Мыс Фиолент

Проснулся Макс от того, что у него стояло. Это в общем-то была не новость, утренний стояк — нередкое явление, но просыпаться с ним, прижимаясь к чужому бедру, было новым ощущением, а когда к тебе прижимаются в ответ, так тем более. А ещё сзади стена, это Макс ощущает точно, и большая часть одеяла. И восемь утра на часах. Теоретически надо было бы прогуляться в сортир («Вот тебе и стояк, тебе просто отлить надо», — подумал Макс), но вставать совершенно не хотелось. Хотелось лежать рядом с Володей, который спал на животе, обнимая Макса одной рукой и выставив в его сторону коленку. «Ладно, — подумал Макс дальше, — пойду разберусь с зовом природы, а потом посмотрю, как быть». Разбираться пришлось прицельно. Макс полез в душ, и в итоге всё-таки подрочил, потому что просто душ не помог. Ну хотя бы с этим вопросом справился. Вернувшись обратно, он обнаружил, что Володя все ещё спит, только теперь уже обняв одеяло. Полдевятого, они вчера умотались, чего бы ему не спать. Макс осторожно забрался в постель, обнимая его сзади, и внезапно наткнулся ладонью на Володин стояк. Ого. Да у него такая же проблема. Только вот лезть к нему, пока он спит, было как-то… Да и не просил никто. — М… — отозвался Володя, отворачиваясь ещё больше и утыкаясь лицом в подушку. — Я не поеду в Херсон… «Да кто ж тебя гонит?» — подумал Макс и просто улёгся рядом, решив пока его не будить. — Пусть Слава едет, — бурчал Володя. Макс даже заглянул, не проснулся ли? Нет, спит. — Тебя никто не отправляет, — негромко ответил он. — Штаб, — возразил Володя. — У них так совсем все… Он вздохнул и замолчал. Макс глянул в потолок. А что, его реально отправляет куда-то штаб? Володя опять завозился, повернулся к нему, обнял и снова успокоился. Макс вздохнул, принимаясь гладить его по голове и думать, почему же его так вчера накрыло. Ответа не было. Он чувствовал себя как глупая истеричка, запаниковавшая на пустом месте. Причем реально запаниковавшая. А ведь вчера даже намеков не было. Они не целовались. Володя только обнимал его, оттащив от плиты. А еще эта мама… Макс выдохнул. Разобраться бы, почему его так долбанул визит мамы, но он сейчас не может, нет сил на это. И почему он решил, что они обязательно должны переспать? Он поставил себя на место Володи, и ему стало стыдно. Приходишь ты так к тому, кто тебе нравится, просто потому что соскучился, а от тебя шарахаются, думая, что тебе только секс нужен, и главное, с чего? В прошлый раз же никаких предпосылок к этому? Обидно. Максу было бы обидно на месте Володи. Он прижался губами к его волосам и замер. Сейчас, именно сейчас, отчаянно хотелось нежности, и прежде всего давать. — Максим… — негромко во сне позвал Володя. — Да, — отозвался Макс, и кажется, разбудил. — Вставать пора? — прищурился Володя спросонья. — Некоторая важная часть тебя уже встала, — улыбнулся Макс и поцеловал его в ухо. — Володь… Я полчаса назад встал, у меня тоже стояк был. Тебе помочь? Ты вообще чего хочешь? Я бы к тебе… как это… приласкался бы с удовольствием, но тебе наверное сейчас нужно будет в сортир и жрать? Он вздохнул и добавил: — Прости, Володь. Меня вчера что-то не туда понесло. Конечно, ты меня не принуждаешь ни к чему. Я потом подумаю, почему меня так от маминого визита растаращило. — Сейчас действительно в сортир сперва, — усмехнулся Володя. — Но если ты говоришь, что я уже частично встал… может быть, ты поможешь мне с этим делом? — Да легко, — хмыкнул Макс. — Пойдем в ванную. И, глядя, как Володя вылезает из кровати и ищет тапочки, Макс вдруг неожиданно сказал: — А еще ты во сне разговаривал. Про Херсон. Про то, что тебя туда штаб служить отправляет. — А, старые воспоминания, — поморщился тот. — Значит, устал сильно, раз во сне про Херсон разговариваю. Ничего не помню, что снилось. Это меня лет пять назад отправляли, я тогда в Одессе был, ну и уперся, значит, что не поеду. — Почему? — удивился Макс. — Ты же сам из Херсона. Разве неудобно бы было… Он замолчал, встретившись взглядом с Володей. — Вот именно, я из Херсона. А ты из Севастополя, и то отдельно живешь от родителей. Вот и я отдельно. А в Херсоне никто бы мне казарму не дал бы. Ты думаешь, ты один такой, с мамой? Поэтому я и понимаю все прекрасно. Макс кивнул, до него начало доходить. — А то я правда думал, что я один дурак такой, с мамой в тридцать лет, которая таскает мне котлеты. — Ты не дурак, — усмехнулся Володя, — я тебе это вчера уже говорил. Он глянул на себя и усмехнулся еще раз, теперь уже грустно. — Проблема решилась сама собой. — Прекрасно, — отозвался Макс, протянув ему руку. Его потянули к себе и почти сразу поцеловали. «Ого» — подумал Макс, понимая, что этого не хватало. Они оба сбросили уже свое утреннее напряжение, но Макс не может отказать себе в удовольствии залезть к Володе под полотенце и словить его стон в поцелуй. — Мне кажется, ты ко мне пристаешь, — выдыхает Володя, прекращая целовать. — Мне кажется, тебе не кажется, — отвечает Макс. И целует сам, чувствуя, как прижимаются бедром к его паху. Хорошо так прижимаются. Сейчас снова встанет, теперь уже осознанно. И кажется, они оба не против. — Так, — говорит Макс деланно серьезным тоном. — По плану у двух благородных донов сейчас должен быть завтрак. Но что-то подсказывает мне, что завтрак на некоторое время отложится, потому что у двух благородных донов сейчас возникают несколько другие планы… Ему почему-то хочется нести хуйню и валять дурака. Какая-то внутренняя свобода включилась. Он аккуратно стаскивает с Володи полотенце и любуется открывшейся картиной. — Ух ты, — искренне говорит Макс. — Красота-то какая. Грех такую красоту прятать. У Володи стоит больше чем наполовину, как и у Макса. Но Макс после душа напялил трусы, и теперь, весело чертыхаясь сквозь зубы, от них избавляется. А потом прижимается к Володе, обнимая его. Так, чтобы столкнуться полувстающими членами и потереться своим о Володин. — Вот так хочу сейчас, — шепчет Макс горячо. — И еще немножечко… Он трется, прижимается, и даже немножко имитирует фрикции. А потом вдруг заявляет: — А сейчас вот так хочу… И медленно, скользя ладонями по Володиному телу, опускается на колени. И берет в рот. И уже не хочется ничего говорить: нечем, да и незачем. Макса почему-то невьебенно прёт всё происходящее, и его совершенно не угнетает, что он стоит на коленях. А как же иначе? На коленях-то удобнее. Он облизывает головку, сжимает пальцами мгновенно напрягшийся ствол, второй рукой подхватывает мошонку, ныряет пальцами за нее, в промежность, и вообще развлекается и наслаждается как может. Какое-то феерическое чувство свободы сносит ему крышу напрочь. Он чувствует пальцы Володи на затылке, именно пальцы, а не ладонь, самыми кончиками. Тот не давит, не держит, просто касается, и это прёт дополнительно. Вторая его рука у Макса на плече, и тот чувствует, как она становится влажной. — Ты сильно-то… — бормочет Володя, но Макс честно его не слушает. Он не собирается брать глубоко, его прёт ласкать так, сталкиваться языком с пальцами на стволе, уходить рукой снова к основанию, но не пережимать. Выпустить потом совсем член изо рта и прижаться губами рядом, чуть выше, провести там языком. — О… — кажется, у самого спокойного сдают нервы. А вот это внезапно. Пфф, а говорят, самое чувствительное место головка, ага. А поди ж ты. Макса почему-то очень прёт узнавать такие мелкие детали. Он проходится там языком снова, чувствуя, как Володя вздрагивает еще раз, и опять берет в рот. А там прижимается пальцами. Пульсирует. — Если ты еще раз сюда надавишь, я кончу, — хрипло говорит Володя, и Макс убирает руку. Не так быстро. У Макса устает челюсть, хочется переглотнуть, но совершенно не хочется бросать это замечательное занятие. Однако Володя почему-то говорит: — Ты там не устал? И не дождавшись ответа, предлагает: — Давай поменяемся. Голос у него хриплый и дрожит, от привычного спокойствия не осталось и следа, и он тянет Макса за локти вверх, а потом сам усаживается на кровать и тащит его за собой. И говорит: — Я тоже хочу. У него дрожат руки, когда он разводит Максу бедра — тот послушно падает спиной на кровать и подставляется Володиным рукам. Руки идут по внутренней стороне бедер, трогают мошонку, пальцы перекатывают яички, осторожно и нежно. А потом Володя наклоняется и тоже берет в рот. Почти до корня. Макс хрипло стонет и сжимает в пальцах простыни. Кажется, это уже когда-то было? И тут Володя подхватывает Макса под ягодицы и говорит, на секунду выпустив член: — Давай-ка. Вот так. Как он чувствует, что Максу хочется поддавать бедрами вверх навстречу Володиному рту? Это такой кайф, и на остатках сознания Максу думается — почему Володя делает именно так. Наверное, потому, что его задолбал Макс со своим внутренним голосом про унижение и подчинение. Нет уж, они могут даже вот так, Володя запросто допустит, чтобы Макс буквально имел его в рот - потому что между ними это никоим образом не относится к иерархии. Макс уже не может, сжав простыни в пальцах, потому что Володя усиливает давление и буквально всасывает головку, проходится по стволу, плотно обнимая его губами, и у Макса ощущение, что член идет так же туго, как при анале — однако! Он закрывает глаза, перед глазами носятся какие-то умопомрачительно возбуждающие картины, и он выдыхает: — Володь! Полундра! Кончаю! И буквально в следующий момент выплескивается прямо ему в рот. И открыв глаза, видит, как улыбающийся Володя вытирает губы ладонью: — Кончай на здоровье, я ли против? Я же еще не завтракал, понимаешь ли… И они ржут, пока Макс не натыкается ладонью на Володин стояк. — Рукой, пожалуйста, — просит Володя внезапно, удерживая его. — Я хочу рукой. Твоей. Рукой так рукой, Макс целует его и накрывает рукой, они оба едва сидят, и кружится голова, у Макса от оргазма, а у Володи наверняка от возбуждения. Ладонь проходится по влажной головке, смазки достаточно, даже странно, ведь же… Потом до Макса доходит, что Володя-то с утренним стояком никак и не разбирался — тот просто прошел. Это Макс отбросил себе в душе, а этот наверняка нет, судя по тому, как с него сейчас течет. И как он притягивает его к себе — тоже. Он целует Володю взасос, почти имеет его в рот языком, и тот кончает ему в ладонь, вцепляясь в плечи. Надо вставать, но они сидят, вцепившись друг в друга, и Макс думает, что он совсем не против начинать так почти каждое утро. Кроме тех, когда надо спешить на работу. Потому что тогда у него мысли заняты совершенно другим.