Шоемау
Несколько дней ушло у людей Падага, чтобы всё подготовить для погребения царя Спаргатара. Он ни в чём не участвовал, лишь раздавал редкие указания, пустив всё на самотёк. Всем занимались Палир и несколько доверенных прежнему царю лиц. Дни тянулись, я не вел им счёт, потому что каждый день, что я провёл не видя Лика, был невыносимо долог, почти бесконечен. Падаг не выпускал меня из своего домика примерно двое суток. Уж не знаю зачем, но он держал меня связанным и полуголодным подле себя, я спал на полу в углу, словно домашний скот. Меня не избили, но всякий раз, проходя мимо меня, Падаг пинал меня ногой, пытаясь унизить ещё больше. Но я терплю. Я не должен провоцировать его гнев, чтоб он не набросился на Лика, поэтому я не ропщу и покорён, как и обещал Саусару. Падаг ни о чём не спрашивал меня и практически не смотрел в мою сторону, а потом меня и вовсе перевели в домик на окраине поселения, крошечный и без окон. Судя по зёрнам маиса, рассыпанным в пыли по всему полу, раньше тут был склад, где держали запасы круп. Тут нет ни очага, ни хотя бы подстилки из соломы, только голые доски с большими щелями, в которых завывая свистит ветер, поэтому ночами я промерзаю до костей и наверняка умер, если бы не Яс и Саусар, которые умудрились передать мне кое-что из тёплой одежды и несколько шкур. Чутко ловлю разговоры стражи и только по ним ориентируюсь, что происходит. Знаю, что за эти дни Лику стало лучше, но его, также держат взаперти. Ещё слышал, что северяне готовятся к жертвоприношению, что состоится сегодня, и будет посвящено грядущему погребению царя Спаргатара и походу в Чи-ананг. Меня точно не принесут в жертву, я им нужен. Лика тоже. Не знаю, как у них проходит этот обряд, но очень надеюсь, что никого из знакомых мне людей не готовят к закланию. Очень переживаю за Яса.Лик
Первые пару дней я просто спал меж визитами лекаря. Рану мою прижгли и заштопали. Поили меня отварами невыносимо противными по вкусу. Но я покорно пил их, желая скорее окрепнуть. Боги спасли меня вновь от верной гибели, значит, путь мой ещё не завершён. Но я помню своё обещание. Когда окрепну окончательно и представится возможность, я вызову Падага на поединок. Рана затягивается быстро и на восьмые сутки, я уже крепко стою на ногах. От лекаря и моей стражи узнаю́ о том, что происходит в городе. Падаг готовит обряд погребения, позволит ли он мне в нём участвовать или лишит даже этого права? К дверям моей хижины Вепри ежедневно делают подношения, с большим усердием почитают мою «божественную сущность». Голодать не приходится, но я уже схожу с ума в этих четырех стенах. Вчера видел Яса, он принёс еду и вести от Саусара. Я узнал, что Шое жив, но содержится не в лучших условиях. Впрочем, по синякам и ссадинам на лице и руках Яса, понимаю, что и его дела не лучше, хотя он может передвигаться по городу и ночует в хижине Саусара, но тот не сможет уберечь раба от рукоприкладств других сколотов, иначе сделает только хуже, в особенности самому Ясу. Я должен что-то предпринять, по крайней мере, восстановить свою свободу, и тогда смогу помочь им всем. Прошу мою охрану вызвать ко мне Падага, долго его ждать не пришлось. Он охотно посетил меня впервые за это время, хотя мне говорили, что он справлялся о моём здоровье и пытался запретить Вепрям делать подношения. Однако те его не слушали и время от времени всё равно приносили то еду, то ткани и одежды. Падаг вошёл ко мне вальяжно и уверенно, смотрит свысока, как на ничтожное животное. — Неплохо выглядишь, зачем звал? — он даже не присел, а я встаю с ложа, чтобы быть с ним наравне и показать, что я достаточно окреп и стою на ногах. — Хотел поговорить о моей свободе. — Свободе?! — брат раздаётся смехом. — Ты преступник, а они сидят в клетках. — Ты знаешь правду Падаг и тебе удалось её скрыть от людей, очернив меня и Шоемау. С этим уже ничего не поделать. Сколько бы я ни кричал о том, что убийца ты, доказать я ничего не могу. И отца не вернуть. — И чего тогда тебе надо? — Я должен участвовать в погребении. — Да ради всех богов, я окажу тебе такую услугу, как великодушный Солнечный бог! — Ты не бог, Падаг, как и я, простой смертный. Но нас почитают. Меня после твоей неудавшейся казни, обожествляют ещё больше. Никто из Вепрей не позволит убить меня теперь. Падаг мрачнеет, понимая к чему я веду. Продолжаю: — А сколоты верят, что меня благословила сама Апи, простив убийство царя, и наверняка будут негодовать, когда после выздоровления я буду всё ещё под замком. — Я царь, Лик! Не ты! — рявкнул Падаг и схватил меня за ворот грубой рубашки. — Да. Ты так решил, а как решили твои люди? Их ты спросил? После божественного знака о моей защите и прощении, они чтят тебя царем или моим наместником, пока я не обрету здравие?! — Что?! Ты не посмеешь! — встряхивает он меня, и я крепко хватаю его запястья. Сила в моих руках о многом говорит, я вижу, как меняется его лицо. — Я тебе нужен живым. Я и Шоемау. Но ты также хочешь сохранить власть, которая пошатнулась после твоих преступлений. Боги отвернулись от тебя! Но я вижу, что душа твоя стала черна, и ты не остановишься ни перед чем. — Ты прав, я не остановлюсь. — Убери охрану, оставь мне и Шое свободу, он будет жить со мной. И я не стану посягать на твой статус царя, не стану поднимать народ и даже преклоню колено перед тобой, словно ты мой царь, отдам наследие по праву тебе. И больше ни у кого не будет вопросов. Он отпустил меня, и я вижу, как он крепко задумался над моим предложением. — Шоемау, как и Яс не могут быть свободными. — Тогда они будут моими личными рабами. Он прищурился, и недовольно скривился. — Одного мужика в постели тебе уже мало? — Падаг сплюнул. Я только ухмыльнулся, пожав плечами, мол, таково моё условие. — И это всё? Твоя свобода, их рабство в твоём личном распоряжении, и ты преклонишь предо мной колени и назовёшь своим царём? О, как загорелись его глаза! — Ты верно меня понял. — И поход в Золотой город. Вы пойдете с нами, и дикарь исполнит свою роль выкупа и проводника. — У тебя есть Хоки. Тебе же лучше, если мы просто уберёмся из селения. — Не-е-е-етушки. Чтоб вы сразу побежали в Золотой город и предупредили их о набеге?! Не держи меня за дурака, Лик. Не удалось, глупо было полагать, что он поддастся. — Ладно, мы пойдём с тобой. — Соглашаюсь и питаю надежду, что многочисленное войско вождя Чи-ананга подавит этот набег, если им вообще удастся проникнуть туда. Шое наверняка что-то придумает. — Так что, Падаг? — Поклянись, что преклонишь колени на погребении отца и при всех назовёшь меня царём, а после пойдёшь в поход на Золотой город со мной и тогда, я исполню твои условия. Продолжает верить в клятвы? Как может верить в них тот, кто их не исполняет? — Клянусь, что преклонюсь перед тобой и пойду в этот набег. Падаг некоторое время всматривался в моё лицо, словно прикидывает верить мне или нет. — Будь по-твоему, Лик. — Нехотя процедил он сквозь зубы. — Ты свободен. Я сниму охрану и распоряжусь прислать к тебе твоих дикарей. По крайней мере, этот Шоемау будет теперь ровно на той ступени, которой он достоин. Я выдерживаю его нападки, сжав челюсти и кулаки. Это ничего, по крайней мере, теперь все будут в относительной безопасности и комфорте. И к Ясу и Шоемау больше никто не притронется без моего согласия.Яс
Я был несказанно рад, когда меня отвели к Лику в хижину. Волк тоже здесь. Он худ и бледен, но едва увидел меня, как его лицо озарилось радостью. Мы обнялись по-братски. — Тебя били. Кто это сделал? — тут же спросил Волк, увидев синяки у меня на руках и лице. — Неважно, — про себя же я порадовался, что пусть только били, а не насиловали. Узнай кто-то из северян, что я третий род, уж точно всё было бы не так радужно. Парой тычков и синяков я бы не отделался. — Скажи мне, назови имена, и они захлебнутся кровью! Но Волк настаивает, мне приходится свести тему на Лика и грядущие похороны, только тогда Шоемау успокаивается. Мы сидим на шкурах у огня, грея заледеневшие пальцы, уютно попивая из глиняных плошек горячую настойку из трав, которую лекари готовили для Лика. Он кривил нос и плевался, а мы смеялись. Для нас это было привычно. Я спросил Лика про жертвоприношение, о том, кого они приносят в жертву, учитывая, что рабов в лагере не так много, а царские похороны, как мне кажется, предполагают массовое жертвоприношение. Наверное, будет пролито много крови.Лик
Мне тепло внутри, когда я вижу их здесь, живыми, почти здоровыми, особенно Шое. Он истощён, и я усердно накладываю ему в глиняную плошку мутную похлебку из тушёного мяса со скудной порцией овощей. Теперь я уверен, что он восстановит силы. — Вместо рабов принесут в жертву кого-то из Вепрей: они завоёванный нами народ. Вас не тронут. — Говорить или нет? Скажу. — Потому что вы теперь мои личные… рабы, — неудобно как-то. Оба оборачиваются ко мне и хлопают глазами как дети. — Рабы? Твои? — Это формально. Но зато вас никто не тронет. Сейчас людей слишком мало, и жертвы не будут обильны. — Думаю о том, что мой отец достоин большего, чем мы можем дать ему здесь. Но выбора у нас нет. — Мы с Падагом острижём волосы, и проткнём стрелой руку в знак скорби. Шоемау поперхнулся похлебкой. — Волосы… это символично, наши жрецы говорят, что чем длиннее волосы, тем больше воспоминаний ты можешь держать в своей памяти, а воины носят их как шлейф своих побед и память о них. Поэтому наши воины никогда не остригают волосы. За исключением поражений. Но протыкать себе руку… зачем? Мне трудно им это объяснить. Даже я, будучи сколотом, что значит царственным скифом, не знаю, откуда повелось так, и что означает. Лишь знаю, что это жертва скорбящего, который должен показать умершему, что без него он как без одной руки, что потеря ранит, как стрела и приносит боль. Становится слишком не по себе от этого разговора. — Вы сами все увидите. А затем я преклонюсь перед Падагом, как перед новым царём, прилюдно передавая ему своё право наследия. И он будет править. Шоемау закашливается снова, на этот раз сильнее, потому что, как мне показалось, у него кукуруза оказалась даже в носу. Мне пришлось похлопать ему по спине, чтобы он смог прокашляться. — Не того желал мой отец. — Хмурюсь я. — Вы ешьте побольше, а то совсем худые вон, кости пересчитать можно, подержаться не за что, — пытаюсь шутить, чтобы развеять мрачные мысли. Яс улыбнулся и молча кивнул, принялся наворачивать за обе щеки. — Угу… — Шоемау недоверчиво смотрит на кукурузу у себя в плошке и принимается за мясо.Саусар
Сколько бы наши предки ни захватили в плен врагов, одного мужа из каждой сотни всегда приносили в жертву, но не как скот, а иначе. Полив головы пленных вином, их закалывают над сосудом и затем, выливают кровь на акинак. Человеческие жертвоприношения у нас совершали только Аресу — покровителю воинов. Другим богам жертвовали животных. Этим и ограничивались. Крови людей требовало лишь кровожадное божество войны. До последнего непонятно, как Падаг собирается совершить этот древний и обязательный перед погребением царя обряд, первый из трёх, что ожидает нас. Народ высыпал в центр поселения. Сколоты вперемежку с Вепрями, однако Падаг только рад, когда воины двух народов обратились в один и приветствуют его, пусть и не так бурно, как он наверняка рассчитывал. Холодно. Резкие порывы ветра разметают плащи и скидывают с голов остроконечные шапки-башлыки. Взвиваются ленты, что развесили на высоких шестах и звенят бубенцы с лошадиных сбруй. Сегодня не будут убивать лошадь, хотя это было самым привычным животным в подобном ритуале, однако Падаг решил, что это слишком дорогое удовольствие, так как лошади здесь, в горах среди снегов и непроходимых лесов — на вес золота. Пожалеть пару лошадей для собственного отца, царя великого народа! Экий он всё-таки мерзавец. Туск ворчит. Он тоже недоволен. Кроме того, Лик сейчас с Падагом, а не с нами. Они будут вести обряд вместе. Это уже кое-что. Лику ведь было так необходимо проститься с отцом. Здесь же Шоемау и Яс, они держатся позади остальных, на правах рабов, не смея подойти вперёд племенных сколотов. Что ж, зато оба целы. О, ведут быка. Сегодня Падаг как никогда щедр. Хорошо, что хоть не козла. Такого оскорбления Лик бы не потерпел. А бык вполне пойдёт. Животное выводят двое воинов, которых выбрали за большие заслуги, это большая честь. Один из них Палир. Что ж, это справедливо. Он отважный и преданный воин почившего царя и его сыновей, хотя он отчего-то до сих пор в упор не видит, как изменился Падаг. Второй — Томирис. А вот это уже не справедливо. Этот гад всегда держится в последних рядах во время боя, он трус и наглец, ко всему, он чуть не убил Шоемау, а потом пытался отыграться на Ясе, за отсечённую Шоемау руку. Я почти уверен, что это он его избил, хотя Яс упорно это отрицает. Затрубили в рог, возвещая начало обряда. Люди благоговейно замолчали. Быка отмыли снегом и увили ему рога лентами, как того велит обычай. Животное словно чувствует, для чего оно здесь, начинает нервничать, едва его выводят в пустующий от людей круг. Его заранее опоили травами, чтобы он не свирепствовал и ни на кого не напал, спасая себе жизнь. Бык, хоть и немного истощён холодом и не очень обильной пищей, всё же крепок и силён, и он легко тянет обоих мужчин в стороны, словно тряпки, упираясь упрямо ногами. Снег и хлопья выкорчеванной мёрзлой земли вздымаются облаком под ним. Он не хочет умирать. И всё же людям удаётся вывести его на середину и накрепко перевязать ему передние ноги, оставляя один конец верёвки более длинным. Выходит жрец Хоки. Но участвовать в самом обряде ему нельзя. Он чужак. Этот обряд могут провести только сколоты. Будь моя воля, я сам перерезал бы ему глотку и смотрел, как из его глаз ускользает жизнь, капля за каплей, а из его смрадной глотки вырываются хлюпы и хрипы. Более мерзкого человека я ещё не встречал. Нарядился, идёт бренчит, словно ярмарочный пастух. Чувствую, как подступает злость, но это лишь мгновение, пока не ловлю на себе неслучайный и пристально-томительный взгляд Яса. Какой же он всё же странный и непостижимый…чем больше я узнаю́ его, тем больше мне хочется знать ещё. Он словно бездонный колодец. Сколько ни черпай из него, он всё одно будет переполнен и всё так же глубок. Мой грех — я не вспоминаю жены. Я даже не могу вспомнить её лица. Глаз. Рук. Словно всё это было в другой жизни и не со мной. Как мы оказались вместе? Нас просватали царь и её отец. Это была хорошая для неё партия и приятная для меня. Красавица, умница, она принесла в мою жизнь радость, и я был очень благодарен ей за всё, особенно за двоих прекрасных ребятишек, в которых я не чаял души, но, к сожалению, так и не смог её полюбить, как она того заслуживала. Дети росли. Я думал, что со временем всё изменится, но оно только расставило всё по своим местам, указав, что моя судьба и её никак не переплетаются в единое целое. Я не скучаю по ней, но тоскую по своим сыновьям, по родным краям, природе, ветру в лицо. Ночами мне снится наш дом и двор, конные набеги и кочевые переходы, бессонные пьяные ночи у костра, весёлые дружеские песни… но здесь я обрёл куда больше. Волей богов была наша встреча с Ясом. Я понял это, едва увидев его, заглянув в эти странные прозрачные глаза, почти лишённые цвета. Чистые, вдумчивые, такие родные. Как бы мне хотелось, чтобы мои дети были здесь с нами! Я был бы совершенно счастлив. Томирис и Палир хватаются за длинный конец верёвки и заходят быку за спину. Встав позади него, они с силой дёргают за конец пут, чтобы свалить огромное сопротивляющееся животное наземь. Бык ревёт и брыкается, но люди оказываются сильнее. Когда жертвенный бык падает, Палир взывает к богам: верховному Богу-отцу Папаю, Апи — богине-матери, воинственному Аресу и, конечно же, к Небесной — великой богине жизни и смерти, владычице умерших — Аргимпасе. Сколоты почитают её как светлую, незапятнанную и невинную в своём прегрешении Пасифаю — богиню высшей духовной природы. Именно ей молятся о зачатии ребёнка и благодарят за рождение, и ей же приносят жертву за упокой души. Лик тут же набрасывает на шею быка петлю и, вставив в неё палку, закручивает её до предела, пока не задушил животное. Нельзя пролить ни одной капли драгоценной жертвенной крови: её полностью соберут в сосуд и зароют в землю, посвящая богине. Яс опускает глаза, не в силах вынести неприятного зрелища. Падаг вышел вперёд брата, обращаясь к богам… даже здесь не может оставить глупые соревнования. — Братья мои! Сколоты! — обращается он к людям с пламенной речью, исполненной торжественной грусти и величественной трагедии одновременно. — Великий народ, не покорившийся ни одному из царей кроме того, коего сам поставил над собой! Сегодня, мы все молимся Аргимпасе, чтобы она позаботилась о царе Спаргатаре. Нашем отце! Великом воине и вожде! Великом человеке и друге, который слишком рано оставил этот мир и теперь воссоединился с нашими предками и богами. Пусть же они разделят с ним свой пир и примут его к себе как равного! Преломят с ним хлеб и испьют чарку вина! Теперь дело за Ликом… пока Падаг говорит, он цедит кровь в сосуд и передаёт его Палиру, а затем принимается за тушу. Умелыми быстрыми движениями он сдирает с быка шкуру и очищает кости от мяса, которое затем кладут в котлы. Мясо быка сварят, а затем оба брата вывалят его на землю, оставляя тем самым великий дар и довершая жертву.Туск
После принесения жертвы и обращения к богам начинался другой ритуал, объединяющий в себе сразу и телесное омовение, и курение трав и… О, это моё самый любимый из всех существующих обрядов! Баня! Как я соскучился по этому делу — не передать никакими словами! Это вам непросто смывание грязи в реке. Это настоящая песня чистоте духа и тела! Сомневаюсь, что наши «дикари» видели нечто подобное… для них это будет открытием, хотя у них в Золотом городе тоже были домики, предназначенные для купаний. Уверен, что ни Шое, ни Яся (как я стал фамильярно к нему обращаться, подначивая его «женское» место в их паре с Саусаром) не выдержат этой… пытки. Ну а мы с Ликом и Саусаром лишний раз поржём! Лик подавлен, немудрено, но, вынужден признать, что общение с «дикарями» идёт ему только на пользу. Я долго винил его в том, что он совсем позабыл нас, своих настоящих друзей, предпочитая общение с этими недомужиками; стал более мягок и слишком уступчив, чего раньше никогда за ним не наблюдалось. Я любил его таким, каков он был с детства — немного высокомерным и спесивым, самонадеянным гордецом, страждущим приключений и больших побед. Любящий вкусно и плотно поесть и подольше поспать, всегда окружённый вниманием дев, меж которыми он выбирал себе не жену, а ту, что подарит больше удовольствия ночью. Их было столько, что я сбился со счёта, как и его отец, уставший напоминать ему о необходимости брака. Царь просто смирился с его похождениями, надеясь, что юнец однажды всё одно нагуляется. Из чёрствого и вспыльчивого воина, бабника и задиры он превратился в уравновешенного воителя, достойного занять по праву своё место на троне сколотов и вести за собой наш великий непокорный народ. Он стал многим спокойнее, рассудительнее и душевнее, хотя и раньше был добр и честен. Тепло и любовь, что дарит ему Шоемау, словно помогли самым лучшим его душевным качествам вдруг раскрыться, подобно цветку на рассвете, и он расцветает на глазах, с каждым новым днём. Я принял их обоих, теперь они оба и Шоемау и Яся — мои друзья и я держусь за них обоих, как держался раньше за Лика и Саусара. Теперь мы настоящая банда! Нам многое ещё предстоит обсудить о грядущем походе в Золотой город, но не сейчас. Сейчас надо развлечь и успокоить душу Лика, помочь ему достойно проводить отца, чтобы дух его был спокоен и счастлив в другом мире с богами. — Яся! Смотреть будем или уже зайдёшь? — отпихиваю озадаченного Яса от входа в большую трехногую юрту, стоящую на деревянных стропилах из стволов молодых деревьев, скреплённых сверху и обтянутую шерстью, кожей и шкурами, а также конопляной материей, которая на ощупь не отличить ото льна. — Это что? — Баня! — торжественно объясняю и скидываю скорее тёплую одежду. — Что есть баня? — не понял Яся. Шоемау тоже удивлён. Сама-то конструкция ему вполне знакома, ведь она очень напоминает походные домики, что делают воины его народа. Да и Вепри, которым не хватает в селении деревянных сбитых халуп, селятся в таких же сооружениях. А вот слово «баня» оказалось незнакомо. — Это… купальня, но без воды, — пришёл мне на выручку Саусар. — Как это? Купание, но без воды? — Ща увидишь, — подмигиваю обоим и спешу первым занять место у самой души бани — у места с чугунным котлом. Снаружи шалаша дикий холод, а здесь тепло. Голым задом усаживаюсь на землю, устланную всем, что смогли найти в этих краях — шерстью, корой, камышом, тростником, соломой, тканью… Ух, хорошо! — А зачем эти люди уже несколько часов кряду греют большие камни в костре? — спрашивает Шоемау, и я слышу, как Лик пытается объяснить ему и Ясе, что будут делать с камнями. Мы все разделись и уселись, скрестив ноги, вокруг центра юрты, куда наши «банщики» занесли прогретые валуны и полили их водой с заваренными в ней пряными травами, создавая горячий шипящий пар, прогревающий нас до самых костей. — Хорошо! — Да-а-а.Шоемау
— Да, хорошо. Знакомый запах. — Заулыбался я, чётко узнавая аромат семян конопли, что была у сколотов особо в чести. Эта трава пользовалась у них особым почётом, как мне рассказывал Лик. У нас тоже. Из неё ткали, её мололи, ею натирали и лечили и её… курили. Нас сразу окутал сладковатый едкий дурман и настроение как-то само собой улучшилось. Все расслабились, даже Лик. Он наконец улыбнулся, а его друзья, воодушевлённые этим, тут же подхватили инициативу и принялись шутить и рассказывать какие-то байки о своих походах, о забавных случаях в боях и странных обычаях народов, которые они успели завоевать и разграбить однажды. — Эй, поддайте парку! Я уже озяб! Банщики подливают ещё воды на наш камень и Туск, отобрав у одного из них горсть семян конопляного семени, бросил её на раскалённый камень. Я едва не косею, а наши северяне лишь громко вопят от удовольствия. Ловлю себя на том, что мне это тоже нравится! Ору, поддерживая общий дурманный хор.Лик
Я и забыл, что это такое. Совсем потерял счёт времени, тут на половине земель зима, а на другой, где мы были в начале, жаркое лето. Как же они определяют, когда приходит новый год, сколько ими лет прожито, когда сеять и собирать урожай? Но мне сейчас слишком хорошо, чтобы подолгу останавливаться на одном вопросе. В шалаш заносят вёдра с горячей водой и замоченными в них вениками. В этих краях я не видел белоствольных деревьев и крепких ажурнолистных дубов. Но Туск сказал, что где-то в низинах нашёл другое ароматное лиственное дерево, которое вполне подойдёт. Местные используют вытяжки из листьев и плодов этого дерева против хворей и… надоедливых насекомых. веники — это пучок прутов с листьями, плотно связанных воедино. Высушить их не успели, но и свежими они вполне подойдут. Вынимаю веники и по очереди передаю их Туску, Саусару, озадаченному Ясу и не менее удивлённому Шоемау. — Это подношение богам? Букет из «древа, скрывающего блага под листьями»? — спрашивает Яс. Вот как они его зовут! Больно длинное название. — Это подношение нашим задницам! — смеётся Туск и все его поддерживают в общем веселье. — Дай покажу! Он вырывает у Яса веник и кивком просит дозволения у Саусара, тот улыбчиво и лениво даёт ему отмашку. А вот Ясу интересно до жути. — Ляг! На живот ляг да расслабься! — командует Туск и подходит к нему. В шалаше уже стоит такой кумар и пар, что едва различишь кто перед тобой. Яс покорно воспроизводит, что его просили, немного поколебавшись и переглянувшись с Саусаром мол «можно?». Не завидую Ясу… впервые в бане, а па́рить его будет сам Туск. Своей силищей он может и быка после работы в поле добела отпарить. А тут… Вижу Шое тоже интересно, он немного хмурится, не совсем понимая, что происходит и, может даже думает, не подписался ли его друг на групповые ласки? Смеюсь от этих мыслей или от пара… какая разница. Раздаётся громкий крик Яса, когда Туск начинает лупить по его спине двумя вениками из Древа Благ, при этом громогласно напевая. Саусар вторит ему и смеётся. Бедный Яс пытается вырваться из этого плена, и ему почти удаётся выскочить на улицу, но только он высунулся наружу… — Куда ты! Там мороз! А ну, назад, я ещё не закончил! — Туск, как лёгкую пушинку затаскивает Яса обратно и продолжает. Я вопросительно смотрю на Шое, киваю на свой веник, мол, хочешь?Саусар
— Давай, Звёздное Небо! — подначиваю, а сам уже захлёбываюсь смехом. Видел бы он сейчас своё лицо! — Лик, поддай-ка ему! Да хорошенько! Не скупись на «благо»! Шоемау заулыбался и уступил. Не хочет выглядеть трусишкой перед нами и Ликом. Ничего, это только на пользу!Шоемау
Яс вопит, но уже не так громко, скорее от задора. Вижу, что ему начинает даже нравиться эта непонятная процедура. Тоже хочу и ложусь, подставляя спину Лику. Воздух наполнился резковатым масляным запахом. Свежий и резкий аромат листьев щекочет ноздри, дразнит чуткое обоняние. Он тонизирует и успокаивает одновременно, и я прямо ощущаю, как его потоки приятно окутывают мои лёгкие изнутри. У нас лекари «Древо блага» используют как снадобье. Обеззараживающее вещество, получаемое из его листьев, благоприятно влияет на тело человека, а полезные масла на кровь; а наши женщины натирают кашицей из его листьев кожу и дольше не старятся.Лик
С энтузиазмом принимаюсь выбивать злых духов хвори из тела Шоемау. Как аппетитно розовеет его смуглая кожа. Особенно в некоторых местах. Мой взгляд сам собой то и дело спадает к его ягодицам. Слышу, как Туск, завершив с Ясом, принимается за Саусара. Тот довольно кряхтит, подбадривая здоровяка не скупиться и стараться пуще! Я прохожусь от ступней, вверх по телу Шоемау и обратно. Листья прилипают к его влажной коже. Если бы мы остались тут одни… ммм… Гоню эти мысли прочь!Шоемау
Такое в моей жизни впервые. Не могу описать свои ощущения. Мне и больно, и приятно, и хорошо, и горячо, и весело, и задорно и… я сейчас очень счастлив. И это не только из-за семян, что Туск щедро швырнул на горячие камни! — Саусар, а помнишь, как мы с твоим сынишкой в баню ходили? — Ну. — Выдохнул глухо Саусар, выдерживая очередной хлёсткий удар по плечам. — И что? — Он ещё тогда так 0серьёзно показывает на твой член и спрашивает: «Папа, а у мамы такая штучка есть?» — Было дело. — Что ты ему ответил? Саусар заулыбался: — Нет, говорю, сынок, у мамы такой штучки нету, она моей пользуется. Все раздались заливистым смехом.Падаг
Они в соседнем шалаше. Визг, хохот, радостные вопли… начинаю думать, что напрасно согласился на условия Лика. Это вообще против правил! Баня с рабами! Опускаю взгляд на усердствующую у моих бёдер местную женщину… забыл, как её зовут. Да и неважно, она отлично умеет ублажать меня. Но сегодня, даже ей не удаётся это: я напряжён и зол. — Что ты таращишься?! Продолжай! Она виновато смотрит. Боится, что лишилась моей милости. Все они меня боятся! И будут трепетать ещё больше, когда я стану царём, когда Лик преклонится! Представляю этот момент и меня захлёстывает волна экстаза. Я обильно кончаю ей в рот, но не дав ей толком отдышаться, грубо разворачиваю и, намотав на кулак её длинные волосы, беру её резко и жёстко, как подобает вождю, мужчине. Каждый должен знать своё место!Шоемау
Наступила очередь погребения. Самая важная часть, трудная для Лика. Пока шли последние приготовления к обряду, я успел узнать, как именно всё будет проходить и даже помог найти достойное царя место, которое, к моему великому удивлению, понравилось, и было утверждено даже Падагом! Сколоты хоронят своих людей и царей под насыпными курганами, но учитывая, что земля в окрестных местах твёрдая и каменистая, она ещё и накрепко промёрзла, что делало необходимость выкопать хотя бы небольшую могилу в ней совершенно непосильной задачей. Строить насыпной курган из камней тоже отказались. Тогда я предложил использовать пещеру, которую видел ниже по течению горной реки. Я приметил её ещё когда мы только подъезжали впервые к поселению Вепрей. Потом я несколько раз охотился с Ясом возле неё. Бойкая горная речка, которую местные называли Уиннипесоки, что буквально означает на моём языке «Улыбка великого Духа», берёт свои истоки недалеко от городища, чуть выше в горах, где два ручья сливаются в один бурный поток, что несёт свои холодные прозрачные воды через покатые холмы, мимо светло-серых скал в ущелье, с крутыми, покрытыми густым лесом и мхом, каменистыми склонами. Ниже река раздваивается, утыкаясь одним руслом прямо в небольшую навесную пещеру. Я знал — она глухая, и звери уже не водятся в ней. Течение реки тут успокаивается, но в русле много валунов, поэтому погребальной телеге царя там не пройти, отчего решили пустить тело вниз по течению на лодке. Сравнивая наши обычаи, я понимаю разницу. Она не только в том, куда именно проводят усопшего к его предкам, у них важно не красивое одухотворённое место, где дух скорее присоединится к великим праотцам, как у нас; у народа Лика крайне важно сопровождение и вещи, которые умерший якобы будет использовать на том свете. Я никак не могу понять, как царь сможет в мире духов пользоваться всем тем, что готовили положить с ним в могилу?! Всё это оружие, узда, украшения, сосуды, погребальная пища… хотя, справедливости ради надо сказать, что это в основном кости мелкого рогатого скота. Зачем ему всё это там?! Сделать себе страшное ожерелье?! Но и это было ещё не всё. Оказалось, что у северян в порядке вещей, чтоб умершего ещё и сопровождали на тот свет, то есть вместе с ним захоронят одного или нескольких взнузданных коней или сразу колесницу, как знак почтения его высокого статуса. Кроме того, погребения знати должны сопровождать зависимые люди — слуги или рабы, иногда жёны, если на то было получено их согласие. Я в шоке. Наслушавшись рассказов друзей про то, что сколоты творят, чтя память своих умерших, особенно царской крови, я подумал, что обычаи моего народа более чем человечны и малокровны!Яс
Почти полдень. Траурная повозка, запряжённая двумя лошадьми, кое-как добралась до берега реки, остановившись на небольшом мёрзлом лугу с пожухлой травой, покрытой серебром инея. Вереница солдат медленно прибывает, создавая траурный круг. Люди Падага и Лика грустны и тихи, греют окоченевшие руки над факелами, которые нещадно треплет студёный ветер. Держусь поближе к Шоемау, мы довели всех сюда и теперь наше дело лишь наблюдать в стороне, ничем не выдавая своего присутствия, пока Лик и Падаг простятся с отцом, а остальные северяне подготовят две привезённые на другой телеге траурные лодки и все припасы к церемонии. Странно, но её не проводит Хоки. Он тоже здесь, но не как жрец, а тоже как гость, зритель. Братья сошлись на том, что проведут все сами, без посторонней помощи, согласно древним сколотским обычаям. Ловлю на себе пронзительный взгляд Хоки, украдкой он косится на Шоемау. Носилки с телом аккуратно подхватывают с телеги Лик и Падаг. Им помогают несколько воинов из личной свиты бывшего царя, среди них Саусар и Палир. Тело странно покоится на носилках. Я вижу это, когда его проносят мимо нас. Царь лежит на спине, с подогнутыми в коленях ногами, которые заваливаются в сторону. Почившего облачили в боевой доспех, похожий на чешуйчатый бронзовый панцирь и шлем. Смотрится это весьма внушительно. Я мерил такой доспех, мне показался он чрезмерно тяжёлым. Не представляю, как они в этом воюют верхо́м на лошадях. Носилки укладывают на дно лодки, на ложе из соломы и войлока, обращая головой на запад. Царя окутывают красивым покрывалом, прошитым золотыми нитями. Изображение зверей на нём сияет в свете лучей солнца. Тело словно обволакивает мягкое золотистое свечение. Рядом кладывают дары, что будут отправлены по реке вместе с телом. Здесь и пузатые сосуды — кухонные горшки и черпаки, глиняная посуда с лепными украшениями, ритуальные полусферические чаши с золотыми обкладками. Там столько всего, но мне на глаза попалось небольшое бронзовое зеркало с длинной ручкой, похожей на рукоять меча, с изображениями в сколотском зверином стиле и вставками пластиночек из кости. Саусар сказал мне, что это не просто так, и зеркало для любого сколота — это сакральный предмет. Я его не понял, но переспрашивать не стал. Золотых украшений было немного. Вот если бы похороны были у нас в Чи-ананге… Но собрали что смогли. Воины сколоты и Вепри отдавали последнее, что имели из золотых побрякушек, чтоб собрать дары в дорогу для царя. Есть тут подношение и от Шиай Чуа, но хвала Богам, самого его здесь нет. После его всплеска на пиру, когда он гневался на Шоемау, он покинул селение, оставив только дары, привезённые для Солнечного. Больше он не появлялся, однако среди Вепрей пошёл упорный слух, что вождь остался крайне разочарован Солнечным и тем, что он и его родитель не отстояли честь его семьи. Змей затаил обиду, часть его воинов ушла из селения вслед за вождём, но других перемен не наблюдалось. Замышляет ли Шиай Чуа что-то или оставит как есть — об этом мы уже не знаем, но Падаг удвоил дозоры. На всякий случай.Лик
С Падагом мы за весь этот день не обмолвились даже словом. Каждый из нас знает всё о смерти отца, но, к своей досаде, я так и не вижу в Падаге даже капли сожаления или вины, однако он хмур. Многие принимают это выражение за скорбь, но я-то знаю, что дело вовсе не в этом. Когда лодку с телом царя нагрузили, она заметно просела в воде. И всё же даров слишком мало, мой отец был достоин большего. Сегодня он присоединится к богам и будет наблюдать за нами. Простил ли он Падага? Я — нет, никогда не прощу.Шоемау
Несмотря на быстрое течение реки, лодку почти не колышет. Мне тяжело глядеть на Лика и ещё труднее на то, как ведёт себя его лицемерный брат. Очень хочу поддержать Лика и быть рядом, чтоб хоть на капельку облегчить его душевные муки, но вынужден придерживаться правил обряда, и я не смею нарушать его ход своим эгоистичным желанием, иначе это может навредить духу отца Лика. Знаю, насколько церемониал важен в подобных случаях. Воины подходят один за другим, укладывая в лодку, вокруг тела, свои дары. Я бы тоже положил, но мои золотые украшения отняли. Должно быть, они сейчас лежат где-то там, среди прочих вещиц, что собрали для царя по приказу Падага. Очень надеюсь. Пусть это будет моим скромным даром ему в этом последнем пути к предкам. Саусар отходит от лодки крайним, отдавая дань памяти — остригает, как и все северяне, себе длинные волосы в знак траура. Он подошёл к нам и молча встал рядом. — Кто из вас хочет проводить моего отца в загробный мир? — спрашивает Падаг, и северяне притихли. Повисла неловкая пауза, но вперёд вышел Палир. — Я пойду. — Палир? — удивляется Падаг. — Ты уверен, что хочешь? — Да. Для меня это честь. Видно, как такое решение не угодно Падагу, он крайне раздосадован, но вынужден уступить храброму воину. Падаг помолчит, но потом всё же кивает. — Он что, проводит лодку? — не понял Яс, шёпотом обращаясь к Саусару. — Да. Палир будет сопровождать царя к предкам. Я уже догадался, как именно он будет его сопровождать, мне стало не по себе. Палир опустился перед Падагом на колено, задирая голову вверх, подставляя ему голую беззащитную шею. — Но почему он? — спрашиваю. — Потому что это большая честь, а он сай царя. — Что это значит? — Саи — это самые приближённые люди к царю, его личная, верная свита. Когда получают место подле правителя, то приносят ему клятву на крови в том, что будут защищать его ценой своей жизни и последуют за ним даже после смерти. Они буквально принадлежат царю. У Спаргатара было несколько саев, но многие не перенесли дороги, кто-то погиб в боях или уже здесь, и теперь Палир остался единственным из них. И сейчас он исполняет свою клятву, следуя законам чести. Все замолкли, когда в руке Падага блеснул серповидный клинок.Лик
Смотрю почти равнодушно, как Падаг лично перерезает горло Палиру. Воин даже не охнул. Из горла его лишь вырвался неприятный булькающий звук, глаза закатились, и он начал оседать. Тело укладывают во вторую лодку. Палир был верным, он принял смерть с улыбкой, но напоследок посмотрел на меня, как на виновника. Ничего, там, возле богов, он обо всем узнает. Теперь пришла очередь нашей с братом жертвы. Мы становимся на колени перед погребальной лодкой отца. Саусар подаёт мне нож и стрелу. Я беру свои волосы, заплетённые в косу, и срезаю их… сколько раз я это делал? Не счесть. Передаю нож Падагу, он повторяет за мной. И снова меж нами почти не остаётся различий. Далее стрела. Я протыкаю ею ладонь, не издав ни одного звука боли, крепко стискиваю зубы. Так нужно, это означает, что жертва отдана добровольно. Вытащить стрелу обратно ещё больнее, ведь края наконечника расширены к основанию и сопротивляются, раздирая плоть, но и это я стерпел. Кровь льётся обильной струёй, и я покрываю ей мою остриженную косичку. Падаг медлит, некоторое время пытается отделаться неглубоким надрезом. Ну уж нет! Хоть это ты обязан сделать! Хватаюсь за стрелу и резко с силой протыкая его руку, и также быстро достаю стрелу обратно. Падаг недовольно сморщился и издал сдавленный стон. — Молчи, — прошипел я ему. Он сверкнул на меня глазами с обещанием непременно это припомнить. Сдобренные кровью волосы мы кладём на грудь отца. Я в последний раз прикоснулся к нему. Меня душит ком слёз, гнев сжимает сердце. Мне хочется перерезать горло Падагу и уложить его прямо здесь, рядом с Палиром! И нож в руке… нет. Не так. Убью его в честном поединке, и там нас рассудят боги. Не подло, не так, как он убил тебя, отец. Саусар затягивает на наших кровоточащих ладонях по куску материи. Сочувственно смотрит в мои глаза. Он, как и Туск, не верит в то, что это я убил отца. Много раз меня спрашивал — что там произошло, как это случилось? А я почему-то не мог ответить ему ни слова, молчал, и он не давил на меня. — Фагимасада — бог моря и вод, и вы, мудрые Якши — духи священных путей, проводите нашего царя в его последнее пристанище! И вот перерезают верёвку, что удерживает лодки и их утягивает по течению в сторону пещеры. Мы стоим на берегу. Слёзы… я их не сдержал, и слишком поздно это заметил. Пещеру потом завалят камнями, и я больше не увижу отца… разве что во сне, как сегодня. Он снился мне. Просил меня унять гнев, простить брата, попытаться восстановить наши с ним былые отношения. Но я не могу. Это непосильно. «Вы единое целое», — сказал во сне отец. Мы были едины, но теперь сосуд разбит на две части и всё вино, вся любовь вытекла и впиталась в землю, остались два пустых осколка. Нас больше не соединить. Прости, отец. Чуть позже в селении ВепрейПадаг
О, сколько я этого ждал! Апогей сегодняшнего тягомотного дня. Все собрались. Я уже позаботился о том, чтобы это видели все и каждый. Чтобы никто после не мог меня ни в чём упрекнуть! Конец похорон прежнего царя знаменует обряд назначения нового. Все признают меня своим царём! От нетерпения у меня внутри словно стая неугомонных муравьёв, холодеют пальцы рук, и даже пересохло в горле. — Царя! Царя! — скандирует мой народ. Они словно стадо, отбившееся от пастуха, жаждут того, кто их поведёт. И это буду я. Кто-то скандирует имя Лика, но их ждёт сюрприз.Лик
Пришло время для унижения, но мне сейчас как будто всё равно. Слишком подавлен, голова разрывается, и крики пульсируют в ней, как метал от удара молотом. Скорее бы всё закончить. В прошлый раз на этой площади меня привязали к позорному столбу и собирались казнить. Теперь я сам обрекаю себя на унижение. Лучше мне думать о том, ради кого я это делаю. Я вижу его с Ясом, в толпе, поодаль от обычного люда. И всё же я вижу, как он переживает. Всё это для них ново, как и для Вепрей. В их рядах зреет сомнение и недовольство. Что ж, может случиться так, что оно возрастёт до такой степени, когда смертные пойдут против «богов». В сердце я молюсь об этом. Призываю всех к тишине. Мы стоим на помосте, выше остальных. Нас видят все. — Народ великих сколотов и Вепрей! Всем вам известно, что волей царя Спаргатара я являюсь его наследником и преемником по праву рождения, а значит, должен теперь стать вашим царём. — Да! Такова воля богов! — Прими долг! — раздаются крики из толпы. Невольно посматриваю на Падага. Вижу, как он нервничает в нетерпении, потирая израненную ладонь. — Всё так, — продолжаю я. — Но… я недостоин этого. Толпа начинает шуметь. — Ты не можешь отказаться! — Кто поведёт нас?! — Лик! ЛИК! — Я не пойду против воли великих богов, — говорю «великих» для лучшего понимания Вепрей, ведь для них и мы боги, — которые сохранили мою жизнь здесь, среди вас. Прошлой ночью, они изъявили мне свою волю. Я должен быть среди вас и сражаться вместе с вами, но не я буду вашим царём, не мне вести вас! Великие боги сказали мне, что это будет мой брат — Падаг. — Поворачиваюсь к нему лицом. — Я же должен первым преклониться перед ним, как перед новым царём. Не склоняюсь, скорее обречённо падаю на колени перед Падагом: — Мой царь! Наступает гробовая тишина. Несколько секунд кажутся бесконечностью. Наконец, Падаг торжественно вскидывает руки к небу, я вижу самодовольную ухмылку, потому что смотрю так и не склонив головы. Толпа разрывается криками. — Падаг! ЦАРЬ! Наш царь! Так скорбь обратилась в торжество. Горе и радость. Смерть и рождение. Всё это пребывает в равновесии, и в наших обрядах это видно особенно чётко. Падаг упивается моментом, не прекращает шума. Устало понимаюсь на ноги, но внезапно чувствую, как Падаг одной рукой упёрся в моё плечо, ставя меня вновь на колени! — Тише! Тишина! — орёт он. — Это ещё не всё! Не всё?! Не понимаю, что происходит, что ещё он задумал? Люди притихли недоумевая. — Теперь я ваш царь! И я простил своего брата, потому что такова была воля богов! Но мне тоже был сегодня сон! И сама Апи пришла ко мне и сказала: «Твой брат убил твоего отца, но мы его простили для того, чтобы у царя был верный сай. Так он искупит свою вину, и так послужит мне и своему народу!» Что?! Сай? Нет, я не могу! Хочу подняться, но он с усилием прибивает меня обратно к земле. — Стой на месте! — шипит Падаг. Мне приходится повиноваться. — Мы так не договаривались! — Да, но так решили великие боги… — усмехается Падаг. — Или ты предпочтёшь стать рабом? — А в чём разница? — резко бросаю я, стряхивая его руку с плеча, я уже не пытаюсь встать. — Например, в том, что у рабов нет слуг, у них вообще ничего нет. Намекает на то, что если я не буду играть по его правилам, то ничто не спасёт Шоемау и Яса. Саем быть почётно, но только не такому царю, не Падагу. Он хочет видеть меня своей послушной игрушкой. А он хитёр. Как я мог так оплошать?! — Так пусть же Лик вновь повинуется великим богам и принесёт клятву! — обращается Падаг к толпе, и та радостными возгласами его поддерживает, лишь единицы стоял понурыми, понимая что происходит. У меня нет выбора. Разматываю раненую ладонь. Повязка сырая и багровая от крови. Падаг становится передо мной, его лицо выражает интерес и азарт, довольство и торжество. Да, он победитель. Встаю, протягиваю ему руку, сжимаю кровоточащую ладонь в кулак и кровь свежей струйкой скатывается на заснеженный помост. — Правильный выбор… сай! — шепчет Падаг. Он подставляет ладонь под мою, набирает крови, а после проводит ею по своему лицу. Резкий звериный рык и снова толпа его поддерживает. Теперь я его сай, обязанный ему всю свою жизнь. Он победил.