Запечатанный

— Что это? — Киаран воззрился на неё так оторопело, как будто она держала за уздцы не караковой масти жеребчика, а по крайней мере виверну. Если не василиска. Ухо у аэп Эасниллена нервно дернулось. — Конь! — Лиэнн сделало такое лицо, чтобы глупые вопросы отпали сами собой. — Очень хороший. Для тебя. Киаран смущённо почесал переносицу, глядя — куда-то мимо Лиэнн. — Sor'ca, я не совсем понимаю… все эти подарки… рубашки, вещевой мешок, а теперь ещё и конь… Лиэнн выразительно фыркнула. Кажется, аэп Эасниллен неправильно истолковал её интерес. Надумал, так сказать, лишнего. Размечтался! Лиэнн провела дни и ночи, ломая голову, как ей быть с видениями из источника. Аниах на всё это пожал плечами, говоря, что видения тому и предназначаются, кому показали. Она видела — ей и толковать. Судя по всему, никаких романов ни с черноглазыми d'hoine, ни с кем-либо ещё у Киарана не было и не намечалось — вряд ли он смог бы ускользнуть из лагеря незамеченным. После достаточно краткого (около двух недель), но крайне болезненного марш-броска отряд добрался до новой стоянки в окрестностях Флотзама. Скоя’таэлям приходилось туго. Очень туго. Особенно женщинам, особенно детям. Лиэнн, наплевав на всех и вся, перетащила самую младшую из отряда — девятилетнюю Лану — к себе. Навсегда к себе. Смотреть на страдания голодного ребенка, внезапно оставшегося круглой сиротой, не выдерживало сердце. Лети в пропасть вся эта политика и игры во власть, если в итоге получается вот такое вот. Теперь Лана сидела у них в замке на кухне и все время ела. На верхние ярусы, где жили эльфы, её было не выманить. К удивлению Лиэнн, компания слуг-d'hoine не смущала маленькую эльфку совершенно, сердобольные кухарки и горничные баловали девочку нещадно. Старались наперебой. Человеческих детей в Тир на Лиа рождалось крайне мало, и материнский инстинкт, у d'hoine очень развитый, искал выход. Расовая нетерпимость никаких не имела шансов против чашки горячего супа и не менее горячего участия. — Это совсем другие d'hoine, — говорила ей Лана, запивая свою философию вишнёвым компотом, — а ты — совсем другой эльф! У детей всегда получается выразить всё так просто и ясно, пока взрослые долго и бесполезно ищут слова. Лиэнн и Киаран были заняты с утра до ночи — пытались обустроить хоть какой-то быт. Кажется, во Флотзамских лесах им всем предстояло обосноваться надолго. Если раньше Лиэнн с огромным трудом совершала один переход в неделю, то теперь прыгала ежедневно. Не могла их оставить. Как оставить, если у Ларса горячка так и не прошла? Как оставить, если Дара точно одна с охотой не справится? Как оставить, если у вечного сумрачного Наира, подруга вот-вот должна родить? Лиэнн каждый день возносила хвалу небесам, что кое-что понимает в целительстве — Аваллак’х в свое время настоял. Насущные проблемы до поры до времени теснили её далеко идущие планы. В любом случае, картина, когда Киаран сначала удирает от погони, а потом занимается любовью с d'hoine — из будущего. Из того будущего, которое нам и нужно. Пока что Лиэнн ничего лучшего не придумала, как увязывать картинку с действительностью несколько нелепым способом. Она подарила Киарану именно ту рубашку, с серебряным ветвистым узором по вороту, которую видела в Источнике джиннов. Потом справила плечевой мешок, новая блестящая кожа которого смотрелась несколько броско на фоне других вещей скоя’таэля — ухоженных, но явно потрёпанных и затертых. Киаран подаркам обрадовался, но было видно, что ему крайне неловко. Наверняка думает ещё и о том что разлюбезный Иорвет по этому поводу скажет. Одноглазый — язва ещё та. А увидев коня, аэп Эасниллен вообще обалдел. Неуверенно потрепал лошадь по чёлке — жеребец довольно фыркнул и потянулся к его руке. Киаран коню явно понравился. Лиэнн тогда звонко, даже несколько обидно засмеялась. — Ты мне ничего не должен! — Четко сказала она. — Не забивай голову! Вот придет время — поймёшь. Они успели здорово сблизиться, даже подружится за эти несколько недель, Киаран и Лиэнн. Он действительно ей без обиняков нравился — так нравится мужчина, от которого ты ничего не ждешь. За характер, за поступки, за многое — но жаль, что не за сладко бьющееся сердце. Лиэнн не сомневалась, что Киаран Иорвета простит. Насколько она успела аэп Эасниллена узнать, определяющей чертой его характера было постоянство. Друзей и взгляды он уже выбрал себе один раз и на всю жизнь. Так что одноглазому с лучшим другом повезло. Повезло жирно и незаслуженно. Она крепко надеялась, что Киаран поможет и ей с Иорветом договориться. В том, что гроза Севера скоро появится — не сомневался никто. Ни сумрачный Наир, ни Ларс, несмотря на серьезную рану в боку пытавшийся шутки шутить, ни молчаливая Дара. Такая преданность была удивительной, восхищала. Хотя Лиэнн и считала, что иногда нужно включать свою голову, а не ждать, пока из тумана вынырнет великий одноглазый и подумает за тебя. По зрелому размышлению, без такой фигуры, как Иорвет, план перетащить эльфов через Врата Миров летел ко все чертям. Ну сколько скоя’таэлей она уговорит последовать за собой… сколько? А тех, кто не скоя’таэли? Им нужен был лидер, тот, кому доверяют, и сумрачный Гроза Севера подходил как нельзя лучше. В этом Аваллак'х был безусловно прав. Она и ждала, что он появится, и боялась этой встречи нещадно. Прежде ей никогда не доводилось испытывать столь обжигающий коктейль чувств — сначала злость душила радость, а потом — в точности наоборот. И поэтому, когда одним тихим утром Иорвет запросто вынырнул из леса, Лиэнн не удивилась. Уже давно это предчувствовала. Он коротко кивнул ей, проходя мимо, и Лиэнн вдруг на секунду показалось, что он тоже рад её видеть. Наверное, просто показалось. Иорвет долго говорил с Киараном, там, в подлеске, вдали от скоя'таэльской стоянки, где их было отлично видно, но ни в коем случае не слышно. Мягкие золотистые лучи заходящего солнца прихотливо ложились на пригорок, подсвечивали молодые неоперившиеся сосенки. И в этом тёплом свете даже Иорвет стал казаться незлобивым, мирным, совсем не опасным. Он мягко улыбался Киарану, положа руку тому на плечо, рассказывал что-то, и Лиэнн с пугающей ясностью осознала насколько режет эта улыбка глупое сердце. Вряд ли он ей так улыбнётся. Вряд ли он вообще с ней заговорит. Но этой ночью она неожиданно проснулась от того, что кто-то бережно тряс её плечо. Наир, наверное, или Киаран. — Ох, что, уже началось? — Переполошилась спросонья Лиэнн. Роды до этого она принимала лишь дважды. И то — больше ассистировала. Глубоко вдохнуть воздух — и не думать. Она справится. Не подведёт семью. Но это был не Наир и даже не Киаран. Это был Иорвет. Он присел рядом с ней и тихо вздохнул. — Я думал, ты вернулась к себе, — просто сказал он. Лиэнн не успела ещё сориентироваться, и поэтому ляпнула правду. — Сил нет на прыжок. Посплю — может будут. Надо, — и совершенно неизящно зевнула. Иорвет неопределенно повел плечом и вдруг вежливым, светским тоном (вот уж от кого не ожидали) спросил: — Уделишь мне пять минут? — и протянул руку в кожаной перчатке, помогая подняться. Они прошли по лесу совсем немного, и пока шли, Лиэнн всё думала о том, как не споткнуться о корень и не свалиться к чертям собачьим в лужу — по сравнению с бывалыми скоя’таэлями передвигалась она неуклюже. Да и ударять в грязь лицом, причём, возможно, в очень буквальном смысле, перед Иорветом не хотелось. От недавнего дождя всё дышало свежестью. Когда из-за пригорка послышалось журчание воды и показались прихотливые изгибы мелкой речушки, Иорвет наконец остановился. Что на него непохоже, некоторое время лирично молчал. — Спасибо, — обратился он наконец к Лиэнн, и было ясно, что сказано это было не просто так. — Спасибо, что осталась. Спасибо за Лану. И за Наира с семьёй спасибо — Киаран мне рассказал. Лиэнн, которой всё ещё до одурения хотелось спать, да так, что даже удивляться и смущаться сил не было, кивнула. Нечего было и думать оставить младенца здесь — мать его в этой ледяной речке купать, что ли, будет? — Кажется, я думал о тебе хуже, чем ты есть, Aen Elle, — Иорвет сделал паузу — куда хуже… И, кстати, если у тебя здесь есть и личные интересы, то я ничего не имею против. Сон, не отпускающий до этого момента, слетел мгновенно — кровь бросилась к щекам. Как он догадался? Чем она себя выдала? — Я про Киарана, — счел нужным пояснить Гроза Севера. — Вы удивительно хорошо поладили, ты и он… От невозможного удивления у Лиэнн аж ноги подкосились. А ещё вспомнился Киаран из видения, расслабленный и счастливый, совсем не такой, каким он был сейчас. Как он держал в своих объятиях человеческую девушку и ей улыбался. И как смуглые девушкины руки легко скользили по его бледной, испещрённой мелкими шрамами коже, и как жадно Киаран эту ласку от человечки ловил. На счастье можно смотреть бесконечно… Бывает же такое… Лиэнн спешно одернула себя, выныривая из мыслей. Потонуть в розовых соплях, стоя рядом с Грозой Севера — это будет уж совсем нелепо. — Боюсь разочаровать, но нет… Э… кажется… хм… твоему другу на роду нечто иное написано… в любом случае, не я… точно не я. Иорвет прищурил глаз. Похоже, это его удивило. — Но ты же что-то хочешь взамен? Говори, beanna. Ты заслужила. Я предпочитаю играть в открытую. Лиэнн мило, но сдержанно улыбнулась — той самой улыбкой, которой она улыбалась на балах и званых вечерах, той самой улыбкой, которая говорит «я здесь в интересах семьи». — Хочу всего лишь пригласить тебя к себе в гости. И Киарана. Нам есть что обсудить.                         * * * Трисс, размешав в бокальчике какую-то травяную гадость, протянула её Ирис. — На выпей, это валериана с винориным корнем, помогает всегда. Давно это началось? Ирис, не колеблясь, осушила стакан до дна. Стало действительно легче: дрожь в коленях отпустила, мысли больше не путались. Обстановка в чародейском шатре была ненормально изысканной и роскошной. Кровать выглядела перенесённой прямо из дворцовой опочивальни (а, может быть, так оно и было), бархатные портьеры и ковёр под ногами заставляли забыть о том, что за стенами плескался лес. И о том, что вообще-то идёт война, а это — военный лагерь. И снаружи — воняет. — Я давно кое-что чувствовала, — сказала Ирис, — но были тени, полунамеки, ускользающие и неясные. А потом, где-то с неделю назад, стали сниться эти сны… Трисс пожала плечами — выглядела она неуверенно. Наносная спесь слезала, обнажая странно несчастную, ищущую опору женщину. Ирис в который раз про себя удивилась: по её мнению, чародейку иначе как баловнем судьбы назвать было нельзя. Какого рожна ей вообще не хватает, этой Меригольд? — Это же просто сны. Всем снятся сны. Я могу дать тебе зелье, которое поможет. Ирис возмущенно, болезненно вскинулась. — К чему мне зелье!? Беснующийся в этом странном лагере Роше — не единственная картина, которая мне покоя не даёт… Я вижу и другое. Бьянка, изнасилованная и вся в крови… Тринадцатый — руки закручены, лежит, не шевелится. И Фенн, плюющийся собственными зубами… Прошу помоги! Этого не должно случиться! Она отчаянно протянула к чародейке руки. Меригольд холодно отстранилась, тряхнув каштановой гривой. Добренькая Трисс умела быть резкой, если надо. — Ты просишь меня о помощи! — Сказала строго. — А я ведь прекрасно знаю, кто и что ты… не факт, что твоим видениям можно верить. Всё-таки ты не чародейка, и, уж если на то пошло, то даже не человек! — Меригольд — сука, — четко и взвешенно поговорил джинн, лучась холодной злобой. — Ну, подожди, освобожусь я! Такого не забуду! Ирис показалось, что ей врезали под дых. Знакомое чувство. Так же она ощущала себя при вызимском дворе на службе у принцессы Адды. — Может, я и не человек, — выговорила она, борясь с накатившими слезами, — но это не значит, что мне всё равно. Это не значит, что я ни к кому ничего не чувствую! Сзади кто-то выразительно кашлянул. — И я тоже не человек, — сказал вошедший Геральт, хмуря брови. — Пожалуй, Трисс, тебе и мне доверять не стоит. Трисс смотрела на то, как Геральт заходит в шатер, как сминает грязными сапожищами ворс её роскошного ковра, и взгляд у неё был жалкий. Просительный. Геральт, в отличии от Трисс, Ирис потом хотя бы выслушал. Хотя бы обещал подумать. Хоть бы поверил или, по крайней мере, хотя бы сделал вид. Всё-таки он был не так плох, этот ведьмак. — Ах, — сказал на это потом Лютик, пожимая плечами. — Поверь, не хочется ругать Трисс, но все же… Любовь прекрасна и упоительна, мне ли не знать… Но упаси тебя Мелитэле попутать её с душной страстью… например, к одному конкретному мужчине, будет он хоть сто раз как хорош! Да ещё, зачастую, не принимая его чувства в расчёт… Знавал я таких женщин… С моста готова кричать, что она мужняя жена и бесконечно счастлива при этом. А под обёрткой этого обманного счастья обычно скрываются, душа моя, такие нечистоты, что лучше тебе об этом не знать… А ещё хуже те, кому объект своей страсти себе присвоить пока не удалось. Тут уж такое завывание от страданий начинается, что прохожие оборачиваются. А к чему всё это? Поэт почесал подбородок и лихим жестом поправил перо на шапочке. — Поверь, вся эта любовная страсть хороша ровно до того момента, дорогуша, пока ты себя за неё не продал. Ирис поэту поверила. Безоговорочно. Трисс у нее сочувствия никогда не вызывала. Видения же продолжали мучать денно и нощно. Самым страшным видением было не то, как Роше убивает всех без разбора. Людей в форме с единорогом на ней Ирис попросту не знала. Поэтому их было жалко поверхностно и абстрактно. Самым страшным было видение, объясняющее почему Роше бросается так кроваво мстить. Ирис видела, видела как наяву, как он заходит в деревянный дом, а там висят они… люди, среди которых она провела последние несколько недель… которых успела уже так хорошо узнать… Кроме как к которым ей было некуда больше идти… Тринадцатый — руки связаны за спиной, привалился к стене, неловко подогнув одну ногу, — неясно, жив ли, мертв… Фенн — вместо лица кровавое месиво, и не шевелится… Чиж, — милый, в сущности, парень, — дряблое мёртвое тело подвешено за ноги, и кровь равномерно капает на дощатый пол… Бьянка — единственная подаёт признаки жизни, хрипло рыдает а углу, прижимая к груди разорванную в клочья рубаху. Ирис раз за разом стоит в видении за Верноном Роше. Раз за разом он бросается сначала к Бьянке, а потом к Тринадцатому, Фенну, Чижу и остальным, а потом выходит резким шагом вон, что бы устроить бойню. Отомстить. И раз за разом она кричит, пытается схватить его или Бьянку за рукав — и её никто не слышит. Потому что в этом будущем Ирис нет. Попросту нет.                   * * * Роше даже сначала удивился, увидев её. Он как-то удобно сумел позабыть о её существовании. — А зря, — сам про себя с досадой отметил он. И, всё-таки, она подруга Бьянки. Нежданно случившаяся любовь и нежданно случившаяся война вымели из головы вообще всё. Кажется, они уже недели две-три с Ирис вообще не разговаривали. Зерриканка шла по тропинке и тащила тяжеленную на вид плетёную корзину, доверху набитую пушистыми нарядными ярко-жёлтыми цветами. За ней спешил Тринадцатый, таща ещё одну корзину, но наполненную уже малиной, и имея выражение лица более, чем недовольное. «Делать нам было больше нечего» — называлось это выражение. Роше недоумённо посмотрел на цветы, потом недоумённо посмотрел на Ирис. В его представление цветочки в лагерный быт вписывались не особо. Вот — ещё одна бабья придурь. И Тринадцатый туда же. — Зачем это? — спросил он её вместо приветствия. — А тебе, Тринадцатый, заняться больше нечем, как цветочки собирать? — Как же, — ответила зерриканка, сухой тон командира полностью игнорируя. — Это сильфий, ну сильфий, ну сами понимаете… И многозначительно ухмыльнулась. Роше, хоть убей, не понимал. Посмотрев на его вздернутые брови, Ирис сделала неопределенный жест рукой. — Ну… сильфий… сильфий… ,- она замялась, а потом, видимо поняв, что понимания от него не дождешься никак, без обиняков пояснила: — Завариваешь, пьёшь один раз в месяц, и беременности можно не опасаться. Не этого Роше ожидал. Совсем не этого. Хотя какое ему дело? — Минуточку, — он прищурил глаза. — Ну и кто же заслужил честь скрасить твоё общество… Тринадцатый, ты? — Да вы обалдели, коммандир, — ответил Тринадцатый, явно обидевшись.— Вот я тут точно не причем! Ирис весело засмеялась. — Мне и не надо. Меня Бьянка попросила. Роше молча отошёл в сторону, освобождая им дорогу. К тому, что всем о нём с Бьянкой известно, он уже почти привык. Но только почти. Хотя, если вдуматься, какой же он осел и идиот, что сам о таком не подумал. Вэс, как обычно, не хочет нагружать его проблемами и пытается всё решить сама. Даже здесь. Тринадцатый, обиженно сопя, поспешил вниз с пригорка. Сбежал от неловкой ситуации. Зерриканка же смотрела на Роше, кусала губы и явно набиралась духу что-то спросить. Уходить она явно не торопилась. Роше оставалось лишь надеяться, что вопрос будет не из деликатной плоскости. Что речь пойдёт не про цветочки и ягодки. С Ирис станется спросить ещё и не такое. — Если бы вы знали … — наконец отважилась она. — Если бы вы, Вернон, даже не знали наверняка … догадывались, что произойдет что-то неописуемо кошмарное, просто ужасное… а никто бы кроме вас не знал… как бы вы попытались это предотвратить? И попытались бы? «Ну что за глупый вопрос?» — успел подумать Роше и вздрогнул, как будто кипятком ошпарили. Чутьё, никогда не подводящее чутьё, резко дернуло за рукав. Да его чуйка просто взвыла. Он вдруг с убивающей ясностью понял — надо обязательно, обязательно дать ответ на этот, кажущийся странным, вопрос. Как можно более точный, до скрипа правдивый, ответ. — Я бы попытался выяснить, — чётко сказал он, — откуда исходит эта опасность. А потом уничтожил бы источник до того, как всё произойдет. Подумал бы, как. Разработал бы план. Отвлек бы противника, если надо. Подобрался бы поближе, средствами не гнушаясь. Зерриканка, на такой ответ видимо и не рассчитывающая, продолжала молча пялиться ему в переносицу. — И если бы я был тобой, — твердо закончил Роше, — то точно бы помнил, что сил у меня только на один удар. На один-единственный.