — спокойно прервал Джамба, все ещё не отрывая глаз от работы. — Но это правда. Не знаю. В то время была ужасная бедность. Люди гибли на улицах. Поэтому бросали детей, — он воспользовался монокуляром, чтобы убедиться, что он правильно разобрал маленькие детали. — Нас было просто слишком много. В детском доме было только три работника, а нас было почти сорок детей. Нельзя было заботиться о нас всех; видел их только во время наказаний. Джамба не помнит их. — Ох, Джамба… — Пликли ахнул, выражение его лица смягчилось. — Я понятия не имел. Прости меня. — Не извиняйся; меня это не волнует. Злой вундеркинд совершил великие дела, потому что ни один опекун не остановил его, — он наконец поднял голову, гордо улыбаясь. — И у тебя совсем нет семьи? — плоргонарианец посмотрел на него, чуть ли не плача, что сильно контрастировало с небрежным тоном напарника. — Я женился. — ЧТ?.. — второй смертельный взгляд прервал его крик, и он закрыл рот руками. — Почему ты не рассказывал нам ничего из ЭТОГО? — Никто не спрашивал, — Джамба пожал плечами, будто это не имело значения. Но Пликли знал, что это была ложь. Ладно, он не спрашивал, и, возможно, это была его ошибка, но он точно знал, что Лило спрашивала, и не раз. Джамба всегда избегал этого вопроса, и это действительно был первый раз, когда он рассказал немного о себе. Значит ли это, что они правда были друзьями? — А ты скучаешь по своей жене? — продолжил Пликли с надеждой. — О, Huaa allah, нет! — воскликнул Джамба, чуть ли не смеясь, к ужасу Пликли. — Мы развелись. Самая большая ошибка в жизни Джамбы! Уж лучше вечность сидеть в тюрьме, чем снова иметь с ней дело. — Ну, это… очень сильное чувство, — прокомментировал Пликли. Внезапно он кое-что вспомнил. — Подожди, подожди! Но когда мы ловили Стича, ты сказал ему не отзываться плохо о твоей матери! Я это помню! — Откуда-то должен был появиться, — ответил квелтикванец, потирая три глаза рукой. — И у нее могли быть веские причины бросить Джамбу. Нечестно оскорблять ее так, как 626. Это заставило Пликли почувствовать себя еще хуже. Он все еще собирал весь пазл по кусочкам, надеясь сложить счастливую картинку. — Значит, у тебя нет семьи?.. — У меня нет семьи, — ответил фиолетовый пришелец, вернувшись к работе. То, как отстраненно он прозвучал, как ужасно это было, вызвало боль у Пликли в груди. — И нет приятелей? — Не-а. — И нет друзей? — У Джамбы нет друзей, — добавил он с более агрессивным тоном. Пликли никак не мог знать, что бывшая дружба с Хомяксвилем была тому причиной, и подумал, будто раздражает своего соседа по комнате. — Так ты?.. — он попытался сказать, но ему не хватило смелости закончить предложение. Большой пришелец сделал это за него. — Один, да. В его голосе не было печали, была лишь констатация факта, но это все равно терзало душу Пликли. У Джамбы были воспоминания, которые тревожили его среди ночи, но ничего больше. У него не было ни дома, ни семьи, ни друзей, ни работы, и он был изгнан с единственного места во всей галактике, которое, казалось, что-то для него значило. Даже его воспоминания были не такими, какие хотелось бы хранить в памяти: безнадзорное детство в бедном приюте, неудачный брак с женщиной, которую он возненавидел, карьера, что вывела его на преступный путь и едва ли не на пожизненный арест. А теперь изгнание на планету, к которой он не питал абсолютно никакого интереса. Плоргонарианцу было сложно даже представить такое одиночество. У особей его вида всегда было несколько детей, поэтому они росли в обществе братьев и сестер. Семья считалась самым священным, и ты обязан был быть рядом с ней; особенно с твоими родителями; члены одной семьи никогда не разъезжались слишком далеко друг от друга, и все привыкли к огромным встречам на каждом шагу, иногда насчитывающим до полусотни родственников. Значительная часть их культуры состояла в том, чтобы поддерживать свою репутацию и думать над тем, как тебя воспринимают другие; их цивилизация была построена исключительно на взаимоотношениях. Именно поэтому стать изгнанником было самым ужасным приговором на Плоргонаре, вплоть до того, что большинство из них сводили счеты с жизнью: плоргонарианцы просто не способны вынести одиночество. Это сводит их с ума. И именно поэтому Пликли уже был готов разрыдаться, в то время как Джамба был нисколько не тронут. Ему даже понадобилась минута, чтобы заметить, что его напарник замолчал, поскольку он был больше заинтересован в правильной сборке разноцветных проводов устройства. Квелтикванец поднял голову и посмотрел на Пликли, чей рот был приоткрыт, показывая его два фиолетовых языка. Его большой глаз наполнился влагой и уставился в неопределенную точку, Джамбе было сложно прочесть выражение его лица, и он едва ли мог понять, что такого произошло, чтобы он выглядел так. — Пликли? — спросил он, вернув плоргонарианца к реальности. — О, ха-ха, не знаю, что на меня нашло, — попытался увильнуть он, нервно смеясь. — Должно быть, я немного устал. Пытливый взгляд четырех глаз Джамбы, уставившихся на него, усилил его тревогу. Он не мог просто… заплакать от жалости к Джамбе; это поставило бы их обоих в неловкое положение. Он мог бы уйти с какой-нибудь глупой отмазкой и притвориться, что этого разговора никогда не было, но хотел ли он этого? Вернуться к самому началу, показать своему другу, что он оставит его, стоит ему слегка открыться? Он знал, что нужно сделать. — Джамба, слушай, — он вытер рукой слезы. Не время плакать. — В тот вечер, когда мы поссорились, и я сказал… что сказал… — Я уже говорил, что все нормально, — резко прервал его Джамба, выглядевший слегка смущенно. — Нет, не нормально. Потому что я так и не извинился. И мне правда, правда жаль, — продолжил Пликли, стараясь звучать искреннее, чем обычно. — Это изгнание, я знаю, что оно не идеально, и я не пытаюсь сказать, что оно должно быть, но… В каком-то смысле мне это нравится, — его тон стал немного мягче. — Я имею в виду, с тобой. Ты хороший друг. И я надеюсь, что ты тоже считаешь меня своим другом. Все четыре глаза распахнулись так широко, что, казалось, будто они вот-вот вылезут из орбит. Большой пришелец потер заднюю часть шеи, нервничая. — Знаешь, я не очень хорош в этих трогательных речах… Я… — он попытался подобрать слова. Но Пликли улыбнулся и встал со стула. — Нет, все хорошо. Ты не обязан ничего говорить, — заявил он, возвращаясь к своему привычному тону. — А теперь, прошу меня извинить, но мне нужно выплакаться в ванной. Это заставило Джамбу усмехнуться. — Пожалуйста, съешь что-нибудь! Я буду пилить тебя всю ночь, если пончики все еще будут здесь, когда я вернусь. Спокойной ночи! — быстро проговорил тонкий пришелец, выходя из комнаты, вновь обретя свою привычную веселость. Он знал своего соседа по комнате: сильные эмоции были ему чужды, и ему становилось неуютно, когда речь заходила о его чувствах. Он был бы благодарен, если бы сейчас его оставили одного. — Спокойной ночи, мой маленький друг, — ответил Джамба. И на этот раз Пликли был полностью уверен, что его слова были искренними. Он был так счастлив, что они были друзьями, что Джамба доверяет ему, что он нравится Джамбе; он был на седьмом небе от счастья. Если бы Пликли не был так занят мыслями об этом, он бы заметил легкое покалывание в животе.