Трудности понимания

      Дни в Юнмэн Цзян протекали мирно и беззаботно, покуда я держал лицо и язык в узде, мужественно проглатывал сочащийся яд и не плевал им в окружающих. Потому эта поездка стала для меня настоящим испытанием, ведь я привык себя не ограничивать, а шипящая похлеще отца матушка давала ясно понять, что сделает, стоит мне проявить характер, и я мужественно терпел. Терпел и отрывался на Вэй Усяне.       Появление этого бастарда в этой царственной и бахнутой семейке было странной насмешкой судьбы, ведь он, несмотря на правильность черт, умудрялся скривить лицо так, что тебе остро хотелось прямым ударом вернуть всё обратно.       Положение его здесь тоже было весьма странное — среди Яньли и Ваньина он пользовался весьма тёплыми чувствами, и моя невеста не раз спешила рассказать мне о том, как мил и удивителен её Вэй Ин, мадам Юй же явно разрывали противоречия, но чаша склонялась в сторону недовольства, раздражения и презрения, и, надо сказать, я не могу её в этом винить. И лишь один глава всё так же давил лыбу, и я всё так же не мог уразуметь, какой степени упитанности тараканы ползают в его голове.       По Пристани Лотоса на счёт его фигуры слухи ходили весьма неоднозначные, но я больше верил в версию про внебрачного сына Фэнмяня. И даже не потому, что невольно смог найти пару общих черт, а потому что, не являясь родственником, терпеть этот экземпляр долго решительно не получалось.       Меня же Вэй Ин, кажется, недолюбливал, но, собственно, меня это и не волновало — его мнение, хоть и было весомым на политической арене, сильно не котировалось, и одно моё слово стоило сотни его. Впрочем, это было не единственным в определении личности антистресса. Вэй Усянь был также на диво отходчив и не злопамятен, коли ты задираешь конкретно его, а также вызывал во мне ностальгические чувства по тем временам, когда я был студентом без гроша в кармане, и мало кто боялся зарядить мне в нос в ответ на мои порывы красноречия.       Так и повелось, что стоило мне почувствовать, что всё — бобик сдох, как я мужественно целовал руку невесты, выражал своё почтение мадам Юй или сворачивал разговор с Цзян Фэнмянем, и быстро находил Вэй Усяня, дабы оскорбить его настолько тонко, чтобы и он уловил суть, и я смог бы в случае чего отбрехаться, да и «как вы могли подумать!».       Пару раз доходило до мордобоя, и я, помятый, но крайне довольный, возвращался к себе, чтобы выслушать пару ласковых от Куана, а потом заверить мадам Юй, что это был дружеский спарринг, и, конечно, я сам на нём настоял. Матушка особо меня не понимала, — ещё бы, она же женщина — но милостиво закрывала глаза, ведь большую часть дня я был паинькой.       Ещё особые мурашки в будни начал доставлять Цзян Чэн. Разумеется, моё согласие в организации встречи с «Цзинь Лан» было импульсивным решением, и я потом долго называл себя идиотом, но понимал, что дай мне возможность, поступил бы также. Чем зацепила его «Цзинь Лан» меня крайне интересовало, но я держал язык за зубами и надеялся, что этот стукнутый не успел влюбиться, как барышня, «с первого пронзительного взгляда» и его любопытство объясняется лишь интересом о том, как на такой тонкой талии держаться столь объёмные полушария и не тянут всю конструкцию к земле.       Хотелось рассказать всю эту ситуацию Куану и всласть похохотать, но он не оценит. По крайней мере, не тогда, когда встрече только предстоит состояться, потому я решил, что расскажу ему, когда всё будет кончено, чтобы лишний раз его не нервировать.       Последние дни в этом оплоте лотосов, чистоты и крикливых придурков дались мне особенно тяжело, и я, уже даже не имея желания кого-то отметелить, позорно скрылся на кухне, в надежде, что, припугнув прислугу и наврав про желание сделать Яньли сюрприз, смогу спокойно помедитировать на продукты с ножом в руке.       Сначала всё шло неплохо — мне выделили место, инвентарь, и вокруг меня, испускающего мрачную ауру, создалась зона отчуждения, и я облегчённо выдохнул. Я молча резал лук и мясо, пока поднималось тесто, загоревшись желанием съесть огромный и вредный чебурек.       Культура еды в Китае была развита довольно прилично, и она отличалась от России так же, как утончённый журавль отличается от объевшегося мёдом медведя. Тем не менее медведь был понятным и привычным, а журавль до сих пор нехило напрягал изысками, и я до сих пор косо смотрел на блюда китайской кухни, которые включали в себя голубятину, тофу или яйца утки с созревшим плодом.       В общем, хоть я и мог спокойно жевать палочками рис, но всё же предпочитал приготовить самолично какую-нибудь сытную, жирную и близкую к русской кухне дрянь, хорошенько сдобрить её соусом, похожим на майонез, и заглотить в один присест, чтобы есть не хотелось до самого утра.       К моему присутствию на кухне в Ланьлин Цзинь уже почти даже привыкли, даже не вздрагивая, когда я в порыве бросаю нож на пол, цедя ругательства и засовывая порезанный палец в рот. Сейчас же приходилось сдерживаться, и я тихо мычал под нос весёленький мотивчик, мешая фарш, пока не услышал удивлённое: — Цзысюань?       Подняв взгляд, я увидел невесту, прижимающую свёрток к груди и смотрящую на меня так, будто я держал лопатку ногами. Впрочем, в шутку подаренный мне Куаном фартук с цветочками и правда мог вызвать диссонанс, и я мило улыбнулся, делая с лопаткой шутливый поклон. — Моя леди.       Она чуть улыбнулась и неуверенно подошла ближе, спрашивая: — Решили что-то приготовить?       Вспомнив про легенду, я принял смущённый вид и улыбнулся уголками губ. — Что же, видимо, сюрприза не выйдет, — вздохнул я, смотря, как в глазах напротив появляется осознание. — Вы хотели приготовить… мне? — спросила смущённо она, и разумеется, я не упустил возможности распушить хвост, рассказав о том, как хотел сделать ей подарок и как я сожалею об испорченном сюрпризе. — Ничего, мы ведь можем готовить вместе, — улыбнулась Яньли, и я с удивлением поднял брови. — Вы умеете… готовить? — впал в ступор я. Такие навыки у благородной госпожи и совместительству единственной дочери главы ордена как минимум удивляли. — Считаете это странным? — наклонила голову она. — Да… Вы меня поражаете. Я считаю, что девушки, умеющие готовить, невероятно привлекательны. Что может очаровать больше, чем вкусное блюдо, приготовленное Вашими руками? — почти искренне отозвался я. — Вашими устами да мёд пить, — прикрыла рукавом улыбку Яньли, подходя ближе. — Что же Вы хотели приготовить?       Вопреки моим ожиданиям описание будущего блюда не вызвало у неё «Фе, да как можно это есть!», и я мысленно добавил ей пару баллов, начиная интересоваться её успехами на кулинарном поприще. Как оказалось, Яньли, хоть и не сравнится со мной в кулинарии, но прожжённого холостяка, умеющего варить лишь пельмени, обгонит вполне уверенно.       В её арсенале было не так много блюд, и было также лично её нововведение, которым она загадочно отказалась делиться, пообещав мне приготовить этот таинственный лотосовый суп. Нож держала уверенно, в отличие от меня с невнятным воплем не шарахалась от брызг масла и явно получала удовольствие, смотря как я в цветочном фартуке вырезаю из овощей всякие загогулины, рассказывая о весёлых случаях на кухне Ланьлин Цзинь.       Когда я лопаткой доставал чебурек и клал его на тарелку, то невольно подумал, что ещё чебуреки на свидании не ел, и едва слышно хмыкнул.       Есть на кухне не пришлось, — да и мне не хотелось, здесь было жарковато — и слуги, проявив инициативу, вынесли нам стол на веранду, и я, смотря на цветущее сливовое дерево, думал, что жизнь прекрасна, плюнув на этикет и с хрустом вытягивая ноги.       Вскоре подошла и заварившая чай Яньли, и я подарил ей полусонную улыбку, решив проверить границы дозволенного — будет ли ей комфортно видеть такого «неофициального» меня и не получу ли я от матери за несоблюдение этикета. Яньли, если и была возмущена, то никак это не проявила, — вероятно, была крепко подготовлена Вэй Усянем — и я решил чуть расслабиться. — Надеюсь, Вам понравится Хуан Ча, — сказала она, наливая мне чаю. — Признаться, в чае я крайне неприхотлив, — хмыкнул я. — Однажды приятель решил подшутить надо мной и заварил мне обычной воды с сахаром. Я ничего не понял и похвалил послевкусие, попросив сказать мне название сорта. — Мне показалось, что у Вас неплохо развит вкус, — сказала она, намекая на то, как я важничал, демонстрируя свои познания в приправах. — На самом деле… Я притворялся, — прошептал я, наклонившись к невесте, и невольно хохотнул. — Просто готовка еды не касается чая. Хотя мне больше по душе обычный чёрный. А что нравится Вам?       Выяснив, что невесте нравятся светлые чаи Улун, я продолжил разговор и не понял, в какой момент мы с чая перешли сначала на музыку, потом на детство Яньли, на моё желание скатиться с доски по одной из заснеженных гор Гусу, а также на общую страсть к рисованию. — Меня никто не учил, — в отрицании качал головой я. — Однажды выпросив у отца известного мастера в учителя, — хм, как же его звали… Кажется, Ванг Гуожи — я был вынужден выслушивать упрёки и оскорбления и, стерпев пару раз намерения изменить мой стиль, понял, что увлечение превращается в пытку и пошёл с повинной к отцу. Этого старого, к-хм, глубоко уважаемого мастера отослали, и я смог хоть вздохнуть спокойно. Не понимаю, зачем загонять творчество в рамки? — Хоть мастер Ванг и известен, как пример изысканной и утончённой живописи, мне его творчество не пришлось по душе, — задумчиво ответила Яньли. — Вы правы, ему не хватает… свободы. Излишний контроль тоже может пойти во вред. — Как и негативное отношение к миру, — буркнул я, вспоминая вечного недовольного ворчуна. — При личной встрече он поражает своей враждебностью. Хоть я и могу допустить, что такой настрой объясняется опытом, но это не может не сказываться на картинах. — Почему же? Порой самое прекрасное рождает не радость и любовь, и возможно, мы просто не дошли до понимания работ мастера Ванга, — не согласилась Яньли, и я со вздохом признал её правоту. — Надеюсь, я в жизни никогда не дойду до момента, когда буду понимать картины мастера Ванга, — буркнул я, заставляя Яньли спрятать улыбку за рукавом.       В конце трапезы мы договорились посмотреть работы друг друга, и я, идя в свою комнату, задумчиво перебирал цензурные наброски, которые прихватил с собой, и с унынием понял, что карикатуры на чиновников и голые девицы не входят в категорию приличного и мне придётся сегодняшней ночью срочно что-то рисовать.

***

      С тех пор я получил официальное разрешение Яньли балаганить на кухне в любое время и иногда вторгался туда, чтобы быстро сварганить очередную дрянь, и, посокрушавшись отсутствием газировки, внёсшей бы последний аккорд в добивании желудка, направлялся дальше по своим делам, заметно повеселев.       Вот и сейчас я, радостный, сытый и довольный, нёс в свёртке пародию на наггетсы и картошку фри, которую пришлось сдобрить таким количеством специй, — потому что вместо нормального картофеля в Китае практиковался лишь сладкий, — что у меня во рту что-то безвозвратно сгорело, и я чувствовал, что вот-вот дыхну огнём.       Подмигнув хихикнувшей служанке, я припомнил, что внизу к этому времени собирается толпа девушек в форме прислуги. Захотелось пошалопайничать, и я решил не препятствовать порыву души. Разогнавшись, я активировал печать и прыгнул в окно, делая кувырок в воздухе и приземляясь на площадь, разумеется, в самой крутой позе, какую я смог придумать.       Разогнав окружающие тело молнии, я встал, махнул волосами и, услышав смущённые писки, обернулся, чтобы довольно оглядеть несущих вёдра девиц и споткнуться о мрачный взгляд Вэй Усяня. — В Юнмэн Цзян есть двери, господин, — протянул ехидно он, и я скривился. В устах этого парня «господин» всегда звучало тонкой насмешкой.       Проводив тоскливым взглядом уходящих девиц, я невозмутимо подошёл к Вэй Усяню, решив, что попрепираться тоже бывает весело. — Мы, павлины, предпочитаем летать, — намекнул, что мне даже нравиться такое прозвище я. — Что поделаешь, раз щеночкам дано лишь провожать нас взглядом. — Смотри, как бы щеночек тебе перья из хвоста не повыдирал, — привычно отбил Вэй Ин. — Что столь уважаемая особа забыла на дворе для прислуги? — Разве не очевидно? Искал Вашего внимания, — ухмыльнулся я. — Знал, что Вы окажетесь здесь, ведь тут Вам самое место. — Это место моё, как и Ваше в серпентарии, — разулыбался он. — Когда, кстати, Вы уже вернётесь к себе? — А что, Вы уже скучаете? — сверкнул улыбкой я. — Не переживайте, Ваше скривлённое в презрении лицо не так-то просто забыть…       Обменявшись любезностями, я всё-таки донёс до него просьбу проводить меня за пределы ордена. — Зачем Вам? — нахмурился он. Почему-то именно к моей персоне во всей красе проявлялась его подозрительность. — И разве не стоит Вам позвать Яньли? — Я и так уделяю невесте достаточно времени, — закатил глаза я. — А ещё мне матушка запрещает выходить за пределы ордена, а я очень хочу. Мне нравится ночной город. Так всё-таки можно?.. Пожалуйста?       Когда Вэй Усянь посмотрел на меня так, будто я сказал, что приглашаю его на оргию, то лицо само собой покраснело, и взгляд решил, что смотреть на его красную ленту куда интересней, чем ему в глаза. — Не думал, что господин знает такие сложные слова! — с доброжелательным задором наконец воскликнул он, намекая на выдавленное «пожалуйста», когда я уже решил пнуть его в коленку и быстро уйти. — Так проводите или нет? — раздражился я.       Состроив загадочное и хитрое лицо, он приставил палец к губам, говоря: — Дайте-ка подумать… — А ещё у меня в кармане завалялась пара монет на бутылку рисового вина. — Как сложно-то решить… — Три бутылки? — Хм… — Сами купите себе всё, что захотите… — И правда, сегодня вечером я совершенно свободен!