Запечатанный

Полночи он мчался во весь опор, не оглядываясь. Путь сюда занял пять часов, и каждую минуту Киаран боялся, что девушка просто-напросто перестанет дышать. Нещадно жгли воспоминания о том, как он всего каких-то пару месяцев назад… с Ваэл было ровно, ну ровно то же самое. Как там Ваэл перед смертью сказала? Дхойне подыхают точно так же, как и мы. Как в воду глядела. Но нет — сердце этой человечки пока билось. Билось медленно, билось упрямо. На шее прыгала горячая жилка пульса. Киарану оставалось надеяться, что всё это не случайно, у Предназначения были и на счёт этого свои планы. Путь вёл его вниз по Тракту, по бывшей границе между Темерией и Реданией, чья незыблемость свое значение после смерти Фольтеста быстро потеряла. Там, в глубине реданских болот, был спрятан край Озёрных эльфов. Последний раз он был у них в гостях лет этак десять-пятнадцать назад. Другого пути, кроме как свалиться на голову к Озёрным эльфам и просить их о помощи, он не видел — до Брокилона им не добраться, слишком далеко. А без помощи человечка не протянет эту ночь. Киаран остановился у знакомого, густо поросшего буком пригорка — здесь начинались владения озёрных. Он знал, что соваться самому означает верную смерть, и, как бы ни казалось это глупым и лишним, остаётся только ждать. Он спешился, стараясь неаккуратным движением не потревожить человечкины раны, и осторожно опустил ее, завернутую в стеганку, на землю. Убрал со лба черные, перепачканные пылью и кровью пряди, потрогал лоб. Девушка полыхала в горячке. Он помнил её совсем другой на Беллетэйн. Ощущение придворного лоска пропало без следа. Она стала совсем худой — кожа да кости. Роскошные, доходящие когда-то до колен волосы безжалостно срезаны, на руках мозоли. Не говоря уже о толстом, отвратительном слое запекшихся крови и грязи везде и всюду. И всё же это была самая красивая женщина, эльфийка или нет, которою Киаран видел в своей жизни. Он устроил её поудобнее и сам сел рядом, надеясь на то, что ждать придётся недолго. Невольно залюбовался на пушистые, чернее ночи ресницы и точеные скулы. Невозможные ресницы — даже среди эльфов такие — редкость. Глаз не отвести. Ждать действительно пришлось недолго. Две внушительные фигуры соткались из ночной тьмы мгновенно и неслышно. Киаран припал на одно колено, приложил правую руку к сердцу и произнес незабытую формулу:  — Я — Киаран аэп Эасниллен с Синих Гор. Ищу защиты Элтраль, милости озера. Ему несказанно повезло. Один из эльфов был ему знаком — чернявый, статный Финьяр — последний раз они виделись десять лет назад.  — Киаран… — Финьяр опустил лук и дал напарнику знак сделать тоже… — Всё так же скоя’таэль, все так же, наверняка, правая рука Иорвета. Киаран кивнул. Финьяр сдержанно, но от этого не менее искренне улыбнулся и перевёл взгляд на фигуру, лежащую на земле…  — Раненый? — он осторожно подошёл поближе. Свет луны, так некстати вышедшей из облаков, беспощадно осветил спутанные черные волосы и круглое, абсолютно человеческое ухо.  — Да… — потянул Финьяр задумчиво, впрочем, без ожидаемой враждебности. — Человек, надо же… Надо девицу срочно к лекарю, может, выкарабкается ещё. Его напарник приблизился и, глядя Киарану в лицо, почему-то фыркнул, хотя и беззлобно.  — Ну ты приятель, даёшь! Совсем как с дочкой мельника! — И расхохотался.                         * * * Там, где она находилась, света не было. Никакого. Зато темнота была уютной, нежной, заботливой. Ирис чувствовала, как она окутывает её, и там, где шупальца темноты касались поврежденной кожи, становилось больше не больно. Темнота говорила с ней, шептала знакомым голосом. Ещё не успев понять, что это за голос и кому он принадлежит, Ирис радовалась тому, что этот голос есть, и что она не одна. Они давно были вдвоем: этот голос и она. Сознание то приходило, то уходило. Сны были куда реальнее, чем жизнь. Ей снились странные скалы, состоящие из розового с прожилками мрамора, колоссальные ворота, величественные и пугающие, стремящиеся острыми арками вверх, протыкающие гордо плывущие в лазурном небе облака. И ещё там была вода. Везде вода. А в воде текло расплавленное жидкое золото. Ирис видела и другое — Вернона Роше, стоящего позади белокурой девушки с ясным взглядом и царственной осанкой. На платье у девушки были вышиты темерские лилии, а на голове сияла корона. Откуда-то Ирис знала, что это — королева Анаис. Ирис радовалась, что Роше жив. Значит и все ещё живы. Откуда-то извне пробивались и другие голоса. Кто-то был рядом. Ирис пыталась открыть глаза, но разлепить веки было трудно, слишком трудно. Женский свежий голос вопрошал:  — Признайся Киаран, она твоя minne. Нe стесняйся ты! И мягкие, ласковые, женские руки приподнимали Ирис голову, пытались влить капли воды между стиснутых губ. Мужской, бархатный, и без сомнения знакомый голос отвечал:  — Ах Нора, всё-то ты хочешь знать! Дружелюбная темнота расступалась, распадалась на тени и полутени, серые жемчужные полутона всё чаще забирались Ирис под сомкнутые веки. Тормошили её. — Просыпайся, — говорили они. — Просыпайся, твой путь не окончен… И в одно прекрасное утро она открыла глаза. Она лежала на каком-то топчане в светлой деревенской комнате. Душистый, сладкий запах древесины, из который был срублен не только сам дом, но и предметы немудрёной мебели, пропитывал всё. Было чисто светло и уютно. Ирис прокашлялась, в горле нестерпимо саднило. Рядом с ней, проложив голову на сгиб локтя, кто-то дремал. От её кашля фигура подняла голову.  — Очнулась? Этот голос ни с чем не перепутаешь. Эльф улыбнулся, присел на краешек её лежанки. Несмотря на всю странность положения, Ирис не могла не улыбнуться в ответ. Он был точно таким, каким она его помнила, со своей манерой наклонять голову, с этими удивительными глазами: зеленое вперемешку с коричневым, с мелодичным голосом и с мягкой тихой улыбкой. Только это был не сон и не видение, он сидел перед нею во плоти. Глупо и не к месту краска залила ей щеки. Эльф истолковал её красные щеки и судорожные взгляды по-своему. Он поднял обе руки в обезоруживающем жесте ладонями вверх.  — Не бойся меня! Хотел бы я твоей смерти, я бы не вез тебя сюда! Ты помнишь? Помнишь? Ирис неуверенно кивнула, не доверяя своему голосу.  — Я — Киаран аэп Эасниллен, — представился эльф, продолжая держать руки вверх ладонями и улыбаться. Улыбка у него стала не очень. Так улыбаются глупым детям или людям, сошедшим с ума, преувеличенно показывая свои добрые намерения.  — Я — Ирис из Вызимы, — сказала она, надеясь, что голос её звучит достаточно твердо. Но голос прозвучал как прозвучал. — Я тебя помню. Хорошо помню. Мы встречались и до. Улыбка эльфа вдруг из деланной превратилась в искреннюю.  — Ирис, — повторил он мелодично, в неповторимой манере растягивая второе «и». — Так, значит, ты действительно цветочек. Ирис вдруг вспомнила, что именно так он назвал её в их первую встречу, когда она по наущению джинна выпустила его из вызимской тюрьмы. По ощущением это было около тысячи лет назад.  — Ого-го — вздрогнул вдруг в голове проснувшийся джинн. — Что я вижу? Наш старый знакомец! Да ты попала, дорогуша! По самые помидоры попала! Он же тащится по тебе, как вошь по гребешку! Бессовестный эфирный дух был в своем репертуаре. Эльф смотрел на неё с вежливым сочувствием в удивительного цвета глазах.  — А я не в глаза смотрю! — заливался джинн, — а ниже! На энергетические завихрения! Ах, ах, ах, как его кроет! Мама дорогая! И джинн заржал как конь. Раздражение помогло Ирис собраться. Всё джинну хиханьки и хаханьки, а она тут чуть не умерла. Прекрасные там эльфы вокруг или нет, но что, к чертям собачьим, происходит?  — Где я? — спросила Ирис четко и даже несколько грубо. — Что я здесь делаю? Что вам от меня нужно? И попыталась встать. О резкого подъёма сразу закружилась голова, Ирис покачнулась на ватных ногах и так и упала бы, не поддержи её Киаран.  — Осторожнее, — сказал он мягко. — Если в тебе запечатан джинн, это ещё не значит, что тебе всё по плечу. Ирис потрясенно уставилась на него. Он знает! Знает! Знает! Ее вдруг замутило, в голове поднялся гул, в теле — вязкая слабость. Стоять стало трудно, почти невыносимо. Киаран руку с талии ей так и не убрал, боялся, видимо, что она упадет. Ирис и упала бы — плохо было очень. — Откуда ты знаешь? Киаран, придерживая под локоть, усадил её обратно на топчанчик, натянул шерстяное покрывало ей на плечи. Ирис только было разглядела, что её постель представляла собой не что иное, как несколько сложенных одна на другую выдубленных шкур. — Странно было бы не заметить. Когда я тебя сюда привёз, то ты была на волосок от смерти — даже Нора уверена была — тебе не жить. А потом раны стали сами по себе заживать, суставы вставать на место, а кровь потекла золотого цвета. Он протянул руку и обхватил её запястье, осторожно развернул руку ладошкой вверх. На внутренней стороне ладони разливался мощный, багрово-лиловый синяк. На самом запястье еле виднелась тонкая паутинка шрамов. — Смотри, — Киаран коснулся длинными пальцами того самого места, где под тонкой кожей часто бился пульс. — Здесь всё было порвано. Полностью. Обычно после этого если рука и срастается, то пальцы больше не шевелятся, рука ссыхается. А здесь всё зажило, причём без малейшего следа… так просто не бывает… Он деликатно погладил большим пальцем её запястье.  — Знаешь, цветочек, ты ведь не человек…  — Мне бы водички, — прервала его Ирис, осторожно забирая свою руку. — И в туалет очень хочется, и поесть не помешало бы. А если у вас какой отвар найдется, чтобы боль и тошноту уменьшить, то буду очень благодарна. Этих слов как ждали. Полог резко распахнулся, и в палатку влетела юркая, мелкая эльфка, яркая как комета, с огромными зелеными глазищами и копной седых волос. — Киаран, а ну выметайся! — не утруждая себя предисловиями или приветствиями, бросила она. — Всё, видишь, она проснулась, можешь выдохнуть. Иди сам поспи. Кириан послушался, прижал руку к сердцу, вежливо поклонился Ирис и вышел. Ирис поймала себя на мысли, что ей эта сдержанность и вежливость очень нравятся. Эльфку звали Нора, она была, несмотря на седину, молодой, жизнерадостной тараторкой. Местная лекарка. Седина ей досталась от человеческого деда — Нора была квартеронкой. Ирис вздохнула с облегчением — в некоторых вопросах с женщиной было куда легче. Нора действительно позаботилась о ней: показала все удобства, выдала чистую, но штопанную-перештопанную и явно эльфийскую одежду («Видел бы тебя Роше!» — ехидно фыркнул джинн) и обработала все раны пахучей донельзя мазью, всё время прицокивая от восхищения языком. Восхищение Норы вызывал тот факт, что заживало всё на Ирис моментально (джинн, конечно, постарался). Потом Нора дала ей не менее чем мазь вонючий, и не менее чем мазь лечебный отвар, от которого боль отступила. Как поняла Ирис, Киаран очень-очень сильно рисковал, являясь сюда с раненной человечкой на руках. Лет даже десять назад его могли просто-напросто пристрелить. Но повезло: за это время нравы изменились. Раньше отношения с людьми из соседей деревни были, если верить Норе, скажем прямо, не очень. А потом пришли чёрные и стали резать всех без разбору, острые уши или нет. И люди кинулись к эльфам, искать защиты — хоть и надменные, а все ж соседи. И эльфы сжалились — пустили людей к себе — под защиту озерного духа. И когда чёрные сунулись — озеро проснулось. Воды Элтраль стали красными — красными от нильфгаардской крови, и ни один из тех, что пришёл под гербом великого солнца, не увидел рассвет следующего дня. Не смог никому рассказать. Люди вернулись к себе, но люди не забыли. Торговали с эльфами, прикрывали их как могли. Мельник по-тихому муку на две деревни молол: свою и эльфийскую. — Так что людей не бойтесь, когда уходить будете! — Куда уходить — удивилась Ирис, расправляясь с очередным шматом вяленого мяса, положенного на краюху хлеба. — Кто и куда собрался уходить? — Как же! — Искренне не поняла Нора… — Ты и Киаран. Он сказал, вы идёте дальше, в горы Амелл. Разве ты не греешь его по ночам под одеялом? Странно… он как привязанный около тебя сидел все три дня, пока у тебя была горячка… — Цыц! — шикнул джинн. — Не вздумай раззявить рот и рассказать, что это не так. Быть любовницей эльфа с неплохой репутацией в твоём случае куда выгоднее, чем просто d'hoine с горы! Улыбаемся и машем, горшок без крышки! Улыбаемся и машем! Ирис односложно улыбнулась Норе и решила тему не продолжать. Не так-то это было и просто. Нора поговорить, как выяснилось, любившая, вылила на неё ушат сплетен. Разошлась на тему двуличности местного солтыса, который хоть сам с людьми торговлю вовсю и ведёт, а местной молодёжи палки в колеса ставит. — Мы тут живем совсем одни! — возмущалась Нора. — Только своих людей-соседей и видим! Неудивительно, что Нариэль влюбился в дочку мельника! Если за то время, что прошло с первой Нильфгаардской, в местных деревнях уже успело вырасти целое поколение людей, которое ненавидело реданские власти куда больше скрытных остроухих соседей, то для эльфов по большому счёту поменялось немногое. К людям продолжали относиться свысока, хотя и отделяли «своих» — местных, деревенских, от «чужих», пришлых. А потом у мельника народилась дочка, которая была просто, как местное мужичье из человеческой деревни выражается, «поджарить и съесть» какая аппетитная. Девка плюнула на всех и порвала шаблон. Уж как на неё деревенские заглядывались — ни один был не нужен. И теперь стало понятно почему. После свиданий с пригожим эльфом на сеновале, события приобрели ожидаемый оборот, и мельник потребовал от эльфа, чтобы тот женился. Сам-то эльф (Нариэль его звали) был не против. Очень даже не против. Но вот общественное мнение безумствовало.  — Ты просто дочку мельника не видела, — заговорщически шептала Нора, округляя глаза. — Да там Нильфгаардский гарнизон стоял бы между ней и кренделем её — не удержал бы. Чего там наш древний до древности солтыс! Ой, тоже мне, как будто первая полукровка в мире родится! Прям вот не было такого никогда! Прямо вот первый раз за всю историю Континента случилось! Тьфу! Потом Нора вовремя спохватилась, что гостье наверное плохо, и отправила Ирис снова отсыпаться, напоив сонным зельем.                   * * * Когда Лиэнн рассказывала ему про женщину, которая стала сосудом джинна, Киаран представлял себе самоуверенную, жесткую, несгибаемую воительницу, хорошо понимающую, что от неё зависит если не всё, то почти всё. Гордую, твердую, агрессивную в своей привлекательности и знающую себе цену. Этакую вторую Саскию, с вечно поднятым подбородком. А вместо этого увидел этот цветочек, который ещё и звали как цветочек. Которая моталась хуже всякого скоя’таэля по лесам, а потом, в их, черт их разбери, дхойневских разборках чуть не померла. Киаран спрашивал себя, узнает ли она его? Она узнала. И улыбнулась. Она смотрела на него и улыбалась искренне, открыто, как будто он был ей брат, сват или возлюбленный, ушедший на войну и вот вдруг вернувшийся, когда она уже и не чаяла и не ждала. Горькая нежность с разбегу забралась ему под ребра. Девушка ещё тогда ему очень приглянулась. Пожалуй, ему было бы даже наплевать, будь она просто человеком, например, дочкой мельника… но тут. От неё действительно многое зависит. Стоит сосредоточиться на этом. Как только он уговорит её помочь эльфам, он разрешит себе подумать о чем-нибудь ещё. Например, выспросит у Геральта при встрече, кто её так измордовал, и подвесит их на ближайшем суку.                   * * * Когда Ирис проснулась второй раз, была уже тихая ночь. Она наскоро оделась и, сильно прихрамывая, вышла во двор, радуясь тому, что её одиночество никто не нарушает. Ну, кроме джинна, конечно. Но тот был весел и счастлив (вокруг столько эльфов — энергии пей не перепей) и жужжал про то, что хорошо бы пойти на свадьбу и увидеть дочку мельника, которую можно «поджарить и съесть». — А вдруг там настоящая любовь? — Риторически вопрошал Ирис джинн, ответа впрочем не особо ожидая… — Это же такая энергия, она ж миры движет! Вот бы прикоснуться! А потом пошлил. И радостно похрюкивал от собственных шуток. В принципе, если не считать того факта, что они остались опять одни — без роду, без племени, сложилось всё неплохо. Ирис заставляла себя не думать про Тринадцатого, про Бьянку и весёлого Лютика. Она подумает об этом потом — когда будут силы. Главное — Хенсельт был мертв. Полоски, единственные, до кого им было дело, будут жить. Хоть и не известно, увидит ли она кого из них ещё. А пока жив Вернон Роше, у Темерии — родины, которою Ирис сама себе выбрала — есть шанс — в это джинн верил свято. В глубине души Ирис даже немножко гордилась: хоть что-то ей в этой жизни удалось. Осталось придумать, как теперь быть им с джинном. Она тихо шла по эльфийской деревне, удивляясь её ухоженности и опрятности. Красивая, мощённая нарядным булыжником дорожка вывела её к лесной опушке, покрытой жидкими зарослями обиженного бука и насмешливого ясеня. Теплый ветер ласкал лицо, было хорошо и спокойно. Рядом намеренно громко хрустнула ветка, и тихий мелодичный голос произнес:  — Cead, цветочек. Не спится? Ну конечно же. Киаран ап Эасниллен стоял перед ней собственной персоной. «Вот кого, — подумала Ирис, — тоже однозначно можно было поджарить и съесть. Правда, наверное, не с точки зрения местных мужиков». Какой же он красивый. Длинные, отросшие до лопаток волосы Киарана были собраны теперь хвост с парой заплетенных косичек на висках — эх, когда-то и у неё косы были. Затейливая вышивка рубашки перекликалась с татуировкой, которая выглядывала из-за ворота — виноградная лоза обвивала шею и плечо. Тугие, четко очерченные упругие мыщцы так и вырисовывались под сорочкой, а из-под длинных, как у девушки, ресниц, смотрели эти сложного цвета глаза. Киаран улыбнулся ей так тепло, так искренне, что даже джин, который уже весь было коварно подобрался, вдруг почему-то стух и промолчал. — Не спится, — ответила Ирис, улыбаясь в ответ. — Перевариваю про дочку мельника и думаю, как мне жить дальше. Киаран фыркнул. — Да, дочка мельника дала жару — все только об этом и говорят. Что в принципе, неплохо. Отвлекает внимание от нас. Они присели на добротную, светлого дерева лавку, стоявшую на опушке. Ирис мельком подумала, что в Вызиме она такого не видела — никто в Темерии не додумался ставить лавки прямо на улицы. Вызимцы были четко уверены: хочешь посидеть — иди домой.  — Послушай, — начал Киаран — я знаю, кто ты и что ты. И действительно хочу помочь. Позволь мне рассказать, почему. Он явно мялся, подбирая слова. — Я не перережу тебе горло, наоборот — убью любого, кто попытается. Слова о перерезанным горле всколыхнули кучу забытых когда-то страхов. Ирис вдрогнула, резко отшатнулась. Некстати закралась мысль, что захоти он — свернёт ей шею: вон какой здоровый. Эльф как чувствовал — сразу отодвинулся на лавке. — Я ни за что не причиню тебе вреда… Ирис заметила как странно он себя ведёт — дружелюбно, но скованно — как будто спугнуть боится.  — Пожалуйста, выслушай… Ирис неуверенно кивнула. И Киаранн аэп Эасниллен рассказал. И про Aen Elle, и про врата миров, и про Aen Seidhe, которые хотят сквозь них уйти, и про горы Амелл, и про то, что каждый из них получит по желанию. И про то, что горло ей не перережут, за это он ручается лично — есть способ извлечь джинна получше. Страшное тёмное будущее вдруг показалось очень даже ничего. Вот только по поводу своего желания Ирис совершенно не была уверена, не знала совершенно, что же следует загадать. — Придумаешь по дороге! — Отрезал джинн. — Берём однозначно! Открывай рот и соглашайся, горшок! Ирис открыла рот и согласилась. Киаран смотрел на неё так благодарно, что становилось даже неловко. Ну ясно: он теперь пылинки с неё сдувать будет, она же эльфам ой как нужна. Почему-то мысль о том, что он готов ради неё на всё только потому, что она нужна Aen Seidhe, была неприятной. И что он её поэтому спас. Хотелось бы, чтобы никакие мотивы за этим не стояли. Чтобы он это сделал просто так. Просто потому что она ему нравится, и один раз они были вместе на Беллетэйн. Он опять улыбнулся.  — Я и представить себе не мог, что мы встретимся снова. И что ты и есть сосуд для джинна. Но я рад тебя видеть. Очень рад. Ну вот, пожалуйста. — Я тоже, — подыграла Ирис. — Я рада, что поеду именно с тобой. Киаран озорно прищурился. — Подожди… Запустил руку куда-то за пазуху и достал самую неожиданную вещь — ту самую брошку, подарок принцессы Адды, из-за которой вечность назад ей пришлось драить противни на кухне. Так вот где она обронила её тогда.  — Кажется, это твоё. Знакомый фиолетовый ирис стал теперь неприятен — напомнил о том, как принцесса пыталась перерезать ей горло. Странные отношения сложились у неё с королевскими особами — либо она пытается их убить, либо они её.  — Оставь себе, — сказала она. — Будет у тебя безделушка на память, когда наше путешествие закончится. Ты ведь тоже уйдёшь в новый мир? Киаран напряженно посмотрел вдаль и нахмурился. — Я ещё не решил. Это… — эльф слегка запнулся, — это трудный вопрос… Ясно было как день, что он попросту хочет уйти от темы.  — Раз это официально теперь моё — буду носить теперь так, чтобы всем было видно. И Киаран закрепил фиолетовый ирис на рубашке, прямо под воротом. Женская брошь смотрелась на рубашке Киарана странным образом к месту — всё-таки у эльфов утонченная, непохожая на людскую красота.  — Тебе идёт, — констатировала Ирис. Каждому из них было что сказать, и каждый не хотел начинать первым. — Я посижу ещё…не хочу пока обратно… Ей вдруг захотелось побыть одной — опять резко нашло ужасное осознание того, что с таким трудом выстраданная жизнь в одночасье пошла прахом. Обычно в минуту такого душевного смятения можно было бы пойти к Бьянке, может, та что разумное подскажет. Или к Лютику — тот проблему просто высмеет. Или к Тринадцатому, который как никто умеет слушать. А теперь — ни к кому не пойдешь. А если еще и джинн унесется в страну джиннов (хотя это, конечно же, правильно), то она останется одна… совсем одна… Не обращая никакого внимания на сидящего рядом эльфа, Ирис уткнулась лицом в колени, давясь всхлипами. Всю жизнь она пыталась казаться хоть кем-то, то фрейлиной, то воином, но вот она, неприглядная правда, — она никто и ничто, пришла ниоткуда и идёт в никуда. Если на то пошло, даже родителей своих не помнит. Обидные слезы щипали глаза, в горле стоял колом и не хотел растворяться противный горький ком. Дурацкая, никому не нужная у неё жизнь. Теплые руки неожиданно обняли её за плечи.  — Ну что ты так, цветочек… — произнес Киаран аэп Эасниллен абсолютно растерянно. — Не надо, не надо… И от нежности, с которой это было, сказано, она разрыдалась ещё горше. Потянулась к нему, обвила руками шею, всхлипывая куда-то ему в висок, чувствуя за тяжелыми, темно-каштановыми волосами нечеловечески острое ухо, прячась в его руках от всех напастей и бед. Киаран притянул её к себе ещё ближе, поцеловал в макушку, зашептал что-то успокаивающее, мешая всеобщий и старшую речь. Гладил её по голове, пропуская между пальцев смоляные пряди. От него пахло лесом и спокойствием, рядом с ним её растерянность и горе слабели и исчезали. Казалось, не было абсолютно ничего странного в том, что она сидит у этого полузнакомого эльфа на коленях и рыдает навзрыд, уткнувшись носом туда, где завитки татуировки переходили с шеи на плечо. Абсолютно ничего странного. Ночь заставила поблекнуть весёлый цвет листвы, зато сейчас сквозь ветви, пусть ещё неуверенно, но все же, Киарану и Ирис подмигивали звезды.