— Можно я сделаю тебе больно? — спрашивает она однажды днем ​​ранней осенью. Она излагает идею небрежным тоном, но в просьбе нет ничего небрежного.

И он плавится под ненасытными прикосновениями, сгорает без остатка от жадных губ, языка, рук, проворно расправляющихся с пуговицами его рубашки, и уже не может разобрать, кому именно они принадлежат.

- У меня осталась только ты, Мисси. И я больше не стану играть в игры, пытаясь спасти твою душу. Я просто буду брать своё. - У него будет много времени осудить то, что он собирается сделать. Тысячи, миллионы раз обвинить себя, возненавидеть, презреть каждую клетку своего тела, так жаждущую сейчас не осознавать, а просто выпустить зверя наружу. Впервые за полторы тысячи лет делать лишь то, что действительно хочется, не заботясь, что можешь сломать кого-то или поранить.