Шоемау
Откладывать поход на Чи-ананг не стали. Едва только минула пара дней с момента похорон Спаргатара, как Падаг, теперь уже на правах полновластного царя, подрядил всех своих северян готовиться в дорогу. Начались скорые сборы: грузили повозки, ковали новое оружие, заготавливали луки и стрелы. Северяне сновали по городищу, суетясь, словно это на них только что совершили нападение. Поредевшие Вепри кое-как помогали, но я видел, что между людьми Шиай Чуа и воинами Падага наметился раскол. Это заметно по тому, как они общаются. Вепри с недовольством принимают командный тон северян, глядя с явной враждебностью, держатся преимущественно вместе, группируясь в кучки, что знаменует о том, что они едва подавляют агрессию и в любой момент могут напасть. Многие просто уходят. Но Падаг и тут подсуетился. Чувствуя, что теряет столь необходимых ему для похода людей, он как-то поутру собрал всех посреди городища, и с телеги произнёс воодушевляющую речь о том, что все воины — его семья и он обещает о них позаботиться. Те, кто пойдут с ним в Чи-ананг, на правах братьев разделят с ним всё захваченное богатство и власть. Он обещал им то, что так и не смог дать Шиай Чуа. Сулил им золото, своё покровительство как Солнечного, славу, которую веками будут воспевать их потомки за храбрость, а также безбедную и сытую жизнь до и даже после смерти! Его самодовольство буквально хлестало через край, и он всем своим видом показывал, что самый достойный и лучший из сколотских царей, коих никогда прежде не было и вряд ли когда-то будет. Вепри поверили его лживым посулам, стали покорнее овец. Падаг ходит с важным видом, часто игнорируя присутствие Лика. Хотя тот теперь является его саем, но постоянным сопровождением Падага стал Томирис. Падаг решил сделать его своим телохранителем и продолжает всецело доверять. Томирис люто ненавидит меня. Спит и видит, как вырвет мне сердце, но ни разу не пытался напасть. Из страха или планирует сделать это при определённых обстоятельствах? Могу только догадываться, но Яс присматривает за мной, да и я сам настороже. Над нами с Ясом Падаг попросту издевается, каждый раз указывая нам наше место рабов. Вместо имён он обращался к нам так — «Эй вы, энареи!» или «Пошли с глаз моих, чёртовы энареи» или «Не мешайте нормальным воинам собираться в бой». Я не знал, что значит это слово — энарей, и спросил как-то у Лика. Думал, что оно означает — раб. Но оказалось, что дословно это переводится как «не мужчина» и подобным словом у его народа нарекали некую касту женоподобных прорицателей. Как объяснил мне Лик, при устойчивых признаках полового бессилия любой знатный сколот объявлял себя энареем и в знак этого переодевался в женскую одежду. Энареи возводили своё пророческое искусство к Аргимпасе и, в отличие от наследственных жрецов, гадали по коре липы. Вообще, энареев у сколотов почитали и боялись, воздавая им настоящее поклонение, но я бы не сказал, что меня или Яса здесь кто-то боготворит. Нас откровенно боятся и ненавидят, но мы нужны Падагу, только поэтому мы ещё живы. Нам словно делают великое одолжение, когда приносят еду, причём часто холодную и уже кем-то подъеденную; или ненадолго отпускают из домика, где нас почти круглосуточно держат под замком, чтобы размяться; плюют в воду, предназначенную для питья. И с каждым новым днём это становится всё более агрессивно и неприкрыто. Лик пытался усмирять своих собратьев, но теперь все признаю́т только первенство Падага.Лик
Перед самым походом, Падаг по традиции принёс жертвы богам, дабы они сопровождали нас в бою, а после… очередной пир. Сижу за одним столом с ним. Шоемау и Яс прислуживают. Безмолвно подают пищу и разливают вино по чашам. У меня нет аппетита, потому глушу только местное пойло, может быть так скорее забудусь, чтобы хоть на мгновение не видеть и не чувствовать этого унижения. — Лик, ты что-то невесел сегодня, не ешь ничего? — обратился ко мне Падаг. — Какая тебе разница? — тихо огрызаюсь я. — Ну а как же! Ты мой сай, а что мне за прок в истощённом сколоте в бою? Воины загоготали, а я промолчал, игнорируя его придирки. Он ждёт моей бурной реакции, хочет спровоцировать, чтобы вновь унизить, но я не дам ему такой возможности. И верно. Он от меня отстал. — Эй! Налей мне, видишь чаша пустая! Чего стоишь как столб?! — это он уже адресовал Ясу, но тот спокойно и смиренно подошёл, и наклонил кувшин, наполняя чашу Падага. — Да лей быстрей, чего ты телишься?! — Падаг толкнул Яса и вино расплескалось мимо, в том числе и на самого Падага. Он вскочил как ошпаренный, и с силой оттолкнул Яса, тот чуть не упал. — Ах ты, скотина! Смотри, что натворил! Животное! — Оставь его! — не стану молчать, это уже слишком. — Ты сам его толкнул! — Я?! Ты в своём уме, Лик?! Этот раб — никчёмное убожество, не способное наполнить кубок, а я — царь! И ты смеешь мне говорить, что я виноват?! Двадцать плетей этому белёсому энарею! — Он мой раб! — поднимаюсь из-за стола готовый накинуться на Падага. — Может тогда ты и примешь наказание за него? Кто-то должен ответить за это!Яс
Ожидал чего-то подобного и не удивлён, что Падаг в очередной раз попытался спровоцировать Лика или Шоемау на агрессию. Он ждал, чтоб кто-то первым не выдержал и дал ему повод убить или серьёзно покалечить нас. Слышал, как северяне шептались о том, что нам надо отрубить руки — так мы не сможем сражаться, а обмен всё равно состоится. Шоемау уже не раз говорил мне, что сожалеет, что не убил Падага, когда ещё была возможность до того, как коварный Падаг принудил брата дать эту ужасную клятву, связывающую их жизни. Я отговаривал его. Нам надо только переждать. Пусть он думает, что мы сдались и покорны, тогда у нас будет преимущество! — Может хватит? — громко вмешался здоровяк Туск в перепалку братьев, нехотя добавив в конце, — мой царь. — Он недвусмысленно и очень серьёзно посмотрел на Падага. Я прежде ещё ни разу не видел его лицо столь суровым. — Он только отошёл от прежних ран, — вторил Туску Саусар, тоже вступаясь за Лика. И вот очередная конфронтация. Простого унижения ему уже мало. С каким удовольствием я сам бы сейчас всадил ему гребень в глаз! Вижу, как напрягся Волк, но Саусар взглядом упредил его от глупости. Шоемау хотел вступиться за меня и Лика. После церемонии его глаза всё время темны и неистово горят, и я знаю, что это значит — он жаждет крови, мести. И он не оставит это так просто, даже если ему придётся насмерть биться со всеми северянами и Вепрями за жизнь Лика, мою и наших друзей. — Хватит! Оставь их в покое, — зло цедит сквозь зубы слова Шоемау. — Ты заигрался своей властью словно глупый ребёнок, которому взрослые позволили слишком много. — Шоемау, не надо, — пытается остановить его Лик, но Волк ему не внял. — Ты как жалкий падальщик выбираешь раненого, вместо того, чтоб отсечь своё преимущество и мериться силой на равных. У тебя свербит кого-то наказать? Вот он я! Не ранен и не измождён и могу дать тебе достойный отпор. А уж если боишься сразиться со мной один на один, значит ты всего лишь трус и не достоин вести свой народ как царь! — Какой наглый раб! Позволь я его накажу! — возмутился Томирис. По шатру пошли возмущённые возгласы, а стража обступила Шоемау, готовая в любой момент исполнить приказ царя, но тот ко всеобщему удивлению рассмеялся, да так, что хватался за живот, который сводило судорогой. Когда он успокоился, то стал хмур. — Нет ничего презреннее для царя, чем вступать в схватку с каким-то женоподобным рабом. Но наказать его, чтобы он впредь знал своё место, вот что достойно! — Падаг вышел из-за стола и остановился подле сильно обеспокоенного брата. Мне даже кажется, будто Падаг растерян оттого, что не контролирует ситуацию. — Смотри, Лик, уже второй твой раб оскорбил меня, всего за один лишь вечер. Ты плохо их воспитываешь, они отбились от рук. Может, мне стоит… — Меж нами был договор, Падаг! — Лик уже заметно разнервничался, должно быть, нам грозит большая опасность. — Ах да, чуть было не забыл, — улыбнулся царь Лику. — И что же мы будем с этим делать, мой верный сай? Воины, рассудите нас! — обратился он к полупьяным собратьям. — Убить их и всего делов! — Высечь! — Отрежь им яйца, они не так запоют! — раздался всеобщий хохот. — Накажи меня вместо них! — вступился Лик. — Ты же хотел. Я в ответе за… — Конечно! — перебил Падаг. — Конечно, ты в ответе, братец, — он схватил Лика за ворот и притянул к своему лицу. — Ты за всё в ответе, всю мою жизнь от тебя одни беды. — Так покончи с этим… — Лик произнёс это так просто и равнодушно, что у меня сжалась душа от боли за него. На лице Падага растеклась злорадная улыбка. — Просишь смерти для себя, за этих? — Падаг сплюнул в мою сторону. — Мой брат готов умереть за рабов! — сказал он уже громко. — Позор! Не достойно! Два брата, похожие внешне как две капли воды, как отражение, смотрят сейчас друг на друга с такой ненавистью, что у меня по спине бежит неприятный холодок.Лик
— Видишь Лик, кто ты на самом деле? Позор в нашем роду. — Так убей меня уже и прекрати это. — Самое ужасное, что сейчас я с Падагом полностью согласен. Я принёс несчастье всем, кого любил. Вдруг Падаг прав? — Убить? Не-е-е-ет. — Нас сейчас почти никто не слышит, мы говорим тихо, сцепившись взглядами. — Слишком просто для тебя, Лик. Я буду тебя терзать, опущу на самое дно, так, что твои собственные друзья, твои воины будут вытирать о тебя ноги и плевать с презрением тебе в лицо… брат. А я буду упиваться твоим нытьём и мольбами о смерти. И знаешь что?! Я позабочусь о том, чтобы ты не сдох раньше, прежде чем увидишь, как погибает всё, что тебе дорого. — Я ненавижу тебя. — Ты не представляешь, как я тебя ненавижу! Сколько времени ты отнял у меня, пока я терпел твою никчёмность, из-за слепоты нашего отца. Он никогда не видел достойнейшего за своим обожанием. — Царь! Так что с этими делать? — прервал нас один из стражников. Падаг отпустил мой ворот и отошёл. — Их хозяин примет на себя наказание, за обоих! А они будут смотреть! Да, сай? Пятьдесят плетей. — Падаг! — Не надо, Туск. — Останавливаю друга. Не хватало ещё, чтобы и его затронуло моё проклятье. — Я согласен. — Я лично тебя высеку, Лик, да так, чтобы никому больше повадно не было рычать в мою сторону! — он кинул это Туску и Саусару. — Видишь, раб, — это он уже обратился к Шоемау, — я не боюсь, как ты говоришь, а правлю. Владыка должен держать в узде своё стадо. Взять их! Стража схватила Яса, а Шое для верности удерживали сразу несколько воинов. — А ты, Лик, снимай кафтан, да становись к стене лицом. Томирис подал моему брату хлыст, достаточно длинный и гибкий. Падаг умеет с ним обращаться как никто. И я повинуюсь. Все воины смотрят на меня, большинство с презрением, с непониманием, иные с сочувствием, которое таят из страха перед Падагом. И это те люди, с кем я был на полях битв плечом к плечу. Те, с кем я пил из одного кубка. Саусар унимает Туска, готового ринуться мне на помощь, вот кто остался мне верен… мне, а не моему титулу. Горько это видеть. Оголяю тело по пояс и отхожу к стене. Упираюсь ладонями, чтобы не пасть ему в угоду, отстоять все пятьдесят ударов. — Только не сдохни! — кидает мне в спину Падаг, словно читая мои мысли. — Так будет со всяким, кто осмелится вступиться за раба! Первый удар обжигает кожу, но я сдержал крик. — Мразь! Прекрати это! — рвётся из чужих рук Шоемау, но его крепко держат. — Считай, раб! Считай вслух, ведь каждый удар, что ты не озвучишь, я не засчитаю! И тогда мы начнём сначала! — ещё удар, теперь в районе поясницы. — СЧИТАЙ! Эти удары не в счёт, если не молвишь вслух!Шоемау
Я не могу вырваться из их хватки и мне ничего не остаётся, только видеть, как Падаг истязает моего мужа. Когда первый удар рассёк кожу у него на спине, я буквально сам ощутил боль. Как я хочу забрать её! Она полоснула не по коже, а по сердцу, резанула душу, что-то надрывая внутри. Он настоящий воин, мой Лик, он принял удар на себя, защищая любимого человека. Он защищает нас с Ясом так, словно это мы его семья, а не Падаг. Так и есть. Он воин, он стерпит эту муку достойно, но я не могу на это смотреть. — Зёрнышко маиса! — выкрикиваю на его требование, а когда плеть ложится на плечи Лика ещё раз, добавляю: — Ещё зёрнышко маиса! Вижу замешательство, промелькнувшее на лицах северян.Падаг
Так и замер с кнутом в руках, давая передышку Лику. О чём он? Зёрна маиса?! — Что?! Ты что считать не умеешь?! Вижу его смущение и непонимание. Вот так дела! — Аха-ха-ха. — Сгибаюсь от смеха, а воины вторят мне. — Хорош у тебя защитничек, Лик! — ржёт Томирис. — Твоё «Звёздное Небо» не владеет элементарной грамотой, что доступна любому ребёнку! Позор! Эдак ты загнёшься под кнутом, а он все зёрна будет перечислять! Ха-ха-ха! — Я буду считать! — вызвался Саусар. — Уж сделай одолжение, Саусар, а то мы тут до утра проторчим, и вынесут отсюда его труп.Лик
Спина горит. Пытаюсь не думать о боли, но с каждым свистом плети она меня поглощает. Счёт взял Саусар. — Один. — А ведь это уже пятый удар. — Ава. — Закусываю губу, сдерживая крик. — Три. Четыре. Падаг ускорил ритм, и удары обрушиваются один за другим. Как хорошо, что не вижу сейчас лица Шоемау. — Пятнадцать. Не разбираю, в какую именно часть спины жалит меня кнут, она вся полыхает острой болью. — Двадцать пять. Ноги предательски подгибаются, не могу совсем молчать, и издаю сдавленные стоны. Мне стыдно за себя, и эту слабость. — Тридцать шесть. Не удержался и падаю на колени. Надо встать… Я должен выстоять! Всё плывёт перед глазами, цепляюсь за стену, пытаясь подняться. — Сорок. Слышу истерически-надрывный смех Падага и остальных, они смеются надо мной. Но голоса смазываются, превращаясь в горное эхо, я едва удерживаю сознание. — Сорок четыре… Четыре… Четыре… Ха-ха… Прекратите… не сдохни… Встал на ноги. Почти не ощущаю тела, оно лишь вздрагивает от ударов. Всё перед глазами кружится. — Со…рок… Восемь… Лик! Дыхание сбилось, выходит рывками, руки похолодели. Я больше не могу. — Пятьдесят! Снова я на коленях, и моё тело непослушно заваливается на пол. Я лежу, едва улавливаю расплывающуюся реальность. Слышу шаги. Падаг стоит надо мной с кнутом. Он присаживается и смотрит на меня. Его лицо раздваивается, а голос гулко раздаётся в моих ушах. — Так… будет-ет-ет… Вс-сег-д-д-да-да… — слышу урывками. — Ничтожен… унес-с-сите… — всё померкло, больше не вижу и не слышу. Надеюсь, я умер.Падаг
Как сладок миг и лицезрение его таким! Потерял сознание? Проверяю кончиком кнута, поддевая его подбородок. Жив. Дышит. Это хорошо. Значит, ещё помучается. А он сильнее, чем я думал. Я ставил на то, что он лишится чувств уже на тридцатом ударе. — Унесите его в хижину и лекаря к нему. — Гордо и торжествующе взираю на Шоемау и белобрысого Яса. Они усвоили науку, вижу это в их лицах, полных боли, сочувствия и… ненависти. — Можете идти к своему хозяину, на сегодня он за вас заплатил.Шоемау
Лика перенесли в его хижину и нам с Ясом позволили остаться с ним этой ночью. Здесь же Саусар и Туск. Они привели лекаря, который обработал его воспалённую, окровавленную спину похожую на месиво, зашил особо глубокие раны и перевязал его. Мы помогали чем могли: я придерживал Лика за плечи, Саусар молол травы в ступке, как велел ему лекарь, Туск подпирал дверной косяк, а Яс сидел в углу хижины прямо на полу и тихо играл на маленькой флейте. Он сделал её сам, из тростника, сорванного после церемонии прощания у Уиннипесоки. Незатейливая мелодия монотонно и немного сонно льётся по хижине своим тонким, чистым голоском, то становясь совсем тихой, едва слышной, то накатами нарастает, словно морская волна, приближающаяся к берегу, облизывает его и снова отступает прочь. Такая простая и красивая, она словно зов сердца, привлекает сюда духов само́й природы, что могли помочь исцелить израненного воина. У нас так принято, когда кто-то болеет, к нему приглашают не только лекаря, что должен позаботиться о теле, но и духовного проводника. Он играет или тихо поёт, призывая в помощь Великих Духов. Лечение тогда оказывалось эффективным, а больной быстрее поправлялся. Считалось, что это помогли Духи и потом их за это благодарили.Лик
Слышу… Музыку? Откуда? Где я? Медленно приоткрываю глаза, чувствую туго перетянутое тело. Лежу на животе, спина пульсирует болью, но уже не так сильно. — Шое… — шепчу я. — Тише, тут он. Всё хорошо. — Меня накрывают грубой шерстяной материей. Теперь вижу чётче, это Саусар, рядом с ним стоит Туск, скрестив руки на груди и привалившись к стене… и Шое. Он присел подле меня, приятно поглаживает моё лицо подушечками пальцев. Цел, они все целы и со мной… Это хорошо. Слабо улыбаюсь ему и вспоминаю. — Одно зёрнышко маиса…? — шепчу я, кривенько ухмыляясь. Шоемау густо краснеет и расплывается в смущённой улыбке, слышу смешок Туска: — Скажи спасибо Лик, что Саусар грамотей у нас, а то мы бы початки кукурузы, горсти бобов и прочие маисовые дела перечисляли бы до бесконечности. — Я воин, а не казначей. Мне незачем знать счёт, я не делаю запасов, чтоб их пересчитывать! — по-детски наивно надул губы Шоемау, оборачиваясь на Туска, но тот не злорадствует, а лишь подтрунивает над ним. Он и сам не умеет толком считать, благо, ему это особо и не нужно было никогда: он всю свою жизнь провёл в походах и боях. Саусар глянул в сторону Яса с немым вопросом и тот вместо ответа опустил глаза, продолжая играть. Конечно, он тоже не умеет считать. — М-нда. Теперь я знаю, чем мы займёмся с тобой сразу, как только закончится вся эта заварушка, Яс. Туск рассмеялся: — Да уж, сделай милость. Займись уже с ним чем-то полезным. — Ой, а сам-то… прямо счетовод. — А я-то что… я ничего. — Стушевался Туск, багровея до кончиков ушей, но больше ёрничать по этому поводу не стал.