Мыс Фиолент

— Что тебя терзает? — вдруг спрашивает Володя. — Ты напряжен, ну просто весь. — Я не знаю, как сказать, — честно признается Макс. — Можно я спрошу сначала? — Конечно, — удивляется Володя. — Почему у тебя нет опыта… ммм… в принимающем сексе? Даже пальцами? — Я не буду спрашивать, почему тебя это беспокоит, просто отвечу, хотя могу предположить. Ты наверняка думаешь, что принимающий партнер потом окажется униженным, и боишься этого. И считаешь, что правильные мужики — вот такие, как я! — сами никому не дают туда, а только берут. Так? Макс охуел. И только и сказал: — Да. — Я просто сталкивался с этим много раз, — продолжал Володя. — И собственно, потому у меня и нет принимающего опыта — даже пальцами! — что занимаясь интимом и любовью со своей стороны, я всякий раз обнаруживал, что мой партнер так или иначе… занимается иерархией. И либо он, как ты это называешь, подставляется и назначает меня своим начальником со всей вытекающей ответственностью, либо не подставляется и хочет стать начальником надо мной. А у меня такой цели совсем нет: чтобы я с кем-то занялся любовью в принимающей роли, а человек решил, что теперь может мной помыкать все оставшееся время. Понимаешь? Макс кивнул. И прижался плотнее. — Поэтому, — продолжал Володя шепотом ему на ухо, — мы сразу договоримся уже конкретно здесь, на берегу, что никто из нас никого не имеет, не унижает и не использует. И думаю, что с тобой я… с достаточной безопасностью дебютирую в принимающей роли и пальцами, и не пальцами, потому что… мне хочется. Мне хочется это в принципе попробовать, и, Максим, мне хочется тебя. Мне хочется тебя и внутри и снаружи, и принимающим и подающим, и всяко разно — если уж мы с тобой — помнишь? — приняли взаимные предложения быть вместе. У меня сейчас нет того, чем бы я мог это подкрепить, но, если можешь поверить на слово — поверь: для меня это не только слова. Не пустые обещания. Поэтому — скажи, если можешь и не боишься: что бы ты сейчас хотел? Макс чуть-чуть выдохнул. Ему стало понятно, предельно понятно, что происходит у Володи и почему тот собственно этого опыта не имеет. Макс бы тоже не хотел такой опыт. Да что там, и у него были такие партнеры, которые делали рожу и говорили «давать в жопу — это зашквар, это я что же, опущенный буду, что ли? Или ты опуститься хочешь? Сам? Идиот, что ли?» Понятно, что ни на какой секс тогда не встанет. И в общем-то никто никого использовать не собирается, ни Володя Макса, ни уж тем более Макс Володю. — Я близости бы хотел, — ответил он на вопрос. — И, если мы дойдем до пальцев сегодня, почему бы и нет. На большее я сейчас вряд ли готов. — До большего мы вряд ли дойдем, это только в порнухе все быстро, — отозвался Володя, и Макс скосил на него удивленный взгляд. — Ты смотрел такую порнуху? Нет, реально? Где ты ее достал? — Смотрел, — Володя даже кашлянул, пытаясь спрятать смущение. — Нам в одном порту сунули коробку с «киношкой», и там это было. Сунули девочки из местного борделя, где-то в Греции или около того, наш механик им проводку починил в одном крыле, а натурой брать отказался. Все прилично, ты не подумай! — Макс хохотнул на этом месте, потому что как в лучших традициях «я же молчу, молчу». — Так вот, я там как раз его ждал, когда нам эту коробку и сунули. Хозяйка борделя. А мы ж в форме, а там девочки знают, что моряки обычно к ним охотно забредают, а тут отказываются. А нам не до того совсем было, нас с таможней ебали, а к ним мы случайно зашли, потому что эта хозяйка и попросила, я помню, мы идем по улице, а она с балкона кричит на русском: «Морская гвардия, я слышала, что моряки все умеют!» Механик такой — а что надо-то? А она - проводку закоротило, а вечером выступление какое-то у них там приватное, и все на ушах, а нормальный электрик в бордель не суется: жена скандал устроила. Ну, вот механик и починил. И она потом выходит такая, когда поняла, что мы услугами пользоваться не будем, и спрашивает — у вас на корабле видик есть? Я говорю — есть. Она - а, хорошо. И коробку притаскивает. Небольшую. Такую, нейтральную коробку. И говорит — ну хоть так, вдруг вам пригодится, что я не знаю, что ли, что в море скучно. Я туда не заглянул сразу, механику сунул, а на борту мы как посмотрели, он охуел, а я удивился. Нас еще потом команда стебала, что мы «удачно сходили в бордель», а он бегал и орал «только попробуйте сказать об этом моей жене». Боже, зачем я тебе все это рассказываю?.. — Наверное, потому что это весело, — рассмеялся Макс. — А с кассетой-то что было? — А с кассетой… да на кассете все вперемешку было. Там и девочки были без мужиков, и вообще. Какая-то очень разная кассета была. И я помню, сидим мы в комнате отдыха — мне на вахту скоро, а сил уже нет, второй помощник слег с радикулитом внезапно, его просквозило, и я дежурил за него и за себя четыре через четыре. И вот мы сидим с механиком, ему тоже на вахту, он чай пьет, и тут включается кусок про двух мужчин, типа камера отъезжает, и на соседней кровати два парня. Механик чаем облился от души и стакан уронил от таких вещей, а я не понял ни фига, но там реально все быстро. Потому что пока механик со своими мокрыми штанами разбирался, я искал пульт, который мы там и не нашли, пришел старший помощник капитана и выдал многозначительную фразу «Ну и кино у вас тут». Он потом до конца рейса механика стебал этим. — А почему механика? — уточнил Макс. — Потому что я искал пульт, а он в одних трусах стоял — штаны-то чаем облил, они мокрые и горячие, еще и орал, что к такому жизнь его не готовила! — Аааа, я представил! — Макс откровенно заржал. — Ну а порнуха-то сама что? — А порнуха… не понравилась мне порнуха. Там… все бездушно как-то. Просто физически все. Но я тогда удивился, что такое вообще снимают. Но кассета у нас на борту так и болтается, как ни странно, хотя механик обещал ее выкинуть за борт. — Ну и дела, — Макс явно развеселился. Он почему-то представил и невозмутимого Володю, который искал пульт, и орущего механика без штанов, и покатывающегося старшего помощника, хотя понятия не имел, как те выглядят. И его знатно попустило. Попустило настолько, что он повернулся к Володе, шепнув ему на ухо, прежде чем поцеловать: — Ну у нас все будет не как в порнухе, бесчувственно, у нас все будет с чувствами, не находишь? Наконец то внутренний голос заткнулся, и можно было расслабиться. Обняться. Целовать и прижимать к себе, и стонать в поцелуй, и чувствовать, как встает. И думать о руке на члене и о пальцах… там. — Володь, — прошептал Макс между поцелуями, — я только не знаю ни фига, чего там и как. Ты мне либо расскажи, либо мы с тебя начнем? — Да ну что ты, — ответил Володя. — Ты как на экзамене! Расслабься. Получай удовольствие. Говори, если хочешь. Что видишь, что чувствуешь, что думаешь — все, что в слова просится, если просится. И я тоже буду. Чтобы мы с тобой… вместе были, понимаешь? Макс кивнул. — Потрогай меня, — сказал он негромко. — Везде потрогай. Володя поцеловал его снова, ладонь слегка, совсем незаметно прошлась по животу, едва касаясь, на бедро, потом снова выше, между ними, и Макс слегка развел ноги, потому что реально хотел. Володя коснулся пальцами под мошонкой, чуть ниже, просто тронул, но от этого уже пошли возбужденные волны внутри. — Ого… — выдохнул Макс, глядя в потолок. — Я же говорю, ты там очень чувствительный. Даже если просто трогать, — шепнул ему на ухо Володя, снова слегка касаясь пальцами. — Очень, я прямо это чувствую. — Да я вот тоже чувствую, — Макс охерел по-хорошему, ещё толком ничего не делали, а его уже таращит. Едва ли не стоит уже, ну точно поднимается. Володя прижался едва ли не ладонью, от чего пришлось только выдохнуть и попросить, потому что все это Макса внезапно очень хорошо подогрело: — Зайдёшь? Чуть-чуть совсем… — Сейчас, — отозвался Володя, поцеловав его в щеку, и это отозвалось странной нежностью. А потом отодвинулся: за кремом полез. Одеяло убрал. И вернулся довольно быстро, почти сразу поцеловав Макса в губы, от чего тот даже глаза закрыл, простонав, потому что это было очень… очень… А потом выдохнул, почувствовав, как в него толкнулись — когда только успел с кремом-то. На спине все ощущалось по-другому. Володя был прав в своих предположениях — там явно было все очень чувствительно. Пришлось даже прекратить поцелуй и дышать, глядя в потолок, потому что это… это было просто охуенно по ощущениям. Ощущения были сильными и яркими, на грани боли. Кажется, один палец вошёл практически на всю длину, и это воспринималось… странно. Словно Макс реально терял девственность. Его попустило полностью, и захотелось отдаваться, подаваться навстречу, насаживаться на палец самому. Макс переглотнул и сказал: — Володь… Ты знаешь… Там чуть глубже и кпереди… Там предстательная… Говорят, если её трогать… Охуенно совсем… И знаешь… Зайди двумя… — Двумя? — удивился Володя. — Ты тесный совсем, больно будет? — Не будет, — упрямо сказал Макс. — Точнее… Я хочу. Чтобы плотно. Чтобы я представлял, что ты меня… Что ты меня берешь, понимаешь? Отдаваться тебе хочу. Не спрашивай. Он закрыл глаза, раздвинув ноги и приподняв бедра. — Посмотри туда, — сказал он вдруг. — Я хочу, чтобы ты видел… как ты входишь в меня… как я открываюсь для тебя… Володя… Ааа… Володя целует его, целует сначала, чтобы дать понять, что услышал, и Максу это надо. А потом и правда смотрит. И от этого все поджимается. Макс прямо чувствует, что Володя смотрит, чувствует его взгляд. Он не открывает глаза, ощущая, как Володя отодвигается, выходит из него, и Макс ждёт. Его снова коснулись. Надавили. Макс выдохнул, чувствуя… чувствуя… Это было плотно. Это было плотно настолько, что даже тянуло, и он даже замер на пару секунд, пока Володя не коснулся его щеки другой рукой, погладил, ласково так погладил и очень бережно. — Ты… как? — Я нормально… — ответил Макс, охреневая от ощущений, — Я нормально, Володь, я… А потом он зажал себе рот рукой, выдыхая в пальцы, потому что пальцы Володи надавили на что-то очень интимное, и его окатило возбуждением. Моментально. И эта дикая смесь возбуждения и тянущей болезненности просто сносила все заграждения. — Мать твою, — выдохнул Макс, не двигаясь. — Погоди, Володь… Побудь так… Два пальца. Целых два, впервые, где раньше вообще не было ничего, два пальца растягивают его изнутри, и это неприлично охуенно, и ощущается, как… Даже сравнения не подобрать! Словно он заполнен весь, от начала и до конца, и весь находится вокруг этих пальцев. — Володь… Может, я на четвереньки встану? Удобнее будет? — Давай так пока? — говорит Володя. — Только приподнимись, — и свободной рукой подсовывает ему под бедра подушку. — Господи, Максим… Я сейчас тебе снова… про Морское судовождение рассказывать буду… Ты бы видел, какой ты охрененный тут… Как ты меня жмешь внутри… — Давай потихоньку, — говорит Макс. — Бери меня. — Ну только если совсем потихоньку, — говорит Володя, подаваясь назад. — По-другому и не выйдет. Макс расслабляется, потому что иначе реально не выйдет. Сейчас он бы с радостью послушал про Морское судовождение, он бы что угодно послушал, потому что у Володьки такой охрененно возбужденный голос, что просто… Пальцы задевают вход, выходя почти полностью, и Макс стонет, когда Володя подается обратно. — Да… — выдыхает он. — Да… Его реально берут, насколько он может судить по ощущениям, а если зажмуриться посильнее, то и вообще можно представить, что его берут реально, и почему-то Макса это так прет, что его реально… могут так взять… — У тебя стоит… — шепчет Володя. Макс тепло усмехается. — Странно, правда? Аааа… — Пальцы снова прошлись по предстательной, и что ж так таращит то, что ж так таращит. И трогать себя совсем не хочется, таращит и без этого… До дрожи таращит. Володя ни хрена не может вспомнить из гребаного морского судовождения. Он сейчас вообще ничего не может вспомнить. Он просто смотрит на то, как Макс лежит перед ним с раздвинутыми ногами, приподняв бедра, и как у него поджата мошонка, а член торчит в потолок. И как два его, Володиных, пальца входят в Макса на всю длину, и как тот вздрагивает, когда пальцы задевают плотный комок простаты внутри. Макс расслабляется, пальцам становится свободнее, потом еще свободнее… Володя думает, что вряд ли они успеют добавить третий, Макс явно кончит раньше. Володя думает, что как бы самому не кончить — или, кончив, не вырубиться. Володя думает, что чего бы ни отдал сейчас за то, чтобы войти членом, но нельзя так сразу, он понимает! Поэтому он наклоняется над Максом и шепчет: — Представь… Что я в тебе… Что я беру тебя… Что я и вхожу в тебя… Мы с тобой вместе… Максим… А потом осторожно, не переставая медленно двигать пальцами, опускается чуть ниже и обхватывает ртом член. — Боже, что ты делаешь, — стонет Макс, толкаясь ему в рот, потому что он больше не может. — Я и так… чувствую… чувствую… Он кончает, стоит едва сделать пару движений, сжимает его внутри, и Володя кончает сам, внезапно, неожиданно и очень резко. — Аааа… — выдыхает Макс, дыша как после длинной дистанции, перед глазами искры и звезды. Марафон до мыса Фиолент и обратно, не меньше. Он не соображает ничего; Володька, который падает рядом, соображает, похоже, еще меньше, и они оба вырубаются, даже толком нормально не улегшись.