Шоемау
Наутро Саусар пришёл в себя и даже попросил поесть. Это был добрый знак. Мы с Ясом набрали трав, которые заварили для него. Ничего особенного, лишь то, что может очистить кровь. Давали ему много пить. Он быстро поправлялся, и уже в течение нескольких дней, смог нормально ходить и даже сам справлял нужду за деревьями, как и все остальные. Воины моего отца не раз подходили к нашей стоянке, но не давали о себе знать, лишь наблюдали. Это успокаивало меня, но я всё время был начеку. Отношения с Ликом и его друзьями никак не клеились. Мы держались особняком, они тоже. Но, несмотря на то? что мы вынуждены были терять время здесь, вместо того, чтобы идти по следам народа Лика, мы провели их с пользой: я обучал Лика стрелять из духовой трубки, а Танай учил нас языку. Для меня их язык оказался несложным, и уже через несколько дней я стал понимать не слишком сложные предложения и пытался отвечать. Лик тоже не отставал. Мне удалось, наконец, переодеться, но волосы сам себе я плести не мог и потому моя длинная коса выглядела сейчас не самым лучшим образом. Это меня раздражало. Снова и снова пытался я привести её в порядок, пока в один прекрасный момент ко мне сзади не подошёл Туск и не срезал её ровно посередине. Я едва не убил его! Мы сильно подрались и, если бы нас не растащили Лик и Яс, никто не знает, чем бы всё закончилось. Сбежавшую лошадь так и не нашли, поэтому я совершенно не знал, как мы все разместимся на оставшихся. Нас шестеро, а лошадей всего четыре. — Я не поеду ни с кем из них на одной лошади, — категорично заявил Туск и, поймав на себе мой недобрый взгляд, усмехнулся: — Я не хочу ехать и не заметить, что меня вдруг нечаянно кто-то обесчестил!Лик
— Ладно тебе, Туск! — меня изрядно утомили эти почти непрекращающиеся перепалки. Если Саусар оставался по обыкновению спокоен и непритязателен, особенно после того, как узнал, что наши спутники спасли ему жизнь, то Туск буквально выводит меня из себя. Он обрезал волосы Шое! Хотя, признаться, они у него были чересчур длинными. Наверно, у него никто не умирал из близких. Мы обрезаем волосы, когда скорбим о ком-то, в знак траура и выражения большой невосполнимой потери. У меня в жизни их было много, поэтому волосы мои всегда едва касаются плеч. А у Шоемау волосы ниже задницы, как у бабы, куда это годится?! Так куда лучше. — Не думаю, что кто-то из них хочет тебя обесчестить, после всех твоих проделок, — заключил Саусар. — А меж всем они спасли твою, мою и шкуру Лика. Если ты уже подзабыл. По-моему, Саусар проникся уважением к Ясу, тот очень усердно за ним ухаживал всё это время. Если не ошибаюсь, то вчера ночью даже слышал подозрительную возню в кустах, когда места их лежанок пустовали. Не стану в это вмешиваться. К тому же этот Яс столько же мужчина, сколь и женщина, и сейчас, когда я всё о нём знаю, мне уже не кажется это такой-то дикостью. Он неплохой и добрый… добрая… Доброе… Не знаю как правильно. Я учу их язык, как и Шоемау усердно пытается овладеть нашим. Приятно, что он так проявляет интерес к моей культуре. А я расспрашиваю о его. Мы уже почти обходимся без Таная. Саусар протягивает руку Ясу, приглашая его на своего коня. Да, между ними явно что-то происходит. Посматриваю на Шоемау, не хочу его сажать с Туском, иначе кто-то точно пострадает. — Поскакать на мне? — спрашиваю я у Шое на его языке и тоже протягиваю ему руку.Шоемау
— На тебе? — смеюсь и Танай переводит Лику его ошибочное произношение со всеми его смыслами. Я принимаю приглашение, хватаюсь за его руку, а в следующее мгновение уже оказываюсь у него за спиной, прижимаясь к нему грудью, обхватываю за талию. — Могу на тебе, если ты хотеть, — шепчу я ему томно в ушко. Конечно, лишь дразню, но меня так забавляет его смущение. Он словно ребёнок, который ничего ещё толком не видел. Я не задеваю его, не давлю, если между нами когда-нибудь и промелькнёт искра, то пусть она будет по обоюдному желанию и согласию. А пока что отстраняюсь, лишь легонько придерживаясь за его тело, давая ему возможность расслабиться. Последнюю лошадку отдали Танаю, а поскольку он был самым лёгким и худым, то и вещи по большей части пристроили туда же. Все остались довольны.Лик
Густо краснею под общий смех, но оправдываться не стану, и на его речи не отвечу, пусть думает, что не понял. Я же только изучаю их язык. Но не могу отрицать перед собой, что мне пришлось за эти дни, что мы жили вместе, уединиться несколько раз у реки, чтобы снять напряжение в моих чреслах. Ничего удивительного, прошло много дней с последнего соития с женщинами, но… Образы в моей голове отчего-то путаются в этот момент, то и дело всплывает воспоминание, как он прижался к моим бёдрам своими. Это… Ненормально. Мне и сейчас стыдно. Он слишком близко. Напрасно я… Надо было посадить его с Танаем. Мы двинулись в путь. Смотрю, Саусар пристроил Яса перед собой. Объял его руками и держит узду. Так невозмутимо. Может, стоило так же? Не по себе мне, когда Шоемау так жмётся ко мне сзади. Я скован как лёд. Вцепился в узду как дитя, что едет впервые верхом.Шоемау
Рад за Яса. Он очень хороший охотник и воин, добрый друг и человек, и Саусар ему под стать. Они смотрятся вместе, будут славной парой, если на то будет воля Духов. Меня радует, что не все так категоричны, как Туск или Лик. С другой стороны, Лик тоже не так прост. Он чурается всего, что связано с близостью между мужчинами, демонстративно холоден со мной и всячески пытается дать понять, что любовь его сейчас точно не интересует, но тем не менее, я видел его у реки. Всё говорит об обратном. Мы едем уже около часа, изредка переговариваясь. Речь зашла о волосах, и я сказал ему, что Туск лишил меня половины побед в бою, срезав мои лохмы. Теперь придётся заново отращивать их и убить не менее сотни врагов! Пока моя репутация воина безупречна и я не потерплю первого поражения — я не остригаю волосы. Сейчас же ситуация неоднозначная, ибо я и не проиграл боя и срезана только половина. Но Туска я уже почти ненавидел. Потом зашёл разговор о дереве, из которого делаются духовые трубки. Я рассказал, что знал, в довесок достал трубку, что снял с одного из нападавших, и начал показывать все преимущества такого оружия: тихое, скорострельное, меткое. Даже если ты только царапнешь врага, он всё равно уснёт или будет отравлен, смотря чем смазать острый наконечник. — Давай, — невольно обнимаю его покрепче, чтоб передать ему заряженную трубку, — держать прямо. Лошадь идти ровнее.Лик
Что-то мне подсказывает, что это плохая идея, но… Интерес, как всегда, перебарывает. Я отличный стрелок, наш народ славится своими конными лучниками. Конечно, не ударю в грязь лицом и в этом! Только тут немного иначе всё. Эта трубка не требует силы рук, а скорее силы дыхания, да и метиться приходится по-другому. В луке я вычисляю по острию стрелы, а тут, трубка у рта. Но я старательно прицеливаюсь. Держу, как он учит, но пока что двумя руками. Он указывает мне на ствол дерева впереди. Я смогу, целюсь, вдыхаю поглубже. — Давай! — говорит мне Шое. Резко выдыхаю, выпуская иглу, но как раз в этот момент наш конь спотыкается о камень. Где моя игла? Ищу глазами маленькое яркое красное оперение… В дереве его нет. — Промазал, — расстроено констатирую, но всё внутри меня каменеет, когда замечаю красный пушок перьев прямо в… в той части Туска, за которую он переживал, не желая подсаживать к себе чужаков. Испуганно переглядываюсь с Шоемау. Мы оба напряжено ожидаем, что Туск вот-вот грохнется в сон. Но…Шоемау
Туск даже не заметил, он лишь почесал зад возле того места, где торчал дротик и как ни в чём не бывало, едет себе дальше. — Чет жрать захотелось. Мож привал? — Какой привал?! — обернулся на него Саусар. — Мы только набираем ход. Я прыснул со смеху, пряча лицо на плече у Лика, чтоб другие не слышали. Он тоже смеётся. — Хм. Ещё, — тихо говорю Лику и показываю жестами — продолжай. Мне уже самому интересно, почему этот громила до сих пор не отрубился. Сколько ж ему надо влепить дротиков?Лик
С сомнением смотрю на Шоемау. Ты правда этого хочешь? — Ну уж нет, теперь ты покажи как надо. — Сую ему трубку и чуть отклоняюсь, чтоб у него было место для прицела, но он уютно примостил трубку мне на плече и прицелился. Указываю ему на другое дерево впереди. Туда.Шоемау
Но мне неинтересно дерево! У меня азартная месть! Пускаю второй дротик точно в соседство к первому, мы оба затаили дыхание, ожидая реакции, но… опять ничего! — Поразительно. Его зад что, из золота? — Дивлюсь я и выпускаю туда же ещё один! НИЧЕГО! — Он точно мечен богами, — заключаю я.Лик
Мне смешно, это он ещё плохо знает наш народ. Слышал, ходят слухи среди прочих народов, что мы скифы, как они нас прозвали, непобедимы и нас ничто не берёт, ни яды, ни бочки вина́. Вот Туск был живым олицетворением настоящего чистокровного Скифа! — Настоящий скиф. — Гордо поясняю Шоемау.Шоемау
Только он это сказал, как Туск начинает медленно клониться набок, потом кулём падает с лошади и раздаётся гулкий храп. Смеюсь от души и киваю. Да, точно, настоящий скиф, что бы это ни значило! Нам пришлось вчетвером затаскивать эту волосатую бородатую тушу на лошадь, и я уже пожалел о своём любопытстве. Но зато, между мной и Ликом всё остановилось как-то легче. Он начал расслабляться и открываться, даже, сам того не заметив, назвал меня ласково по имени… Шое. Когда мы прибыли на тот самый берег, где я нашёл его после шторма в первую нашу встречу, был уже вечер, но это не помешало нам разбить здесь временный лагерь и всё осмотреть. Стало понятно, что выжило много народа: всюду были следы, тащили что-то тяжёлое. Похоже, люди его народа забирали с собой обломки своих лодок и на руках буквально уволакивали все в лес. Я, Лик и Яс обшарили всё что могли, найдя множество полезных вещей, которые выбросило море уже, по всей вероятности, после ухода людей в лес. Оружие, одежда, одеяла… Ещё мы нашли большую земляную кучу, и Лик пояснил мне что это погребальный курган.Лик
Мы с Туском и Саусаром провели ритуал почтения наших погибших товарищей, соорудили жертвенное пламя у кургана, принесли в жертву дичь, срезали по пряди волос. Я, как главный теперь в нашем маленьком клане (пока мы не нашли отца), возвёл молитвы к богам. Меня успокаивает то, что курган этот один, это означает, что мой отец и брат ушли отсюда живыми. Царские курганы всегда возводят отдельно от общих и украшают жертвенниками побогаче того, что сооружён здесь. Часто мы приносим вместе с почившим царём человеческую жертву из его лучших рабов и воинов.Шоемау
Вереница следов уходила глубоко в леса и действительно указывала в сторону северных земель. Идти туда ночью было бессмысленно, и мы решили остаться на здесь. — У них большая фора. Много дней, — поясняю я. — Но я вижу, что они охотились и перевязывали раненых. Смотри. — Показываю Лику и остальным всё, что удалось найти…это были окровавленные тряпки, которые, скорее всего, служили для перевязки; осколки глиняных горшков, внутри которых гремели изглоданные звериные кости. — Твой народ пошёл прямиком к Вепрям. Думаешь, твои люди выстоят против них? Я не знаю, сколько их точно, но явно больше твоих людей. Они возьмут их числом, если только те не прибегнут к хитрости.Лик
— Я не знаю сколько среди них здоровых воинов. Обычно нам не приходится хитрить, потому что мы сильные. Мой брат бывалый воин. Хотя мы с ним похожи как две капли воды, шрамов у него побольше и нрав покруче. Хорошо, что он выжил, думаю, он позаботится о людях лучше меня. — Разоткровенничался я. Дело в звёздной ночи и шуме Великого моря или я начал ему доверять, по-настоящему? Туск спит, Танай тоже. Саусар отошёл, изъявив желание провести ночь в молитвах, а Яс через некоторое время решил вдруг прогуляться. Нужно быть идиотом, чтобы не догадаться, что они пошли «помолиться» на пару. Я часто думаю, как легко Саусар забыл свою семью, жену, детей. После нашего ухода из поселения Шоемау, он ни разу не упомянул их. И выглядит таким… Счастливым? Да, и спокойным. Я бы так не смог. Сегодня наконец-то одел нормальную, привычную мне одежду: сапоги, шаровары, рубаху и пояс. Туск изрядно рад тому, что мы нашли сундук с вещами. Мелочь, а приятно. Предлагал Шоемау облачиться в наш традиционный наряд, но он принял только кожаную обувь. А мне, признаться, было бы немного легче смотреть на него, не пряча глаз, если бы он хоть иногда прятал своё тело. Эти их повязки… Они ведь ничего не прикрывают. И меня это стало волновать в последнее время. Стараюсь не подавать вида, что меня интересуют его бёдра. Это всё от воздержания. Да ещё и Саусар с Ясом наводят на меня нехорошие мысли. Ну, может быть… Ведь теоретически это возможно… Пфф… Прочь, прочь! — Спать? — спрашиваю. Вот и пошёл бы спать, а я схожу уединился, расслабиться и прогнать порочные мысли. — Нет, — качает Шоемау головой. Выглядит он грустным. Наверное, думает об отце и доме, который ему пришлось оставить. Быть может навсегда. — Ты хорошо? — спрашивает он вдруг, заставая меня врасплох. — Нормально, — протягиваю, разминая себе затёкшие плечи. — Устал немного.Шоемау
— Я помогать. Сядь, — тяну его за рукав и принуждаю сесть на песок передо мной, — ты расслабиться. Начинаю массировать его плечи, прямо так, через рубашку, но ткань мешает мне, и я слегка отвожу её в сторону, чтобы мои руки были более проворными. Он слишком напряжён. Мышцы почти каменные и мне приходится сдавливать их сильнее, чтобы добиться нужного результата. Так наши рабыни перед каждой битвой или соревнованием массируют плечи воинам.Лик
Ох! Это кара небесная! А приятно… ммм… Откидываю голову назад. Это чары, он меня околдовывает! Такая дрожь по телу. Впиваюсь пальцами в песок, силясь не выдавить ни звука. Но… Выдох получается всё же звучным. Отхожу от морока и осторожно слагаю его руки со своих плеч. Мне точно надо уединиться! Шаровары широки и рубаха покрывает мои бёдра, пока я сижу, ничего не увидеть. Достаточно темно, и это хорошо. Нервничаю. — Спасибо, — коротко благодарю, так и не оборачиваясь к нему. Как бы мне так грамотно от него свернуть в кусточки?!Шоемау
Да я и сам уже вижу, куда ему надо. — Не за что. Ехидно улыбаюсь и указываю рукой в лес, в другую сторону от того места, где, по-моему, уединились наши друзья. — Стараться негромко. Распугать дичь.Лик
— А?! — включаю дурака, — а, я пойду… Посмотрю… Как там Саусар… — перехожу на его язык и говорю — я идти смотреть за Саусар.Шоемау
Удивляюсь, не думал, что подобные вещи ему интересны… — Саусар любить Яс… ты смотреть?!Лик
— Что?! Нет. Он молиться, и я молиться… Яс гулять… — ну да, конечно, снова прикинуться дураком. Он что, тоже в курсе? Яс наверно рассказывает ему. Не удивительно. Значит, я прав. Второй вопрос, как так встать, чтобы… — Я хочу молиться с ты, — вдруг выдаёт Шоемау. — Не-е-е… Это, это… это святое, сокровенное… Молитва… Ну, знаешь. Боги и ты. Ты молиться, боги слушать. Ты один и Боги. — В паху всё уже болит, я закусываю губу, мой взгляд бегает по его ногам, бёдрам, губам Шоемау. Прикрываю глаза.Шоемау
Я отпустил его, сам оставшись на берегу и слушая волны. Может, он правда решил помолиться? Тогда почему нельзя слышать и мне? Это какое-то особое воззвание или заклинание, как у наших жрецов? Моё любопытство не давало мне покоя. Я хотел это услышать. Едва тот скрылся из виду, я поднялся и поспешил за ним. Из соображений его безопасности. Пока он там… молится… он уязвим, присмотрю, чтоб никто не застал его врасплох. Иду за ним как тень, всё время оставаясь позади. Лик не может услышать меня, я крайне осторожен, передвигаясь в мягкой обуви. Когда он, наконец, остановился, я присаживаюсь в густой траве, скрываемый ночными сумерками и густыми тенями, внимательно наблюдая за каждым его движением. Весь обратился в слух.Лик
Нашёл укромное местечко: всё скрыто высокими зарослями, есть кряжистое раскидистое дерево, под которым приятным мягким ковром стелится мох. Мои чресла уже окаменели от желания. Приваливаюсь спиной к дереву, сплёвываю на ладонь, приспускаю шаровары и прикрываю глаза. Стараюсь не шуметь, глотаю стоны. В голове проносятся будоражащие образы, в которых змеисто двигает своим прекрасным телом персидская танцовщица, с ней у меня было несколько страстных ночей. Её, едва прикрытое полупрозрачной тканью тело манит меня. Она видит это по моему затуманенному взору, чувствует свою власть надо мной и призывно виляет бёдрами. Её угольно-черные, словно сама полночь волосы рассыпались по спине и упругим ягодицам. Она поворачивается ко мне, подплывает ближе. Лицо скрыто кисеёй, но сквозь неё на меня смотрят медовые глаза. Я провожу по своему телу свободной рукой так, как это сделала бы она, изнываю от желания.Шоемау
Мне пришлось приподняться, чтоб увидеть его. Моё лицо вытянулось. У-у… Я знаю эту молитву. Собираюсь уйти, чувствую себя лишним и не хочу ему мешать. Дело понятное, молодой здоровый мужчина и уже несколько дней без женщины. Когда у меня была такая потребность, она всегда решалась легко — ко мне приходили женщины из храма, специально натасканные жрецами для ублажения мужчин, а также для обучения юношей искусствам любви, чтоб в браке они могли показать себя настоящими мужчинами. Медлю. До меня вдруг донёсся его сдавленный стон и по спине пробежали будоражащие мурашки. Замираю, не в силах уже куда-то уйти, остался. По мере того как он стонет всё более томно и часто дышит, я приближаюсь к нему, крадусь в траве. Словно загипнотизирован, иду против воли и всем доводам моего рассудка. Что я делаю? Зачем? Ловлю себя на том, что я уже возле него, моя рука ложится на его руку, на ту, которой он ласкает себя. Я могу сделать это лучше.Лик
О, как я соскучился, по ласке, всё так реально… Буквально чувствую её нежные руки, она передо мной на коленях. Стон, к чему сдерживаться? Запускаю пальцы в её волосы, густые, словно мех соболей. Только не открывать глаза… Сегодня мои фантазии безумно приятные.Шоемау
Он ухватил меня за волосы и притянул к себе. Не сопротивляюсь. Чувствую на лице его пылкое дыхание и не могу ждать. Целую его. Жарко, страстно, как давно никого не целовал. В моей жизни было много любовников, но была лишь одна женщина, которую я целовал вот также, с желанием и трепетом, вкушая мякоть губ, словно самый сладкий плод. — Лик… — шепчу его имя и снова врываюсь в его уста.Лик
Голос. Моё сердце замерло, это уже не фантазии. Поднимаю веки, вижу его лицо. Шоемау целует меня, это его рука так желанно ласкает меня. Отрываю его от себя за волосы, смотрю в его расширенные зрачки, томно прикрытые длинными ресницами, влажные, припухшие от возбуждения губы раскрыты и манят поцелуем. Обуревают противоречивые чувства. Разум кричит — оттолкни, прекрати это! Тело молит — продолжай! Сердце заходится в ритме, душащем, томительном, и я не выдерживаю и возвращаю ему поцелуй. Плевать, мы на краю земли, нас никто не увидит, хочу этого. Первое противоречие прошло, но наступило второе, когда я провёл по его плоской твёрдой груди. У женщин она мягкая, но его соски́ также напряжены и меня это будоражит, приятно ли ему? Наваливаюсь, вжимая его плечи в мякоть мха, покрываю шею поцелуями, потом захватываю его сосок меж губ, и ласкаю языком. Тут же ловлю себя на мысли, что чувствую немного неуклюжим, потому что не знаю, как ласкать мужчину. Нужно прикоснуться к нему. Безумно хочу его, но я смущён, как когда впервые познал женщину. Всего лишь измученная пленница из разгромленной нами деревни, но я думал о том, что она чувствует. Тогда всё было проще, естественнее. Мешкаю, но как же сильно я желаю окунуться в его тепло!Шоемау
Держу его за плечи. Жажду его. Он чувствует, я уже не в силах утерпеть или скрыть это. Моё тело налилось силой и кровью, и говорит ему, нет, оно кричит, зовёт его. Я объял его бёдра ногами и готов принять его в себя как своего мужа. — Лик! Ты здесь?! — раздаётся нервный и громогласный голос Туска. — Лик, твою мать, где вы всё?! Вздрагиваю и замираю. Он совсем рядом, идёт прямо в нашу сторону и очень скоро увидит. Нас укрывает только трава, но луна светит слишком ярко.Лик
Морок спал в одно мгновение. Отпрянул от него как ошпаренный. Наспех натянул штаны, которые так предательски топорщились теперь меж ног. Я взбудоражен и жутко возбуждён, но страх быть застигнутым сильнее. Обезумел, видно я совсем потерял голову. Только сейчас понимаю, что чуть не овладел им. Мой язык онемел. Прижимаю свой налитой член ремнём, поднимаю за руку Шоемау рывком и толкаю его в кусты подальше. Так меня однажды прятала жена нашего кузнеца, когда незвано нагрянул её муж. Тогда всё обошлось, правда, мне пришлось час лежать под их скрипящей кроватью и слушать. Делаю знак сидеть тихо. — Я тут… Что уже и помочиться нельзя без твоего ведома? Туск заулыбался и подошёл. — Да ссы на здоровье. Ты это, не видел остальных? Я проснулся — никого, думал, случилось чего. Где наш гулёна Саусар? Совсем его заклинило на этого беленького…трудно сказать… — он сморщился от отвращения и смачно сплюнул в сторону, —… мужчину.Шоемау
Сижу не шелохнувшись. Сердце зашлось от волнения. Мечусь. Наверное, не стоит тут оставаться. Что это только что было между нами? Он… мы… почти… Горько понимать, что это не то, чего я ждал от него. Не вижу пока этого в его глазах, пусть даже его тело и отвечает мне. Ритуал обязывает довершить его, но он будет завершён только тогда, когда Лик сам придёт ко мне. Как муж к мужу, а не как измученный похотью мужчина приходит к шлюхе. Скрываюсь незамеченным и снова оказываюсь на берегу, одеваю первое, что нашёл — это оказались штаны, одни из тех, что откладывал для себя Лик. Ужасно неудобно. Всё трёт и мешается. Как они в этом ходят?Лик
— Нет, — неуверенно ответил я, — Саусар говорил, что проведёт ночь в молитвах. — Как же неудобно, но зато при виде Туска моё возбуждение спало, как по заказу. Хоть что-то… — Ну так… эм… Оставишь меня ненадолго? Я тут не только по-маленькому, — вру напропалую, хочу, чтобы он скорей ушёл. — Ишь, какой нежный стал, а то я твою сраку не видел! Ладно, ладно. — Махнул рукой Туск. — Не задерживайся, мало ли чё тут ползает… И зад береги, а то охотников нынче много, — смеётся Туск. — Хах. Нда… — он наконец уходит. Я облегчённо выдыхаю, опираюсь спиной о дерево, надо отдышаться. Когда шаги стихают, я зову Шоемау, но тот не откликается. Ушёл… Неудобно получилось. И почему меня сейчас заботит не то, что между нами произошло, а то, что этого не случилось?! Просидел здесь ещё пару минут, чтобы прийти в себя, пока не решился вернуться. Вижу, он уже здесь… В шароварах… Стыдно смотреть ему в лицо. Лучше пройду и лягу спать.Шоемау
Мне грустно. Не только оттого, что нам помешали. Наверное, так даже лучше. Пусть всё остаётся как было, и мне следует уважать дистанцию, которую он изначально установил между нами. Всё равно мы слишком разные. Он другой, совсем непохож на людей из моего народа. Его мысли, обычаи — всё другое, и мне никогда до конца не постичь их, как и не удержать Лика подле себя. Отказался ради него от семьи, от дома и своего народа, но готов ли он пожертвовать чем-то ради меня? Этого я пока не знаю. Есть ли вообще ответ на этот вопрос, или мы завтра возьмём след, найдём его людей, и я уйду, не дождавшись прощания. Почти уверен, что, когда он воссоединится со своими, я перестану существовать для него. Посмотрим. Не хочу заранее этого ждать. На всё воля Великих Духов. Он вернулся, не смотрит на меня. Ещё бы. Ему стыдно за свою слабость и теперь он будет избегать меня. Предсказуемо. Не буду ему в этом мешать. Подсаживаюсь к вернувшемуся Ясу и начинаю говорить с ним, потом в разговор включается Саусар. Удивительно, но он тоже уже начал понимать нашу речь, пусть и часто переспрашивает. Они все способные… кроме здоровяка Туска: этому Духи дали лишь крепость тела, но не ума.Лик
Мучаюсь и ворочаюсь уже битый час. Мне стыдно не за страсть, которая мной овладела, а за себя. За то, как укрываюсь, словно преступник от своих же друзей, как притворяюсь в угоду тому же Туску, что мне чужды эти люди. Почему у Саусара всё так просто?! Он даже вида не подаёт, что что-то не так, но и не скрывает, что у него с Ясом… Испытывает ли он чувства к нему, или это просто похоть? Нет, он не из тех. Он очень стабилен и не подпускает к себе тех, кто безразличен ему как человек. А мне? Мне разве безразличен Шоемау? Снова думаю о нём. Так часто в последнее время, что самому страшно. Никогда не влюблялся и не любил по-настоящему, лишь слушал не раз красивые истории об этом, но видел всегда вокруг себя только мир, полный насилия. И всё же, мне многие рассказывали о своей любви. У меня было много женщин. Ну да, так говорит каждый мужчина: «У меня было столько женщин, сколько звёзд на небе!». Нет. Чуть меньше. Не помню и четверти из них в лицо, а по имени вспомню двоих, может троих. Любовь… Что это значит в итоге? Говорят, замирает сердце. У меня замирает. Говорят, думаешь о человеке постоянно. Я думаю. Переворачиваюсь на другой бок, вижу их у костра. Шоемау, Танай и Яс сидят, разговаривают, смеются. Он не смеётся, пытается улыбаться. Наверно, я его обидел. Да. Саусар… Он подошёл к ним, подсел в их тесную компашку. К ним присоединяется и Туск. Вижу со спины Саусара с Ясом, он положил руку ему на поясницу и украдкой поглаживает. Так просто? А что он скажет, если я и Шоемау будем сидеть так же? А Туск? Он возненавидит меня? Ну и что, я его царевич, сын царя! И вообще, если он возненавидит, то какой он тогда друг?! Саусара же он не осудил, хотя подтрунивать не прекращал. И меня будет наверняка, но не со зла. Да ну! Чего я боюсь?! Встаю и иду к ним, сажусь рядом с Шоемау. Он тут же насторожился и отвернулся. — Не спится, что-то… — так, сделаю вид, что потягиваюсь. Вот так, и осторожно кладу руку ему на плечо.Шоемау
Никто пока ничего не сказал, но всё это заметили. Я не отталкиваю его руки. Яс подмигнул мне. Саусар украдкой улыбается, продолжает разговор, вовлекая в него и Лика. Туск, хоть сперва и нахмурился, но потом рассмеялся над шуткой Саусара, которую я так и не понял, и у Лика словно отлегло. Мышцы мои расслабились, я опустил плечи и позже уже сам привалился к Лику, впитывая тепло его тела и слушая занятный рассказ о том, как у скифов выбирают себе невесту. Очень познавательно. Яс встревает и не без помощи Таная, который делает вид, что вообще не существует. Яс рассказывает всем, как пару лет назад отец, не спрашивая моего желания или намерений, женил меня на одной из дочерей вождя из того самого племени Вепрей, к которому мы собираемся идти, но когда девушка, спустя почти полтора года не смогла разродиться наследником, её вернули отцу. Отсюда и началась вражда между некогда дружными племенами. Две крупные семьи теперь вели кровавые войны и никак не могли договориться. Я добавлял в рассказ какие-то детали. Мне было так хорошо и спокойно, что поймал себя на мысли — я не скучаю по дому и на время совершенно забыл об отце. Кладу руку Лику на колено, чувствую плечом стук его сердца. Туск часто посматривает на нас, но в его глазах я уже не вижу прежней неприязни, омерзения или злости, скорее в них теперь горит интерес. Наверное, ждёт, когда Лик придёт в себя и двинет мне по лицу. Долго ему придётся ждать…Лик
Мне хорошо, могу быть собой и не притворяться, но чувствую, что Туск мне ещё что-то скажет, потом, наедине… Или нет? Неважно. Они не осудили, он не отпрянул. Фух… Я расслабился так, что со временем уже смог шутить и смеяться. Давно мы вот так не сидели. Без забот. Уже глубокой ночью все разошлись по своим местам. Но я заметил, что лежанки Саусара и Яса стали значительно ближе друг к другу. Они спят совсем близко, почти в обнимку. Туск храпит в позе морской звезды, расплескавши руки-ноги неподалёку от них. Танай в сторонке ото всех, как обычно. Мы с Шоемау легли, как и прежде, по разные стороны костра, но сейчас я думаю к нему перебраться поближе. Вообще-то, я не любитель обниматься во сне, но… Мы же вроде как, ну не знаю… Замужем? Женаты? Он лежит на спине, лицом к небу и, кажется, уже спит. Под шёпот затухающего костра, я очень осторожно поднимаюсь, придвигаю к нему одеяло, ложусь рядом, укрываю нас обоих своим. Несмело касаюсь его виска, глажу волосы, замираю… Спит? Притрагиваюсь к вздымающейся груди, смотрюсь в его профиль, темный на фоне света от костра, чувствую его спокойное дыхание под своей ладонью. И слышу, как надрывно громко храпит Туск, и как к нему присоединяется Саусар, выдавая целую симфонию храпа. Романтика… Ничего не скажешь! Рука сама спускается по плоскому животу Шоемау. Я даже затаил дыхание. Сглатываю, потому что у меня пересыхает во рту от волнения. Рука опускается всё ниже… И ниже… Прямо под моими пальцами изгиб его естества. Спит… Хорошо. Я только ради интереса. Проникаю ладонью под ткань шароваров. Чувствую мягкий пушок на его лобке. Потом гладкую кожу его члена. Я только изучаю. Похоже на моё.Шоемау
Сон мой оборвался внезапно, но то, что происходило наяву, было куда приятнее. Я полудремал, уже почти слыша громкий рокот чьего-то храпа, лавируя где-то на грани сна и действительности. Почувствовал прикосновение и тут же проснулся, но не спешил открывать глаза, боясь спугнуть Лика. О, я не мог не узнать его запах, он въелся в меня, в мой мозг, теперь я могу пойти по его следу, словно волк, хоть на край света. Этот пряный запах трав и его пота дурманит меня. Его рука тверда, но кожа не грубая, как бывает у воинов. Пальцы и ладонь горячи и так деликатно осторожны, что я быстро распаляюсь. Скоро он поймёт это, а пока что наслаждаюсь им. Чувствую боком жар его тела, тепло которого окутывает меня, и я уже почти задыхаюсь от этого жара, словно тяжело болен. Да, болен им. Краем сознания понимаю, что вокруг нас мои и его люди, и не могу издать ни звука, хотя уже почти что захлёбываюсь дыханием.Лик
Чувствую, как его плоть твердеет. Он проснулся, или ему сейчас снится сон? Слышу, как его дыхание сбивается, как становится влажной его кожа. Под одеялом жарко, но не могу раскрыться. Осторожно поглаживаю его чресла, и они охотно отвечают мне, вздрагивая при каждом движении. Делаю всё так, как если бы ласкал себя. И чувствую, как сам наливаюсь желанием, и оно упирается ему в бедро. Не могу сдержаться, чтобы немного не поёрзать.Шоемау
Мои ресницы трепещут, пересохшие губы раскрываются, едва сдерживаю стон, который рвётся из моей груди. Рука накрывает его руку, что ласкает меня. Даю понять, что мне это нравится, хочу, чтобы он продолжал. Он привлекает меня к себе, и прижимает спиной. Моё дыхание срывается, тоже начинаю двигаться вместе с ним. Медленно, вдумчиво поглаживая поясницей его возбуждённое начало, потом оно гладит мою кожу, когда он приспустил на мне штаны. Его член скользнул у меня меж ног, прямо в заветную ложбинку. Не спешу. Хочу привыкнуть к нему, к тому, что он туго упирается в меня.Лик
Наши тела стали скользкими от пота, продолжаю стискивать его. Это так похоже на близость с женщиной, прижимаюсь губами к его плечу, чтобы не выдать ни звука. Желаю большего, хочу ворваться в него и направляю своё тело так, чтобы чётко упираться в тугое колечко мышц. Там горячо, я ощущаю это, ещё даже не проникнув, и это подстёгивает меня. Осторожно надавливаю и стремлюсь вглубь, но его тело будто сопротивляется, и всё же, мало-помалу проникаю в него, замирая. Прикрываю его губы ладонью. Его тело сдаётся мне медленно, понемногу. Туго и обжигающе горячо. Не спешу, ожидая, когда он расслабится и позволит мне заполнить его.Шоемау
Боль, она пронзила меня словно копьё, но я знал, что так будет. Мне не в новинку любить мужчину, но не в этой роли. Сейчас это впервые. Никогда не отдавался прежде никому и для меня это такое же откровение, как и для него. Жар. Он поднимается из паха и начинает проникать по всему телу, будоража мне кровь. Вдоль спины что-то щекотно прошлось холодком, и я невольно выпрямляю спину, теснее примыкая к его телу и бёдрам. Он входит глубже. Меня почти парализует боль. Я сжимаю зубы покрепче, выдыхаю рывками. Кажется, я вцепился в его руку и могу переломать пальцы, но сейчас не контролирую себя, он это поймёт. Все мысли выветрились из моей головы, ничего больше не существует, кроме его сорванного обжигающего дыхания и его тверди, что выжигает меня изнутри. Пытаюсь сровнять дыхание и немного расслабить мышцы, давая ему возможность скользить легче внутри меня. Но тело неохотно сдаёт оборону и вот, он уже входит полностью, мы соединяемся в единое целое.Лик
Мысли путаются, с трудом контролирую себя, чтобы не издать ни звука, но это невозможно. Слишком жарко. Моя кожа покрывается липкой испариной и проступают капли пота. Мне тяжело дышать, и каждый раз, когда я толкаюсь в него, преодолевая сопротивление плоти, у меня внутри всё сводит от наслаждения. Костёр потух, вокруг была практически кромешная тьма, не считая серебристой кромки воды. Только луна тускло освещает берег. Неважно. Я откидываю одеяло, переворачиваю его на живот, накрываю собой. Не могу остановиться, когда его тело полностью поддаётся мне. Должно быть, издаю стоны на выдохе, но это так необходимо и, естественно, что я не могу это контролировать, не хочу… Моментами проскальзывает мысль — «Лик! Остановись, что ты делаешь!» Но слишком тиха и мимолётна эта мысль. Ускоряю темп, а в воздухе витают запахи наших разгорячённых тел. Не знаю, что сейчас чувствует он, но я не ощущал такого наслаждения никогда, ни с одной женщиной. Он такой узкий и горячий. Это божественно. Чувствую, что моего тела слишком мало для единения с ним, и я словно сливаюсь с ним и душой. Чуть-чуть приподнимаю его бёдра и захватываю в ладонь его горячую, дрожащую от возбуждения плоть. Ему хорошо? Это подстёгивает меня стать резче, необузданнее. Уже абсолютно плевать на всё вокруг, есть только это — мы как единое целое. Я врываюсь в него быстро, рывками, приближая обоих к неминуемому финалу. Не могу сдержаться, когда молнии пронзают моё тело до кончиков пальцев, и они сжимают его крепкий член сильнее. Я вжимаюсь в его бёдра несколько раз как можно глубже, изливая в него все свои соки. От невыносимого напряжения я поздно замечаю, что прикусил его плечо слишком сильно. — Шо…е…ммм…аа…ахм…Саусар
Что происходит? Я проснулся оттого, что сквозь сон до меня донеслась какая-то возня. Разомкнул глаза, осторожно отодвинулся от всё ещё спящего Яса. Темно, костёр давно затух, не теплятся даже угли. Глаза привыкают к темноте, и я вижу силуэт спящего рядом Туска и Таная, свернувшегося калачиком неподалёку под шкурами. Все спят. И всё же откуда этот звук? Я обращаюсь в слух, неслышно беря в руку клинок. Шорохи, сдавленный шёпот, какие-то всхлипы и всё это доносится оттуда, где вчера засыпа́ли Лик и Шоемау. Так вот оно что! Я дурак, сразу не понял в чём тут дело. Ухмыляюсь и откладываю клинок, ложусь обратно, чтоб они ненароком не увидели, что я наблюдаю. Не хочу им мешать или спугнуть. А они быстро договорились. От кого никак не ожидал подобного, так это от Лика. Вот ведь дела. И это первый бабник среди нас! Хорошо ещё, что Туск не проснулся. Но меня настораживает отсутствие храпа. Я так понимаю Туск тоже уже не спит. Ещё бы, у них там всё так замечательно, что я уже сам не прочь повторить их подвиг со своим Ясом. Звуки нарастают, понятно, они себя не контролируют. Стон, потом ещё, и всё это сопровождается тихими, но ускоряющимися шлепками бьющихся друг о друга тел. Боги, сколько ещё я смогу вот так притворяться?! Обнимаю Яса. Он тоже не спит, и принимаюсь ласкать его. Мы не станем отставать от Лика и Шоемау! Бедный Туск. Ему уже не придётся поспать этой ночью…Шоемау
Я потрясён. Не только тем, что он на это осмелился и по доброй воле решил закрепить, закончить ритуал нашего сочетания как супругов, но ещё и тем, как это бесконечно приятно. Все сомнения и страхи ушли, остались лишь его томные вздохи, рука, наматывающая мои волосы на пальцы и обжигающее желание, которое томилось во мне и сейчас накатывает волнами, будоража всё тело сотнями огненных искр. Моё нутро изнывает, всякий его посыл отдается во мне чем-то безудержным и диким. Он словно выбивает из меня искры, из которых разгорается настоящий пожар. Теперь понимаю весь сакральный смысл ритуала. Нечто зрело внутри меня, чего раньше в себе никогда не знал, судорога, которая захватывала тело и превращала в один сплошной оголённый нерв. Все мои чувства в какой-то момент обострились и когда я уже не смог давить в себе наслаждение, я, задыхаясь собственными всхлипами, вцепляюсь руками в песок, комкая его между дрожащих пальцев и с пронзительным стоном, обильно изливаюсь в его горячую руку. Взмокший и усталый, я не сразу понял, что нас вполне однозначно заметили. — Да чтоб вас медведь драл! — рывком сел Туск. — Вы издеваетесь?! — Заткнись и лежи! — тут же шикнул на него Саусар, не отрываясь от Яса ни на мгновение. — Устроили здесь, понимаешь… спать невозможно! Да ну вас всех на шиш! — Туск в сердцах вскочил на ноги, сплюнул и пошёл в лес, снимать негодование. Я могу его понять, но сейчас не хочу ни о чём таком даже думать. Я поражён всеми чувствами, которые только что испытал. Смотрю в уставшее лицо Лика, в эти тёмные в ночи глаза, поглаживаю тело, ещё не успевшее остыть от страсти. Мной овладевает приятное расслабление.
Лик
— Ты непостижимый, как боги, — шепчу ему и пытаюсь повторить на его языке. Я не знаю, как перевести слово «непостижимый», заменяю его — «Ты такой, как глубоко и далеко, красиво и странно, редко, как боги». Хочется сказать ему больше, выразить то, что на душе, но не хватает слов на его языке, а на моём они слишком сложные и незнакомы ему. — Сердце, — я кладу его ладонь себе на грудь, — биться много и больно, от тебя.Шоемау
Мы лежим обнявшись. Что всё это значит? Я ощущаю ладонью стук его сердца, но не могу понять, что он хочет сказать мне. Я причинил ему боль? Загонял его? Или речь о чём-то другом? Он пытается выразить мне любовь или благодарит от сердца? — Мы завершить обряд, — всё, что смог ему сказать сейчас, но не могу подобрать слов, чтоб выразить то, что хочу. Как объяснить, что он ворвался в мою жизнь и круто изменил? Осознаю, что никогда уже не буду прежним, готов пойти с ним хоть на край земли, защищать от любого, кто посмеет покуситься на его жизнь. Пойду даже против Великих Духов, если это потребуется. Но мои уста молчат, усмиряю дыхание и выдаю: — Теперь ты моя. Навсегда.Лик
У меня это вызывает ухмылку. — Мой. — Поправляю я его. — Ты уйти? Потом. Уйти? — я едва могу скрыть мои мрачные опасения. Не хочу, чтобы он уходил, но разве могу заставить остаться? — Я не хотеть. Ты пойти в меня насовсем.Шоемау
Удивление. Радость. И даже то, как он это сказал, все эти нелепые ошибки произношения так скрасили его слова, что я не смог не улыбнуться. Мои глаза загорелись, и я взял его за руку, прижал ладонь к своей груди. — Я остаться с ты. Насовсем, — и слыша радостный возглас Саусара, категорично добавляю громче, чтоб все слыхали, — но я не убираться, не готовить и не стирать для ты!Лик
— А сына дать? — смеюсь я. Мне хорошо и легко, беру его в охапку, силы моих рук хватает, чтобы смять его до хруста.Шоемау
Ворчу, пытаясь освободиться, но это скорее похоже на игру, как у щенков, когда им хорошо друг с другом и они резвятся довольные на траве, хватая друг друга за загривки. Это проявление ласки, и я принимаю её, выворачиваюсь, словно уж и вот уже восседаю сверху, распяв его на земле и крепко удерживая. — Дать, если то воля Духов.Лик
До слуха доносится возня Саусара с Ясом. — Мы мешать. — Шепчу я Шоемау. А затем рывком поворачиваюсь набок, опрокидываю своего наездника, оказываясь сверху. С тревогой думаю, что будет, когда мы найдём мой народ. Что скажут отец и брат? Что будем делать, если придётся уйти? Куда пойдём, как будем выживать? Стало очень тихо вокруг. Не успел я об этом подумать, как у моего лица внезапно появилось остриё копья. Перевожу глаза вверх и вижу человека, похожего на людей племени Шоемау. — Вставай! — скомандовал воин. За ним я заметил ещё нескольких.Шоемау
— Он сказать ты встать, — перевожу я для Лика. У меня внутри всё буквально холодеет, ведь я очень хорошо знаю этот боевой раскрас. Небо светлеет, отчётливо вижу угловатые рисунки на лицах чужаков, агрессивно проткнутые костями ноздри, всклокоченные шкуры северных животных. Я не почуял их приближения за сильными запахами наших тел и это стало большой ошибкой. — Вепри! Вепри! Мы все умрём! Мы умрём! Духи, спасите нас! — причитает Танай и, пользуясь тем, что всё внимание воинов сосредоточено на нас и здоровяке Туске, которого держат на прицеле аж пятеро, он кидается в лес, но его тут же нагоняют двое, и мы слышим его истошный крик. — Нет! Дёргаюсь за ним, но Лик тут же удерживает меня от ошибки: сразу несколько копий утыкаются остриём мне в горло, и я отступаю, повинуясь чужой превосходящей силе. Как я мог допустить такую беспечность?! Они приволокли Таная за волосы, словно куль с мукой. Он был мёртв. Весь истыкан копьями. По песку обильно сочится кровь. Тот, что волок его, вынул длинный нож и одним резким движением срезал с его головы волосы вместе с кожей, а потом отшвырнул тело в потухший костёр, похваляясь остальным своим первым трофеем. Я сжал кулаки и встал перед Ликом, закрывая его собой. Во мне вскипал гнев, но я понимаю, что я ничего не могу поделать. Их многим больше. Но не позволю им убить моего мужа. Умру, как настоящий воин и верный супруг, в бою, защищая его жизнь.Лик
Танай совершил ошибку. Порядки этого племени так напомнили мне мой народ. Но сейчас я смотрю на это другими глазами. Не стану прятаться за спиной Шоемау, потому осторожно, без резких движений отодвигаю его. То, что произошло в следующий момент, я не могу объяснить. Люди что-то заверещали на своём. Я не слышал этих слов. — Лунный! — Мы его нашли! Солнечный бог будет доволен! — все как один упали на колени в мою сторону и уткнулись лицами в песок. — Лунный бог! — верещали они. Я опешил. Вопросительно смотрю на Шоемау и друзей.Шоемау
Я удивлён не меньше. Яс хлопает широко распахнутыми глазами, глядя то на Лика, то на простёршихся воинов. Вепри и вдруг такое поклонение?! Самое агрессивное племя распласталось по земле, признав в чужаке Лунного бога?! Перевожу Лику как могу: — Ты есть для них бог Луны. Они звать ты «Лунный» и рады, что нашли ты для бог «Солнечный», — перехожу на шёпот. — Почему ты не сказать мне ты бог Луны?! — тыркаю его в бок.Лик
— Я сам только узнать это… — обескуражено шепчу. — Солнечный бог? О ком они? А воины опять поднимаются и снова падают ниц. Один из них, наконец, поднимает лицо в мою сторону. — Лунный! Вепри нашли тебя, вепри приветствуют тебя! Позволь отвести тебя к твоему брату — Солнечному богу. Он нам сказал, что однажды ты можешь прийти, чтобы вместе с ним защищать нас, и делать великими воинами. Понимаю не больше трети его болтовни. Он твердит о богах и воинах. — Что мне делать? — шёпотом спрашиваю у Шоемау.Шоемау
Да если б я знал?! Погодите, они сказали… брат? — Твой брат тоже бог? Если ты бог, то и он бог, — логично. До меня наконец доходит смысл сказанного и я, волнуясь, начинаю объяснять Лику, что эти воины посланы его братом и хотят проводить его к нему. Это неожиданный поворот. — Они отвести ты к твой богобрат!Лик
Падаг?! Они приняли нас за богов! Мой брат всегда был хитёр, стало быть, он смог им внушить эту ерунду и… ну… попробуем войти в роль. — Встать! — говорю я, также как один из них рявкнул мне. И они встали, смиренно таращась на меня. Это немного непривычно, я указываю на Саусара, Туска и Яса. — Мои друг! Освободить! — забавно, но они это делают. — Ты их очаровал? — изумился Туск, как только ему развязали руки. — Твои други тоже боги? — спросил тот, что был главным. Я посмотрел на Саусара и Туска и кивнул. А что мне остаётся?! Боги так боги, авось не сожрут нас. — А какие боги? Солнечный сказал, что ты придёшь, но он не предупреждал, что придут и другие. Я нахмурился, перебирая в уме всё, что могло бы пригодиться, но как назло, все имена и названия напрочь выветрились из моей памяти, вся надежда на Шоемау. — Скажи ему какие они боги, кто у вас там ещё есть? — шепчу я ему.Шоемау
Я недолго думаю и представляю всех: — Я супруг Лунного бога — Ананг-Гижиг. Я пришёл в этот мир за Лунным богом, чтоб быть ему опорой. Это, — я указал рукой на Саусара, — бог плодородия — Куидель. Он пришёл с Лунным, чтоб оросить своим семенем землю, и она смогла родить новый урожай. Юноша, что стоит возле него, — теперь я указываю на Яса, — его муж и мой посланник — Чак, бог дождя! Яс переглядывается с Саусаром, оба смущённо улыбаются. Кажется, я им угодил. Их божественное положение обоих вполне устроило. Говорю как можно более торжественно. Мой народ, как и люди Вепрей, всегда очень трепетно относились к духам стихий и природных явлений. Для нас боги во всём — трава, радуга, гроза, животные, камни… Все взаимосвязано и крайне важно, ведь без Дождя нет урожая, а без Плодородия земля не зачнёт и не родит, и люди будут голодать. Вижу, как округляются глаза у Вепрей, чьи лица в благоговении устремлены на обоих. И новые поклоны, и причитания. — А кто этот суровый бог? — косятся они на Туска. Ему и самому уже это интересно, и он ждёт моих слов, пряча в усах улыбку. — Как же вы не узнаете?! Этот крепкий воин — Гэхедж Керук! Воины, впечатлённые таким откровением, громко завопили, вскидывая руки, бросая оружие и пали ниц у ног Туска. — Что ты им сказал?! — вскинул бровь здоровяк. — Что ты Главный медведь. — Кто?! — Главный медведь — древний дух-медведь… ты забирать всех воин и отводить их в другой мир, где он, — указываю на Лика, — и его брат решать, как наградить или как покарать. — Ууу… эвоно как, — Туск кивает, он остался доволен. — Да. А тот несчастный, которого вы убили — это был наш посланник и хранитель языка! — грозно говорю я, указывая на тело несчастного Таная. — За его убийство вы все понесёте кару! Для верности я пнул Лика, чтоб тот поддакнул мне с как можно более суровым видом.Лик
Поражён. Мягко сказано. Но киваю. А он головастый. — Да! — Говорю. — Сейчас всех покараю! — делаю самое суровое лицо, какое только могу, упираю руки в боки. Эдакий гневный Папай. Голый правда. Испугались, завопили и не успел я сменить гнев на милость, как они гурьбой накинулись на того несчастного, что снял недавно скальп с Таная. Истыкали копьями, отрезали его голову и поднесли её мне с поклоном что-то жалобно скуля. Я так понимаю, это дар, чтоб замолить грех? — Слушай, Бог, ты б с ними помягче… — промолвил Саусар, косясь на кровавый дар. — Эдак нас некому будет вести к Падагу. И правда, уж больно впечатлительный народ. — Ладно… Ладно… — брезгливо отпихиваю от себя голову неудавшегося героя. — Я прощать! — потом указываю на истерзанное тело Таная. Я много крови повидал, но этого человека мне было жаль, он и зла-то не творил. — Похоронить как великий воин! Большой холм! Тогда я прощать!Шоемау
Вепри впали в неистовство: — Великий Лунный бог! Лунный бог! — Мы все сделаем, только не гневайся! — Мы сделаем! Я перевожу Лику их намерение всё исправить и пока все заняты, накидываю и на него, и на себя одеяло. Нечего светить тут своими… звёздами. — Пусть нас немедленно отведут к Солнечному богу, а остальные хоронят воина, — перевожу от имени Лика. Они, конечно же, согласны и вот, простившись с Танаем, как с давним и верным другом, мы уже в пути. Вся наша торжественная процессия пробирается вглубь лесных зарослей, туда, где земля всё больше покрывается мякотью мха, а высокие деревья упираются кронами в небо; вдоль горбатых холмов струится ледяная горная река, потоки которой указывают нам верную дорогу. Я помню эти места, хоть и бывал здесь очень давно, с Ясом. Тогда мы были совсем мальчишками и нас интересно всё, что есть за пределами Чи-ананга. Я точно знаю, что дальше будет перевал и большой овраг, а после земля будет устлана уже не мхом и терпко пахнущей прошлогодней листвой, а снегом. Мы едем верхо́м, а наши сопровождающие идут впереди и позади, охраняя нас. Я обнимаю Лика, прижимаясь к его спине. Думаю о его брате, его народе. Каков он?Лик
Смотрю как причудлива тут природа. Совсем не так, как у нас. Здесь очень тепло, даже жарко в полдень. Растения густые и травы высокие. Наблюдаю за животными: пятнистые, оранжевые барсы, ещё я видел маленьких странных человечков, покрытых шерстью, уродливые и громкие, они тут повсюду. Наверное, тоже какое-то племя. Хорошо, что Шоемау не из них. А ещё цветные птицы и большие змеи. Но мы движемся вверх по пологому холму, постепенно воздух холодеет. Выезжаем из леса на просторную пустошь и вот теперь это становится похожим на мои родные земли. Здесь уже куда холоднее, обрывками на земле лежит снег. У нас его больше. Зимой можно утонуть в сугробах по пояс и это при моём-то росте! Зимы у нас суровые: можно замёрзнуть насмерть, если не знать, как ночевать в снегах. Падаг, должно быть, хорошо устроился. Я рад, и предвкушаю нашу встречу, соскучился и по нему, и по отцу. И почему они ничего не сказали про него? Не знаю, как его могли назвать. Отец богов? Смешно, но он наверняка гордится Падагом. Они не переставали искать. Прошло столько времени с нашей разлуки. Изменился ли он? Принял ли новую культуру? Мы, сколоты, всячески отсекаем любую чужую религию или культуру, грозящую изменить наши веками устоявшиеся порядки. По крайней мере, так было там, за Великим морем. Мне это и нравилось и нет. Я видел другие народы, может, они и были слабее нас, но и у них всегда находилось чему поучиться. Вот как у народа Шоемау. Что-то прохладно стало совсем, хорошо, что шаровары нашли, и шкуры есть. — Я познакомить тебя с братом. — Говорю я Шоемау. — Но… Не говорить ему сразу о муж. Хорошо?Шоемау
— Почему? — сузил я подозрительно глаза. — Ты стыдиться? Ожидал подобного. И, конечно, не стану сообщать сию радостную весть. Если сам захочет — скажет. Сперва пусть увидит отца и брата. Остальное не так важно. Быть может, воссоединившись с ними, он обретёт себя и его дух перестанет так тосковать по родине. Вижу хандру в глазах Лика, когда тот думает о родичах. Я понимаю его как никто: разлука с отцом оставила во мне незаживающую рану, но она не так сильно кровоточит, потому что со мной Лик. И я знаю, что мой отец жив и здоров, а Лик нет. Ему это важно. Значит, важно мне. — Он боится, что Падаг тебя убьёт, — отвечает за Лика Туск. — У нас не принято совращать мужиков. Прозна́ют, что делил ложе с сыном царя — считай, что ты труп, Божественный. — Не обращай внимания, Шоемау. Туск завидует, — обернулся к нам Саусар. — Да было б чему, — огрызнулся Туск, демонстративно отворачиваясь. — Ну-ну. — Я не сказать брат про муж. — Обещаю я.Лик
— Он мог поменяться. — Но я сам в это не верю. — Но если нет, то ему придётся принять изменения во мне. — Если Падагу я могу всё просто сказать напрямую, то не представляю, как сообщить отцу. — Может быть муж и раб, но раб после умереть в позоре. Ему причинять много боль, бить, силой брать, и не любить. — Объясняю я Шоемау. — Если брат не менять себя, ты быть для него как… — я нахмурился, пытаясь найти сравнение, но лошадь Саусара как раз навалила кучу прямо на снег. — Как это. — Указываю на зловонную кучку.Шоемау
Такое сравнение мне очень не понравилось. Я замолчал. Мы больше не разговаривали до тех пор, пока за деревьями, наконец, не замаячили макушки хоганов — построек в форме купола, сделанных из плетёного ивняка и обмазанных снаружи глиной, а изнутри устланных звериными шкурами для тепла. Племя Вепрей живёт на равнине, густо обнесённой лесами, но из-за того, что местность находится слишком высоко над уровнем моря, снег тает лишь летом, примерно на две луны, всё остальное время здесь холодно и под ногами хрустит плотная ледовая корочка, припорошённая снегом. Земля тут не родит, поэтому племя так часто разоряет своих соседей, забирая у них весь урожай маиса и бобов. Всё, что у них есть — охота и рыбная ловля, но Вепри слишком ленивы, чтобы обеспечивать себя пищей самостоятельно. Им проще отнять. Едва процессию заметили постовые, как в нашу сторону высыпала целая тьма воинов. Сперва они были настроены враждебно, но стоило им увидеть восседающего на лошади Лика, как лица их тут же меняли свои выражения на восторг и нас пропускали вперёд, расступаясь и гулко приветствуя новоприбывшего бога и его свиту. Кроме Вепрей я вижу и других. Я сразу смекнул, что это люди Лика. Они в точности как он — бледнолицые и светловолосые. Кажется, я видел некоторых из них на берегу. А их тут почти столько же, сколько Вепрей, но держатся они иначе. Более уверенно. Их пропускают вперёд, отводят взгляд, уступают место… конец света. Лица и тела мужчин клана Вепрей раскрашены красной киноварью. Такие рисунки есть только у них. Обычно они означают принадлежность человека к данному племени. Иногда рисунок говорит о намерениях воина. На некоторых праздничная и боевая раскраска. Практически все люди этого племени носят на голове убор из перьев. Хотя это вовсе не считается украшением как у нас. Но всё же есть много общего, например, тем, кто отличился в боях, дают перо. Оно именуется куп. За одного убитого врага — один куп, а если враг был убит голыми руками, то два купа. Чем больше подвигов совершил воин, тем больше перьев у него будет в уборе. Используют перья разных птиц. Например, у нас это всегда перья орла, потому что орёл — самая смелая, священная птица, которую возлюбило Солнце. И перья её являются символом храбрости. А сами перья подстригали и окрашивали в разные цвета, чтобы можно было понять — в каких сражениях участвовал хозяин повязки, сколько раз победил и какое количество врагов. Но перо не давалось просто так, ведь перья всегда добывали голыми руками.Лик
Внутри всё трепещет, вижу знакомые лица, они живы! Не могу сдержать отрады. Они тоже счастливы видеть меня и скандируют моё имя. — Лик! Ли-ик! Хочу узнать Падага, но его нет среди них. Мы въезжаем вглубь поселения, к большому глиняному дому. Я вижу, как отодвигается навес из шкуры. — Падаг! Брат! — спрыгиваю я с коня. — Лик! Живой! — он, конечно, тоже рад мне. Подлетаю к нему и мы схлёстываемся в крепком объятии с похлопыванием по спинам. — Я уже не чаял, братишка! Дай взглянуть на тебя! — вижу, как сияют его глаза. — Возмужа-а-ал! Саусар и Туск тоже подходят к нему, пожимают руки, хлопают по плечу. — Саусар! Как я рад тебя видеть живым! Туск! Кабаняка непрошибаемая, я смотрю ты и тут не усох! — смеётся мой брат, обнимая по-дружески здоровяка Туска. — Дык ты ж знаешь, война войной, а обед по расписанию! Ха-ха-ха! — А это кто с вами?! — А … — прерываю неловкое молчание друзей. — это Шоемау и Яс. В общем, Звёздное небо и Бог дождя. — Улыбаюсь я. — Они прибыли с нами, очень помогли в пути. Мы просто обязаны им жизнью. — Ага, особенно я, — подтвердил Саусар. — Особливо Ясу. — Аж замучился его благодарить, — пробурчал Туск. — Кхем, — что-то разоткровенничались они. — Шоемау! Яс! — прошу их подойти.Падаг
Безумно рад видеть брата живым и здоровым. Хочу знать всё! Как он выжил, почему так долго его не могли найти мои люди? Саусар, Туск… какая удача, что они оба выжили! Это едва ли не лучшие воины моего отца! Жаль, что мы с ними так и не нашли общий язык, но я всё же немного завидую брату в том, что у него такие верные друзья. Не могу похвастаться тем же. Не склонен доверять кому бы то ни было. В этом мой братец пошёл в отца. Не скажу, что он излишне наивен или беспечен, но Лик чересчур верит своим людям и потом горько разочаровывается… из раза в раз. Не хочу повторять его ошибок и не желаю того же брату. Но Туск и Саусар — достойные люди и бравые воины. Признаться, удивлён увидеть брата в компании двоих дикарей. Как меня раздражает их эта нагота! Его пленники? Не похоже. Вряд ли он посадил бы пленного себе за спину. Что происходит? Вопросительно гляжу на брата. Он представляет их, и я уже смотрю с любопытством. Вот значит как. Не люблю одалживаться или быть кому-то должником. Брат… Он ничуть не изменился, но есть что-то, чего я пока не могу объяснить. Нечто в глубине его глаз. — Вот как, Звёздное Небо и бог Дождя? Занятно, занятно. Мой взгляд невольно упирается в блестящий жёлтый металл на шее и руках у одного из них. Что это, золото?!Шоемау
Легко спрыгиваю с коня, мягко пружиня ноги, словно ягуар. Каждое моё движение исполнено грации и силы. В отличие от Яса, я не отвожу взор от пристально изучающего меня холода глаз. Гляжусь в знакомое мне лицо, но несмотря на то, что они с братом так сильно похожи, я сразу нахожу отличия: у Падага более жёсткое выражение лица, сквозящий недоверием взгляд, какой бывает у горных львов или волков. Он точно не второй и буквально источает власть и силу подавления. Чувствую её кожей. Не удивительно, что его здесь почитают как бога. Он хлёстко ухмыляется, когда смотрит на меня с этим непомерным превосходством властителя мира, знающего цену каждой человеческой жизни. Он думает, что читает меня, а я вижу иное: я ему совершенно неинтересен, а вот золотые украшения, что я ношу, его явно заинтересовали. — Долгих лет для ты, Солнечный, — говорю не моргая и он поднимает, наконец, глаза от моего ожерелья. Наши взгляды схлестнулись. Это похоже на состязание, где первый кто отведёт взор проиграет битву. И я не сдаюсь. Умею играть в эту игру. Он щурится и моргает, очень недоволен, вижу, как задвигались желваки и он, скрипнув зубами, отвернулся.Лик
Падаг немного удивлён, что Шоемау обратился к нему на нашем языке, но я горд, ведь это я его научил! Представляю Шоемау и Ясу моего брата. — Падаг, рождённый первым, первый воин в мой народ! Я гордость им! — говорю на местном языке. И Падаг рассмеялся отчего-то. — Тебе бы подучить их речь получше, братец. — А дальше, к моему удивлению, он говорит с ними на их языке, да так уверенно, что я невольно стыжусь себя. Ему всегда легко давались языки, и он не преминул и здесь указать своё превосходство надо мной. Он говорит им, а я, к своей досаде, понимаю только треть. — Из какого вы племени? Почему пошли с Ликом? Я хочу знать всё. Приглашаю вас в дом. — Падаг жестом приглашает гостей зайти в дом. Внутри просторно и тепло, аппетитно пахнет еда на огромном очаге в самом центре, обложенном камнями, пол устлан шкурами. В запахи еды вплетается душновато-сладкий дух трав, может это для ритуальных окуриваний? Длинные столы и скамьи стоят рядами, уютно потрескивает огонь. Одного взгляда Падага достаточно, чтобы все, кто был в доме, кроме личной охраны, вышли вон.Шоемау
Нас с Ясом приняли как гостей, но я знаю прекрасно, что это лишь уловка, это даже не вежливость. Падаг сел прямо напротив меня, рядом с Ликом, и не спускает глаз. Это начинает раздражать. Он просит рассказать ему о нас, и я говорю ему, что я из другого клана, но мы непросто племя, а целый народ и правим в своих землях вот уже много сотен лун. Я не стал говорить ему название города или его расположение, сказал лишь, что земли наши во многих днях пути и там значительно теплее. Смотрю на Лика и вдруг задумываюсь, как именно мне рассказать Падагу историю нашего знакомства, стоит ли говорить о жертвоприношении и моем изгнании из дома? — Мне сказали, вас забрали в рабство прямо с берега. Мы прочёсывали лес, но след обрывался. Что произошло? — спрашивает брат Лика. Мы переглядываемся. Он ответил сам. — Нас действительно пленили, много дней мы провели в сырой узкой яме, а потом нам удалось сбежать. — Но в первую же ночь на свободе на нас напали дикие племена, — приходит ему на помощь Саусар, — а эти двое помогли нам отбить атаку. — Да, — именно так. — Поддакивает и кивает Туск, чем сильно всех нас удивил. — Они очень помогли, хотя мы, конечно, справились бы и сами. — Все улыбаются, включая Падага. — Не сомневаюсь, удачное совпадение. Вам крупно повезло встретить таких…охотников, — Падаг кивает на моё ожерелье и спрашивает. — А откуда у вас желтый метал? Украли? Я уже ждал этого вопроса. — У нас не красть. За такой проступок у нас жестоко убивать. — Вот как. Тогда откуда? — Это дар Духи земли. Падага такой ответ не устроил, но он переключился на другое. — Ты непохож на людей здешних племён. Слишком большие и светлые глаза, цвет волос. Полукровка? Не понимаю вопроса, он повторяет его уже на моём языке. — Да, моя мать не была родом из нашего народа, — отвечаю я на своём языке, раз он понимает. — Её народ много лун назад пришёл с далёких южных земель, семья была пленена, а мой отец взял её в жены. Сейчас она у великих Духов. — Понятно. Лик, что за племя пленило вас? Я вырежу его до последнего человека. Опиши мне.Лик
Я переглянулся с Шоемау. Если я скажу, что это было его племя, Падаг наверняка пойдёт на них войной. Он не из тех, кто добродушно прощает. Знаю, что Шоемау не желает такой участи своему народу. Да и я тоже проникся к их землям уважением. У них свои порядки, но они не дикари, не варвары. Но врать брату я тоже не могу, да и не имеет это смысла. Шоемау говорил, что его жена была из этого племени, а значит, рано или поздно его кто-то да узнает. — Не надо, Падаг. Я не держу на них обиды. Это чужие земли, мы здесь чужаки. — А где отец? Почему его нет в этом доме с нами?Падаг
Надо же, вспомнил об отце. — Он… в другой хижине. Идём. Развлеките пока моих гостей, — повелел своим людям, уводя Лика. Кажется, его дикий дружок тоже хотел присоединиться к нам, но увы, тебе туда вход воспрещён, мой золотой друг. Мы прошли в другую, более утеплённую хижину. Купол её устлан циновками, а возле входа я поставил часовых, которые дежурили посменно, докладывая мне о состоянии отца. Также в хижине постоянно находился лекарь — местный жрец, которого я под страхом смерти заставил ухаживать за своим отцом. Он старается как может. Я уверен в этом. В самой глубине, у очага, в котором не горит огонь, но алеют угли, поддерживающие тепло, на деревянном настиле в шкурах лежит наш отец, некогда великий воин, покоритель множества земель. Человек, что поработил сотни и убил тысячи, сейчас лежит беспомощный и безучастный, медленно угасая, как надломленный хрупкий цветок. Мне больно и невыносимо на это смотреть, поэтому я не частый гость здесь. Знаю, за ним хороший присмотр, справляюсь о нём постоянно, но уже не жду чудес. Боги оставили его и не даруют внезапного исцеления. Он так и не встанет на ноги. Он умирает. Меня заботило только то, чтоб перед смертью он смог увидеть своего любимчика Лика и дух его отошёл к праотцам спокойным. — Отец совсем плох. Мы так и не смогли излечить его, хотя прошло уже достаточно времени. Папай и Колаксай не прибирают его, но и не дают крепости его телу. После крушения он так и не поднялся с постели. Мы перепробовали все: лекарей, травников, местных жрецов, приносили обильные жертвы, но лучше ему не становится. Он… ждал тебя. Не было дня, чтоб не звал, — смотрю в потухший огонь. Меня немного терзает ревность, но в то же время я чувствую облегчение, словно огромный груз упал с моих плеч. Лик жив, и он сможет попрощаться с отцом. Они оба достойны этого мига, и я оставляю их наедине. Пусть побудут вдвоём, им есть о чём поговорить.Лик
Не могу толком различить в этом старике моего отца. Сердце сжимается, когда подхожу ближе и вижу его иссохшее лицо, прикрытые ввалившиеся глаза. Его грудь вздымается едва заметно. Становлюсь перед ним на колени и вбираю в ладони его холодную руку. — Лик… — выдыхают натужно его уста. — Я здесь, отец, здесь. — Судорожно сжимаю его кисть и подношу её к своим губам. Как лёд. Как хочется её согреть. Он медленно открывает веки, и я вижу мутный сероватый взгляд. — Ты снова снишься мне, сын? — Нет, отец, это я. Его рука высвобождается и прикасается к моему лицу. Ненадолго. Сил у него не хватает даже удержать собственную руку. А когда-то, этой рукой он держал меч и разил им врагов, не ведая усталости. Когда-то я мечтал быть таким же сильным, но удалось это скорее Падагу, он не раз побеждал меня в поединках, и любил сие делать прилюдно, особенно при отце, словно всегда пытался доказать своё первенство. Но я и не возражал, всё было честно. — Лик, боги тебя сохранили, а значит, пощадили и меня… мой приёмник… моё славное продолжение… — Он закашлялся. Спешу пода́ть ему воды. Отдышавшись, он продолжает: — Я умираю в покое, зная, что оба моих сына живы и здоровы. Вы должны уплыть с этих про́клятых земель домой, Лик. Вернуться, чтобы вести за собой наш народ. — Да, отец, — но сердцем я уже далёк от дома. Не смотрю в его лицо, не умею лгать. — Я теперь часто слышу богов… особенно Аргимпасу, она пророчит несчастья вам, если вы не покинете эти земли. Здесь иные боги, и они недовольны. Вы им ненавистны, Лик, потому что не чтите их… — снова кашель. Он прикрыл глаза и голос его стал тише и сбивчивей, он почти теряет сознание, но приходит в себя. — Снарядите лодки…плывите домой. Продолжи род…займи своё место…сын. Замолк. Я слышу, как тихо он дышит. Уснул. И я отпускаю его руку осторожно, словно то хрупкая сухая ветка. Укрываю его бережно шкурами. Как же тяжело внутри, на сердце. Его зажало в тиски, так, что и сглотнуть трудно. Выхожу из шатра и застаю Падага. Нам достаточно встретиться глазами, и он сразу понимает всё, что я ощущаю. А я порой чувствую его и на расстоянии. Мы молча возвращаемся в хижину, где оставили друзей. «Продолжи род…» — звучит в моей голове, когда я сталкиваюсь глазами с Шоемау, и тут же отвожу их. Вновь усаживаемся у очага.Шоемау
Я вижу его боль, почти чувствую её, и не стану спрашивать ни о чём. Хорошо, что он успел повидаться с ним. Для него это было так важно. Не представляю, что было бы со мной на его месте. Я тоже очень люблю своего отца, и как бы мы ни расходились во мнениях, что бы не говорил мне в минуты наших редких ссор, он всегда будет в моём сердце как лучший среди всех отцов мира. Уверен, что он уже давно простил меня и очень ждёт моего возвращения домой, но теперь у меня совсем иная судьба. Я смирился с тем, что никогда его больше не увижу. Эта мысль растеклась горечью в груди. — Что ж, главное, что ты, наконец, вернулся, братец. — Падаг сунул Лику кубок и принудил сесть, по-отечески положил ему руки на плечи и добавил, — теперь всё будет по-другому. Нас всех ждёт новая жизнь.