Мыс Фиолент

Команда Пегаса выглядела хуево, откровенно говоря. На причале стоял шум и гам, играла музыка, только свиньи не хватало. А, вон, девушки из буфета что-то притащили, каждый своему. Макс стоял чуть поодаль, впереди толпились девушки, встречающие своих мужей и женихов, а он торчал в самом конце причала и чувствовал себя лишним в этом моменте. К тому же, он совершенно не видел того… кого хотел бы видеть. — А что вы здесь, Максим? — спросила его Танечка, секретарь из штаба. Макс пожал плечами и ответил первое, что пришло ему в голову: — Так экипаж прибыл, давно не был. Вдруг кому чего надо. Вот стою, наблюдаю, а то уйдешь домой, еще дернут… — А чего без чемодана? — не отставала Танечка. — А зачем мне чемодан-то? Если надо — вон, до штаба рукой подать. Это скорее просто профессиональная паранойя! — А я вот жениха своего жду, — Танечка немного смущенно смотрела на корабль. Макс мысленно вздохнул и чуть не ляпнул «я тоже». — О, вот он! Сема, Сема! Макс глянул — и задохнулся. Потому что, если бы она не позвала по имени, он бы подумал, что Танечка машет… Володе. Володя споткнулся. Споткнулся, столкнувшись взглядом с Максом, потому что Таня рядом активно привлекала внимание. Макс сжал собственные руки, сдерживая дыхание. «Только не упади, только не упади, а!» До них еще полпричала. Макс не знает, куда деть себя, а рядом с радостной Таней не знает, куда деть себя еще больше. Ему тоже хочется прыгать и махать руками…. Но нельзя. Не положено. Не поймут. Он просто смотрит, как Володя идет к нему, и молчит, заставляя себя дышать и не кусать губы. Рядом Танечка бросается на шею своему жениху. А они просто протягивают друг другу руки. И в это пожатие Макс вкладывает все, что хотел сказать. Володя худой. Осунувшийся, уставший. Такое ощущение, что его все три недели мотало в море без отдыха и перерыва. Он смотрит на Макса и молча трясет его руку, а Макс тоже молчит. Молчит, пока Танечка с Семеном не уходит куда-то, предварительно простившись. Тогда только Володя отпускает его, и Макс спрашивает, не утверждает, почти шепотом: — Ко мне? В казарме ты не выспишься. Володя молча кивает, и они уходят с причала. *** — Где вас носило-то? — спрашивает наконец Макс, когда они сидят на кухне. Володя после душа и в его домашней одежде, а Макс уже приготовил ужин на скорую руку и погрел вчерашние котлеты — мама приносила. Володя замучен, но улыбается, и от этого все потихоньку оттаивает. — Ты не поверишь, на Кипре. — На Кипре? — На Кипре. Нас же гоняют по международным портам. Только в этот раз все пошло не так. Мы встали в Стамбуле на неделю, потому что сначала у нас что-то полетело в механике, а потом нам не могли дать проход. И вот представь, мы стоим, на берег не сойти, потому что порт договора не имеет, дорогу нам не дают — там какой-то затор, и сообщить никак. Ни позвонить, ни еще что-то — другая страна. Там почти все так сидели, кто-то даже сообщить не успел своим, что уходит — из казармы дернули, кто-то успел, кого из дома, но обычно Кипр недели на полторы, а тут вон видишь, как затянулось. Мы, конечно, в штаб сообщили, что все в порядке, но кто вам-то сообщать будет? — Никто, — отозвался Макс. — Никто. — согласился Володя. — Поэтому вышло как вышло… Я вообще не думал, что ты придешь. Ты ж не знаешь, на каком я хожу… — Теперь знаю, — усмехается Макс. — Вас единственных три недели не было. — Понятно, — Володя допивает чай и улыбается. — В казарме не высплюсь, значит? Как будто я с тобой высплюсь. — Знаешь, — притворно фыркает Макс, — я же не совсем дурак. К тому же ты сейчас у меня вызываешь только одно желание — накрыть тебя одеялом и уложить спать. Володя улыбается, и Макс ловит его за руку. Руки в мозолях, похоже, приходилось не только писать, совсем не только. Володя сжимает его пальцы в ответ и вздыхает. — Я соскучился. — Я тоже, — отвечает Макс и гладит его по руке. — Я тоже. Володя засыпает, стоит им только оказаться на кровати и обняться. Макс гладит его по волосам, целует в затылок и думает, думает о том, каким же он был дураком, когда решил, что его бросили. Будит его утром совершенно внезапное ласковое объятие, теперь уже его обнимают сзади, не пристают, а просто обнимают, но Макс просыпается, потому что отвык от этого. Он оборачивается и замечает совершенно радостного только что проснувшегося Володьку, который бессовестно прижимает его к себе. — Я тебя разбудил, — заявляет тот, но там нет ни капли раскаяния. — Я просто не мог тебя не обнять, извини. — Ничего, — Макс поворачивается к нему и целует. Впервые за эти долгие три недели. Впервые за этот декабрь, который только-только начался. *** — Я тебе мыс Фиолент сфоткал. С моря. Макс сначала не понимает. А потом до него доходит. Доходит. — Правда, мы боком шли, — продолжает Володя, ловя его изумленный взгляд. — Но все же… и вообще Севастополь с моря… Там красиво. Я потом пленку проявлю, покажу. — Я не думал, что ты запомнишь… — признается Макс. — Что это твое любимое место? — грустно усмехается Володя. — Я чуть за борт не вывалился, пока фоткал, а капитан мне: «Ткаченко, ты смотри, за борт улетишь, доктора придется звать!» А я думаю, толку-то будет, я же тонуть не собираюсь. Он смеется и пьет кофе, который ему заварил Макс. — У меня сегодня выходной, — сообщает тот. — И завтра тоже. И послезавтра. Мы с Зоей Ивановной поменялись. — У меня вообще миниотпуск, — отзывается Володя. — Нам с этой задержкой всем его дали. Дней пять. Они переглядываются и оба замирают. — Да ладно? Целых пять дней. — Когда не надо бежать на работу?.. — Сам не верю, прикинь. Но они реально есть, — Володя допивает свой кофе. — И если мы придумаем, чем их занять, я буду только за. Макс усмехается. — О, мы придумаем. Даже не сомневайтесь, мичман Ткаченко. — Верю вам на слово, доктор, — кивает Володя и смеется. Смеется легко и приятно, как человек, который реально, действительно верит. Остаток этого дня они вначале намереваются провести, валяясь в кровати. Просто валяясь и разговаривая, как предложил Макс: «Тебе надо отдохнуть и поделиться впечатлениями». И Володя делится, делится: про то, как торчали в Стамбуле, про то, как чуть не взбунтовалась команда — «Дайте родным позвонить, у меня жена с ума сходит, а у меня родители, а у меня дети» и так далее. И про то, как сам Володя сходил с ума, потому что не сумел дать знать Максу, куда и как надолго он делся. Потом пошли смешные случаи про то, как у кока пригорели котлеты, как старший механик потерял часы в машинном отделении, и как матрос Капралов пытался прыгнуть с борта и уйти в самоволку. — Я его поймал, — усмехался Володя. — И в ухо засветил. Не по уставу, но в экстремальной ситуации… Так что ты думаешь, он побежал кэпу жаловаться! Мол, попытку самохода не докажешь, а оплеуха — вот она, и в голове звенит! — И что? — усмехался Макс. — А ничего, — хитро щурился Володя. — Кэп ему и сказал: Капралов, если ты плохо себя чувствуешь и у тебя звенит в голове, тебе нужен врач. А врач у нас на судне один: мичман Ткаченко! Тут он резко перестал жаловаться и сказал, что у него все хорошо. Получил два наряда и смотался. Явно злобу затаил. Но я до самого возвращения за ним присматривал. Достал он всех. А знаешь что, — вдруг резко сменил тему Володя, — что-то я устал валяться. Ты не хочешь пройтись? — Куда? — На Фиолент. Еще не поздно ведь. У меня это… разговор есть. — А почему здесь нельзя? — удивился Макс. — Здесь не хочу, — просто сказал Володя. — Пойдем? — Пойдем, — Макс был весьма заинтригован.