Запечатанный

Низкий знакомый голос, сотканный из прозрачного эфира, гулко зазвучал в голове, вырывая из мягкого, теплого сна. — Очнись, кувшин без пробки! Ирис резко села на постели, сон слетел мгновенно. — Иди вниз. Северное крыло. Вторая дверь справа. Освободи его. Без него одноглазый половину Севера в крови утопит. И мы с тобой накроемся медным тазом вместе с Фольтестом! Ещё не хватало, из-за остроухих в кувшин угодить! Какой ещё одноглазый? Но джина уже не было. В последнее время он сильно ослабел и не мог разговаривать так часто, как раньше. И это пугало Ирис больше, чем если бы у нее нашли смертельную болезнь. Она проскользнула по каменным пролетам вниз, ступая на цыпочках тихо-тихо, как танцовщица. Стража пьяно спала, и ключи висели нетронутые на крючке — с ума сойти какая беспечность — Предназначение благоволило ей, не иначе. Или как там это у них на севере называется. Северное крыло охранялось из рук вон плохо, в камерах здесь обычно сидели только карточные шулеры, драчуны из таверн или мелкие должники королевской казны. Видимо, джинн смотрел в будущее, а здесь и сейчас свою политическую важность узник ещё не обрёл. Ну что ж, так даже лучше. Ирис тихонько-тихонько потянула за тяжеленную дверь и вошла внутрь, в камеру. Пленник оказался эльфом, и Ирис уставилась на него во все глаза — эльфов она до этого видела пару раз и мельком. Видно было, что он не из городских: волосы длинные и на виске коса. Оседлые эльфы показательно стригли волосы исключительно коротко — это даже она знала. Значит — мародер и убивец, разоритель деревень. Эльф выглядел совсем не злобным, наоборот — донельзя измотанным, и даже жалким; одежда была во многих местах порвана — здорово же ему досталось. Сквозь разодранную рубашку виднелась татуировка — плечо и шею обвивала виноградная лоза. Его явно били хлыстом, били долго и самозабвенно — красные полосы были видны на коже почти везде. Били, наверное, за то что попался, били, наверное, за то что нелюдь. Здешнюю беспричинную жестокость по отношению к остроухим Ирис ни принять, ни объяснить не могла. Не удивительно, что скоя’таэли жгут деревни. А какого рожна вы вообще хотели, если готовы каждому морду набить только за то, что у него уши торчком? Гнилой северный менталитет. Дикость и безумие. С обеих сторон. Бедный пленник еле сидел, поджав под себя ноги и неловко облокотившись на стену. Берег, наверное, поврежденную спину. Он повернул к ней голову, дерганным движением отбросил упавшие в глаза волосы и она увидела, что он действительно, как и рассказывали про эльфов, красив, и, действительно странной, несколько пугающей и совершенно нечеловеческой красотой. Впрочем, ей ли рассуждать о человечности, с запечатанным джином внутри? И не разглядывать его она сюда пришла. Горячий инстинкт стучался в виски, подсказывал что действовать надо решительно. — Встань! Одно движение ножа — и веревки на руках и ногах эльфа больше не держат. — Не задавай вопросов. Следуй за мной. Он мог идти так же бесшумно как она. Удивительно. Вдвойне удивительно, учитывая, что его ещё и избили. Они прошли через королевский сад, не шевельнув ни травинки, ни потревожив своими шагами ответственный за любовные настроения при дворе розовый куст, несколько топорно, если не сказать, что примитивно, воспетый в свое время Пантелеймоном Ражкой на беду всех придворных дам. У конюшни Ирис подала эльфу рукой знак — остановиться. Вывела, осторожно придерживая под уздцы, своего умного гривастого конька. Пятнистый меринок запрядал ушами, зыфырчал, предпринял, остановленную резким толчком хозяйки, попытку потанцевать на месте, но ярого недовольства так и не высказал. — Верхом ехать можешь? Эльф кивнул. Ирис он прямо уже успел понравиться своей понятливостью — суровый северный солдат вполне возможно сейчас бы ныл и выл. Или что еще хуже — допрашивал бы ее с пристрастием. — Лошадь довезет тебя до реки. Дальше сам. Лошадь отпусти, она вернется. Повторять два раза не пришлось. Одно движение и он был в седле. Ирис стянула с себя и протянула ему синий плащ с темерским лилиями — в таком точно не заметят. Эльф почему-то медлил, вглядывался в нее внимательно, и лицо у него было такое, как будто он подбирал сейчас слова, а они никак не подбирались. В глубоких карих глазах — странное смешение чувств. Все таки он прямо-таки до неприличия красив, этот эльф: глаза как весенний лес —коричневые ноты перемешаны с зелеными. Ирис ни благодарности, ни признательности не ждала, но эльф вдруг протянул руку и коснулся, аккуратно коснулся ее брошки — заколки с фиолетовым ирисом, которую она носила, потому что так хотела дурища Адда. — Спасибо тебе, цветочек… Спасибо тебе. Цветочек? Голос у него был мягкий, бархатный и настолько приятный, что аж до дрожи — не таким голосом должны были бы злостные убийцы и мародеры разговаривать. Эльф плавно, словно бы нехотя, развернул коня и бесшумно исчез в направлении северных ворот. Исчез, как сон, по-другому не скажешь. Через полчаса она уже влезла в окно к гостящему у короля Фольтеста Барону Зелесшемскому, не старому ещё, но пошловатому владельцу латифундии из Нижнего Аэдирна. Барон неприлично и шумно обрадовался ей — значит, она правильно догадывалась, что этому козлу приглянулась. Крайне мерзко, но ей нужно было алиби. А ещё больше обрадовался бутылке прихваченной по случаю зерриканской водки. Что в бароне было особенным и прекрасным, выделяло его из других вельмож — это его четкая и навеки определенная очередность пороков. Пьянство шло ДО, и строго ДО разврата, и, ни в коем случае не после. Этой ночью, собравшись изменить жене с фрейлиной принцессы Адды, барон лишь изменил темерской ржаной с зерриканской особой — до бесчинств под балдахином так дело и не дошло. В принципе, было даже весело, пока он на полуслове не захрапел — рассказчиком барон был отменным. И вообще премило забавен. А на следующий день, когда обезумевший начальник караула допрашивал по поводу сбежавшего эльфа всех и вся, Зелешемский настолько многозначительно вздернул ус, стрельнув глазом в сторону Ирис, что сразу стало бескомпромиссно ясно, где она провела ночь. Принцесса Адда широко ухмыльнулась, и тема была закрыта. Хорошо что именно в этот момент в Вызиме не было Вернона Роше, его так точно провести не удалось бы. А так — никто её даже не допросил — удачно вышло, что нравы при дворе короля Фольтеста были более чем свободные. Больше к этой теме не возвращались. Пару раз хихикнула Адда, один раз — Трисс Меригольд. Если с принцессой Аддой давно все было понятно, то Трисс злила. Сколько Ирис себе ни обещала не раздумывать о том, почему так ведут себя люди, а просто жить каждым днём, поведение Меригольд обижало. Чародейка её избегала и это казалось странным и незаслуженным. Первые дни её жизни в Вызиме Трисс ходила за ней по пятам, расспрашивая все что можно о Зеррикании, о том как запечатывают джиннов. Теперь, когда джинн молчал все больше, на Меригольд стоило понадеяться. — Почему тебя выбрали? — спросила как-то магичка, грустно глядя. — Почему ты? Ирис решила тогда не врать. — Я заслужила. Из-за меня погиб брат правителя Аниаха — Алидах. Лишь пара магов на Континете могут вызвать запечатанного джина, не убив при этом человека. Ожидание смерти хуже самой смерти, знаете ли. Трисс посмотрела странно, и Ирис промолчала. Пусть думает, что хочет. Грустно все это, как ни крути. Никому нет дела до нее. Никому нет дела, что ей холодно и дико на этом Севере. Никому нет дела, что она никого намеренно не убивала. Она понятия не имела, что брату правителя придет в голову фантазия переодеться в простого стражника и пристать к ней. Как будто нельзя ему было просто прийти в Сад Тысячи Цветов и выбрать себе Цветок по вкусу. Знала бы она кто перед ней, послушно ответила бы на его поцелуй. И не только. Конечно, она сделала бы все, что он пожелал. Конечно. А так она понятия не имела, что сумеет его толкнуть так удачно, что он врежется виском в край фонтана. Она понятия-то не имела, что она хоть как-то может драться, среагировала чисто инстинктивно, ведь ее работа — быть лишь украшением. Украшением дворца. Украшением сада. Украшением спальни власть имущего, если тот пожелает. Быть Цветком из Сада Тысячи Цветов. Прекрасным, твою мать, и желанным. Понятно, почему её теперь избегает Трисс — заклинание, которое позволит сохранить ей жизнь, выпустив джина, магичка не нашла. Скорее всего, даже не искала. Зачем, если цена всего одна жизнь? Никому нет дела до глупой маленькой зерриканки, у которой даже имя-то отобрали, заменив цветочной (какая ирония судьбы!) кличкой. Где же ты, джинн?