Что ты считаешь правильным

      Гермиона, читающая Драко вслух, сбивается, почувствовав присутствие Гарри даже раньше, чем по-настоящему заметив его. Она захлопывает блокнот и поднимает глаза, вставив большой палец между страниц.       — Ты готова? — Гарри скрещивает руки на груди. Он зол, но этот гнев гораздо приятнее, чем жёсткий оценивающий взгляд, которым он иногда одаривает её — как будто не знает, что с ней делать.       — Как долго ты там стоишь?       — Недолго. Я стучал, — Гарри заглядывает в блокнот, — но ты не ответила.       Она встаёт, подходит к кровати Драко.              — Кто-нибудь останется здесь, с ним? — Его ладонь, прохладная и сухая, лишена привычного тепла. Если закрыть глаза, то можно притвориться, что это не Драко, а просто тело. Её муж дома: не ранен, не здесь.       — Пэнси снаружи. Говорит, что Малфои скоро будут.       — Хорошо. — Она сжимает руку Драко. Хочет наклониться и поцеловать его, но Гарри пристально смотрит, и это внимание врезается в кости.       Они проходят мимо Пэнси, которая бросает им вслед лёгкий кивок. Не заговаривает с Гермионой, что неудивительно, но неожиданно больно.       В коридоре она следует за Гарри к лифтам. Задаётся вопросом: поступит ли он так, как это обычно бывает в магловских телешоу: наденет наручники, уведёт прочь. Пусть все знают о преступнице, в которую превратилась Гермиона.       Однако Гарри этого не делает. Он едва смотрит на неё. И вообще с тех пор, как он узнал о Кадрике и обо всём, что она сотворила, посмотрел от силы пару раз.       Это Пенелопа сообщила ему, но Гермиона спрашивает себя: было бы лучше, если бы она просто призналась? Стал бы Гарри злиться меньше? Какая часть его злости связана с тем, что он недоглядел за ней?       Она представляет, как Пенелопа болтает с Кадриком, осторожно интересуясь: «Гермиона Грейнджер навещала тебя?». Гермиону пронзает стыд, когда она думает об ответе доктора, о необъяснимых пробелах в памяти. А затем осознание Пенелопы, паника и визит к Гарри.       «Я должен отвести тебя на допрос. Мерлин, Гермиона. Ты хоть представляешь, что произойдёт, если Кадрик решит выдвинуть обвинения?»       — Я знаю, ты злишься на меня…       — Не надо. — Она смотрит, как Гарри сглатывает и потирает коротко подстриженную щетину на подбородке. — Я не хочу обсуждать это прямо сейчас.       Они ждут сигнала о прибытии, но двери лифта раздвигаются, являя каталку, медсестёр и врачей, прижавшихся к стенам.       — Извините, — говорит один из людей в белых халатах, — этот занят, — а потом все смеются и тошнота подступает к горлу Гермионы, когда они остаются ждать другого лифта.       Она хочет попробовать ещё раз, напоследок.       — Гарри, — говорит она, засовывая пальцы в джинсы. — Мне жаль, но я просто… я сделала то, что считала правильным. — Его молчание в лифте душит её и тянется шлейфом до точки трансгрессии.       Когда они наконец достигают входа в министерство, он еле слышно произносит:       — Я больше не знаю, кем ты стала, Гермиона.       Она выдыхает, и туманное облако её дыхания барьером ложится между ними.       — Что бы ты сделал? Если бы это была Джинни? Если бы это был кто-то, кого ты любишь? Я просила тебя помочь мне, Гарри…       — И что по-твоему я должен был сделать? Сжечь отдел портключей? Подчинить Империусом своих коллег? Мерлин, Гермиона. Ты хоть представляешь, что ты натворила?       Люди оборачиваются, непонимающе моргая, и он затаскивает её в лифт, нажимая кнопку пятого этажа.       — Я не причиняла ему вреда. Я ведь… постоянно собиралась отменить заклинание, — Гермиона чувствует, как внутри вскипает паника, но возмущение заглушает её, — Гарри, мы делали гораздо худшие вещи во время войны…       — Нет… не говори мне о том, что мы делали на войне. — Его голос становится громче, когда лифт резко отскакивает в сторону, и она врезается в друга. Гарри помогает ей встать, а затем сразу же отступает, как будто она заразна. — Послушай себя. Ты серьёзно пытаешься оправдать то, что сделала с Кадриком?       — Я пытаюсь заставить тебя понять…       — Я не понимаю. Я не могу понять. И да, Гермиона, ты права. Я зол — в ярости, если уж на то пошло. Но послушай меня, — он наконец прикасается к ней, выводя из лифта в пустой конференц–зал, — прямо сейчас я сосредоточен на том, чтобы помочь тебе пережить следующий час, понимаешь? Кадрик готов снять обвинения, но прежде он попросил переговорить с тобой. Не знаю почему и не знаю, чего он хочет, но так помоги мне, Гермиона. Ты не можешь отправиться в Азкабан из-за этого. Потому что Джинни и я, люди, которые любят тебя, люди, которых ты бросила, — мы заслуживаем шанса разозлиться на тебя. А я не смогу этого сделать, если ты окажешься в тюрьме.       Она видит Гарри — такого Гарри — впервые: главу аврората, руководителя отдела.       — И какие у меня были варианты? — Жар ползёт вверх по шее, и руки сжимаются в кулаки. — Смотреть, как умирает мой отец, когда существовал хотя бы малейший способ всё исправить?       — У тебя были варианты. Законные, честные варианты. Гермиона, почему ты не пришла к нам, своим друзьям? Ты просто отгораживаешься от нас. Я мог бы помочь…       Абсурдность его предложения заставляет её рассмеяться.       — Помочь мне? Правда? Когда? Когда ты «не угрожал» арестовать меня за преследование? Когда ворвался в мой дом и украл палочку…       — Это не то, что…       — Или как насчёт случая, когда я на самом деле попросила тебя о помощи? Что произошло с отделом портключей, Гарри? Ты даже… — Слова вязнут во рту, и дыхание перехватывает в предупреждение о неизменности её вопросов. Он расскажет ей, и тогда она навсегда запомнит, каким человеком он стал, когда она больше всего в нём нуждалась. — Ты вообще разговаривал с Грегори Допером? Ты хотя бы пытался?       Его рот закрывается, сжимаясь в тонкую линию. Гермиона наблюдает, как разглаживается сетка морщин на его губах, подавляя всё, что он хочет произнести.       — Сейчас не время, Гермиона, — наконец говорит он, выдвигает стул и жестом приглашает её сесть. — Мне нужно подготовить тебя, прежде чем ты увидишься с Кадриком.

***

      Кадрик прищуривается, когда она садится. Холодный искусственный свет подчёркивает редкость его волос, заставляя кожу головы то появляться, то исчезать, словно по волшебству.       Мужчина молча изучает Гермиону. Металлическая поверхность стола холодит ладонь, и Гермиона смотрит на неровные кутикулы доктора, лишь бы не встречаться с ним взглядом.       — Здравствуйте, Кадрик.       — Мисс Грейнджер. — На столе стоит пластиковый стаканчик, и Кадрик делает глоток, кадык дёргается, а на усах остаются капли.       — Гарри упомянул, что вы хотели, эм, поговорить со мной.       Он смеётся, и этот смех выдает недоверие.       — Да, можно и так сказать. — Он переплетает пальцы и наклоняется вперёд, опираясь на локти. — Вы ужасно спокойны для человека, обвиняемого в преступной деятельности.       — Я…       Его губы растягиваются в карикатурной улыбке. Теперь Гермиона понимает: это бойня, а не встреча.       — Вы ничего не хотите мне сказать, мисс Грейнджер?       Она делает глубокий вдох, как будто может вдохнуть слова Гарри в своё тело. Просто произнеси то, что нужно произнести. Ты не можешь позволить себе гордыню прямо сейчас, Гермиона.       — Простите меня, Кадрик. — Язык во рту движется неуклюже и вяло. — Я очень сожалею о том, что произошло.       Ещё один смешок, на этот раз более резкий: рот раскрывается, из него вылетает слюна.              — Действительно? У меня складывается впечатление, что это вовсе не так.       — Я не планировала подобного исхода. Я просто… была в отчаянии. — Часы тикают. Сердце колотится. — Я бы вернулась как можно скорее и восстановила ваши воспоминания. Исследование всегда принадлежало вам — я не крала его, чтобы опубликовать или…       — Но вы сделали это, украли его. Вы стёрли мне память и украли мои исследования, чтобы?..       — Я думала, что смогу спасти отца. Исправить то, что сотворила.       — И вам удалось? — Его лицо остаётся бесстрастным.       — Нет. — Гермиона теребит край свитера. — Нет, не удалось.       — Какой стыд. — Он прижимает пальцы ко рту. — Все планы в никуда.       — Я не планировала…       — Все планируют, мисс Грейнджер. Вопрос в том, как далеко вы бы зашли? Где же ваш предел?       Её щёки пылают, плечи напрягаются.       — И в чём же состоял грандиозный план, где лежал ваш предел? Привезти учеников в Патагонию и накачать их неизвестными волшебными веществами? Разве это не столь же бесчеловечно?       Кадрик неожиданно улыбается, как будто только и ждал этого обвинения.       — Как вы определяете человечность, мисс Грейнджер? Одна жизнь или, возможно, тысячи, — он наклоняется вперёд, и Гермионе хочется отшатнуться от его лица, от тёмной бородавки на щеке, — может быть, миллионы? Если моё зелье сработает, у меня появится шанс спасти миллионы магловских жизней. Что такое несколько человек по сравнению с этим количеством?       — Вы не можете. — Гермиона резко замолкает: она на краю пропасти, и уже завела одну ногу вперёд.       — Не могу что? Играть в Бога? — Глаза Кадрика мерцают, будто в них хранится секрет, которым он может поделиться. — Я не могу играть в Бога, но вы — можете?       Паника спускается по горлу, к животу, скручивается в желудке.       — Всё не так уж и просто, не правда ли, мисс Грейнджер?       — Чего вы хотите от меня?       — Я хочу, чтобы вы вернули мои исследования. И Астрагал лекарственный.       — Я не ездила за ним.       Он приподнимает бровь.       — Разве ваш отец не в тяжёлом состоянии? Почему-то я не могу поверить, что вы просто взяли и отложили поездку.              — Мой, — она облизывает губы, горло словно обожжено, — муж отправился вместо меня.       — И он нашёл растение? — Кадрик подаётся вперёд, скрипя стулом по кафелю.       — Нет…       — Нет? — Он хлопает ладонью по столу, все следы веселья испаряются в мгновение ока. — Хватит лгать.       Руки Гермионы дрожат, и она засовывает их под бёдра.       — Драко не смог достать растение. Он был ранен. Я не успела узнать, что случилось… Он в коме.       Стакан в руке Кадрика трескается, и звук расколотого пластика заставляет Гермиону вздрогнуть.       — У него ничего с собой не было?              — Нет.       — И что говорят, когда он проснётся? Мне нужно с ним поговорить.       — Никто не знает… У него обширные внутренние повреждения. — Гермиона прикусывает щёку, впиваясь в неё зубами. — Это было огнестрельное ранение.       — Прискорбно.       Тишину между ней и Кадриком заполняют шаги Гарри, эхом отдающиеся снаружи. Бессердечие Кадрика не должно её удивлять: его внимание всецело отдано цветку. Гермиона следит, как он впивается пальцами в висок, поджимает губы и дрожит от разочарования. Наконец он выдыхает и встаёт.       — Вы передадите исследования аврору Поттеру. Я поговорю с ним о снятии обвинений. Если ваш муж проснётся, вы немедленно свяжетесь со мной. — Кадрик останавливается на выходе, и его рёбра замирают на уровне её плеч. — И позвольте мне быть предельно ясным: если я обнаружу, что вы солгали и он всё-таки нашёл растение, я не стану колебаться. — Предложение повисает между ними, неоконченное и зловещее. — Вы меня понимаете?       — Почему вы снимаете обвинения?       Он раздумывает перед ответом, стоя к ней в профиль.       — Вы слыхали о чудовище Франкенштейна, Гермиона? — Он усмехается и поворачивается лицом. — Действительно ли мы такие разные?

***

      Вернувшись в больницу, Гермиона садится в углу палаты Драко. Разговор его посетителей проникает под кожу клеймом: холодное пренебрежение Пэнси, едкие слова Малфоев, неверие Блейза.       — Грейнджер. — Пэнси наконец смотрит на неё, задерживая взгляд на растрёпанных волосах. — Не могла бы ты ещё раз любезно объяснить, почему Драко находится здесь, а не в Мунго? Я думала, что одежда целителя была плохой, но это и вовсе непристойно. — Она нахмурившись смотрит на дверь. — Неужели мы действительно ждём, что маглы в белых халатах смогут исцелить Драко?       — Вынужден согласиться с мисс Паркинсон в этом вопросе. — Металлическая змея скользит по трости Люциуса, её золотой хвост вздрагивает на каждом слове. — Я не понимаю, как эти, — он усмехается, оглядываясь, — средства способствуют выздоровлению Драко.       — Магловские врачи лучше знакомы с таким типом травм, — произносит Гермиона. — Дело не только в степени физических повреждений Драко. У него, — Гермиона сглатывает и опускает глаза, — отравление свинцом от пуль. Ему понадобится хелатная терапия, может быть, диализ. — Она на мгновение задумывается, не следует ли ей объяснить, что означают эти термины, но страх застывает в горле каждый раз, когда она пытается. — Целители могли бы не знать, как действовать в такой ситуации.       — И, пожалуйста, просветите нас ещё раз, мисс Грейнджер. — Люциус растягивает слоги её девичьей фамилии, пока они не начинают звучать вульгарно. — Как именно мой сын получил такую травму?       Гермиона закрывает глаза, впивается ногтями в лакированный подлокотник. Как она могла не подумать об этом? Она всё спланировала — упаковала бадьян, непортящуюся еду, водонепроницаемую одежду, — но ни разу не задумалась о том, чем люди занимаются в джунглях. Горе ослепило её.       — Он был в джунглях Патагонии. Там сейчас самый сезон охоты. Полагаю, в него случайно выстрелили.       — И не могли бы вы, пожалуйста, повторить, почему мой сын оказался в джунглях Патагонии? Что именно привело его туда?       — Он отправился на поиски растения, Аст…       — Но зачем ему понадобилось это растение? — Голос Люциуса повышается; рука сжимает трость до побеления костяшек пальцев. — Зачем ему было совершать такое безрассудное, нелепое путешествие? Для чего именно он это сделал?       Гермиона сглатывает. Пэнси молчаливо переминается с ноги на ногу рядом с ней. Блейз смотрит в окно.       — Драко отправился туда ради меня. Вместо меня. — Она знает эту игру, понимает, чего хочет Люциус. Она рассказала всем в этой комнате, что произошло, но Люциус хочет, чтобы она снова призналась, публично, позорно.       — И что теперь будет, мисс Грейнджер? Самая умная ведьма своего поколения. Пожалуйста, скажите, что теперь станет с моим сыном?       — Я не знаю.       — И ему больно? — Люциус встаёт, Нарцисса хватает его за рукав, но он отмахивается.       — Я не знаю.       — И он очнётся?       Голос срывается, и Гермиона поднимает глаза, сосредоточившись на часах над головой Драко.       — Я не знаю.              — Итак. — Люциус останавливается перед Гермионой, нависая над её съёжившейся фигурой. Он медленно поднимает трость, кладёт рукоять ей под подбородок и приподнимает голову. Их взгляды встречаются, металл впивается в горло, пока он изучает её, раздувая ноздри. — Знаете ли вы хоть что-то, мисс Грейнджер?

***

      Пэнси единственная, кто остаётся в палате Драко, когда Гермиона возвращается, держа в руке стакан с чаем — оправдание, чтобы сбежать от Люциуса. Стало холодно слоняться по коридору в ожидании ухода Малфоев.       — Они ушли переодеться, — говорит Пэнси, не поднимая глаз. — Вернутся через час.              — О. — Гермиона садится напротив кровати Драко, притворяясь, что пьёт свой «Эрл Грей». — Врачи ещё не заходили?       — Нет. — Пэнси скрещивает лодыжки, наклоняется в сторону. — Их компетентность всё ещё сомнительна.              Они погружаются в вязкую тишину. Время от времени Пэнси фыркает, и маленькая, ужасная часть Гермионы хочет, чтобы она ушла. Ей ещё нужно прочитать записи в дневнике: убедиться, что Драко понимает глубину её вины и искренность сожаления.       Письмо и чтение для него успокаивают. Гермиона точно знает, что происходит в каждой записи блокнота, может определить ошибки в своих выводах — то, чего она раньше не разглядела. Однако сидя здесь, в больнице, в ожидании врачей, она понятия не имеет, что будет дальше. Гермиона чувствует себя брошенной, бесполезной и нежеланной. Самая умная ведьма своего поколения не имеет ни единого ответа.       Врачам в халатах разной длины требуется ещё полчаса, чтобы добраться до палаты. Студенты-медики, понимает Гермиона. По телу змеится негодование: Драко не музейный экспонат.       Они представляются и начинают зачитывать больничную карту Драко. Слова проскальзывают мимо ушей и теряются в глухом рёве, проникающем в разум Гермионы: обширная травма живота, гиповолемический шок, компьютерная томография.       — Что случилось тут? — спрашивает одна из них. Короткий халат, чёрные волосы, нервные хохотки. Она указывает на рваную рану — сморщенную, красную, сшитую чёрной нитью, рассекающую руку Драко пополам.       «Расщепило, — хочет сказать Гермиона. — Моего мужа расщепило».       Она считает плитки на полу, пытаясь заглушить мерный гул голосов.       — Миссис Малфой? — В поле её зрения попадают кроссовки, и она поднимает глаза. Длинный халат, светлые волосы, блестящие белые зубы. Доктор Колдер, врач, с которым она разговаривала, когда Драко переводили из отделения неотложной помощи. — Не могли бы вы рассказать нам, где он получил травму?       — Я не знаю, — врёт Гермиона. Что ещё она может сказать? Как объяснить? — Я нашла его на пороге дома, истекающим кровью.       — Вы говорили с полицией?       — Я… Нет, ещё нет. Я отвезла его в больницу, как только нашла.       — Вы не вызвали скорую помощь?       Она чувствует недоверие вокруг. Пот бисеринками выступает на лбу. На всех придётся наложить Конфундус. Придется поговорить с Гарри. Разгорается стыд, сдавливая лёгкие. Вот в кого она превратилась? Она помнит улыбку Кадрика, его голос: «Где же ваш предел?». Неужели собственная магия вынудила её играть в Бога? Или это в этом и есть её суть?       — Разве вы не должны сообщить нам план его лечения? — встревает Пэнси.       По цепочке врачей пробегает шёпот, и доктор Колдер поправляет очки, готовясь ответить:       — Последняя компьютерная томография показала обширное повреждение кишечника. После того, как пули были извлечены, уровень свинца в его теле действительно снизился, однако… — Он поднимает глаза, отрывая взгляд от медицинской карты. Рука застыла в воздухе, пальцы сжимают страницы. — Сочетание воздействия свинца и физической травмы было слишком сильным. — Он сдвигается, и студенты-медики позади переглядываются. — Ему понадобится пересадка кишечника, как только мы найдём подходящего донора.       Гермиона закрывает глаза, пытается выровнять дыхание. Её охватывает странное чувство отрешённости, словно сознание превращается в белый шум. На языке вертятся вопросы, слова и звуки, но она произносит только:       — Список доноров длинный, да ведь? Ему понадобится точное совпадение.       Логика, факты: она успокаивает себя ими, отгоняет нарастающую панику.       — Ваш муж молод и в остальном здоров. Он окажется ближе к началу списка, но да, это может занять некоторое время. После того как донор найдётся, всё ещё необходимо будет провести обследование, чтобы убедиться в совместимости и…       — Это варварство. — Пэнси выпрямляется, указывая на Драко. — Вы собираетесь поместить в него органы мёртвого человека?       — Ну, всё немного сложнее…       — Почему вы не можете вырастить их? Разве у вас нет какой-нибудь процедуры, чтобы сделать ему новые? Почему он должен получать пользованные?       — У нас, — отрезает доктор, бросая взгляд на Гермиону, которая отводит взгляд, — в настоящее время нет технологий для этого. Возможно, в будущем…       — Так это твой лучший вариант? — Голос Пэнси срывается на визг. — Собираешься засунуть в него гнилые органы? Это твоя лучшая чёртова идея?       — Пэнси… — Гермиона тянется к ней и замирает. Она знает, о чём думает Пэнси: для этого должно существовать зелье, что-то вроде костероста. Гермионе пришла в голову та же мысль, но органы отличаются от костей, отличаются от кожи. Зелье не может вырастить сосуды, сформировать артерии, развить вены. Когда Гермиона увидела рану, поняла её положение и глубину, она осознала, что больница Святого Мунго не сможет помочь так, как это необходимо. Тёмная магия, может быть, и смогла бы, но Гермиона ничего не может найти и выучить достаточно быстро.       — А если Драко не перенесёт операцию? — спрашивает Пэнси. Её голос переходит от ярости к тревоге, как будто она предвкушает тишину, последовавшую за её вопросом.       Студенты покашливают, утыкаясь в свои заметки. Доктор Колдер открывает рот, но его ответ прерывается её следующим вопросом:       — Где вы находите этих доноров? — Пэнси поджимает губы, и Гермиона понимает, что впервые видит её без помады.       — Это недавно умершие пациенты, которые решили стать донорами органов при подготовке к концу жизни. Если у донора есть жизнеспособный орган, он перейдёт к кому-то из списка на трансплантацию.       Пэнси замирает, плечи напрягаются, и линия её ключиц выступает настолько, что туда можно что-нибудь поставить.       — И может ли кто-то выбрать, кому достанутся его органы?       — Да, с определённым пожертвованием. — Доктор Колдер переступает, опуская пальцы в карманы халата. — Но я должен подчеркнуть, что это не пожертвование от живого человека. Донор должен быть умершим.       — Гермиона, — Пэнси поворачивается к ней с нечитаемым выражением лица, — твой отец — донор органов?