Beyond the rain

      Чанхи ещё никогда не чувствовал себя настолько живым и мёртвым одновременно.              Он просыпается лишь следующим вечером. Джуён, вероятно уже вернувшийся после работы и сидящий у его кровати, выглядит так несчастно, что Чанхи не будит его. Он сильно напугал его таким долгим сном, да? Наверняка. Стоит извиниться перед ним после. За всё.              За то, что присматривал за ним и не оставил, когда он вернулся. За то, что всё рассказал, когда Чанхи попросил, и за то, что… За то, что он хороший друг. Лучший из всех.              Чанхи встаёт и тихо уходит в кухню. Там растворимый кофе в большой чашке и немного еды, потому что Чанхи — кажется, впервые за долгое время — ощущает настоящий голод.              Его голова больше не бомба с обратным отсчётом, и это так… странно. Ощущение бодрости вообще странно, потому что обычно сон не был его хорошим другом. Скорее самым злейшим врагом, потому что этот город словно рассадник запертых. Дожди тут постоянно идут, небо постоянно затянуто тёмными тучами, и никогда не знаешь — накроет или нет.              Да, точно. Поэтому они с Ёнхуном и уехали, когда появилась возможность…              Странно вспоминать что-то такое. Странно думать об этом так легко. Странно, что мысли о парне с серебряными волосами больше не вызывают той адской головной боли. Странно приятно. Вместе с картинками возвращаются чувства, и это… самое странное во всём этом.              Он таким живым в эти пол года точно не был.              Но при этом он всё ещё ощущает себя живым мертвецом. У него всё ещё так много вопросов и белых пятен в воспоминаниях. Кто ещё знает, что он проснулся? Кто вообще знает, что он был в коме? Сколько? Около шести лет? Даже если у него были друзья, то они давно забыли его. А родители? Чанхи ничего не помнит о своих родителях. Он всё ещё много чего не помнит, но теперь намного проще. Частично.              Проще будет понимать. Себя. Ёнхуна. И даже Чанмина.              Да, Чанмин. Он всё ещё самый загадочный элемент этой истории. Джуён ничего не мог про него знать, потому что парень, в отличие от Чанхи, не видит этих призраков, так что и рассказать о красноволосом не имеет возможности. Но связан ли запертый со всем этим? С Ёнхуном. И с Чанхи тоже. Он сказал, что вернул его сюда, так? Но как?              Чанхи всё ещё путается. Всё ещё не до конца понимает. Цельная картинка не складывается, скрываясь за плотными, тёмными дождевыми облаками. И Чанхи даже не знает, где теперь искать запертого, чтобы эти тучи разогнать. Снова беспорядочно бродить по улицам, пока случайно не наткнётся на Чанмина? Какова вообще вероятность, что это снова произойдёт?              — Наконец-то ты проснулся.              Чанхи даже вскрикивает и оборачивается. И почему он беспокоился, что найти запертого будет сложно? Вот он. Всё ещё без плоти и крови. Всё ещё отлично преодолевающий стены.              Жмурится несколько раз, чтобы убедиться, что не кажется, и, хмыкнув, оборачивается обратно, смотря на свой кофе. Ничего не говорит. Потому что не знает, что сказать. Не был к столь скорой встрече готов, и вопросы ещё не сложились в голове. А Чанмин неизменно улыбается, проходит ещё и садится напротив. И тоже молчит!              — Зачем пришёл, если собираешься сидеть и молчать? — немного жёстче, чем сам хотел, говорит Чанхи.              Улыбка Чанмина не раздражает так, как вчера, но всё ещё немного некомфортно. Потому что не знает какие поводы у парня быть таким весёлым. И нужны ли они ему вообще? Странно. Чанхи ловит себя на том, что слишком долго смотрит на чужие ямочки на щеках, и отводит взгляд. Кофе. Его собственное отражение в кружке с кофе куда интереснее.              — Ёнхун волновался за тебя. И я тоже. — Слишком спокойно говорит Чанмин, и Чанхи вздыхает. Почему он постоянно говорит сначала о Ёнхуне, а потом о себе? Почему вообще упоминает себя? Как он связан с ним?              — Почему ты волновался тоже?              — А нужен повод?              Чанхи хмыкает и хмурится. Ну да, конечно. А он ожидал, что ему ответят? Вероятно он просто разговаривает не с тем.              — Я хочу поговорить с Ёнхуном. Скажи мне адрес.              — Ты знаешь его, — Чанмин пожимает плечами.              Чанхи снова ничего не понимает. Он вспомнил так много, но эту квартиру — нет. Потому что Джуён ничего об этом не говорил? Почему воспоминания вернулись столь выборочно? И если он правда знает, то как ему вспомнить?              Он уже понял, что этот мир — его. От рождения и до этого самого момента. И останется его. Он помнит своё детство и ещё много чего, но есть много других доказательств этому.              Но он всё ещё не может расшифровать те странные видения в квартире у Ёнхуна и Чанмина. Да, там определённо был он, но когда это было? Он не помнит.              — Даже если знаю, то не помню.              — Значит, тебе ещё рано говорить с Ёнхуном.              Улыбка призрака снова начинает раздражать.              — Значит, помоги мне вспомнить.              — Ну наконец-то ты попросил! — Чанмин ёрзает на стуле и осматривается. — Налей мне тоже кофе. Это долгая история.              Чанхи удивлённо смотрит на парня, но быстро возвращает себе немного недоверчивый вид. Он не знал, что запертым тоже нужна еда. Разве они живут не напрямую за счёт своих физических тел? Хорошо, вероятно, Чанхи вообще не стоит думать о чём-то таком, после того, что он недавно узнал. Он знает слишком мало о том, как устроен мир, чтобы всерьёз возникать.              Только после того, как кружка с кофе встаёт перед Чанмином, он начинает говорить. Чанхи садится удобнее и надеется, что сегодня не будет той адской головной боли, из-за которой всё вокруг становится похоже на калейдоскоп из чёрно-белых картинок.              — Как много ты вспомнил? — первое, что спрашивает Чанмин, и Чанхи мнётся.              Почему-то кажется, что теперь это его личное. То, что никто не должен знать. То, чем он не будет ни с кем делиться. Впрочем, парень и не заставляет его. Он благодарен.              — Без разницы. Ты помнишь, что уснул, да? Ёнхун винит в этом себя.              Чанхи подрывается с места почти сразу. Почти, потому что слова в голове эхом раздаются, и он не сразу понимает их смысл.              — Что? Почему? Какой в этом смысл? — быстро садится назад, понимая, что это было слишком эмоционально. Но сердце начинает покалывать.              Чувствует.              — Джуён не сказал тебе, да? Наверное, он и сам не знает. — Как-то даже задумчиво, будто рассуждая, говорит Чанмин.              А ещё так, будто сто лет уже знает Джуёна. Неужели всё же что-то не договорил Чанхи?              — Потому что Ёнхун родился таким. Я имею в виду, он с рождения видит астральные тела. И он мечтал показать тебе свой мир. То, какой он для него.              Чанхи молчит. Снова какая-то неразбериха в мыслях. Он никогда не жаловался на логическое мышление, но сейчас…всё путается. Чанмин хочет сказать, что Ёнхун?.. Хорошо, да. Это, по крайней мере, объясняет то, что он тоже видит этого парня.              Да, это определённо ещё одна причина, почему они уехали из большого города.              Но всё остальное — нет. Всё остальное всё ещё не понятно.              Почему бы ему винить себя в том, что Чанхи уснул? Это невозможно проконтролировать или предотвратить. Такое случается. Так почему? Чанмин ничего не говорит, и Чанхи приходится снова начать говорить.              — Это не объясняет…              Только для того, чтобы Чанмин его перебил, пока он пытается подобрать слова и составить из них словосочетания и предложения.              — Мысли материальны, понимаешь? Он говорил, что ты уснул, потому что он так сильно хотел показать тебе всё это.              Чанхи не знает что сказать. Его сердце разрывается, конечности дрожат, а сам он чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. Головной боли сегодня нет. Но душа болит сильнее.              — Это так глупо… — шёпот надрывным выходит.              Теперь, когда он думает об этом, то действительно помнит. Помнит, как Ёнхун рассказал ему это, когда они сидели в парке на скамейке. Солнце тогда светило так ярко. Чанхи наваливался на Ёнхуна, уложив голову ему на плечо, а пальцами перебирал край рукава его толстовки. А Ёнхун в это время полушёпотом, иногда заглушаемым шелестом листьев, впервые в жизни делился с кем-то своим секретом.              — Я хочу… — Чанхи поднимает голову и потерянно смотрит на Чанмина. Его взгляд, прямо как тогда, в той, другой квартире. — Нет, подожди. При чём тут ты? Я совсем не помню тебя.              Чанмин всё ещё улыбается, но теперь грустно. Всё повторяется.              Чанхи боится, что реальность снова начинает ускользать от него, скрываясь за невыносимой болью, как за стеной, поэтому хватает запертого за руку. И сжимает. Крепко-крепко.              — Я просто вернул твою душу в физическое тело, — звучит слишком уклончиво, чтобы быть полной правдой.              — Это я слышал уже. Как? Как ты это сделал?              В ушах шумит, а пальцы сжимаются слишком сильно, но Чанмину, похоже, всё равно. Чанмин видит, как того трясёт. Видит и буквально чувствует. Но на вопросы отвечать не спешит.              — Скажи мне!              Кричит.              Совсем как одержимый, но именно таковым себя сейчас и ощущает. Слишком резко дёргает Чанмина за руку, так что кофе из кружек на столе проливается, и… Он больше не держит Чанмина. Глупо смотрит на свои пустые руки, а зачем на парня напротив.              Запертый выглядит таким несчастным. И смотрит прямо за спину Чанхи.              Ему и оборачиваться не надо, чтобы понять, кто там стоит.              — Джу…              Он хочет начать оправдываться. Без какой-то определённой причины, просто становится так невыносимо мерзко из-за самого себя. Джуён помог ему, а он… Но вопреки ожиданиям тот просто обнимает его со спины.              — Если тебе нужно уйти — иди. Только не пропадай, хорошо?              И страха в словах Джуёна ещё больше, чем в самом Чанхи, который всего подряд опасается.              Чанмин тащит Чанхи за край толстовки. Джуён не может не заметить, но просто игнорирует. Он и так понял, что Чанхи не сам с собой тут разговаривал. Потому что кружек две стоит. Иначе бы точно подумал, что галлюцинации. Это первое, о чём он подумал, вообще-то.              Поэтому запертый и попросил кофе, но так и не притронулся к нему ни разу.              

***

                    Джуён отпускает его, и он уходит. Но на душе ещё хуже, чем было до этого. Его словно снова разделить пытаются: оставить физическую оболочку на произвол судьбы, а всё остальное выбросить, да так далеко, чтобы точно никто больше не смог вернуть.              Чанхи уходит. Вместе с Чанмином уходит и оставляет друга в его слишком большой для него одного квартире.              — С ним всё будет в порядке, — будто бы пытается поддержать Чанмин, но не делает лучше.              Совсем.              Скорее, наоборот, только усложняет. И Чанхи снова по грани ходит. По краю от очередного срыва или как это вообще назвать в его случае. По вискам бьёт — снова — до стиснутых зубов и дрожащих рук. Голова снова тяжелее, чем свинец.              Останавливается.              — Нет… — тихо, одними губами почти, а потом уже громче, почти срываясь на надрывный из-за накативших слёз крик. — Ничего не будет в порядке! Он… Его…              И всё равно ему уже, что посреди улицы. Что множество людей смотрит тоже. Не контролирует ни свои эмоции, ни себя, ничего в этом мире. И теперь даже Чанмин выглядит испуганным. Потому что это совсем не похоже на Чанхи. Он словно ломается. Как фарфоровая кукла, если с ней неправильно обращаться: сначала просто крохотные трещины, которые с каждым разом всё больше и больше, пока в конечном итоге целый кусочек не отвалится. А за ним ещё и ещё. Остаётся только замереть в ожидании полного разрушения или попытаться склеить.              Чанмин, конечно, пытается.              Но не словами, нет. Переубедить сейчас Чанхи всё равно, что путешествовать во времени — попросту невозможно. Так что он лишь хватает его за руку и тащит за тобой. Это единственное, что он может сделать сейчас.              Чанхи не сопротивляется. Позволяет тянуть за собой, не обращая внимания на то, как крепко его ладонь в этот момент сжимают. Ловит только презрительные взгляды прохожих. Хотя и на них всё равно сейчас, потому что кажется, что они далеко. Очень далеко. Где-то вне его мироощущений и далеко за пеленой из тоски.              Не замечает, в какой момент сидит в прихожей. И как давно. Обувь даже снята.              Как током бьёт, когда понимает, что чья-то большая ладонь держит его собственную.              Моргает несколько раз, чтобы понять, что не сон. Что снова не провалился никуда. Что в своём уме. Потому что Ёнхун рядом сидит, снова со своими чудесными серебряными волосами, и это его большая ладонь.              — Я не сплю? — тихо, боясь испугать или испортить всё одной фразой, говорит.              Ёнхун не пугается. Он, похоже, рад. Уголки губ поднимаются в невероятно мягкой и нежной улыбке. И пальцы. Переплетает их, сжимая чужую руку немного сильнее. Не больно — успокаивающе.              Качает головой, отвечая полушёпотом:              — Нет. Всё за правду.              Чанхи не понимает как. Как ему может быть так спокойно и уютно, когда только что его голова рассыпалась в пепел. У него так много вопросов, но он не хочет задавать ни один. Не хочет портить момент. Не сейчас.              Сейчас он наваливается всем телом на Ёнхуна. Колени к себе притягивает. Голову на его плечо кладёт. И глаза закрывает. Всё как тогда.              И в этот раз Ёнхун — тоже шёпотом — начинает рассказывать. То, что не мог сказать так давно. А Чанхи слушает.