Запечатанный

Глубокий, мощный, страшный звук бил по барабанным перепонкам, давил, рвал, выл, переворачивал всё вокруг. Главный колокол Вызимы плакал по своему королю. Фольтеста больше не было. Не было. Плачу колокола вторил и людской плач. Ирис металась по комнате в панике, а внутри неё точно так же бился джинн. Люди Фольтеста любили. Любили за относительную мудрость и относительную незлобивость, что для короля, согласитесь, редкость — за то, что зря не затевал особо войн и не повышал особо налогов. Именно при Фольтесте, короле с головой, Темерия стала тем местом, где можно более-менее жить. Но теперь этому конец. Помимо горя по королю, люди плакали от страха перед будущим. Король держал Темерию в железном кулаке, а теперь всё рассыпалось как карточный домик. Вызиму в момент наводнили реданские войска, и особо проницательным уже слышалась чугунная поступь Радовида Свирепого. Хотя на самом деле никто не знал, что будет… Ирис могла бы броситься за советом к Бьянке, но Бьянка уехала в злополучную крепость Ла Валетт. Вместе с Роше. Могла бы побежать к Геральту или Лютику, с которыми в последнее время прямо-таки без преувеличения подружилась, но — о ужас… Говорят, ведьмак был замешан в убийстве. Хотя поверить в это не получалось никак. Говорят, также были замешаны эльфы… Хотя на Севере эльфы замешаны во всём. Как послушаешь — так только эльфы во всём и виноваты. А ведь ещё пару недель назад всё было легко… Геральт ненадолго попал в немилость к Трисс Меригольд, у него освободилась уйма времени, и ведьмак его просиживал до полуночи с Лютиком. Поэт без устали созидал возвышенные вирши, между делом не забывая пригубить и вино. Когда душная принцесса в услугах фрейлины не нуждалась, Ирис присоединялась с удовольствием.  — Муза любит веселье! — с авторитетом заявлял Лютик. — Муза к грустным не придет! И подливал себе вина… Ещё и ржали как кони по поводу будущей лютиковой любовной драмы, соображая, как снимается суровый рыцарский доспех (расстёгивается ли снизу?) в случае непредвиденного любовного пожара… И все это было так недавно… А сейчас — мрак! В одночасье Темерию накрыл мрак. С нижних ярусов дворца донёсся плач, вернее вой, звериный вой принцессы Адды. Грохот посуды, беготня служанок, возгласы фрейлин — а потом всё стихло. На людей во дворце в одну минуту опустился тот особый сорт одиночества, который сопутствует несчастьям. Ирис высунула было нос наружу, попробовала спуститься по лестнице и натолкнулась на старшую фрейлину — Натали Лаверну, единственную из всех дам, кто имел на принцессу хоть какое-то влияние. Натали замахала на неё руками, приказывая раствориться в воздухе. Принцесса не желала видеть сейчас никого. Никого совершенно. И уж явно не жаждала общества навязанной ей фрейлины, которая любимицей у Адды никогда не была. В вязкой страшной тишине прошел день, и на несчастный, исстрадавшийся город опустилась бессонная, горькая ночь. Весь день Ирис просидела с ногами на кровати, раскачиваясь, как болванчиковая кукла, взад-вперед. Ей было искренне жаль короля, которому, как ни крути, она была в некоем смысле обязана жизнью. Уже давно стемнело, когда она наконец встала, подошла к дверному шкафу и стала медленно, рассеянно, путаясь в кружевных завязках и пуговицах, стягивать с себя платье — вряд ли сегодня позовут к принцессе помогать с вечерним туалетом… И тут в дверь тихонько, деликатно поскреблись. Она ожидала увидеть на пороге кого угодно, но только не свою госпожу. Принцесса Адда была одета в скомканный пеньюар, растрёпанные волосы торчали, лицо было красным, явно опухшим от слёз, но вид был скорее озлобленный, чем скорбящий. Черты лица Адды хищно, по-неприятному заострились. Правую руку принцесса почему-то прятала за спиной. Ирис запоздало удивилась: и как принцесса сбежала только ото всех своих нянек…. — Ваше Высочество… — она торопливо присела в реверансе — чем могу служить… — Чем можешь… — в противовес растрёпанной внешности, голос у принцессы был странно спокойный, шелковый, ласковый. Но от этого голоса мурашки бежали по коже: так, наверное, говорила бы змея, если бы змеи умели. В три плавных длинных, шага принцесса приблизилась к Ирис.  — Послужи мне своей смертью… — ровно произнесла Адда. Ирис застыла, боясь дышать.  — Это то, зачем ты здесь, разве не так? — шелестящий голос принцессы завлекал и завораживал. — Так исполни свое предназначение… Видя что фрейлина не шевелится, принцесса победоносно улыбнулась и достала из-за спины острый охотничий нож. Таким перерезают загнанным оленям и косулям горло — быстро и точно, чтобы животное не мучилось.  — Умница девочка… именно так и стоит относиться к словам своей будущей королевы… Теперь Адда улыбалась широко, к её щекам прилила кровь, она выглядела воодушевленной, почти счастливой.  — Знаешь, коль ж мы с тобой так подружились, я открою тебе один небольшой секрет: мне плевать на Темерию, плевать на идеи моего отца, даже удачно что его прихлопнули эти грёбаные эльфы, или ведьмак, или кто ещё там… Принцесса обошла Ирис по кругу, явно наслаждаясь сама собой, не отрывая от лезвия возбужденного, горящего взгляда. Наклонилась к всё ещё согнувшийся в поклоне фрейлине и провела заточенным ногтем по смуглой щеке. Пальцы принцессы ласково касалась щеки Ирис, а другая рука уже неторопливо заносила нож. Адда намеревалась закончить дело с одного удара.  — Глупая, красивая, пустая кукла, одно только дело — что послушная. Правильно говорил покойный папочка — никуда не денется дурочка, будет здесь и будет ждать, — сказала принцесса почти с сожалением. И наклонившись к Ирис совсем близко, зло прошептала почти ей в ухо:  — Вот только небольшая поправка… Приготовься отдать свою жалкую жизнь за Радовида Реданского! Джинн послужит уж точно не Темерии! Сдохни за Реданию, зерриканская сука! Одним гибким слитным движением фрейлина выпрямилась, толкнула принцессу в грудь так сильно, что та отлетела, очень больно ударившись спиной о приоткрытую дверцу тяжёлого дубового шкафа. И бросилась вон. Адде не хватило пары секунд. Пары жалких, чёрт его дери, секунд! Метнись потаскуха к двери на пару секунд позже, и Адда успела бы ухватить её за подол! А там успела бы закричать! Успела бы позвать стражу! И стража успела бы до того, как фрейлина минует главную лестницу и выскочит наружу, во внутренний маленький двор. Успела бы до того, как она прыгнет на своего коня, не смутившись тем, что лошадь не осёдлана. Успела бы перекрыть северные ворота и выезд из города. Стража успела бы. Но грёбаная кукла была именно на эти пару секунд быстрее. Когда отряд реданских рыцарей, взмыленных, взбешенных, поднятых на ноги среди ночи, вывалился наконец из городских ворот, у девки уже было минут сорок, если не час, чтобы оторваться. На хорошем коне. Непроглядной ночью. Это как искать иголку в стоге сена. Адда всё равно пустила своих людей в погоню, но иллюзий она не питала. Хоть бы её сожрала в пути эндриага, эту зерриканскую тварь! * * * Вернон Роше сидел в разбитой наспех палатке, чистил меч и, несмотря на то, что жизнь в последнюю неделю рухнула в тартарары, улыбался. Улыбка странно сочеталась с выражением холодных глаз, в которых застыли лёд и боль, та боль, которую этот лёд ещё не успел заморозить. Но она была — эта улыбка. Он прямо-таки видел перекошенное лицо Адды, когда зерриканская кукла выскользнула у неё из кулака. И на рожу Радовида в этот момент полюбоваться он бы тоже не отказался. Роше ещё раз подивился предусмотрительности своего сюзерена, пусть земля ему будет пухом. Такого короля, как Фольтест, Север не получит ещё долго… Если получит когда-нибудь вообще. Темерец стиснул зубы, запрещая себе думать о том, что ещё неделю назад жизнь была похожа на жизнь, а не на вот это вот всё. Твою мать! Ярость, злость и жажда мести за своего короля вскипала и вскипала в нём с новой силой, и иногда приходилось очень жёстко одергивать себя. Ведьмак, судя по всему, ни при чём. Помогли ли остроухие убийце или нет, но Роше не собирался резать каждую эльфскую рожу, прежде чем выяснится, что за этим стоит. Легче всего было бы свалить вину на ебаных эльфов. Или нильфов. Или ведьмака. Половина Темерии так и сделает. А северные короли пока собирались и решали, что к чему. Как половчее засунуть наследие Фольтеста куда подальше и самим урвать кусок. Абсурдность происходящего била под дых. Роше напомнил себе, что не ему, рождённому в трущобах, роптать на судьбу. Хотя иногда казалось, что если бы не Вэс, он сошёл бы с ума. Не сошёл бы конечно. Сопли подобрал бы и действовал по ситуации дальше. Но как всё-таки кстати, что в такой поганейший час своей жизни можно выкрасть хотя бы пару ночных часов, и чтобы без головняка. Если б не Вэс, пришлось бы, наверное, пить. Или фисштех. Чья-то рука мягко легла ему на плечо — прервала размышления. Не оборачиваясь, он уже знал, кто это. Небольшая ложка меда в бочке с гребанным дегтем — хотя бы здесь можно теперь комедию не ломать. От отложил меч, развернулся и притянул Бьянку к себе.  — Ну как? Бьянка пожала плечами.  — Спит у Лютика в палатке. Ума не приложу, как мог неподготовленный, невоенный человек такое провернуть. Здесь пути почти два дня, и это если знать дорогу… Лошадь почти загнана… Ага, значит про джинна были не шутки. Теперь уж точно ясно. Но сегодня говорить об этом смысла нет. Он легко посадил Вэс к себе на колени, завёл за ухо растрепавшуюся белокурую прядку.  — Завтра будет новый день, — в голосе Роше сквозило тепло. Это тепло было личным. Очень личным. — Вот и увидим. А пока — плывем в сторону Флотзама. Если фрейлина выдержала такую скачку, то сопровождать нас ей будет нипочем. От Бьянки пахло лесом и лошадьми. А ещё было так трогательно видеть эту бьющуюся голубую венку на шее так близко. Бьянка согласно кивнула. Нерешительно обняла, приблизилась, прижалась. Щеки у неё порозовели, и видно было, что к такому вопиющему и постоянному нарушению субординации, да ещё с тем, кто для неё десять лет образцом этой субординации являлся, она пока не привыкла. — Увидим, — согласилась она. Роше уткнулся носом ей в ключицу и закрыл глаза. Запустил одну руку ей под рубаху. Бьянка заерзала у него на коленях. Длинные ресницы трепетали, дыхание предательски сбилось. Роше был без шаперона, и пальцы Вэс сразу же зарылись в его короткие с проседью волосы. Он шумно выдохнул ей в шею и принялся расшнуровывать Бьянкину рубаху.  — Сюда же могут войти… Её слова слегка противоречили её действиям. — Как будто это для кого-то тайна…- хмыкнул Роше. — Тринадцатый вот тебе сюда аж пожрать приволок. В углу действительно лежал аккуратно завёрнутый в чистую полотняную тряпицу хлеб с козьим сыром. И, кажется, ещё пара яблок. Тринадцатый постарался. — К тому же, — нехотя прибавил Роше, — Фольтеста убили, и я теперь вряд ли капитан. Вопрос с субординацией отпадает сам собой. Потому что Темерии в нашем понимании больше нет. Бьянка вдруг напряглась, и резко, порывисто отстранилась, заглядывая ему в лицо. Роше явно ощутил, как бешено колотится её сердце.  — Темерия, в моем понимании, — это ты. Ты и Полоски. И я не верю, что ты сдашься… Вернон… Он криво улыбнулся. Да, если бы не Вэс, он бы точно сошёл с ума. * * * Ваэл умирала. Ваэл умирала долго и страшно. Если бы они были в городе, а не в лесу, где есть лекарь, травница или хоть какая самая захудалая магичка, возможно, эльфку и спасли бы. Но они были в лесу, прятались от погони, как загнанные звери, страшно было даже развести костёр. Добраться бы до окрестностей Флотзама, может там будет полегче. Темерские солдаты хватали всех без разбора. Кровь лилась рекой. Людей переполняла горькая ярость, они мстили нелюдям, мстили всем попало за своего короля. Киаран сидел подле Ваэл всю ночь, считал редкие хриплые вздохи и надеялся на чудо, которое, как он знал, не случится. Он завернул её в свою стёганку, остался сам в одной рубашке. Холодный ветер пробирал эльфа до костей. Но холод снаружи было не сравнить с холодом внутри. Он сам учил Ваэл стрелять из лука, сам объяснял вчерашней оседлой эльфке науку выживания в лесу, бесконечно выговаривал ей за неуместные шутки над товарищами и флирт, и прикрывал её перед Иорветом. Это был его солдат, его, а не Иорветов. И ещё он знал, что нравится ей. Никто бы даже не посмотрел на них косо, начни они ночевать под одним одеялом, но Киаран, как всегда, не хотел усложнять. И вот теперь она умирала у него на руках. — Ки…а…ран…— её голос был тих, как шелест тростника на водой, но эльф разбирал каждое слово.  — D'hoine… — сказала она и глаза лихорадочно блестели, бегая по его лицу, — D'hoine подыхают точно так же, как и мы, совсем точно также… Разве что быстрее… и в этом милость богов. Я видела, как они дохнут, хватают воздух, корчатся и мучаются, цепляются за жизнь, абсолютно точно также, нет никакой, никакой разницы… — Побереги силы, Ваэл! — Киаран сжал её руку в своей. — Они тебе ещё пригодятся… Ваэл усмехнулась, но усмешка вышла жалкой, а не едкой. — Мы оба знаем, что нет… Может, надо было слушать мать… и не идти воевать… жила бы себе в деревне… люди нас там особо не трогали… но я пришла сюда, увидела тебя и… Она вязко, рвано закашлялась, и на губах выступила кровь. Под глазами у неё пролегли отвратительные чёрные тени, и черты лица заострились. Киаран знал, что это означает. Смерть уже пришла за Ваэл и теперь вежливо стояла чуть поодаль в ожидании.  — Слушай, я давно хотела спросить…почему ты никогда не… никто никогда не замечал, чтобы ты… с кем-то… Ваэл выразительно выгнула бровь. Это жест так напомнил Киарану прежнюю, живую и язвительную Ваэл, флиртующую с ним к месту и не к месту, что сердце страшно обожгло. Врать было попросту глупо.  — Потому что был дурак, — ответил он. — Боялся, что будет больно, а теперь понимаю, что зря… Больно будет всё равно… Ваэл понимающе улыбнулась.  — Я думала у тебя есть возлюбленная… — она пальцем показала на брошь с ирисом, которая была пристегнута на внутренней стороне сорочки, под воротом, где, Киаран надеялся, это не очень бросается в глаза. Было странно думать, что Ваэл не заметит.  — Возлюбленная… живая или мёртвая… Думала, это от неё. Ты тогда пропал на два дня, а когда вернулся, у тебя на лице было написано, что тебе плохо… Плохо из-за женщины… На это у Киарана ответа не нашлось. Он нашел эту брошку тогда, после своего странного En'ca Minne, казавшегося сном. Если б не брошка, он бы это сном и считал. Его ночное приключение тогда уже сбежало. Наверное, фисштех отпустил, и она перепугалась до одури, очнувшись рядом с эльфом… Хотя, рисковать по-крупному, чтобы вытащить его тогда из клетки, она не побоялась… Он устал думать об этом. Даже мясорубка, начавшаяся после убийства Фольтеста, не вытравила этот образ из его головы — он думал о смуглой, ласковой человечке каждый раз, засыпая. Лучше б он залез вместо этого под одеяло к Ваэл — возможно она умирала бы сейчас чуточку более счастливой.  — Открой секрет: как её звали, твою зазнобу, и если я встречу её на той стороне, то расскажу, что ты был молодцом… Киаран нахмурился, раздумывая как бы ответить Ваэл. Объяснить сейчас ей всё просто не хватило бы слов. — Blaeterchen, — наконец ответил он — Я называл её Цветочком. Ваэл задержала на нём взгляд и слабо, рассеянно улыбнулась…  — Кто бы мог подумать? — сказала она. — Кто бы мог подумать, что мой командир, суровый и всегда серьёзный Киаран аэп Эасниллен, на самом деле такой романтик… И зашлась надсадным, кровавым кашлем. Утро настало, но Ваэл уже не было. Он похоронил её на рассвете, под старым вязом, совсем один — как она и просила. Он не хотел, чтобы кто-то испортил мертвой Ваэл настроение речами про поганых дхойне, кровную месть и ненапрасную жертву. Все это было, безусловно, правильно, но Ваэл точно не понравилось бы.  — Пусть меня все оставят в покое, — сказала тогда она, — я своё отвоевала.