Мыс Фиолент

Макс просыпается, когда в комнате совсем темно. Дождь стал поменьше, судя по редким звукам падающих капель. Володя спит, совершенно конкретно спит, уткнувшись в собственную руку, а сам Макс так и заснул с подушкой под задницей. И ничего не болит, хорошо. Значит, все правильно делали. Десять часов. Ну замечательно, хорошо не утра. Приходится встать, организм требует свое, да и вообще, как ни прозаично, охота есть. Макс чувствует себя уставшим, но довольным. Приятно уставшим. Вода приводит немного в чувство, он умывается, одевается и тихонько бредет на кухню. Что у них тут? Остатки макарон, яйца, огурцы и варенье. Хорошо, очень хорошо. Пожрать реально надо что-то сделать. А завтра после работы в магазин зайти. Не забыть бы, что он с Зоей Ивановной поменялся… Наверное, Макс слишком громко гремел посудой, потому что разбудил Володю. Или тот сам проснулся? Во всяком случае, когда Володя появляется на пороге кухни, у Макса там уже все готово. Чайник горячий, чай заварен, банка с вареньем на столе, а рядом с ней - миска с весьма привлекательным содержимым. — Салат, — докладывает Макс с улыбкой. — Макароны, рыбные консервы, яйца и огурцы. И майонез. Тоже в диванчике был. Мой руки, — и очень подозрительно фыркает. — Ты чего? — не сразу врубается Володя. — Анекдот, — торжественно говорит Макс. — Владимир Ильич Ленин и Надежда Константиновна Крупская в Шушенском принимают в гости местных коллег-ссыльных. И тут Ленин говорит: Наденька, какая ночь, пойду полюбуюсь на звезды! Возвращается, значит, продолжает пить чай, и тут Крупская ему и говорит: Володенька, ну как так можно, ты только что ходил смотреть на звезды, а теперь этими же руками берешь сахар! — Максим! — заржал Володя. — Ну, ты… — Я врач, — сделал веселую рожу Макс. — И я за гигиену! И потом, — добавил он шепотом, — я еще… ну… неудобно мне, понимаешь? Когда там было — все было хорошо, а сейчас… блин… неудобно как-то. Вот я и ржу. Над собой. Первый. Чтобы ты потом надо мной не… — Так, — Володя подходит ближе, — руки я помыл. Только что. С мылом. Честно. Потому что все равно ходил смотреть на звезды, — он фыркает. — И знаешь, мне кажется, я понимаю, что нам надо предпринять. Хоть я не психиатр. Мы сейчас поедим, а потом я попрошу тебя снова пойти в постель. И говорит совсем тихо, Максу на ухо, притягивая того к себе: — И там уже ты возьмешь меня пальцами. А то так нечестно. Я тоже хочу. — Да… — шепотом тянет Макс, которого внезапно проперла эта картина. — Да… — Ну вот и ладненько, — Володя целует его за ухом и тянет за стол. — Пошли есть. А то что-то совсем как-то… Едят они молча, салат заканчивается быстро, но его достаточно. На сладкое опять варенье, и Володю опять тянет поговорить. — Стояли мы как-то в Стамбуле, а погода тогда жаркая стояла, лето как раз, невыносимо просто. Ну и мы стоим, груз ждем. А он все запаздывает. Это еще давно было, пару лет назад. Я тогда за карты отвечал. Так вот, стоим, ждем, а груза все нет, и в порту ничего не знают, и заказчик на связь не выходит. Пошел старший помощник разбираться, что и как, я с картами, капитан неизвестно где, в город ушел, и тут второй помощник прибегает, взмыленный такой, а он за груз отвечает. Я знаю, говорит, почему груза нет, мы не в тот город приехали! Я офигеваю, потому что фактически мне только что сказали, что я все не так сделал! Лезу проверять порт убытия, порт прибытия, нет, смотрю, написано «Стамбул» и даже гавань та же. А второй помощник гнет свое, не тот город, говорит, и все. Я, говорит, табличку видел в порту. Я тогда снова решил, что у меня глюки, ну и говорю, а какую табличку-то? А он мне и говорит, внимание, это, говорит, Истанбул, а не Стамбул. Я тогда офигел вообще, потому что это ж одно и то же, а второй помощник мне - нет, я что, не понимаю?! Это же разное! Не стали бы они на английском неправильно писать. Короче, на уши всех поднял, работников порта поднял, а они не понимают ничего — он им на русском, а они ему на смеси турецкого с русским, тут старший помощник возвращается, офигевший от жары, а этот ему на уши приседает, в общем, не понял никто ничего. Пока не вышел наш старший механик, тот, с которым мы кассеты получили, и говорит — Васька, дурья ты башка, прекрати людей баламутить, ты посмотри, что ты наделал, тут уже турки крестятся, ты их доконал своим вопросом «У вас Истанбул, а покажите, где Стамбул?», а потом орешь, когда они тебе на город показывают. Кто тебя без знания английского взял-то?! А Васька такой — папа. Зато я испанский знаю! В общем, пришел кэп, и все получили пиздюлей: турки — за то, что заманали груз не в тот терминал, механик — за курение на борту, старший помощник — за внешний вид, второй помощник — за то, что их родственную тайну выдал. — А ты? Ты тоже пиздюлей получил? — уточнил Макс. — Конечно, я их всегда получал, кэп меня не любил просто, я его бесил откровенно, — фыркнул Володя. — Но второго помощника у нас потом перевели на другой борт, он попросился. Так-то он неглупый мужик, просто английский не знал вот. И убеждал меня, что я неправ! — Тебя можно убедить, что ты неправ? — улыбнулся Макс. — Легко. Правда, я зануда, и буду выяснять, почему, и на этом этапе большая часть собеседников отваливается. Но вообще… я очень часто думаю, что я что-то сделал не так. Только этого не видно. Он засунул ложку с вареньем в рот и замолчал. — Я тоже, — признался Макс. — И мне было отдельно трудно с этим в психиатрии. Когда к тебе притаскивают кого-то, стоят толпой и спрашивают «ну скажите, он нормальный или нет?», а грань между нормой и не нормой тонкая, почти нет ее. Что-то нас в какие-то дебри понесло. — Да вот же, — отозвался Володя, допивая чай. — Это я все со своим Стамбулом… Ты, если тебе надоест, скажи, я не буду это все морское травить. — Да иди ты, — улыбнулся Макс. — Это мои байки грустные, а твои веселые… даже про пожарный топор, и то смешно. А уж про порнуху… Интересная какая у тебя работа, Володь. И сложная. И ты… справляешься ведь. Я тебе не рассказывал, как я тоже за тебя пиздюлей получил? Реально! — Нет, — заинтересованно спросил Володя. — Серьезно? — Серьезнее некуда. Это ты у меня второй раз выпускался. Первый раз я тебя увидел, когда тебя Зоя Ивановна выпустила. Я как раз ее менять пришел, вы у нее эти… крайние были. В том смысле, что после вас я ее сменял. Ну и вот, иду я, а она тебе допуск подписывает. Я на тебя посмотрел… — И? — Купероз, — честно ответил Макс. — У тебя сосуды близко. Вы ушли, а я к Зое Ивановне подбегаю и говорю: Зой Иванна, что ж вы мужика откровенно на штормах выпустили? А она на меня смотрит и едва у виска не крутит: Максим, говорит, ты, похоже, сам на штормах. Ты врач или кто? Присмотрись: у человека кожа такая, чуть что - краснеет сразу. А больше и нет ничего. И не пахнет от него, и пульс хороший, и давление в норме, и даже в трубочку он мне подул, я что, первый год работаю? Ты присмотрись, говорит! Как сглазила. Володя улыбнулся: — И? — А потом приходишь ты ко мне во второй раз. Я уже тогда подумал: что-то нечисто. Во-первых, тахикардия, во-вторых — все лицо красное. И глаза охуевшие такие. И вот тогда я в бутылку полез, потому что случись что, кому по шапке прилетит? Мне. И вот, значит, сидишь ты и спрашиваешь: ну что, доктор? А Зои Иванны нет уже. Я сижу как идиот, решение принимать боюсь. Пойдемте, говорю, в трубочку дунем. Неужели не помнишь совсем? — Угу, а я тебе такой — заманали вы этой трубочкой, да? Помню, Максим. Еще как помню. Ты потом еще куда-то убежал, потом прибегаешь красный — еще почище меня, и допуск мне подписываешь. Это там, куда ты бегал, тебе пиздюлей давали? — Там, — кивнул Макс. — Я к заведующему пошел. Так и так, говорю, у меня там мичман на выпуске, физиономия красная, глаза блуждают, пульс частит, а алкотестер норму показывает. Он меня спрашивает: это длинный такой, сутулый? Я охуел и говорю: да. Он мне: Ткаченко? Я говорю: да. Он мне: выпусти его, он в последнее время всегда такой, а на лице у него купероз, все ведутся. Я ему: Дмитрий Иваныч, а если он все-таки пьяный? Ну, или под наркотой, алкотестер ведь ее не показывает? А он как рявкнет на меня! Заебали, говорит, вы, доктора! Перестраховщики сраные! Я сейчас, чтобы ты убедился, что Ткаченко трезвый, заставлю тебя его поцеловать взасос! При всем честном народе! Понял? Иди выпускай, и чтоб я больше не слышал! Представляешь, с какой рожей я обратно пришел? — Эх, Максим, — заржал Володя, — а счастье было так возможно! Что же ты подольше-то не посомневался, мне бы тогда две недели тебе записки подкидывать не пришлось бы!.. — Да я что ль знал, я тогда еще не присмотрелся к тебе толком. — А сейчас присмотрелся? — с хитринкой глянул Володя. — А сейчас присмотрелся, очень хорошо так присмотрелся… Ну так вот, после того я на тебя внимание-то и обратил. Да и ты здороваться начал… по-другому, как дела, спрашивать. Это ж сколько мы с тобой друг друга не видели, представь, сменами не совпадали, что я только в начале лета тебя увидел. Или в конце… — В конце. И мы не сменами не совпадали. Я просто по рейсам мотался. Да и не проходит третий помощник медосмотр. Так что в конце лета, да. Нас прикрепили к Севастополю два года назад. — А что, потом открепят? Володя пожал плечами, глядя куда-то в сторону. — И что, если открепят, уедешь? — еще спросил Макс. Володя снова пожал плечами. — Знаешь, если меня открепят, то ты об этом узнаешь. Я тебе скажу. Это же не за один день делается. И мы решим, что делать. Но пока вроде не собираются. Компании удобнее, когда у нее есть порт приписки, и сейчас это Севастополь. Макс выдохнул. Володя глянул на него и взял за руку. — Ты чего? — Да ничего. Странно как-то. Я все забываю, что вы по рейсам мотаетесь, мне кажется, что вы по резервам сидите и на короткие дистанции ходите. — Это только кажется, — улыбнулся Володя. — Судно не такое, чтобы на короткие дистанции ходить. Пока развернешь, уже и дистанция закончилась. Мы масштабны. Для коротких дистанций есть другие, более маневренные, но тоже грузовые суда. А нас на дальняк. Ну, или на другой конец моря хотя бы. Так и живем. — Ясно, — вздыхает Макс. — Достался мне… мичман дальнего плавания. И ведь не поторчишь у пирса, платочком не помашешь! — Максим, — фыркает Володя, — анекдот в тему хочешь? Корабль идет в порт приписки, матрос шлет жене радиограмму: «Шесть месяцев без секса, в твоих интересах встречать меня прямо у трапа». Она ему в ответ тоже радиограмму: «Шесть месяцев без секса, в твоих интересах сойти с трапа первым! » Что, Максим? Не смешно? — Не смешно, — честно признался Макс. — И даже обидно. Как жене моряка! — он мрачно хохотнул. — Вообще роль секса в социуме сильно переоценена. И потом, неужели никто мастурбировать не умеет? Детский сад какой-то. Володя встал из-за стола, подошёл, обнял за плечи. — Ты не жена моряка. Ты муж моряка. И в этом засада, да. Но понимаю, мне тоже обидно, когда кто-то думает, что после дальнего рейса мы на первых попавшихся бросаемся. Если что, мастурбировать я тоже умею. — Да? — хитро глянул Макс. — А пойдем в комнату. Покажи. И шепотом: — А я тебя пальцами потом, как ты и хотел. Чтобы честно все. Володя как-то странно прищурился. Хитро так. — Что, прямо свет включим? — А свет нам зачем? — не понял Макс. — Ну, чтоб ты смотрел. — Иди ты! Его потом выключать лень. Я и так увижу. — Ну хорошо, — Володя улыбнулся, отпустил его, встал, сунул миску с чашками в раковину и потянул Макса за собой.