Шоемау
Я сопровождаю Лика вместе с Туском и Саусаром, на правах близкого друга, но также с нами верные люди Падага. Томирис, встретившись сегодня со мной взором, тут же набычился. Я не стал отводить взгляд, пусть понимает, что не боюсь его. Я сильнее, и я опасен. Он не смог смотреть слишком долго и демонстративно отвернулся, всем видом показывая, что меня не существует. Саусар подметил это, однако высказываться вслух не стал. Туск предвкушает пиршество. Глаза его жадно поблёскивают, ища заветный вертел с огромным кабаном, что он приволок с охоты. Орик держится со стороны Падага и следует за ним словно тень. На меня он не смотрит, считая, что я ему не ровня. Что ж, тут он прав. В большой деревянный царский дом, как прозвали его про себя воины, пустили не всех. Только самые храбрые и доказавшие свою доблесть удостоились этой чести, как пояснил мне Саусар, когда я спросил, почему многих не пустили внутрь. Внутри очень свободно. Центр дома отведён под глубокий очаг, в котором приветливо шелестит огонь, согревая всё помещение. Прямо над огнём, на большом вертеле жарится исполинская туша кабана Туска. Он издал довольный «ох» и тут же расплылся в счастливой улыбке: его старания не были напрасными, ведь именно его дичь будет подана! И это тоже большая честь! Вдоль стен стоят длинные деревянные столы и скамьи, устланные войлоком и шкурами. Прямо напротив входа поставили четыре сколоченных деревянных трона, также застланных мягкими шкурами. Они предназначаются для царя, его важного гостя и сыновей. Лик сегодня особенно хорош. Давно не видел его таким нарядным. Он наконец причесался и забрал свои пшеничные волосы в хвост. На нём короткий кожаный кафтан мехом внутрь, туго перетянутый поясом в талии, отчего его стан выглядит ещё более гибким, а плечи крепкими. Кафтан Лику под стать — такой же нарядный. На нём красуются яркие вышивки и аппликации, сделанные из кусочков золота, золотых нитей и всевозможных цветных бусин. Я никогда прежде не видел такого. На ногах длинные, плотно облегающие кожаные штаны, вправленные в невысокие, мягкие, перевязанные ремнём возле щиколотки полусапожки. Падаг одет почти одинаково, но кафтан его немного с другими узорами.Лик
Будто вернулся в родные земли. Падаг постарался на славу! Да и сам он принарядился не хуже меня. Всё, что по воле богов удалось спасти после шторма помогает нам не утерять нашей культуры и внешнего вида, подобающего статусу, даже здесь. Замечаю, что сегодня брат тоже сбрил бороду и усы, уложил волосы в подобие моего хвоста. Мы с ним почти неразличимы. Пытается подражать? Сказал, что этим хочет подчеркнуть наше с ним единство. Я и не рассчитывал на такое. Но не скрою, мне приятно. Отрадно и то, что Шоемау рядом, хотя отец изначально был недоволен его присутствием. Я уверил его, что Шоемау здесь заслуженно и он мой друг, как Саусар и Туск. — Смотри сын мой, не побратайся ещё и с тем, беловолосым юнцом. У скифа может быть только двое-трое близких друзей, иначе о нём пойдёт дурная слава, что он не лучше продажной девки, что ложится под любого без разбора. Киваю. Замечание отца справедливо. Это действительно не уважается. Сегодня Шое тоже одет в нашу одежду, дал ему тёплые шерстяные шаровары, из тех, что получше уцелели, светло-серый кафтан, расшитый цветными нитками, а под ним льняная рубаха и пояс из отменной кожи, украшенной янтарём. Если бы не его смуглость, никто и не отличил бы его от скифа. Отец держится гордо, моё сердце радуется, когда я лицезрю его на ногах. Мы все усаживаемся за главный стол, приглашая почётных воинов разделить с нами трапезу. Обилие снеди впечатляет. Здесь, за главным столом усаживаются все «боги»: мой отец — «Маис», так его зовут местные. По обеим сторонам от него я и Падаг — Лунный и Солнечный, с моей стороны Шоемау и Туск — Великий дух Медведь, со стороны Падага — Саусар и его спутник Яс — бог Дождя. И дальше по убыванию: люди Падага и почётные бойцы моего отца, включая самого верного его воина — Палира. Место нашлось всем. Очаг разносит по просторному помещению тепло и запах запекающегося мяса, аж слюнки текут. Отец, на правах царя обращается к людям с пожеланиями. Мы с Падагом встаём вместе с ним, как виновники торжества. Он говорит о гордости своими сыновьями. Я смущён немного, а Падаг охотно впитывает похвалы. В конце пожимаю руку брата, а отец своими ладонями накрывает наши. — Да будут ваши животы сегодня полны, а головы пьяны и радостны! И пусть великая Апи покровительствует каждому из вас! — так отец благословил наш народ. А Падаг перевёл для людей Вепрей, только в конце даровал им ещё и своё личное благословение. Не думал, что будет музыка, но, как оказалось, среди Вепрей нашлись не только воины. Этот суровый народ обладает и своей культурой. Их инструменты напоминают наши свирели, тут есть и какие-то трещотки, и барабаны с натянутой на спиленное полое бревно телячьей кожей, почти как наши, только меньше и играют на них руками, да так ловко, что невольно засмотришься. Ритмичная музыка, очень интересная и под неё хочется двигаться. Шоемау как-то обмолвился, что сам барабан для каждого из его народа — это вся вселенная, а его размеренный бой — пульс сердца, бьющегося в её центре. Красиво.Сильно. Пробирает до самых внутренностей, словно музыка и ритм проникают в каждую клетку тела. Невольно даже постукиваю в такт каблуком, отдавив ногу Шое. Им не хватает наших гуслей. Но в остальном… О, у них даже целое представление. Должно быть, это уже старание вождя Вепрей. Выражаю ему своё довольство происходящим, и возношу кубок из рога в его честь. Мне вторят все. Это не вино, но на вкус напоминает медовуху. Сладкое, крепкое… неплохо.Падаг
Делаю жест и в зал входят местные женщины, они извиваются в танце. Я здесь чуть дольше брата и его друзей. И уже бывал на праздниках. Довольно улыбаюсь и киваю на женщин. Он может выбрать любую… но что это? Замешательство? У первого героя-любовника во всей Скифии?! Пффф… ходко ударяет их пойло в голову, но тем оно и хорошо. Воины присвистывают и гогочут, тараща глаза на полуголых девиц. Люди быстро напиваются и наедаются. — Лик, ну что же ты, брат, потерял хватку?! — цепляю одну из женщин, что вьётся неподалёку и говорю ей, чтобы обласкала Лунного Бога как следует. Подталкиваю её к нему. Женщины тут покорны, как объезженные кобылицы. Мне в них это нравится. Хотя Лания, моя жена, была куда красивее. Но, как говорится, «на безрыбье…». Скоро это пьяное сборище превратится в кладезь разврата, не забыть бы отца отправить пораньше в хижину, а то, чего доброго, помрёт прямо тут, на радостях. Наблюдаю за спутниками Лика. Этот Шоемау опять держится рядом с ним, сидит по левую руку. Он чем-то недоволен? Что Лику женщина досталась, а ему нет? — Поделись бабой со своим другом, Лик! А то он больно кислый и скромный сидит! — смеюсь, и мой гогот подхватывают друзья. А девица обнимает брата за плечи, пытается пролезть рученьками под кафтан, но что-то он не в настроении. Странно… столько времени без женщины. Не любы местные?Шоемау
Мне нравится их праздник. У нас всё совершенно иначе. Слишком много правил и церемониала, который непременно надо соблюдать. Отец всегда скрупулёзен и строг в соблюдении традиций, благословений и обрядов, поэтому, пока всё будет соблюдено, ты совершенно забываешь, зачем все собрались и что это вообще празднество. Например, жертвоприношение. Скукота! Гораздо больше мне нравятся спортивные состязания и бои. Здесь, добившись победы, чувствуешь такой подъём, что никакого праздника не надо. А вот музыка у Вепрей почти такая же, как наша. Мне вообще нравится музыка. Больше всего во мне отзываются деревянные флейты — пимаки. Меня подхватывает и уносит этот ясный, свежий и богатый звук. У нас такие делают из речного тростника. Сам я не умею играть, но звуки музыки всегда зачаровывают меня, по мне, так в мелодиях тоже есть Духи великих, которые направляют людей, облегчают, исправляют их и очищают перед лицом предков. Яс умеет и часто играл прежде для меня и моих воинов, когда мы неделями были в дозоре или на дальней охоте. Тогда это было единственным, что приносило нам радость, отвлекая от одинаковости дней и вялотекучести времени. Я задумался, глядя на музыкантов, лишь оклик Падага выводит меня из подобия транса. Он предлагает Лику поделиться со мной женщиной… наглец. Если мне снадобится женщина, то я возьму её сам. Мне не нужны чьи-то подачки или дозволение. Игнорирую его шуточки в мой адрес, гораздо больше озадачивает внимание ко мне отца Лика. Он сидит молча, глядя на то, как его народ веселится, изредка потягивая питьё, косясь в мою сторону. Что ему нужно? Не раз пересекался с ним взглядами, но он уводит его в сторону. Но я вижу это не так. Сперва я думал, что он просто не рад увидеть меня здесь — чужака среди его народа, но тут воины Чуа, Яс, но они него не интересуют. Меня же царь рассматривал очень внимательно, словно чует, что между нами и Ликом есть какая-то незримая связь. Саусар ещё трезв, то и дело перемигивается с Ясом, не имея возможности сидеть с ним рядом, ему непросто. Туск давно пьян… как у нас говорят — «его душу ласкают стихии». О да, он весь заласкан и едва держится на ногах, пытаясь изобразить подобие танца, пристраиваясь к танцовщицам. По зале прошёлся гулкий рокот смеха, когда он попытается повторить её движения бёдрами, к нему присоединились ещё несколько человек… и понеслось! Так продолжалось, пока Падаг вдруг не поднялся с места и не огласил, что среди его народа очень популярно гадание, и как подобает, каждое большое событие в жизни сколота начинается с предсказания. — Гадание? — шепотом спрашиваю Лика, не понимая суть этого слова. — Да, — тихо ответил он, пригнувшись поближе, едва касаясь своей щекой моего лица. — Предсказание судьбы, пророчество… как у вас жрецы курят травы или у Вепрей вскидывают птичьи кости, а у нас на родине гадают либо с помощью связок с прутьями, либо на липовом мочале. Не понимаю, что такое мочало, но киваю. Смысл ясен. Падаг продолжает: — Во время хвори у скифских царей существует обычай — обращаться к уважаемым предсказателям с требованием указать на человека, который принёс ложную клятву богам царского очага, что и считается причиной болезни. Царь едва заметно кивает, но молчит. Затея сына ему явно интересна. Меня тоже пробрало любопытство. Желаю увидеть их обряд и предсказателя. Так ли он хорош, как наши жрецы? — Приведите гадателя! Пока мы ждали их жреца, я снова спросил Лика: — А если предсказатели ошибались и указывали на невиновного человека? — Ну… это маловероятно. Но если такое случалось, тогда гадателя сажали на запряжённую телегу с хворостом и поджигали. Я удивлён. Надо же. Как странно они казнят виноватых. У нас всё гораздо проще — у ещё живого человека вырывают сердце и при всех скармливают животным, и пока он ещё не успел испустить дух, тело его бросают в глубокий колодец. Ибо Лунные врата его уже не примут. Возле входа поднялась суета, в двери впустили человека, перед которым все почтенно расступились. Вытягиваю шею, чтоб тоже посмотреть. Он невысок и немного сутул, опирается на палку, увешанную черепами. Одежда на нём тёплая, из дублёной мягкой кожи и закрывает всё тело, не считая головы и кистей узловатых рук, увешанных множеством браслетов из камней и костей. На шее широкое ожерелье из золота…оно кажется мне знакомым. Лицо гадателя густо вымазано черной глиной и известью, отчего трудно понять, сколько ему лет, но он точно стар. Волосы его убраны под голову самца оленя, увенчанную ветвистыми рогами, что он надел как убор. — Приветствую тебя, гадатель, — провозгласил Падаг сперва на языке Лика, потом на моём. Тот нехотя кивнул. Повисла тишина. Жрец медленно подошёл к нашему столу, разглядывая вскользь каждого из сидящих, остановил взор чуть дольше на вожде Вепрей и кивнул ему. Они явно хорошо знакомы. Потом его взор упал на Яса, и он остолбенел. Сегодня его волосы собраны под конусообразной шапочкой, отороченной бобровым мехом — головным убором, традиционным у скифских воинов, поэтому его белоснежные волосы не бросаются сразу в глаза. Потом гадатель увидел меня. Тут уж я чуть не подскочил. — Хоки?! — Маинганс! — выплюнул Хоки прозвище, что сам дал мне. — Как ты здесь оказался?! Сердце в моей груди оборвалось, я на миг забыл, как надо дышать. Не может этого быть! Откуда он здесь?! — Вы знакомы? — спросил Падаг, явно озадаченный происходящим. — Знакомы, — отвечал Хоки на нашем языке. Понимали нас только Вепри да Лик. Остальные переглядывались и перешёптывались. — Вот как? Откуда? — не унимается Падаг. — Это сынок вождя Вихо Ваштэ, что изгнал меня! Первый воин золотого города Чи-ананг! Все, кто понимал, о чём он говорит, уставились на меня, словно видели впервые. Тут встрепенулся и Чуа, понимая, кто сидит с ним за одним столом. Он вскочил, вслед за ним активизировались и все его телохранители. — Шоемауэточокоеуохкэтоу?! — взревел он. Надо же, и даже без ошибки. — Он самый, — кивнул Хоки, стукнув своей палкой, отчего черепушки неприятно клацнули друг о друга. — Мерзавец, что покрыл позором нашу семью, отказавшись от моей сестры?! — Чуа пошёл на меня, но и я поднялся в рост и встретил его взгляд с честью, выпятил грудь, как воин, готовый принять вызов. — Я никого не позорил, лишь вернул её отцу, как того требовали обычаи для женщины, что не смогла зачать у себя во чреве. — Вот как?! Да ты…! Царь Спаргатар не выдержал, стукнул по столу кулаком, отчего на нём надрывно и жалобно вздрогнула глиняная посуда: — Что происходит, сын?! — Погоди, отец. Жрец говорит, что… — Ты позвал его, чтоб он болтал со своими? Или чтоб он гадал нам? — сурово спросил царь и Падаг тут же отступился. — Хоки, гадай. Все сели на свои места, а я прямо чувствую, как на меня продолжают смотреть, особенно Падаг и Чуа, который слишком оскорблен моим присутствием, чтоб просто усидеть на месте. — Я не стану пировать с ним, Солнечный! Падаг собирался что-то сказать, чтоб успокоить его, но царь упредил его попытку. Он перевёл отцу слова вождя. — Да пусть идёт, — пожал плечами отец Лика и махнул рукой на дверь. Шиай Чуа с вызовом поднялся из-за стола и пошёл к выходу. — Видите, это всё этот щенок! Он во всём виноват! — верещит Хоки, тыча в меня своей палкой. — Это он наслал хворь на твоего отца! — обращается он к Падагу. — Пока он тут, болезни и беды не уйдут! Его надо убить!Лик
Музыка стихла, все замолчали, кажется, праздник безвозвратно испорчен. — Жрец лжёт, есть несколько доказательств, — переводить на язык Хоки я не стал. — Первое — это то, что он даже не прибегнул к гаданию, а только выказал свою злость и обиду на Шоемау, что недостойно. Второе — мой отец был сломлен болезнью ещё на пути в эти земли, а значит, виновника искать следует среди наших людей. Третье — царь поправляется и это явно видно всем, он крепнет телом и именно потому сегодня здесь. Итог — Хоки был изгнан из того племени по делу, он пытался отравить сына вождя. И ему это почти удалось. И если он призван быть гадателем по всем нашим законам, то по нашим же законам я требую его осудить, отец. Если бы он пытался извести меня или Падага, его бы четвертовали, а не милостиво изгнали, сохранив жизнь. Но допустим, тогда он судился по законам местного народа, к которому принадлежал. А теперь… — я обратился к Хоки: — …Ты смеешь называть себя гадателем народа сколотов, и лживо обвинять невиновного, не исполняя ритуалов. Стало быть, судить тебя будут по нашим законам, и приговор твой — смерть. Отец, скажи своё слово. Как следует поступить с этим преступником? — сажусь на место, бегло переглядываюсь с Шоемау.Шоемау
Я зол и раздосадован. Появление здесь Хоки очень некстати. Мало того, он ещё посмел обвинять меня перед этими людьми в том, к чему я непричастен! Жаль, что отец был тогда излишне милосерден к нему, отдавая должное его прежнему верному служению и званию Верховного жреца. Он всего лишь мерзкий лжец и убийца! Но Лик хорошо сказал, я бы так не смог, я слишком ослеплён ненавистью к этому пройдохе, чтоб здраво мыслить и найти верные слова. От волнения, я даже на время забыл их речь и не сразу понял. Сжимаю кулаки и терпеливо жду, что скажет отец Лика. Уж он, как вождь своего народа, не сможет принять неверное решение, и судя по его характеру, он точно не отпустит Хоки просто так! Царь Спаргатар поднялся и посмотрел на присутствующих тяжёлым взором. Вижу, что хоть он и пошёл на поправку, он пока слишком слаб, силы скоро оставят его, ему нужно отдохнуть. Царь горд и силён духом, чтоб показать это и сейчас, когда все ждут его решения, он просто не имеет права выказывать слабость. — Скажи мне воин, — обратился он ко мне, — ты действительно тот, кем он назвал тебя? Ты сын вождя и этот человек пытался забрать твою жизнь? — Да, — отвечаю на его языке, стараясь говорить спокойно, но это даётся мне с больши́м трудом, голос дрожит от волнения. — Он покусился на мою жизнь прямо посреди священного ритуала, перед лицом моего отца и народа. Среди собравшихся пошёл шепоток негодования. — Вот как… Хоки не понимает речи северян, но по выражению лица видит, что всё складывается не в его пользу и начинает паниковать, пытаясь продать свою шкуру подороже: — Он и его отец чуть не убили твоего сына! Чуть не принесли его в жертву! Я хотел помешать им! Я спасал его жизнь, но меня поймали и изгнали из племени! Но я не виноват! Это всё он и его отец! У меня похолодело в груди. То, что я так тщательно хотел скрыть от родных Лика, вдруг всплыло наружу, да ещё и при таких обстоятельствах! Падаг тут же вскочил с места словно ошпаренный, и перевёл всё отцу Лика. Тот изменился в лице и повернулся ко мне с немым вопросом в глаза. Я не стал отпираться и рассказал им, как было дело, начиная с момента, как нашёл Лика и его людей на берегу и заканчивая сорванным ритуалом. Всё, за исключением нашей с Ликом помолвки. Это я ещё не готов освещать.Лик
Контроль уплывает, как песок сквозь пальцы. Я протёр лицо, уже окончательно отрезвев. — Хоки лжёт, отец. Он не собирался меня спасать. Если бы не Шоемау, я был бы уже с богами, — говорю я по возможности спокойным тоном. Ситуация и так накаляется, я вижу, что Шое едва держит себя в руках, но я благодарен ему, что он не рассказал про нашу неожиданную свадьбу. — Поэтому он пошёл с тобой, а не остался в своём племени? — поинтересовался отец. Чтоб меня Аид сожрал! Падаг даже подался вперёд, дабы лучше видеть меня и слышать мой ответ. — Да, он меня спас, потом я его, мы побратались… — щёки горят, я сглотнул. — И он помог мне найти путь сюда. Земли мне незнакомы, и потому Шоемау и его друг пошли с нами. Что оказалось кстати, ведь по пути на нас напали какие-то кочевники, дикари. Саусар был тяжело ранен отравленным клинком, и если бы не они, то он погиб бы. Мы сдружились за время пути… так мы тут и оказались. — Выдыхаю. Ни слова не солгал и всё получилось довольно складно. Вижу, что отец удовлетворён таким ответом. — Я благодарен тебе Шоемау, что ты спас жизнь моего наследника и одного из лучших наших людей, — это он уже про Саусара. — Теперь я знаю, что ты по праву сидишь за этим столом. Жаль, гадания сегодня не будет. — Царь сделал жест и Хоки схватили. — Увести его, посадить в клетку. Завтра казним, а сегодня продолжим пир. Хоки уволокли. Он отбивался и покрывал проклятиями и царя, за его несправедливость, и его сыновей и, конечно же, меня. Что ж, теперь он получит своё сполна. Падаг не сказал ни слова, но я видел, как он с прищуром смотрит на меня и Шое. Он чует, что мы что-то скрываем. Всегда чувствовал. Хлопо́к ладоней, снова заиграла музыка. Слава богам, праздник через некоторое время вернулся в своё русло. Все снова напиваются до поросячьего визга, лапают женщин, танцуют. Благо, эта заминка отвязала от меня женщину, я успешно её сбыл Туску. — Иди в свою хижину, — шепчу я Шоемау на ухо. — Я приду, как только отправим отдыхать отца, и Падаг достаточно напьётся или уединиться с женщинами. Жди меня.Шоемау
Я совсем не против этого и, конечно же, сразу соглашаюсь. Скоро царь окончательно устал и попросил проводить его, я тут же предложил себя в качестве его спутника, и он не отказал мне. Даже позволил взять под руку. Падаг всё это время ни разу не посмотрел в мою сторону, у меня отлегло от сердца. Ужели он теперь перестанет рассматривать меня? Отлично. Одной бедой меньше. Мы вышли на морозный воздух, в глубокую ночь, и все мои тревоги ушли. Здесь, окружённый природой и кружащими над нашими головами снежинками, я чувствую себя куда комфортнее, чем среди большого скопления людей. Всю дорогу отец Лика молчит, но когда я уже подвожу его к хижине, где он теперь располагался, он поворачивается ко мне: — Я вижу, как изменился мой сын после знакомства с тобой и твоим народом. И то, каким мужчиной он теперь стал, делает меня очень гордым за то, что он мой сын и наследник. Надеюсь, ваша дружба не оборвётся, даже когда мы покинем эти земли. — И я надеюсь, — грустно улыбаюсь я. — Лик стал очень дорог мне. — Я вижу. И ты важен ему. Он отличает тебя, даже среди своих близких друзей, а уж они-то вместе с самого детства. Это что-то значит. Киваю, пальцы невольно коснулись брачного шрама на руке. — Доброй ночи, Шоемау… пусть твои боги хранят тебя. Тоже желаю ему приятных снов, а когда он скрылся за дверью, со всех ног спешу к себе, ждать Лика.Лик
Старательно спаиваю Падага. Это не легко, я обычно пьянею куда быстрее, если не выливаю часть пойла под стол и мимо рта, как сейчас. Хотя… и я изрядно набрался. — Что ты баб не берёшь или даже двух… хочешь трёх? — Падаг пьяно хлопает меня по плечу. — Я выпить хочу, а не баб. — Щурюсь, чтобы чётче видеть. — А я, кажется, если ещё выпью, то уже и хотюн не встанет, так что ты, братишка, прости… — он хватает женщину за руку и притягивает к себе, пошло её целует, но та в восторге. А как же, сам Солнечный выбрал её! — Мы пойдём! И ты клювом не щёлкай. И это… Дай мне кафтан, если не жалко, я свой не знаю куда дел. — Да забирай. Хочешь и штаны отдам, мне для брата ничего не жалко. Падаг смеётся. — Не, кафтана вполне хватит. — Он забирает мой кафтан и шатаясь уходит. Знатно он набрался. Наконец-то! У меня уже к горлу подкатило, ещё кружка и я бы остаток ночи провёл на задворках, возвращая миру всё съеденное и выпитое. — Лик! — ко мне подплыл Туск. — Ты чего скучаешь тут один, э-э-э, так не годится. Пошли, рассудишь нас. — Кого? — не понимаю. Он указывает на один из столов, где пьяные мужики Вепрей и наших сколотов уже мерились силой рук. Причём каждый из них говорит на своём языке, но понимают они друг друга и без слов. Всё ж таки лучший переводчик — это брага! — Не-е, я… — не успеваю договорить, как Туск хватает меня под руки и буквально волочит к этому столу, со словами: — Дайте дорогу Лунному… ща он всех порвёт! Что ж, придётся быстренько «порвать всех».Шоемау
Успел разжечь огонь, разуться и переодеться, укутался в тёплое шерстяное одеяло, то самое, под которым прошлой ночью мы спали вместе с Ликом. Оно всё ещё хранит на себе его запах. В домике приятно веет сосновой стружкой и душистым лесным мхом, которым сколоты заделывали щели между деревянными брусьями. Я сижу, подобрав ноги, глядясь в игриво потрескивающее пламя, слушаю песнь огня. Тепло и уютно, не хватает только Лика. Не люблю ждать. Лик что-то задерживается, и я немного тревожусь, порываюсь пойти за ним, жадно вслушиваясь в любые шаги или голоса снаружи, но все они мимо, начинаю томиться ожиданием. Может, он передумал приходить? Или не получилось? И вдруг сердце моё радостно встрепенулось, когда слышу, как хрустит снег под его ногами. О! Наконец-то!Падаг
Отлично получилось, Лик поверил, что я напился, да и сам, пожалуй, уже под столом дрыхнет, пьянь. Так… кафтан… волосы в хвост. Постучать или войти без стука? Вваливаюсь в хижину. — Доброй ночи, дружище! — натянул улыбку, прикрыл за собой дверь. — Не спишь ещё? Рановато ты ушёл.Шоемау
— Так ты ж сам… хм… всё-таки напился, — хмыкаю я, но не встаю с места, — наконец-то пришёл. Я уже хотел идти искать тебя, решил, что брат всё же всучил тебе женщину.Падаг
— Да, я думал о женщине, но, кажется… слишком пьян. Да и они тут стра-а-ашные, — пьяно ухмыльнулся и дошатался до очага, усаживаюсь прямо возле него. Он смотрит внимательно, даже слишком и я пытаюсь отвлечь его: — Как тебе мой братец? Хорош, зараза, да?Шоемау
Я зол. Он крепко пьян. Мне это неприятно. Я сложил руки на груди, показывая, что я недоволен его состоянием. От него разит выпивкой, запах столь резкий, что перебивает всё вокруг. Таким я его к себе не подпущу. Пусть сперва проспится. — Как воин? Возможно. Но я не бился с ним, поэтому ничего плохого сказать не могу. Но думаю, я бы его одолел, я не знал ни одного поражения. А уж я повидал воинов куда крепче и выше, чем он. Да и ты его изрядно потрепал. — Мне тогда просто повезло, — нахмурился Лик. — Он отменный воин и часто побеждал меня в поединках. — Защищаешь его? — Нет, хочу быть честным. Только и всего. Он устало выдыхает. Я наблюдаю за ним и молчу.Падаг
— Скажи мне лучше, сколько ещё мы будем от Падага секреты таить? — завожу разговор сразу с главного. — Почему именно от него? Твоему отцу я тоже ничего не сказал. Ага, вот оно как… значит, всё-таки секреты есть! Моё чутьё не подвело, эти двое ведут свою игру у меня за спиной!Шоемау
Мне почему-то не нравится сейчас его общество. Он не просто пьян, но и слишком отстранён, холоден. — Ты что, готов прямо так сразу взять и после сегодняшнего скандала на пиру рассказать о нашем браке? Мне показалось, что это уже лишнее. — Я выдавил улыбку и повернулся к огню. — Я решил, что это лишь наше. Между тобой и мной. Всё, что было между нами — принадлежит только нам.Падаг
Я застыл с открытым ртом на несколько мгновений. Мне послышалось? Конечно! Он наверно слова перепутал. Брак… он, наверное, имел в виду побратимство…— Всё, что между нами было… Брак? Ты перепутал слова, — тереблю ворот, душно стало. — Я что такого ужасного было? Мы совершили обряд побратимства, и отец это принял, даже Падаг скрипя зубами, но согласился.Шоемау
Ненавижу пьяных. Или он передумал быть рядом со мной после того, как отец узнал нашу историю? Стыдится меня? Поворачиваюсь к нему и заглядываю прямо в его пустые стеклянные глаза. Не могу понять, что с ним не так. Он рядом мной, но он совсем чужой, далёкий сейчас. — Ты стыдишься перед своей семьёй и народом, что взял меня в мужья? Уже жалеешь? Если это так, то только скажи, и я уйду, и мы никогда больше не встретимся с тобой. А если в тебе говорят сомнения, то вспомни прошлую ночь. — Всё же приблизился к нему, притянул за плечи и жарко поцеловал, стискивая в объятьях.Лик
Кое-как сбежал… Плечи ломит от этих соревнований. Туск, ради разнообразия, мог бы и не участвовать! Всё одно он всех победит, да ещё руку сломал бедному туземцу. Тот надолго запомнит силу настоящего Медведя! Улыбаюсь. Неважно…холодно как. Я без кафтана едва добегаю до хижины Шоемау и радостно врываюсь внутрь. — Я чуть не замёрз насмерть! Падаг забрал мой… Что это?! Проморгаться надо, а то… допился.Падаг
Отшвыриваю этого мерзкого щенка от себя. Грязная тварь! Как он посмел?! И Лик вовремя явился! — А, вот и ты! — встаю резко на ноги. Мой брат! С этим?! Не может быть! Что же он, лжёт? Готов взорваться и выплеснуть весь свой гнев. — Ты рано, брат! Твоя шлюха ещё занята.Шоемау
Как, это не Лик?! Великие духи, как я мог ошибиться?! Вскакиваю и хватаю Падага за грудки: — Я… тебе… не… шлюха, — шиплю я ему, но он бьёт первым. Его кулак едва не пришёлся мне по лицу, я успел перехватить его ладонью у самой скулы. Я в долгу не остался. Меня распирает безумие. Как он посмел?! Я готов убить его, ведь из-за него я прикоснулся к другому мужчине, получается, что я оскорбил своего мужа! Тварь! — Ты ответишь мне за это! Лжец! — продолжаю бить его, мы сцепились, словно два бешеных пса, едва не снеся Лика с ног.Лик
Я ослеп на мгновение. Не понимаю, кто передо мной, что я делаю… всё заволокло, я только ощущаю, как жжёт костяшки кулаков. Потом вижу разбитое лицо брата в моих руках. Шоемау пытается его удерживать. — Ты мне лгал! Как ты мог, ЛИК?! Это твоё побратимство? Тебе стал дороже брата этот грязный мужеложец?! Предпочёл его бабам и чести? Своей семье?! — орёт остервенело Падаг. Я остановился как вкопанный. Отхожу, опускаю кулаки. Только теперь замечаю, что они все в крови моего брата. Он нервно высвободился из хватки Шое. — Убери от меня свои грязные лапы! Ты труп! ТЫ мертвец, понял?! — прошипел Падаг Шоемау. А я не могу и слова сказать. Всё внутри сжалось до боли. — Перестань, — наконец произношу. — Я люблю его. — Что?! Любишь?! ТЫ?! — Падаг схватил меня за ворот и встряхнул. — Очнись, Лик! Он грязный дикарь! Мужик! У него член меж ног! — Я люблю его, — повторил я ровно, смотря брату в глаза. Он взревел и оттолкнул меня. — Он умрёт! Сейчас же! Я казню его как десятки развратных дикарей! Вот и вся любовь! Или думаешь, отец его защитит?! — Тогда казни нас обоих! Потому что я тебе не позволю! Ни тебе, ни отцу! — Вот так та-а-а-ак… смиренный сыночек, наследник, покорный Лик! Отец теперь узнает, кто действительно достоин его наследия… сын-мужеложец или Падаг, раскрывший ему глаза!Шоемау
— Ты не скажешь ему. — Я почему-то в этом уверен. — Думаешь?! И кто меня остановит? Ты?! И с каким омерзением в лице он это говорит. — Царь не оценит твоих стараний. Даже если он узнает… о нас… он не отвергнет своего сына, потому что любит его, а оттого, что ты донесёшь на Лика, ты лучше в его глазах не станешь, скорее наоборот. Он снова озверел и схватил было меня за шею, пытаясь задушить, но я увернулся и заломил ему руку, хорошенько приложив лицом об стену и шепчу на ухо: — Ты и в подмётки Лику не годишься. Трус. Иди жалуйся, раз ничего не стоишь как воин и как брат. — Я отпустил его, оставляя самому решать, как следует поступить. — И ты ему позволишь это, Лик? Спустишь с рук?! — прошипел Падаг.Лик
— Ты бы никогда этого не понял, — у меня ощущение, словно силы меня покидают. Как скверно всё вышло. Что теперь будет? — Чего? Что ты за спиной моей и своего отца трахаешь это отродье?! …Или уже он тебя? А?! Может, ты и этот позор скрываешь от нас с отцом? Мой брат превратился в подстилку дикаря? — огрызается Падаг, потирая руки. Я едва сдерживаю себя, чтобы не накинуться на него. — Иди. Делай, что сочтёшь нужным, брат. — Ты мне отныне не брат, Лик! Перестал им быть, как только связался с ним! Мне не нужен такой брат! Ты позор всего рода! И отец об этом узнает, будь уверен! Мне показалось, или он произнёс эти слова с горечью и сожалением. — Утром. — Добавил Падаг уже тише. — Я скажу ему всё утром, Лик. У вас есть ночь. Падаг сменился в лице, он уже не выглядит таким разъярённым и скабрезным. Это горечь, я её чувствую. — Уходи отсюда, если хочешь жить. Вместе с ним. Мой брат сегодня умер, — я заметил, как его глаза наполнились влагой, и тут же ощутил, как та же влага потекла по моим щекам. Падаг презрительно сплюнул и вышел из хижины.Шоемау
Даже не знаю, что больше расстроило меня — то, что всё вскрылось и нам нельзя будет здесь остаться, или то, как повлияла эта ссора с братом на Лика. Он совершенно разбит, а я ничем не могу сгладить его боль. Я могу только быть рядом и понимать, как тяжело ему будет покинуть родных, едва обретя их, отказаться от отца и своего народа и уйти куда глаза глядят, отверженному, непонятому. Я сам прошёл через это и как никто понимаю, как ему трудно сейчас, как мечется его душа, делая этот непростой выбор. Мне жаль, что я стал причиной этого хаоса, но рано или поздно правда всё равно всплыла бы наружу. Так бывает всегда. Тайны не живут долго, только истина бессмертна — так говорит мой отец. Я сел рядом с ним, едва прислоняясь плечом к его плечу. Только чтобы привлечь его внимание и дать понять, что я рядом. — Не в моей власти лишать тебя этого выбора, Лик. Его надо сделать. Но если ты выберешь отца, брата и свой народ, знай, что я пойму и не стану корить тебя. Я знаю, как трудно выбирать между тем, что ты любишь больше всего на свете и без чего не можешь жить.Лик
Понимаю, что уже давно сделал этот выбор. Когда впервые возлёг с ним. Но почему он должен платить за это вместе со мной, по законам моего народа? Такой проступок в лучшем случае превратит его в раба, игрушку для толпы, попираемую всеми. А в худшем — предаст его смерти, после чудовищных пыток. Меня же, скорее всего, оправдают, если скажу, что только лишь развлекался, как с любым рабом. Брата это не вернёт: он навсегда отвернулся от меня. — Я не побегу под покровом ночи, как какой-то вор, если только о том не скажет мне отец. Я вынесу любое его решение, но не стану от тебя отказываться. Даже если он повелит казнить меня. Но ты не должен отвечать по нашим законам, ты ни в чём не провинился. Как же тяжело сказать ему — «уходи, вернись к своему народу и живи дальше… главное — живи…» — Но ты должен уйти, я не вынесу твоей смерти. — Нет. Если ты не отказываешься от меня, то я останусь с тобой, до конца.