У меня было предчувствие квеста, Ведь ты вошла в это пространство, как в масло. Но ты не думай, будто я жду тебя с детства, А если честно, то жду, — Х*ли, здравствуй!
Двенадцать месяцев назад
— Тета сегодня злой? К таким широким бровям прилагается свирепый характер? Мне нравится. Как раз хотел найти спутника для захвата Земли, — победно захлопал Мастер, чрезвычайно переигрывая. С момента регенерации Доктора прошло меньше суток, и золотое свечение энергии мягко струилось по недавно измененному телу, перестраивая вслед за собой каждый капилляр, каждое нервное окончание. Большинство особей разнообразных рас и культур рано или поздно приходят к тому, что они хотели бы отказаться от некоторых сформировавшихся у них нейронных цепочек, привычек, которые въелись в самые дальние уголки мозга, но вселенная предусмотрела эту возможность лишь для Повелителей времени. Кем ты был, галстук-бабочка, сможешь ли вспомнить? Проследить, запомнить, какие из рефлексов тела сейчас безвозвратно сгорают под твоей новой морщинистой кожей. Кем ты стал, Доктор? Дай мне узнать, приподнимаются ли уголки твоих губ в предчувствии опасности, позволь изучить, сводятся ли волевые брови в моменты тревоги или же изгибаются в надменном вызове. Станешь ли ты машинально поправлять манжеты, останутся ли твои глаза холодными, когда ты рассмеешься. Позволь прочитать сетку вен, проступающих сквозь бледную кожу, узреть узор, сотворенный вселенной из смерти и света на твоих запястьях. Коснуться жестких волос, окрашенных сединой, пока втягиваю аромат чужого для тебя самого тела. — Что ты со мной сделал? — О мой дорогой доктор, я взял часть твоей регенерационной энергии и спроецировал через воронку времени её в каждого когда-либо жившего кибер-человека прошлого или будущего. Мой маленький Конец Вселенной тебе определённо понравится. Через твоё телепатическое поле теперь можно управлять целыми галактиками, а я буду управлять тобой. Извини за последствия, какая досада наверное, проснуться утром в наручниках, — ликовал Мастер. Доктор находился скованный в некой конструкции, через которую Мастер мог напрямую давать импульсы в мозг Тайм Лорда, а значит, и во всех кибер-людей в мире. Теперь его ничего не остановит от мести всем живым или мертвым этой вселенной, и святой Доктор, а когда-то всего-лишь хрупкий подросток и его лучший друг с далёкой уже несуществующей планеты Галлифрей, встретит с ним конец всего. — Только мы вдвоём перед целым миром, разве не об этом мы мечтали, Тета? — Твоё безумие и жажда власти уже губит эту вселенную. Я никогда не желал править, Мастер, мне достаточно просто видеть. — У тебя не менее циничное отношение к чужой жизни, Доктор. Хватит лицемерить, твои обезьянки нас не слышат. Ты не менее безумен: гоняешься по свету в поисках очередных заварушек, рискуешь жизнями своих обезьянок ради собственного развлечения. Мы стоим на краю вселенной, без надежды, без свидетелей. Признай, мы с тобой похожи. — Ты так жалок, Мастер. Назвался Хозяином, чтобы тебе подчинялись, но даже собственные барабаны не в силах контролировать. Не тебе читать мне проповеди, точно не пока твои глаза горят безумием. Наша раса славилась своим величием, как и высокомерием, не от сумасшествия или предубеждений, а благодаря разуму Повелителя времени, способному к решению абсолютных задач вселенной. И посмотри на себя, ты лишился единственного, что делало тебя достойнее моих «питомцев», как ты выразился, поддался слабости и потерял последнее превосходство передо мной, последним Повелителем времени. — Каждое существо на вселенной скоро будет порабощено и служить мне, а ты будешь здесь, рядом, скованный и бесполезный, не в силах ни их спасти, ни ими управлять. — Управлять? Ты однажды пробовал, но у тебя нечего не вышло. Люди — те, кого ты призирал и недооценивал, победили тебя. Помнишь токлафанов? Твои произведения тебе не помогли. Ты создал машину парадоксов, потому что боялся остаться один на один с непрекращающимся ритмом в твоей голове, но и тогда человечество оказалось достаточно умно, чтобы справиться с тобой. Люди, они потрясающие! Они проделали такой большой путь, от пещер и до колонизации каждого уголка вселенной, а ты не способен услышать ни их, ни даже меня за квадрофоническим боем в собственной голове. — Мне надоело это слушать. Да начнется же представление! — закусывая от злости губы, говорит Мастер, подходя к рычагам управления устройством, но трель телефона, который так и не был подключен на Трензалоре к панели управления, нарушает отточенный ритм Мастера. — Если это одна из твоих обезьянок, то я обещаю лично избавиться от неё первой, за особую чуткость к подбору момента, — почти мурлычет Тайм Лорд, отвечая на звонок — Приёмная Доктора. До конца света осталось десять минут, поэтому советую скорее объединиться с семьёй, чтобы видеть, как они страдают. Резкая вспышка света, проникшая в приоткрытые двери машины времени и параллельных измерений в космосе, сменяется для Мастера темнотой, когда уже освободившийся Доктор (всё-таки выходные с Гудини не проходят бесследно) не теряя времени вытаскивает свою звуковую отвёртку из кармана Мастера, несколько раз чертыхается в попытке отключить или подобрать код отмены устройства по контролю за кибериумом, когда складка между густых бровей разглаживается в след за пришедшей идеей. Мастер постепенно начинает приходить в себя, осознавая, что лежит на полу ТАРДИС. Боль отдаётся в висках барабанным звуком, и он обхватывает голову руками в попытке унять шум, пока не осознавая, что происходит. — Я однажды делал подобный трюк с Пандорикой, но тут не такие объёмы, и взрывать ТАРДИС в каждом куске времени и пространства не потребуется. Я победил, Маста. — произносит Доктор надменно, как-то скупо, но при этом вполне радостно, наблюдая, как вся остаточная энергия регенерации уходит из расы кибер-людей в самое сердце Старушки, сливаясь в единый вихрь. Тайм Лорд стоит напротив сканера, удивленно вглядываясь в пока ещё незнакомое отражение и перебирая пальцами седые волосы, — Ты никогда не думал перекраситься в красный? — Доктор, ты, кажется, надышался. Хотя я с тобой согласен, цвет крови и порока. Я обязательно украшу их кровью твоих спутников — Мастер не разозлился из-за провала, нет, он был в бешенстве. Так близко к исполнению его планов, а Доктор опять выходит сухим из воды. — Всё, что я делал, я делал ради нас. Мы так мечтали путешествовать, увидеть каждую звезду во вселенной, только ты и я, непобедимые Повелители времени, и весь мир склонился бы перед нашим величием. Но ты опять не принимаешь мои подарки. — Не смей говорить, что ты делаешь это для меня или ради нас, Мастер! — «шотландец» почти спокоен, если не видеть взгляда, с которым приближается к пленнику: осматривает его тщательно, настороженно, с таким видом, будто перед ним опасный умалишенный, на что Мастер в ответ даже ухмыляется. После чего — Ты мне надоел, Кощей. Гоняешься за мной по вселенной с мышами в зубах в попытке привлечь моё внимание. Провоцируешь, подлизываешься, умоляешь наказать тебя. Только ты не хищник со мной, а всего-то нашкодивший щенок, который от одиночества грызет обувь хозяина в надежде, что его заметят: побьют или обласкают — значения уже не имеет. И я исполню твой каприз, раз уж ты так настойчиво меня просишь об этом. Всё, что ему возможно сейчас делать — это наблюдать, как Доктор обманчиво хладнокровно вытаскивает ремень из потертых в недавнем бою брюк, складывает его вдвое, проводя по дубленой коже, как будто примериваясь к разрушительности сие орудия, и уже это — неправильно, уже это — опасно. И перед первым ударом остается заметить лишь, что уголки губ Доктора невольно изгибаются, что пугает куда сильнее самых жестоких обещаний расправы. Хлесткий звук слегка запаздывает за опущенной рукой, что не может не заметить Мастер из-за излишне обостренных инстинктов Повелителя Времени, обнаженных нервов, на которые безжалостно опускается полоска кожи, принося умеренную, но внезапную боль. — И это всё что ты можешь? Отшлепать меня как первоклассницу за плохую оценку, когда я был в шаге от уничтожения вселенной? Твоя регенерация явно не такая суровая, как твои брови. Что дальше, Доктор? Лишишь меня сладкого на неделю? Ох, что же я сделаю с твоими зверушками, может нанорасщепитель? Как тебе идея? А, красный, да. Будем действовать более устаревшими методами. — Тело Мастера само сотрясается в смехе в ответ над жалкими попытками Доктора выместить гнев, намеренно провоцируя последнего. Как далеко способен зайти тот, чтобы никто не пострадал? Поднимется ли рука убить последнего Повелителя Время, дрогнет ли палец на спусковом курке, пока губы читают проповеди об искуплении, предлагая мнимый выбор? Но нет, для Мастера нет спасения, но он заберет Доктора с собой так или иначе. И когда наконец-то срабатывает щелчок последнего штифта — не стоило выбирать наручники, замок которых так просто взломать — перехватить руку, занесенную для удара, резким движением затянуть ремень вокруг шеи и, пользуясь задержкой, перекатиться на другую половину кровати, роняя Доктора на своё прежнее место. Тардис не возражает, она, словно хитрая подельница, закрывает дверь, разделяющую спальню от комнаты управления, и Мастер готов поклясться, что сейчас она на его стороне. — Ты не такой сильный, Тайм Лорд, как хочешь казаться, я заставлю тебя увидеть, где твоё место. — почти рычит Мастер, позволяя себе зависнуть над своим лучшим врагом и грубым поцелуем впиться в губы, затягивая туже ремень на шее, лишая кислорода. Пока организм перестраивается на бескислородный режим дыхания, позволить чувствовать тому агонию, сжатие легких от отсутствия кислорода, и губы Мастера: исследующие, подминающие под себя, подчиняя — заставляющие сдаться истинному Хозяину. Пока Доктор балансирует на грани потери сознания, хватая ртом воздух, Мастер впивается то-ли губами, то-ли зубами чуть выше линии ключицы. На шее остался чёрный след, его метка, и Мастер предвкушает, как скоро он покроет тело своего бывшего друга укусами, и укол разочарования проскальзывает в жестоких сердцах от осознания, что он не будет нежен с Тетой: только не сегодня, не когда он в очередной раз разрушил его планы на их воссоединение. Master: Можно было просто поддаться, контролировать. Он бы позволил сохранить жизни любимым людям Доктора, позволил бы ему стать с ним, стать Королём, но Тета всегда был слишком слаб для этого. — Ты хочешь узнать, какой я гневе, Мастер? Ты хотел настоящего наказания. — хрипло произносит галлифреец, когда наконец включается обходная дыхательная система, и он вновь приобретает контроль над своим телом, — Королём, ну что ж, я буду для тебя Королём. Убедившись, что тот не сумеет вовремя оказать сопротивления, Доктор использует звуковую пушку, предварительно вытащенную из кармана противника, на виске Мастера в качестве тупого тяжелого предмета, наваливается сверху и берёт блондина за волосы. — Король? Мне больше нравится владеть тобой, а не этой вселенной. У тебя слишком много разочарований, так получи ещё одно и храни его, храни как никакой другой, ведь этой ночью ты будешь наказан за каждую мою разбитую надежду на то, что мы снова можем стать на одной стороне, — с этими словами Доктор просунул руку Мастеру за пояс и потянул вниз, освобождая от штанов. — Твоё тело восстановится, а вот память, она будет преследовать тебя, как бы от неё не хотелось избавиться, вынуждая снова и снова видеть мои глаза в тот момент, когда я подчинил тебя своей воле, Мастер. — Не делай вид, что тебя волнует судьба этих людей больше, чем моя жизнь, ТаймЛорд, иначе ты бы уже давно убил меня и раскидал атомы по всей вселенной в надежде, что я вновь не воскресну и не превращу твою жизнь в кошмар. Кончай маскарад, Доктор, мы оба знаем, ты на это не способен. — Когда мы были подростками, ты даже поцеловать меня стеснялся, хотя был влюблённым мальчишкой. Впрочем, я тоже таким был. Тета и Кощей, два изгоя, два идеала. Нет в мире опаснее и сильнее, чем мы с тобой. Ты не причинишь вреда своему Кощею, иначе останешься один наедине с целой вселенной, которой до тебя нет дела. Ты ослабляешь хватку, и я переворачиваюсь на спину, заглядывая в твои потемневшие, но растерянные в глубине души глаза. Говорю уверенно, смотря прямо, без тени страха или сомнения. — Ты не посмеешь, ты же хороший, Доктор. — Мастер… — приближаешься так близко, что выдыхаешь имя прямо в мои губы, едва заметным касанием проводишь по щеке и почти шепотом продолжаешь — Мы оба знаем, что я способен на всё, что захочу. Нахмуренный взгляд, тяжелый. Я вижу, ты стоишь перед выбором. Проиграть своим демонам или сдаться моим. Осознаёшь, что делаешь. Медлишь. Даже слишком медлишь. А я смотрю в твои глаза и пытаюсь понять, кто ты, Доктор, кто ты теперь. Но ты, будто читая мои мысли, отвечаешь Doctor: — Да, мы не такие разные с тобой. Я хищник, воин, я сбился со счету убитых мной существ, уничтоженных миров. Но есть одно «но» в твоих рассуждениях. Я переживу без тебя, у меня есть люди, а у тебя есть только я — наконец-то вижу страх в голубых глазах. Осознание. Смирение. Ты не боишься боли, этим сложно напугать самого Мастера. Но ты боишься моего предательства. Если я пойду дальше, уничтожу не только твою душу, часть моей уйдет вместе с тобой. Непонятное спокойствие, холодность овладевает мной, что-то подобное я чувствую, когда предстоит сделать тяжелый выбор между жизнями одних и жизнями большинства. Сейчас здесь только ты и я — сейчас я могу быть тем, кем не позволял себе в темнейшие годы. Нашу расу не просто так назвали Повелителями — сколько не усыпляй своих бесов, даже когда ты будешь лучшим Доктором во времени и пространстве, этот уголок души всегда остаётся спящим, но не сейчас, Маста. И я позволяю себе быть жестоким к единственному достойному мне по праву некогда другу, а теперь заклятому врагу: беру тебя за горло и долго наблюдаю, как темнеет твой взгляд. Возвращаю в первоначальное положение, грубо беру за светлые волосы, шепчу в приоткрытые губы — Да, ты прав, они сегодня будут красными, но не так — тяну на себя, вынуждая прогнуться. Лишаю остатков одежды и только тогда ты начинаешь вырываться, лишь тогда чувство опасности парализует твой безумный мозг, заставляя тело инстинктивно дрожать: я почти вижу, как кортизол выплескивается твоими надпочечниками в кровь, расползаясь как раковая клетка по каждому уголку организма, окутывает мозг, мгновенно увеличивая зрачки синих, практически черных сейчас, глаз. — Ты не причинишь мне боли, Доктор — повторяешься, стремясь убедить больше самого себя в верности утверждения. Когда-то я был готов покрыть поцелуями твоё тело, быть с тобой нежным, доставлять удовольствие, но не решался заходить далеко — боялся сделать больно, ведь ты был таким хрупким. Больше нет того мальчишки, которым я с таким трепетом восхищался. Но нет и Теты, остался только я, Доктор, а после — не останется уже ничего. Веду по внутренней части бедра, нежно, почти невесомо и ответом мне отзывается твоё сбившееся дыхание. Позволяю себе насладиться зрелищем, касанием нежной кожи, позволяю своему возбуждению взять верх. Расстегиваю ширинку, охватывая рукой твёрдый член. Ты — один из немногих, кто вызывает во мне сексуальное влечение и единственный, кому я открываю темнейшую сторону своей души. Хочется быть нежным, поцеловать, обнять, пообещать, что смогу спасти тебя, подарить очередное прощение. Хочется впиться руками в твою кожу, оставить кровавые царапины, сломать остатки надежды. И я выбираю второй путь: смочив слюной, медленно, но уверенно проникаю в нежное кольцо мышц, готовое порваться под моим напором. Ты не кричишь, сдерживается, несмотря на невыносимую боль. Только слеза от предательства скатывается по щеке. Закрываешь глаза, не желая показывать слабость, прячешь лицо, чтобы мне не было видно твоего отчаяния, но мысль остановиться растворяется в участившимся пульсе, оставляя за собой лишь желание впиться в губы. Мне следует быть жестоким, заставить тебя пожалеть о содеянном сегодня, но как можно не поцеловать складочку между твоих напряженных бровей, если я слышу сдерживаемый всхлип? Спускаюсь к артерии, ощущая двойной участившийся пульс, и мягко провожу языком по просвечивающейся сквозь тонкую кожу венке. Не могу отказать себе в удовольствии одновременно нащупать двумя пальцами точку внутри тебя, от прикосновения к которой твоё тело начинает подрагивать, а глаза удивленно раскрываются. Хочу чувствовать всего тебя. Вытаскиваю пальцы из тугого напряженного тела и резко уверенными толчками вхожу до упора. Ты не можешь спрятать лицо, только закрываешь глаза не в силах казаться столь уязвимым предо мной. Вбиваюсь в твоё тело сильнее, резче, тянусь к губам, и ты наконец оказываешься не в силах сдержать крика, когда я вхожу до основания. Хочу сломать тебя, уничтожить всё, что там осталось, стареть Кощея, и пусть остаётся только Мастер со своими бесконечными барабанами. Растоптать нашу связь навсегда таким грязным способом. Чтобы больше не любить, не искать хорошего в изувеченной душе, не жалеть, только не тебя. И я отпускаю тормоза, высвобождая демона для жестокого пира, чтобы упоении податливым телом обхватить член свободной рукой, возбудить уверенным движением, подняться чуть выше, наравне с лицом Мастера, меняя угол наклона. Заставить стонать, ненавидеть себя ещё больше. Заставить подчиниться, сломаться окончательно. Нежно поцеловать, чтобы сразу укусить. Дождаться первого стона боли и удовольствия. Чувствуешь, Мастер? Тут нечего собирать, я тебя уничтожил. Входить глубже, позволяя крови быть смазкой между телами. Контакт. Доктор целует уже без жестокости. Контакт. И стена даёт трещину, через которую проворными щупальцами проникает телепатическая связь. Вспышка боли, страха и отчаяния, от которой хочется взвыть, разрывает Дока на осколки. Чувство обиды, разочарование от предательства и слабое извращенное ощущение удовольствия проникает так резко под кожу, что нечто грязное, склизкое, заставляющее Доктора упиваться победой, контролем над старым другом, отступает. Разум Доктора сильнее, он впивается в Мастера уверенно, но мягко, золотым свечением согревая изломанные шестерёнки сознания. Тянется к самым болезненным участкам и успокаивает. — Кощей, всё хорошо, я всё исправлю. Тихо, всё будет хорошо. — сознание Доктора находит барабаны и аккуратно, но твёрдо уничтожает их. Воронка времени, мальчик, который не должен был это видеть. Воронка, рядом с которой должны были стоять они вдвоём. — Я никогда тебе не прощу, Тета.Одиннадцать месяцев назад
Когда ты проводишь ладонью по моему лицу, в твоих глазах отражается нерешительность, сомнения, искристыми всполохами выжигающие во мне надежду на то, что всё будет, как было раньше. Клара, моя Клара, я выбрал это тело, чтобы ты поняла, что я не твой парень и между нами ничего не может быть. Таких, как ты, было слишком много — Роза, Марта, слишком давно мои сердца превратились в бесчувственные куски сырого мяса, слишком много времени прошло с тех пор, как я позволял себе отпустить контроль и поддаться надежде, чем я могу быть с кем-то. Я не твой парень, девочка, пойми это уже наконец-то. Я флиртовал с тобой, выглядя на двадцать земных лет, но тебе пора увидеть, пора принять правду, что человек перед тобой — забавно прыгающий в поисках приключений с замысловатой бабочкой и в глупых подтяжках на самом деле двухтысячелетний старик, в чьей власти сломать каждый кусочек вселенной, чтобы вновь возродить её из пепла. Глупая девочка, ты не видишь, скольких я уже потерял, скольких сломал, убил, разрушил собственными руками ради эгоизма и из страха остаться одному? Победитель войны времени, «хищник», «хороший далек» — как меня только не называли, но разве за смазливой мордашкой и глупым видом разглядишь ты правду, пока не обожжёшься? Ты пластилин в моих руках, из которого я раз за разом вылепливаю чудовище, каким сам являюсь. Податливая, доверчивая девочка, которую я сломаю также, как и всё на своём пути. Рассмотри же меня, это я, твой милый взбалмошный Доктор, мальчик с будкой, нашедший свою невозможную девчонку. — Ты меня не видишь, верно? Смотришь на меня и не видишь. Знаешь, какого это? Я не в телефоне, я здесь, стою перед тобой. Прошу, просто разгляди меня, — пойми, кто я, разгляди, кем я всегда являлся, и беги, девочка. Нет, не беги, останься, не оставляй меня одного, мне страшно разрушить этот хрупкий мир неловким касанием. Мне страшно оставлять вселенную один на один с собой. Меня уже не спасти, девочка, спаси их от меня.Десять месяцев назад
Ты всего лишь ребенок — думаю я, когда впервые останавливаю взгляд на твоём теле: стройные ноги, подтянутые от частого бега, переходящие в плавные изгибы, призывно скрытые короткой юбкой, будят во мне похороненное в неизвестно каких регенерациях желание обладать женским телом, провести рукой по шелковой коже, прижаться к таким манящим бердам. Желание просыпается столь неожиданно, что сбивает с толку своей непривычностью. Ты что-то говоришь мне, но я не слышу, пребывая в оцепенении от осознания реакции собственного тела на спутницу, притягательности которой я в упор не видел на протяжении сотен путешествий в прошлом облике.