♡♡♡
Йосано прибывает в вихре цокающих каблуков, цветных блокнотов и мощной агрессии, направленной на учебную нагрузку аспирантуры. - Я совсем не в настроении для этого дерьма, - заявляет она, бросая кирпич учебника на обеденный стол, служащий временным рабочим пространством. - Я изучаю медицинскую нейробиологию, потому что хочу сверлить дыры в черепах черепной дрелью, а не потому, что наслаждаюсь чтением о нейронной коммуникации. Колючая тишина растягивается на одну, две, три секунды. Когда ни Дазай, ни Чуя не осмеливаются прокомментировать альтруистически мотивированные садистские прихоти Йосано, она поправляет себя. - Не поймите меня неправильно. Я люблю тусоваться с вами двумя. Просто отстойно, что всё, что мы когда-либо делаем вместе, это потеем над работой, учебниками и экзаменами. - А, ну, - Дазай поднимает плечо в полупожатии (как тот, кто никогда не потеет над экзаменами, потому что уже знает, что преуспеет). - В следующем семестре у тебя начнутся клинические обходы, так что, будем надеяться, в какой-то момент в ближайшем будущем ты сможешь попотеть над краниотомией. И на этом все они собираются за столом в своих соответствующих ритуалах продуктивности: Дазай и Йосано - для учёбы; Чуя - для создания нескольких первоклассных модных иллюстраций. Рисование - любимая самоуспокоительная практика Чуи, а творчество - его секретная суперсила - всегда помогает ему мыслить яснее. Однако прямо сейчас он надеется не только на остроту мыслей, но и на золотой момент озарения, потому что он всё ещё имеет дело с нерешённым препятствием, отчаянно нуждаясь в подходящей модели для примерки и не имея никакого решения в поле зрения. К сожалению, он, похоже, находится в особенно легко отвлекаемом настроении: его внимание постоянно переключается на прилежных друзей по другую сторону стола. Дазай и Йосано спокойно читают сами по себе. Время от времени они поднимают головы, чтобы обменяться глубоким взглядом, который, вероятно, телепатически передаёт важную ролевантную-для-партнёров-по-лаборатории информацию между их квантово-компьютерными мозгами. Они почти не разговаривают, пока занимаются, и немного жутковато смотреть на них вдвоём - таких гармоничных с их схожим, как у близнецов, схоластическим изяществом, когда они переворачивают страницы и делают заметки. (Или, в случае Дазая: используют свой карандаш не для того, чтобы делать заметки, а как жевательную игрушку. Странно гротескно. Странно очаровательно). Дазай поднимает глаза, ловит взгляд Чуи поверх оправы очков. Быстро, рефлекторно, почти как если бы краткий зрительный контакт обжёг его, он снова опускает взгляд. Маленькая скрытная полуулыбка подёргивает уголки его губ, пока его глаза перпендикулярно скользят по странице в движении, напоминающем сканер. Его щёки, кажется, приобрели более глубокий оттенок розового. Так отвратительно симпатично - сердце Чуи извечно разрушается, крошится. Очарованно, с нежностью и немного раздражающе автоматически Чуя задаётся вопросом, что же такое читает Дазай, что заставляет его выглядеть таким застенчивым. Но любопытство почти мгновенно исчезает, когда он приходит к неизбежному выводу, что это, скорее всего, кусок дерьмовой академической статьи его профессора-кумира. Чуя не из тех, кто жалеет себя. Он обычно самоэффективная легенда, и если он чем-то недоволен, то принимает необходимые меры, чтобы изменить это. Но некоторые вещи, вроде того, на кого Дазай выбирает излить свою любовь, находятся вне контроля Чуи, и, к сожалению, Чуе не хватает мастерства, чтобы просто преодолеть это. Нет, его безответные чувства - большая вонючая куча трагического мусора, наваленная поверх ещё более трагического мусора, и Чуя не может удержаться от того, чтобы кататься в ней, как маленький поросёнок. Сосредоточенность. Чуе нужно оставаться сосредоточенным. Он смотрит на свою иллюстрацию, хмурится на слегка преувеличенную, идеализированную и стилизованную человеческую фигуру, которую нарисовал. Выглядит так незаконченно и плоско. Трудно представить эту безликую, безымянную двумерную иллюстрацию в дамском белье, и он испытывает смущающее искушение нарисовать бинты вокруг ног, рук и шеи, просто чтобы разжечь своё вдохновение... Но он не может этого сделать. Только не с Дазаем, сидящим прямо напротив него. Прилагая немного больше давления, чем это строго необходимо, Чуя приступает к обрисовке основных форм корсета. Он уже чувствует себя измотанным, одержимым и немного мерзким. И, что ещё хуже, именно в этот момент Дазай начинает добавлять беглые комментарии к статье, которую читает, фактически полностью разрушая и без того колеблющуюся сосредоточенность Чуи. - Разве не удивительно, как дифференцированно норадренергические альфа-два и альфа-один рецепторы участвуют в модуляции префронтальных процессов, зависящих от коры головного мозга? Йосано без энтузиазма кивает и ворчит в ответ. В отличие от Чуи она, похоже, не уделяет Дазаю большого внимания. Это, конечно, не удерживает Дазая от болтовни о том, о чём бы он ни говорил. - Какой твой любимый рецептор, Йосано-кун? Мне очень нравятся дофаминовые рецепторы. На этот раз Йосано даже плечом не поводит, чтобы показать, что услышала Дазая: голова опущена, взгляд направлен в книгу. Дазай наклоняется к Йосано, тыкая в её руку ластиком карандаша. - Акико-куууууууууун? - Тссс. Я пытаюсь сосредоточиться. Не все мы можем просто мысленно сфотографировать страницу и загрузить информацию в свой мозг. Некоторым из нас на самом деле нужно читать, чтобы понять. Лучше побеспокой своего парня. Парня. Обычно у Чуи довольно хорошее равновесие. Он хорошо чувствует свой центр тяжести и держится с уравновешенной грацией - но внезапно мир начинает вращаться, и он чуть не падает со стула. Но, по крайней мере, он не одинок - Дазай тоже ведёт себя странно; он не исправляет неправильное применение Йосано ярлыка «парень». Вместо этого он смотрит на Чую. Его губы растягиваются в нежной улыбке, как будто всё в порядке. Чуя определённо не в порядке. - Как ты относишься к дофаминовым рецепторам, Чуя? - спрашивает Дазай; в его голосе трепещет безумный энтузиазм. - Я ничего о них не знаю, - признаётся Чуя, потому что честность - хорошая политика, когда она доступна. В последнее время он подавляет и скрывает много правды, и приятно открыто говорить о чём-то так честно и просто. - Дофаминовые рецепторы регулируют многие модели поведения, но лично мне они нравятся, потому что играют важную роль в системе вознаграждения. Это химическое вещество, которое заставляет нас чувствовать головокружение и кайф, когда мы, м-м-м, принимаем яркие цветные таблетки, которые нам предлагает Фёдор - чего мы, конечно, никогда бы не сделали... Или когда мы влюблены, - Дазай опускает голову и смотрит на Чую сквозь ресницы. Очки скользят вниз, заставляя его сморщить нос, чтобы удержать их. - Когда правильный нейротрансмиттер связывается с рецептором, происходит приток заряда через ионные каналы, и это изменяет мембранный потенциал нейрона. Разве не здорово, что рецепторы и нейротрансмиттеры подходят друг другу, как замок и ключ? - Ага. Очень круто. Наука может быть такой романтичной, - соглашается Чуя, охотно кивая. Для его яркого, витиеватого сознания художника нейрохимия звучит необычайно поэтично. Эта рецерторно-нейротрансмиттерная штука - едва ли не самая похожая на родственную душу вещь, о которой он когда-либо слышал. Похоже, это работает по тем же принципам, что и его влечение к Дазаю. То, как интеллект Дазая вонзается шипами в фасад Чуи, делает невозможным сосредоточиться на чём-либо другом, кроме мелодии его голоса, когда он рассказывает о прозрениях своего прекрасного ума. Чуя мог бы слушать его весь день. Хочется украсть мудрые слова прямо изо рта Дазая, хочется ощутить вкус формы гениальности на своём языке... И, ох. Это совсем не честно и не просто. Вся эта ситуация напоминает Чуе сложный процесс работы с деликатными, легко истирающимися материалами вроде шифона, жоржета, шёлка и органзы. Следы от игл удалить с этих тканей практически невозможно, поэтому важно работать с острой иглой. Чуя должен оставаться острее любой иглы, чтобы ориентироваться в этой ситуации, иначе он разорвёт себя на части. Губы Дазая подёргиваются в улыбке. В ней есть что-то позабавленное и безрассудное, и такое знающее, что Чуя задаётся вопросом, не являются ли его мысли настолько громкими, что транслируются в эфир. Знает ли Дазай обо всём этом смятении в мозгу Чуи, несомненно, пропитанном дофамином? А может, Чуя просто чрезмерно анализирует. Это, бесспорно, неразумный выбор для его эмоционального здоровья, но у него недостаточно самоконтроля, чтобы не попросить больше материала для анализа. - Что? Ты смотришь на меня так, будто хочешь что-то сказать. Дазай усмехается, подперев голову закрытыми рукавами свитера ладонями. - О, я просто хочу рассказать тебе больше о романтической науке трансмиттер-рецепторной динамики. - Я весь внимание. - Они принадлежат друг другу, и рецептор всегда жаждет трансмиттера. Он так сильно хочет, чтобы его нейротрансмиттер разблокировал его, проник в него, - мурлычет Дазай голосом, обволакивающим Чую подобно толстым шёлковым простыням. - Это... Увлекательно, - Чуя облизывает губы; щёки нагреваются от жаркого внимания Дазая. Интенсивность в глазах Дазая превращается в огонь, когда он трепещет ресницами, томно глядя почти закрытыми глазами. - Да? А что ты думаешь о... - Ладно, хватит, - стонет Йосано, обвиняюще указывая пальцем на Дазая. - Ты так отвлекаешь. Я понимаю, что ты одержим этой новой рецепторно-пенетрационной метафорой, которую только что изобрёл, и что ты отчаянно хочешь, чтобы Чуя узнал об этом всё. Но может, ты мог бы рассказать ему об этом позже? Желательно, после нашей учебной сессии. Дазай поджимает губы и неохотно кивает. Он милый. И привлекательный для поцелуев. И... Чуя встряхивает головой - отгоняет надоедливую настойчивую фантазию о прискорбно мягких на вид розовых губах Дазая и засовывает её обратно в тёмные глубины своего разума, где ей самое место, в одну из тех коробок, которые сопровождаются большим, ярким предупреждением: «Опасно. Взрывоопасный материал. Не открывать». Сосредоточиться... Перефокусироваться. Крепко сжимая ручку, Чуя разбрызгивает чернила по бумаге в импрессионистском безумии, твёрдой рукой размазывает, растаскивает капли в точные узоры, проявляя мастерство суми-э в меру своих способностей. Тонкие линии, сдержанные узоры и броские детали. Секрет всегда кроется в, казалось бы, ненужных деталях. Подвязки. Дополнение к любому комплекту дамского белья, которое буквально скрепляет всё вместе. За исключением того, что это не так с тех пор, как изобрели резинки. Подвязка потеряла свою потребительскую ценность, и в наши дни идея её функциональности едва ли поддерживается - в основном пустые слова и использование в качестве аксессуара. Тем не менее, она продолжает существовать из-за своей эстетической привлекательности, а Чуя болезненно очарован любой тенденцией, которой удаётся пробиться в модный канон на том основании, что она слишком красива, чтобы сопротивляться, несмотря на то, что она совершенно бесполезна. Да, главный источник вдохновения Чуи - это что-то столь же невыразимое, как красота, и он ищет это во всём. В своей работе он старается идти по узкой грани между традиционным и авангардным, уравновешивая торжество простоты эксцентричностью и уникальностью. Ему нравится, чтобы вещи со вкусом бросались в глаза издалека, но были покрыты тонкими трещинами, шероховатостью и другими несовершенствами вблизи. Это элегантность, сотканная из эзотерически глубокого, изящно отдалённого и глубоко таинственного, и это его любимый тип красоты. Как дизайнеру, такой идеал трудно преследовать, учитывая, что индустрия моды так озабочена визуальной привлекательностью одежды. Сбалансированность таинственности и несовершенства часто должна быть обеспечена носителем, а не самой одеждой. Это большое давление на потребителя, и поэтому Чуя хочет, чтобы его творения были такими же нежными для глаз, как и для тела - хочет, чтобы тело носителя сливалось с тканями, ощущалось удерживаемым и поддерживаемым его дизайном. Достичь такого удобства в высокой моде - дело нелёгкое. Отсюда важность работы с талантливой и надёжной моделью. С кем-то, способным олицетворять красоту во всём её многогранном великолепии и дать честный отзыв о посадке и ощущении. Чуя тихо вздыхает. Он физически ощущает, как его мозг разваливается на части; пульсирующая боль в затылке - последнее предупреждение перед взрывом последних предохранителей. Он переутомился, и его разум вот-вот восстановит равновесие, отключившись. Так что неудивительно, что его ни на что не годный прожектор внимания снова оставляет рабочие вопросы, чтобы побродить по столу и зацепиться за свою любимую тему. Дазай. Дазай с его искусно взлохмаченными волосами - тёмно-каштановыми, как шоколад, которые Чуя хочет безжалостно сожрать. Дазай с его смехотворно пропорциональными муза-подобными чертами лица, столько же мягкими и нежными, как акварельная живопись (привет ярким влажным глазам - привет мягким губам - привет всему). Дазай с его высоким ростом и худосочной привлекательностью. Дазай: как всегда великолепен. И Чуя не может остановить водоворот своего сознания, удержаться от фантазий. Трусики, подвязки, гольфы. Бесконечные ноги Дазая, обтянутые прозрачными чулками. Талия, удерживаемая мелкосетчатым корсетом с передней шнуровкой, с тонкими шёлковыми рюшами, вшитыми в боковые швы, с ниспадающими на его бёдра оборками, подчёркивающими сладкие изгибы. Он выглядел бы так отвратительно идеально. - Ох. Упс, - вслух говорит Чуя. Опять. Как грёбаный идиот. Дазай поднимает голову, смотрит на Чую под углом. - Упс, что? Упс, ты только что подумал о том, о чём не должен был думать? - Ага... - О, Чуя, - Дазай тянется через стол и похлопывает Чую по руке, и только тогда Чуя понимает, что держит ручку так крепко, что его пальцы почти потеряли чувствительность. Дазай прослеживает пальцем впадины и холмы костяшек Чуи. - Сделай перерыв, - говорит он, низко и мурлыкающе, и это звучит скорее как приказ. И вот так, оставив Чую немного ошеломлённым и дрожащим, Дазай мягко отпускает его, возвращая своё прекрасное внимание учёбе. Ноющее, постыдное, бурное желание гложет душу Чуи. Конечно, он благодарен за то, что Дазай есть в его жизни. Он благодарен, но... Но вынужденная благодарность за то, что Дазай просто друг, когда Чуя жадно хочет его в качестве друга и любовника (а также модели), это трудная, непрерывная борьба - та, которая требует силы мученика. Каждый день она раздвигает границы бедного тоскующего сердца Чуи. Это томление, тоска и страсть, соединённые вместе в том, что похоже на его собственные эмоции, играющие в неэтичные человеческие эксперименты, над ним. Чуя никогда не найдёт никого, кого сможет полюбить хотя бы вполовину так же сильно, как Дазая, и хотя мир полон великолепных людей, он также сомневается, что найдёт модель, которая сможет сравниться с красотой Дазая. Отстранённо Чуя замечает, что его ноги начали подрагивать, а пальцы - барабанить по бёдрам. Беспокойно. Его глаза подёргиваются. Расфокусированные. Всё его тело раскоординировано в коллапсе, имитирующем утомительный процесс продевания нити в иглу: с раздвоенным концом нити и трясущимися руками. Но затем его внимание привлекает что-то яркое и мерцающее. Он прослеживает узкую полосу света и замечает блестящую заколку-бабочку в волосах Йосано. Она ловит солнечные лучи и отражает их в глаза Чуи вспышками, похожими на азбуку Морзе. И, ох. Может ли это быть знаком? Решением одной из многочисленных проблем Чуи? Вселенная бьёт его прямо в лицо очевидной истиной: Йосано симпатичная. Очень симпатичная. Конечно, она не такая неземная, как Дазай (но, опять же, никто, кроме Дазая, не такой неземной, как Дазай, так что вряд ли это справедливый стандарт для кого-то, чтобы придерживаться) - но она изящна и харизматична. Из неё наверняка получится отличная модель. В прерывании учебной сессии есть что-то почти кощунственное, поэтому Чуя говорит тихо: - Йосано-кун? И Йосано, и Дазай поднимают головы идеально синхронно. Они смотрят на Чую с одинаковым острым любопытством, питаемым отличниками. Находиться в центре внимания двух таких блестящих умов - это много. Почти слишком много. Но Чуя не из тех, кто верит, что трусить - это нормально, поэтому держится с высоко поднятой головой. Он чувствует тяжесть взгляда Дазая; как уколы иглы на коже или как магниты для его внимания, притягивающие его. Чтобы избежать ответного взгляда, он пристально смотрит на Йосано. - Я тут подумал, может, тебе было бы интересно помочь мне с кое-чем, связанным с работой, - начинает он, и, чтобы добавить немного наглядности к коммерческому предложению, поворачивает иллюстрацию, над которой работал, на сто восемьдесят градусов, чтобы показать ей, о чём идёт речь. - Не знаю, рассказал ли тебе уже об этом Дазай, но, видишь ли, я работаю над коллекцией дамского белья и ищу кого-нибудь, кто сможет помочь мне смоделировать дизайн. Йосано моргает. Ничего не говорит. - Конечно, это оплачиваемая работа. Хорошо оплачиваемая, - поспешно добавляет Чуя. - Ты спрашиваешь меня? Тон Йосано неуверенный, но под ним скрывается тончайший намёк на гордый трепет. Чуя будет цепляться за это; потворствовать любой грандиозности, которой она обладает, потому что она заслуживает и похвалы, и повышения уверенности в себе. - Да! Ты была бы идеальной моделью. Я просто знаю, что ты оживишь дизайн. Ты практически воплощаешь ту резкую острую уверенность, к которой я стремлюсь в этой коллекции. Это правда. Но только наполовину. Невысказанное целое, оставшееся в стороне, заключается в том, что Чуе нравится уравновешивать каждый острый элемент дизайна деликатностью округлых форм. Он дополняет чёткие линии и фигурные дизайны большим количеством мягкости; кружевной отделкой, шёлковыми аппликациями с гладкими краями, блестящими аксессуарами, пудровыми пастельными цветовыми палитрами... ... Дазай выглядит таким мечтательным в нежных пастельных тонах, таким сказочным... ... Что, конечно, не имеет никакого отношения к делу. Так что Чуя не будет останавливаться на этом. Он продолжает разговор ярким тоном. - Ты проницательна и честна, поэтому я уверен, что ты дашь полезные отзывы, - и поскольку Чуя не боится показаться банальным, когда это делается во имя искренних комплиментов, он выкладывается по полной с: - А ещё ты одна из самых красивых людей, которых я знаю. Треск. Громкий глухой стук. Чуя инстинктивно поворачивает голову в сторону резкого звука. Дазай сжимает в руке половину сломанного карандаша, в то время как другая половина катится по столу с энергией вечного движения и дребезжащим звуком. - Упс, - говорит Дазай, улыбаясь Чуе со смертельной интенсивностью. - Хлипкая штучка. Так легко ломается. - ... Очевидно, - говорит Чуя, понимающе кивая. По его опыту, карандаши легко не ломаются, но он не видит необходимости комментировать это, предпочитая защитить свой разум от сводящих с ума усилий, связанных с дискуссией о (мета)физике письменных принадлежностей. Не то чтобы ему не нравится доводить себя до края здравомыслия, препираясь с Дазаем, потому что это одно из его любимых занятий. Просто он слишком сознателен, чтобы увлекаться лёгкими удовольствиями, находясь в середине делового предложения. Выпрямив спину, он поворачивает верхнюю часть тела обратно к Йосано. - Итак, Йоса... - Вообще-то, Йосано-кун очень загружена большой нагрузкой в этом семестре, - небрежно вставляет Дазай, хотя его никто не спрашивал. - И мы будем очень заняты в лаборатории, так что это не очень хорошая идея. - Это будет тяжёлый семестр, - соглашается Йосано, наклонив голову, чтобы посмотреть на Дазая. - Если бы только был ещё кто-то, кто был бы и симпатичным, и достаточно хорошо учился, чтобы иметь время на подработку моделью на стороне. - Ах, да, если бы, - Дазай обмахивает себя изящным движением запястья и сверкает на Чую застенчивой улыбкой. - Ой, погоди-ка. Я действительно соответствую этим критериям... То есть, если Чуя считает меня симпатичным? Его слова - мокрый бетон, и Чуя погружается прямиком в него - его немая нежность оставляет тяжёлые следы. Конечно, он считает Дазая симпатичным. Самым симпатичным. Но у него нет манипулятивной тактики, и он определённо не собирается отвечать комплиментом, на который напрашивается Дазай. - Ой, погоди-ка. Ты забыл, что мы это уже обсудили и согласились, что это не сработает. И с этим последним ударом по возгласу Дазая Чуя бросает на Йосано умоляющий взгляд, которому, он надеется, она не сможет отказать. Она отвечает улыбкой, но та не совсем доходит до её глаз. В этом есть что-то очень амбивалентное. - Ну, в таком случае... - она затихает, задумчиво поджимает губы, вздыхает и продолжает, - я с удовольствием помогу тебе, Чуя-кун. Я уверена, что смогу выкроить время, если просто немного перетасую дела. - Чудесно! Чуя встречает Йосано в тёплом и крепком рукопожатии. Он должен чувствовать себя замечательно. Одна из его проблем решена, но, по какой-то причине, он не чувствует себя так, будто большая часть нагрузки была снята с его плеч. Эта победа ощущается как ношение одного из тех драматических пиджаков в винтажном стиле с подбитыми плечами - но напичканного свинцом, тянущим его вниз. - Действительно чудесно, - прорезает воздух голос Дазая. Чуя поворачивается, чтобы посмотреть на него. Дазай не смотрит в ответ. Он прижимает две сломанные половинки карандаша друг к другу, пристально глядя на них с нечитаемым выражением лица. Он всё ещё не смотрит Чуе в глаза, когда бормочет: - Я очень рад за вас двоих.|...|