***
Что Гермиона хотела бы чувствовать? Наверное, чтобы у неё нашлись слова для подобного горя, того, над которым довлеет ожидание. Сегодня её отец умер. Её муж может скоро очнуться. О чём это говорит, если ей удаётся существовать в ограниченном пространстве, где наравне сосуществуют обе эти истины? Время в больничной палате принимает странную форму: тянется бесконечно, подавляя чувство реальности. Сейчас она находится в палате Драко, постоянно. Другой больничной палаты, в которую она могла бы зайти, больше нет. Около полуночи в попытках заснуть Гермиона слышит приглушённый разговор Малфоев. — Нам нужно обсудить его реабилитацию. — Я предполагал, это очевидно, что он поедет в Малфой-мэнор. — Люциус, разве ты забыл, что у него есть жена? Ты правда думаешь, что она так легко уступит? Пауза, вздох, что-то среднее между смехом и издёвкой: — Честно говоря, я вообще не думал о ней.***
Утром Гермиона притворяется, что всё ещё спит, когда снова появляются Малфои. Она слышит стук ботинок Люциуса по линолеуму, и мужчина заговаривает, привычно растягивая слова: — Я впечатлён, что она может так спокойно отдыхать. Почти хочется поздравить её. Пальцы Гермионы дёргаются, и она сглатывает, пытаясь оставаться неподвижной. Она начинает считать, доходит до десяти, пока дверь не закрывается с мягким щелчком. Гермиона думает о прошлой ночи, о том, как про неё забыли в планах, о которых она даже не задумывалась, как вдруг дверь вновь открывается, а она — вновь закрывает глаза. Пара шагов, и кто-то останавливается перед ней, покашливая. Гермиона пытается заставить себя исчезнуть, представляя, что её окутывает тяжёлая ткань мантии-невидимки Гарри. — Миона? — Это не тот голос, которого она ждёт, и, открыв глаза, видит рыжие волосы и обеспокоенные голубые глаза. Рон опускается на колени и на мгновение застывает, но всё же берет её за руку. — Рон? — Она моргает, садится. — Что ты здесь делаешь? — Как ты? Гермиона не желает этого, но всё равно смеётся, и выходит странно, нервно. — Почему ты здесь, Рональд? На мгновение воцаряется тишина. Он шокирован её вопросом или смехом? Рон кладёт ладонь на подлокотник кресла, почти касаясь пальцами её запястья, и приподнимается. — Почему бы нам не выпить чаю? Тут ведь есть какой-нибудь буфет, да? По пути вниз он держит руку на её спине, и они проходят мимо нескольких знакомых медсестёр. Хочется отмахнуться от Рона — интересно, о чём думают медсёстры, когда видят вдвоём? Строят ли они предположения в своих головах? От этого зудит кожа. — Рон, — отрывисто говорит Гермиона. Она не может заставить себя отчитывать его. На её стороне осталось не так уж много людей. В столовой Гермиона рассматривает его в свете флуоресцентных ламп. У него длинные волосы, чёлка достаёт до ресниц. На лице шрам прямо поперёк челюсти. Она хочет спросить его об этом, но лишь внимательно смотрит. Рон морщится, потягивая чай, который купил им обоим. — Пэнси сказала, что это совпадение. — Он избегает смотреть Гермионе в глаза и берёт пакетик с сахаром, аккуратно надрывает в углу и высыпает часть содержимого в ладонь. — Она сказала, что Драко будут готовить к операции сегодня вечером. Гермиона кивает, обводя ободок своего стакана пальцем, а затем вонзает ноготь и протыкает картон. Рон облизывает большой палец, проводит им по ладони и слизывает поблёскивающие кристаллы сахара. Сглатывает. — Я могу что-нибудь сделать? — Он вытирает руку о рукав. — Мне жаль, что я не мог прийти раньше. Министерство отправило меня с миссией в Болгарию. — Он удручённо замолкает; она знает, что он всё равно ничего не расскажет. — Всё в порядке, Рональд… Спасибо, что спросил. — Она хочет узнать про Гарри, про то, куда он пошёл. Рон уже виделся с ним? Гарри рассказал ему об их ситуации? Когда-то у неё было два лучших друга, двое родителей и муж. Теперь у неё, возможно, не останется никого. — Я слышал о твоём отце… — Пожалуйста, не надо. — Она теребит салфетку в ладони. — Только не сейчас, прошу. — Хорошо, прости. Из динамиков кафетерия доносится «Зима» Вивальди, и Гермиона видит, как молодая женщина толкает пожилого джентльмена в инвалидном кресле, двигаясь вдоль стойки с едой. — Рон, — говорит Гермиона. — Можешь остаться со мной? До операции? Остаться и подождать со мной? — Она ненавидит всё это: собственный голос, просьбу, дрожь пальцев вокруг стакана. — Я пойму, если тебе нужно идти, поэтому… — Миона, — Рон откашливается, — конечно, я могу остаться.***
Когда они с Роном перестали общаться? Не то чтобы совсем разорвали связь, взяли паузу — просто со временем всё сошло на нет. Сначала она уехала в Австралию, потом начался роман с Драко, а затем и брак, против которого — она знала — выступал Рон. И всё же он звонил ей. Он писал письма. Иногда молчание оставалось единственным, что их связывало, но они всё равно были друг у друга. Пока не перестали. Может, это был вовсе не он. Может, это была она. Может, это всегда была она. Если Гермиона пытается вспомнить прошедший год, вокруг замыкаются больничные стены. Вентиляторы. Доктор. Медсёстры. Есть и другие воспоминания, она уверена в этом, но они никак не приходят. Гермиона помнит свою мать: помнит, как смотрела, как она умирает. Она помнит своего отца: помнит, как заставила его умереть. Но люди, которых она потеряла по пути — все они сливаются воедино: Гарри, Рон, Джинни, Молли, Артур, Фред, Билл, Луна, Ханна, Симус, Дин. Она перестала отвечать на их совы. Не всегда появлялась на мероприятиях. Часто скрывалась. Но у неё должно было быть больше времени. Человеческий мозг способен обрабатывать только одну когнитивную задачу за раз, и план Гермионы казался логичным: вылечить родителей, и тогда у неё будет всё время в мире, чтобы исправить остальное. К тому времени, как они с Роном допивают чай, отпадает необходимость заполнять тишину. Он ждёт, пока она отведёт его в палату Драко, кладёт руку ей на плечо и открывает двери в коридор. Когда они входят, Малфоев там не оказывается. Вместо них на кровати Драко сидит Пэнси, а Тео и Блейз — на двух соседних стульях. — О, Грейнджер. Похоже, ты привела гостя. — Тео делает паузу и медленно поднимается со стула, улыбаясь излишне широкой улыбкой. — Пожалуйста, — он жестом указывает на освободившееся место, — чувствуй себя как дома, Уизли. Уголки губ Тео подрагивают. Гермиона чувствует, как Рон напрягается и опускает руку с её плеча, а Пэнси внимательно наблюдает за происходящим. — Симпатичный шрам, Уизли. — Пэнси пододвигается, но остаётся сидеть, её рука покоится на руке Драко. — Промахнулся заклинанием? — Министерские дела. Она смеётся и вздёргивает подбородок. — Ещё один Уизли в министерстве. Вот это новость. Теперь понятно, почему создаётся впечатление, что у них ничего дельного не выходит. — Пэнс. — Блейз прижимает указательный и средний пальцы ко лбу, закрывая глаза. — Давай не будем, хорошо? У нас тут пациент отдыхает. — Он смотрит на Рона, а затем отводит взгляд. Тишина. Кожу Гермионы покалывает. Тео раскачивается на пятках. Он всё ещё улыбается Рону — уголки губ приподняты в едва заметной ухмылке, глаза прищурены. Рон не отводит от него взгляда, и она слышит, как учащается его дыхание. Хочется коснуться его руки, подать знак, но она знает, что это истолкуют неправильно. Блейз наклоняется вперёд и тянет Тео за рукав. — Давай выпьем кофе, приятель. Дай Грейнджер и Уизли возможность спокойно посидеть. — Верно-верно. Конечно. — Тео снова указывает на своё место, раздувая ноздри на вдохе. — Мне бы и в голову не пришло портить это чудесное воссоединение. — Он оглядывается. — Пэнс? — Я останусь. Возьми мне капучино, пожалуйста. Дверь со щелчком закрывается. Пэнси едва смотрит на них, вместо этого сосредотачиваясь на Драко и поглаживая пальцами тыльную сторону его ладони. Гермиона ждёт, когда вспыхнет ревность, проснётся чувство собственничества, но она всего лишь чувствует себя лишней, незваной гостьей, подсматривающей за интимной сценой. Теперь она ясно видит его — то, другое будущее, которое могло бы быть у Драко, другую жену. — Врачи что-нибудь говорили? — наконец спрашивает она. — О, ты имеешь в виду, не пропустила ли ты что-нибудь важное, пока болтала с Уизли? Рон наклоняется вперёд, будто собираясь вмешаться, но Гермиона касается его руки. Сердце колотится, она облизывает губы и произносит: — По поводу операции. Есть какие-нибудь новости? — Если так переживаешь, почему сама не спросила врача? — В ответ ей достаётся лишь усмешка. — Пэнси, — повторяет Гермиона, — пожалуйста. — Она моргает, пытается поймать взгляд Пэнси, но та отводит глаза. Мелькает воспоминание: ладонь Пэнси на её плече, аккуратное пожатие пальцев, пока Гермиона держит ледяную руку отца. Она знает, что потеряла её уважение, как только появился Рон. Но как такое объяснить? Просто иногда с Гермионой что-то происходит, и она не может контролировать всё и сразу — отсутствие контроля всегда было её главной проблемой. — Операция пройдёт сегодня вечером, — наконец говорит Пэнси. — Малфои вернулись в поместье, чтобы подготовить комнату Драко. — Комнату Драко? — Горло Гермионы превращается в зияющую пропасть. Голос, высокий и паникующий, срывается. Она знает об этом, но так и не осознаёт. — Они вернут его в Малфой-мэнор? Пэнси закатывает глаза. — Ты, кажется, удивлена, Грейнджер. Что именно, по-твоему, должно было произойти? Ты бы отвезла его домой, в свою крошечную халупу. Начала играть в няньку? Ты вообще способна думать о ком-то, кроме себя? — Хватит, Пэнс… — Рон откашливается. — Да ладно, серьёзно. Почему ты считаешь, что у тебя есть исключительное право — не говоря уже об опыте — заботиться о Драко? — Я его жена… При этих словах Пэнси наконец поворачивается к Гермионе. Её голос тонкий и злой, верхняя губа приподнимается, так что выглядывают зубы. — А я его лучшая подруга. А они его родители. И мы — те, кто любил его, кто заботился о нём с тех пор, как он был маленьким мальчиком. Итак, кто же ты всё-таки такая? Что ты сделала для него? — Она наклоняется вперёд и понижает голос: — Что ты сделала с ним? — Ты выходишь за рамки дозволенного, Пэнси. У тебя нет права… — Я не только не разговариваю с тобой, Уизел, не только не горю желанием вообще когда–либо с тобой говорить, но ещё и собираюсь любезно попросить тебя заткнуться нахуй… — Прекратите. — Голос Гермионы звучит громко и резко, разрезая комнату напополам. Пэнси закрывает рот, и её брови хмурятся, как будто она удивлена собственной реакцией. Гермиона вздыхает. — Пожалуйста. Я не хочу, чтобы Драко это слышал. — Не глупо ли думать о подобном? Он слушает? Согласен ли он с Пэнси? — Я не хочу волновать Драко. Смех снаружи разрывает тишину. Слышен топот, скрип колёс по линолеуму. — Пэнси, я хочу, чтобы ему стало лучше, так же сильно, как и ты, — говорит Гермиона. Она пытается собраться с духом для новой вспышки гнева, но девушка молчит в ответ, заправляет волосы за уши и снова обращает своё внимание на Драко. Её голос становится мягче, когда она заговаривает, злоба растворяется: — Будет лучше, если он побудет там. Ему обеспечат круглосуточный уход. — Она проводит пальцами по складкам на простыне. — Они даже просят ту целительницу прийти. — Какую целительницу? Пэнси замирает; её рука покоится на краю кровати. — Ты не в курсе? — О чём ты говоришь, Пэнси? — Паника карабкается по рёберам Гермионы. — Какую целительницу? Что-то, похожее на смех, срывается с губ Пэнси. — Так тебе не сказали? — Она качает головой, губы складываются в гримасу. — Ты ещё ничего не поняла? У Гермионы болит голова, словно когти впиваются в её висок, выдавливая слова. — Пэнси, пожалуйста. — Знаешь, иногда я смотрю на тебя и думаю, что нашей самой большой ошибкой было то, что мы переоценили тебя. Все по определению считали, что ты справишься со всем этим. — Пэнси скрещивает лодыжки и кладёт руки на колени. — Это твоё проклятие, не думаешь? Люди просто смотрят на тебя и видят самую умную ведьму своего поколения. Они не видят тебя такой, какая ты есть на самом деле. У Гермионы горит кожа. Кровь в голове шумит, и паника всё нарастает, грозясь вырваться наружу. За глазными яблоками мигрень высверливает отверстия в мозгу, мешая соображать. Пэнси встаёт и огибает её, Гермионе хочется протянуть руку и схватиться за неё, но она больше не уверена, что скажет. Прежде чем выйти из комнаты, Пэнси поворачивается к ней и говорит — Спроси Тео. Спроси его о целительнице.***
Операция Драко должна пройти в тот же день, в восемь вечера. Когда хирургическая бригада увозит Драко, Гермиона чувствует себя отделённой от собственного тела. Однажды она прочла в одной из папиных книг о картезианском дуализме. «Аргументы: 1. Если невозможно с абсолютной достоверностью определить, бодрствую я или сплю, основываясь на своих ощущениях, то у меня есть основания сомневаться в своём существовании. 2. Невозможно с абсолютной достоверностью определить, бодрствую я или сплю, основываясь на своих ощущениях; следовательно, у меня есть основания сомневаться в своём существовании». Ей это нравится, потому что это значит, что существует мир, возможно, недостижимый и незнакомый для неё, где все люди, которых она любит, в безопасности, где ей больше не нужно доверять своим чувствам или опыту. Ей нравится и более позднее сомнение, к которому приходит Декарт: преобладание разума над телом. «Я могу сомневаться в том, что моё тело существует, но я не могу сомневаться в том, что мой разум существует. Следовательно, разум и тело должны быть независимыми, автономно существующими субстанциями». Она представляет свой мозг плавающим в банке, анализирующим развалины её жизни, выделяющим ошибки, чтобы она могла учиться на них. А в это же время её тело проскальзывает в мир и плывёт дальше. Её тело плачет, её тело двигается, её тело подчиняется всем этим варварским потребностям. Восемь часов уже позади. Люди мельтешат в палате и за её пределами. Они ждут новостей, вспышки розовой, как азалия, одежды, которая принесёт хорошие новости. Нарцисса и Люциус усмехаются, когда санитары и другие пациенты проходят мимо палаты Драко. Блейз, Тео и Пэнси бродят по коридору. Рон сидит рядом с Гермионой, а она смотрит на пустую больничную койку. Рон не двигается и не пытается заговорить, и она благодарна ему за это. Слова Пэнси давят на живот, как мешок с песком, лишают последнего воздуха. Спроси Тео. Он прямо за дверью палаты, но она не может заставить себя пошевелиться. Её ноги приклеены к сиденью. Недавно Гарри и Джинни заглядывали на пару часов, но их снова вызвали в министерство. Тогда палата казалась полем битвы: слизеринцы с одной стороны, гриффиндорцы с другой. Другая версия Гермионы, возможно, даже позабавилась бы. — Я этого не вынесу, — произносит Нарцисса. Она проводит ладонью по лбу и взмахивает руками. — Пойду прогуляюсь. — Я присоединюсь к тебе, дорогая. — Люциус смотрит на Гермиону с Роном. — А то тут стало довольно… душно. Вслед за уходом Малфоев проносится тихий шёпот голосов, все, кто стоит в коридоре, замолкают, прерывая свои разговоры. Гермиона наблюдает за решёткой лунного света на полу. Сколько ещё ждать? Она читала, что для проведения подобной операции требуется от восьми до десяти часов — ещё есть время, отсутствие новостей ещё может быть хорошим знаком, но она чувствует, как страх разливается по венам при каждом шаге каждого человека, который проходит мимо палаты не останавливаясь. — Миона, — Рон зевает, качает головой, — ты не против, если я схожу нам за кофе? — Нет, конечно, нет. — Она проводит большим пальцем по костяшкам пальцев. — Рон, тебе не обязательно оставаться. Можешь идти домой. — Я всего на несколько минут. — Он качает головой. — Чай? Или кофе? Волна признательности обрушивается на Гермиону, заставляя отвести взгляд. Ей так сильно нравится мужчина, которым стал Рон, — другом, который всегда у неё был, но которого она не всегда могла разглядеть. — Чай, пожалуйста. «Эрл грей». Он хлопает её по плечу и уходит. Когда Гермиона снова слышит звук шагов, то думает, что это Рон вернулся, потому что забыл что-нибудь, но звучит голос Тео: — Сидим в одиночестве, да? — Тео, — говорит она, низко и хрипло. — Где остальные? — Поразительно, но они ушли с Уизли за едой. Гермиона кивает. У неё болит грудь. Лёд течёт по венам. Они одни. Она могла бы спросить сейчас, но начинает сомневаться, хочет ли вообще знать. Тео садится рядом с ней, и какая-то часть её хочет отшатнуться. Он — ящик Пандоры. — Полагаю, они рассказали тебе о реабилитации Драко? В поместье? Гермиона кивает. У неё есть что сказать, она специально припасла аргументы для подобного разговора, но язык еле двигается. — Никакой праведной тирады, Грейнджер? Она позволяет молчанию на мгновение затянуться. Смотрит на его руки и видит, как они подёргиваются у него на коленях. Само собой, это притворство, по крайней мере, часть его. Он тоже беспокоится. Она цепляется за эту мысль, когда открывает рот и произносит: — Пэнси упомянула целительницу. Она сказала, что я должна спросить тебя. Руки Тео неподвижны, но потом он впивается ногтями в брюки, комкая ткань. — Сплетничаешь с Пэнси? Ты сегодня полна сюрпризов, Грейнджер. — Тео, — она сглатывает комок в горле, — больше никаких игр. Расскажи мне, что происходит. — Помнишь разговор, который у нас был в коридоре? Что я тебе ещё раз сказал? Подумай, Гермиона… — Зачем ты это делаешь… — … Ты что, не обращала никакого внимания… — Ты можешь этого не замечать, но я люблю Драко… — Тогда почему, — и теперь его взглядом можно убить. Руки с силой сжимают колени, а на шее вздувается жилка, — Драко в это не верит? — Она вдыхает, чувствуя, как эти слова врезаются в неё, и ошеломлённо смотрит на него. — Если ты так сильно его любишь, Гермиона, почему Драко не верил этому? Она поднимает глаза, впивается пальцами в ладони и моргает, желая, чтобы свет перестал мерцать перед глазами. — Тео, я здесь стараюсь изо всех сил. Мне не всё равно, — её голос срывается, — так же, как и тебе. — Если не больше, думает она, но не может заставить себя озвучить это. Сегодня я тоже принесла жертву. Она не хочет вступать в новую битву. Тео не отвечает, и Гермиона поднимает глаза, обнаруживая, что он смотрит на кровать — отбивает ладонями ритм на своих коленях и затем расправляет складки. Как будто сдаётся. — Драко нанял целительницу, — наконец говорит он, заставая её врасплох. Гермиона пытается сфокусироваться на разговоре. — После того, как твоих родителей госпитализировали, он нанял целительницу из Мунго, чтобы та изображала здесь медсестру… В ушах поднимается пронзительное жужжание, и голос Тео доносится словно из-под толщи воды. — … её зовут Табита. Она присматривала за твоими родителями, продолжала искать потенциальные магические причины их болезни. Мозг болит, трещит от усилий в попытках связать его слова с собственными воспоминаниями. Медсестра. Какая медсестра? — Мне сказали, что она довольно известная целительница. Я встречал её несколько раз. Не могу сказать, что отношусь к ней с тем же уважением, что и Драко, судя по всему. Там было так много медсестёр. Какая именно? Все они слились в одно и то же лицо. Был ли кто-то, кто хоть чем-то отличался? Думай, Гермиона. — Табита, очевидно, потерпела неудачу, но она была полезна в других отношениях. Она предупредила Поттера об ухудшающемся состоянии твоего отца в начале февраля, ещё до того, как он получил… — Он замолкает. О, там была одна. Медсестра, которая внимательно смотрела. Та, которая выглядела испуганной, будто скрывала какой-то секрет. Лёгкие заливает свинцом, который мгновенно давит к земле. Гермиона прижимает ладонь к груди и трёт, пытаясь вдохнуть. — Почему Драко никогда ничего не говорил? Почему не… — Потому что он не хотел давать ложную надежду. — Тео наконец смотрит на неё. — Он волновался, что Табита не сможет найти проблему. — Я… — Полагаю, ты догадываешься, что гонорары Табиты — ещё одна причина, по которой Драко понадобились деньги… Частная медицина действительно дорога настолько, насколько ты можешь себе представить. Щёки мокрые, и Гермиона позволяет слезам стекать по шее, капать на рубашку. — Я не знала… — Ну, — Тео улыбается, но не так насмешливо, как она ожидала. Она догадывается, что он жалеет её, — теперь знаешь. — Могу я… — Миссис Малфой? Они оба поворачиваются к источнику звука. В дверях, нахмурившись, стоит медсестра и указывает на Гермиону. — Вы жена Драко Малфоя? Она поднимается, вытирает лицо рукой. — Да, да, это я. — Операция только что завершилась. Хирург скоро выйдет, чтобы поговорить с вами, но я пришла, чтобы сообщить вам об этом как можно скорее. — С ним всё в порядке? — спрашивает Тео. Он тоже стоит. — Я оставлю это хирургу, но да, я бы сказала, что операция прошла успешно. Гермиона чувствует слабость от облегчения, плечи Тео опускаются на выдохе. Медсестра поочерёдно смотрит на каждого из них, чего-то ожидая, но ей отвечает лишь молчание — она кивает и поворачивается, чтобы уйти. — Мы можем его увидеть? — Тео делает шаг вперёд. — Ещё нет, но скоро.***
За последние несколько дней Гермиона много раз представляла себе этот момент. У неё есть запись в дневнике, где она набросала всё, что хочет сказать, но этого оказывается недостаточно, стоит ей войти в послеоперационную и увидеть бледное лицо Драко, его усталые серые глаза. Они одни. Гермионе позволили стать первым посетителем. Она знает, что у неё есть всего несколько минут, прежде чем чужие голоса нарушат их уединение. — Драко, — говорит она. Глаза наполняются слезами, и она ненавидит дрожь в своём голосе. Она касается его руки, ждёт, не оттолкнет ли он её. Драко одаривает её улыбкой, которая не совсем подходит взгляду. — Как дела? — спрашивает она, и ей хочется подавиться собственной глупостью. Драко усмехается: напряжённый звук вызывает у него приступ кашля. Гермиона бросается передать ему стакан с водой, стоящий рядом, и вытирает уголки губ, где вода вытекла. Тогда он действительно отстраняется. — Я в порядке, — говорит Драко, не глядя на неё. Гермиона хочет многое сказать, чтобы остаться, но не может перестать смотреть на него. Кажется, ему становится неловко под таким пристальным взглядом. Пальцы подрагивают под её ладонью. — Тебе больно? — наконец решается она. — Я могу позвать врача. — Со мной всё в порядке. — Я скучала по тебе. — Слова вылетают в спешке. Гермиона не уверена, какой именно реакции ждёт, но надеется, что Драко сможет прочитать между строк и понять, что она имеет в виду. Мне жаль. Пожалуйста, не уходи. Она чувствует себя очень усталой и очень маленькой. — Теперь я здесь. Гермиона испускает вздох, подозрительно похожий на всхлип. Он сжимает её руку, раз, другой. Часть её желает, чтобы он накричал на неё, как будто это значит, что ему всё ещё не всё равно, чтобы кричать. — Мои родители здесь? Она кивает, вытирает нос тыльной стороной рукава. — Да, я могу позвать их, если хочешь. Они были здесь всё время. Блейз, Тео и Пэнси тоже. Драко выдыхает. — Спасибо, что сообщила им. Такая формальность, как будто они едва знакомы. Хочется стряхнуть с себя этот момент, но Гермиона может только крепче сжать его руку, а затем отпустить одним отрывистым движением. Она причинила ему боль? Схватила слишком сильно? На мгновение воцаряется тишина. — Надеюсь, меня скоро выпишут, — говорит Драко, поворачиваясь и глядя в окно. — Всегда ненавидел больницы. — Кажется, хирург говорил, что тебе не придётся лежать тут слишком долго. — Она сглатывает, облизывает губы. — Твои родители предложили тебе переехать в поместье. Я слышала, они приготовили для тебя комнату, связались с частной целительницей. — Драко вглядывается в её лицо, изучает, ожидая продолжения. Ещё слишком рано для этого разговора: о Табите, деньгах, о том, как они обманывали друг друга. Об этом можно поговорить позже. Гермиона продолжает: — А если ты захочешь, мы могли бы просто пойти… домой. — Она использует это слово с осторожностью, если он больше не думает об их совместной жизни. Прибор рядом с Драко пищит, и Гермиона считывает каждый сигнал. — Может быть, это и к лучшему, если я проведу несколько дней в поместье, только в самом начале. — Верно, — кивает она, подбородок дрожит, — конечно. Всё, что захочешь. Она слышит, как снаружи доносится голос Пэнси: «Серьёзно, сколько можно ждать? Она решила его приватизировать, или что…» Гермиона боится задать следующий вопрос: он поднимается подобно волне, усиливается, пока не обрушивается: — Я тоже могла бы поехать с тобой в поместье? — Окончание превращается в вопрос, лишённый уверенности, которую она хотела вложить. — Но только, если ты захочешь. Драко вдыхает, уголки губ приподнимаются, и, когда он смотрит на неё, на его лице непроницаемое выражение. Гермиона кусает губу в ожидании ответа. Рассветное солнце начинает пробиваться сквозь облака, и она щурится, когда свет струится по Драко, освещая фиолетовые тени под глазами. Он выглядит усталым, но не несчастным. — Да, — наконец произносит он и касается её запястья, проводя пальцами по точке пульса. — Я хочу.