Мыс Фиолент

— Володь, — наконец сказал Макс, — вот тут, наверное, я спрошу… Так ты просто пообщаться хотел? Тебе нужен был человек, который в этом городе пишет стихи? И не высмеет тебя за это? Или… как? Записку со словами «это просто чувство» Макс помнил прекрасно. Но… на всякий случай. — Или как, Володь? Просто чтобы мы с тобой вот это вот все… разговаривали, стихи читали друг другу, на рыбалку ездили, Фиолент с моря чтобы ты мне показал… Так это же можно было просто предложить? Или… я не понимаю чего-то? — Страшно было, — вдруг сказал Володя. — Страшно, понимаешь? Это тот самый случай, когда ошибка не прощается. Я как представил… прихожу я к тебе такой — Максим, давайте будем общаться! Стихи друг другу читать и на рыбалку ездить! А ты такой: чтоооо?! И за шкирку меня. И настучать в штаб. И меня комиссуют с волчьим билетом. Это ж неважно, что после отмены статьи только пять лет прошло: мозги-то у людей так быстро не меняются. Скажут: приставал с непристойными предложениями. И спишут по психиатричке, запросто. Если успеют, и раньше меня в казарме не разорвут. Ну как же, мы там все кучей и моемся, и спим, а оказывается, среди них такой затесался! Еще пялился на них всех, небось, как на… предметы вожделения! Агрессия плеснет — и поминай как звали. И я…. я не знал, как мне быть. Потом писать начал. Потом спохватился, что ты по почерку меня… на машинке печатать стал, в штабе. Потом меня шугнули оттуда… ну как шугнули? Танечка, секретарша, подошла: ой, Володя, что это вы тут печатаете? И через плечо мне глядит. Что было делать? Любовное письмо, говорю. Она так: ой! И ладошками закрылась. И потом мне: Володя, Володя, а кто она? Хорошая девушка, сказал я. И больше там не печатал. Снова вручную стал писать. Все уговаривал себя: да где и как он мой почерк увидит? Я же у него в журнале расписываюсь только. А потом вот так… оплошал. Он вздохнул: — Никогда ничего не боялся. А тут - думал, сердце со страху станет. А ты пришел — и… ничего. — Пульс-то тоже со страху колотился? — улыбнулся Макс. — Да не то чтобы… Вот представь, сидишь ты такой, а напротив тебя, рядом совсем, сидит тот, кого ты… в кого ты… ну, кто тебе нравится, в общем. И за руку тебя держит. А ты… ни сказать, ни сделать не можешь ничего. У тебя пульс частить не будет? — Будет, — кивнул Макс. — Еще как. — Ну и вот, — Володя поднялся. — Ладно. Спасибо, что не… потащил меня за шкирку куда положено. Прости, если обидел. Одна просьба: не говори никому и дальше. Пойду я. Кстати, у тебя отвертка крестовая есть? Макс офонарел от такого неожиданного поворота: — Есть… а тебе зачем? — Дай, пожалуйста. На секундочку. — Ты, надеюсь, не укокошиться ею хочешь? — шутка вышла несмешной. Но Володя усмехнулся: — Да ну что ты. Крестовой неудобно, тогда бы я шлицевую попросил. Дай, на секунду буквально надо. Макс пожал плечами, залез в ящик в прихожей, подал Володе отвертку. Тот взял и полез в карман своего пальто: — Сейчас, погоди… а, вот он! Вынул из кармана шуруп-саморез. Включил в прихожей свет. И буквально в два-три движения привинтил к стене крючок, болтавшийся на одном шурупе. Макс его когда-то оборвал наполовину, а привернуть все руки не доходили. — Вот так, — Володя протянул отвертку обратно. — Постоянно какие-то такие мелочи… шурупы в карман насыпать недолго, а вот отвертку носить в нем сложно. Как там? Шила в мешке не утаишь! Он опять горько усмехнулся. — Будешь пользоваться — нет-нет да и вспомнишь… может быть. Ну, еще раз спасибо, что не высмеял да не донес. Извини. Не стану больше беспокоить. Прощевай, как говорится. И пошел к двери. — Стой, — наконец очухался Макс. — Стой, Володь, ты куда? — В казарму, — ответили ему. — Куда же еще. У нас до полуночи открыто, если я хочу еще успеть… За окном дождь. Макс это слышит, но сейчас он гораздо больше слышит свое сердце. Володя стоит полубоком и смотрит на дверь. Протянуть руку и взять пальто, но он пока его не берет. И Макс не двигается. Тихо. Они молчат, и он реально не знает, что делать. — А не успею, так буду на улице болтаться, как некоторые у нас делают. У меня второй этаж, в окно не залезешь, — внезапно говорит Володя, — вот, как у тебя… Макс сглатывает. Все внутри орет «останови его», но он не может, не может, не знает, как это сделать… не знает, как вообще на все это реагировать… Ааа… — Ты что же, вот так и пойдешь? — наконец спрашивает он. Володя пожимает плечами. — А как еще? Одежду я потом верну тогда, хорошо?.. Было что-то неправильно, отчаянно неправильно в этом всем и в том, что он собрался сейчас уходить… тоже? — Стой, — вдруг отчаянно выдыхает Макс. — Стой, Володь. Пожалуйста. Тот оборачивается и смотрит: то ли заинтересованно, то ли растерянно. — Ты с чего вообще… решил, что ты уходить должен? — Как это? — да уж, растерянным мичмана Ткаченко даже в штатском наверняка вряд ли кто видел, но вот Максу довелось. — Я же… ты же… — Я же что? — улыбается Макс. И осторожно касается кончиками пальцев привернутого крючка. И гладит старую обшарпанную латунь. А потом берет Володю под локоть и ведет обратно в кухню. Усаживает на диванчик. Сам садится напротив. И спрашивает: — И вот объясни мне теперь, с чего ты решил, что я тебя послал… со стихами твоими и прочим? Я же… мне же убедиться надо было. А вдруг ты подстава? — Макс рассмеялся. — Я, Володь, несколько лет в психушке работал, там таким параноиком станешь — мама не горюй. Поэтому… давай уж без додумок, с открытым лицом. А то я только рот открыл высказаться, а ты уже встал и прощаешься. Хорошо, отвертка вон тебе понадобилась! Спасибо, правда. У меня с работой этой вообще, видишь, до квартиры руки не доходят. Да и съемная она, особо тут не похозяйничаешь. — Потому что не мог не послать, — серьезно заявляет Володя, разводя руками. — Я не знаю. Это… проще уйти, пока тебе не показали на дверь. Он замолкает, и Макс тоже молчит. За окном стучит дождь и бьет прямо в окна — начался шторм, и идти в такую погоду… просто глупо. — Погоди, ты работал в психушке? — внезапно опоминается Володя. — А у нас ты что же делаешь? Это же… совершенно две разные области. Макс разводит руками, как и Володя несколько минут назад: — Крыша не выдержала. Я сам чуть не поехал. Когда смотришь на сумасшедших в почти постоянном режиме, начинаешь сомневаться в своей адекватности… Я писал стихи, чтобы не сойти с ума, и когда там пошли строчки про исчезнувших детей, я понял, что это черта. У меня есть целый сборник. Мне теперь даже страшно туда заглядывать. А в порту… в порту работа спокойная. Сидишь, пишешь журналы, смотришь на море… Мысли в порядок приводишь, — он снова глянул на Володю. Тот вздохнул. — Давай без додумок, только… я уже и так открытый пришел с этим всем, открытее некуда… Макс внезапно понял, что у него слов нет. И что Володя действительно ему все сказал. И что больше он не скажет, потому что боится и рискует всем. И что сам он совершенно не знает, что говорить. Они сидят друг напротив друга, и он не знает, что говорить. Только Володины руки на столе, ладонями вниз… И Макс их накрывает. Это обжигает, обжигает самим фактом, что он не по работе, что он просто коснулся его, что он… перешёл черту, когда слов просто не хватает. Володю тоже, похоже, обжигает, он вздрагивает, но рук не убирает, и смотрит на Макса, а Макс смотрит на их руки и слушает, как за окном стучит дождь. А руки у Володи холодные-холодные, будто волнуется очень, будто пришел только что с этого дождя. Будто замёрз он дико и никак не может согреться. — Руки у тебя ледяные совершенно, — говорит Макс. — Часто так? И не дождавшись ответа, придвигается ближе и дышит на его ладони, дышит и растирает своими, даже не интересуясь, какая реакция будет по этому поводу. Ему хочется, и он ничем не рискует. А еще он говорит, не поднимая глаз: — Выдыхай, мичман. Выдыхай. Не съем я тебя и не выдам, и не очень ты ошибся в моих предпочтениях. Я, правда, пока не знаю, что нам конкретно с этим делать, но я думаю — что-нибудь мы измыслим, раз у нас есть мозги. Володя выдыхает, это видно, руки немного расслабляются. Он перестает так напряженно пялиться на Макса и даже немного улыбается, в какой-то момент поймав его пальцы своими. — Я пока тоже не знаю… Но если мы можем вести диалог, это уже что-то? Он сжимает его руки в своих и смотрит в упор; Макс всё-таки поднимает на него взгляд. Володя, похоже, и правда верит, да и Макс не врёт, хотя мог бы рассказать всем, но… зачем? Ему никто не писал таких стихов. Макс вспомнил, какие мысли у него были, когда он получил первое письмо. «Кто ты, автор, что заглянул мне в душу и открыл немного свою?» Вот, узнал. Хотя бы поэтому его не хочется отталкивать. — Можем, можем, — заверяет Макс, снова наклоняясь к Володиным ладоням, и чувствует совсем невесомое прикосновение к волосам. Он готов поклясться, что его хотели поцеловать в макушку. Пришлось подождать пару секунд, чтобы не врезаться друг в друга, и только потом разогнуться. Он наконец понял, чем все это наполнено. Чувства и нежность. В нем наконец-то увидели человека?.. — Пойдем, может, в комнату?.. — просит он. — Ты не устал здесь сидеть? Я вот за рабочий день от стола устал, просто сил нет. В комнате Макс с чистой совестью падает на кровать. — Вот блин, — оглядывается он. — Я и забыл, что раскладушка-то у меня в ремонте. Клянусь своим дипломом, не специально забыл! Ну что делать, устраивайся пока рядом со мной, кровать полуторка, авось не раздавим друг друга. Просто полежать пока. А потом уже все рутинные дела. Вот зубная щетка новая у меня точно есть, себе купил, думал через пару дней поменять. Ну, потом поменяю. Да чего ты стоишь, Володь, я ведь правда не кусаюсь. Бравый мичман Ткаченко робко подходит к кровати и садится рядом с Максом на краешек. Мда. — Зоя Ивановна из-за тебя меня ругала, — продолжает Макс. — Говорила: развел ты, Максим, бардак, вон тебе записки под дверь подсовывают, любовные поди, девчонки из буфета! А я и ни сном ни духом… Но на втором письме до меня начало доходить. Я сперва думал — кто-то шутит. А потом… Он протянул руку, чтобы взять Володю за пальцы. И столкнулся с Володиной рукой. Они сцепились пальцами и посмотрели друг на друга. И Макс сказал: — Что делать-то будем, мичман? С чувствами нашими? — С нашими? — встрепенулся Володя. — Но ты же? — Я же, — усмехнулся Макс, и сильнее сжал Володину руку. — Ну… наверное, мы будем их чувствовать? — Хорошо, — кивнул Макс. — Вместе или по отдельности? — Ну… вместе… — Очень хорошо. Тогда давай вместе, — и еще немного подвинулся к стенке. — Располагайся.