***
Задумчиво водя пальцем по изображению на пергаменте, я хмурил брови и поверхностно дышал, не отрывая от витиеватых линий глаз. Под глазами этими чернели синяки, напоминая о насыщенной ночи и о проникновении в секретную секцию библиотеки Гусу Лань. Полученные знания вместо того, чтобы расставить всё по полочкам в голове, вызывали лишь больше вопросов, от которых хотелось взять за грудки и вытряси все ответы и у главы клана Лань, и у загадочного переселенца, и у почившего сотни лет назад пердуна, что не удосужился приписать комментарии потомкам, ограничившись рисунками и непереводимыми иероглифами, видимо, предполагающими, что ответ нужно будет узнать, раскладывая карты Таро. Карты Таро, к слову, здесь были не в ходу, но я уже был в таком отчаянии, что мог запросто крякнуть и угнать в Индию, дабы местный шаман напустил туману и дал бы мне хоть какое-то направление. Вздохнув, я возвёл глаза к небу и, сложив руки лодочкой, попросил дать мне знак. Когда ни через минуту, ни через две ничего не произошло, и я укоренился в мысли, что индийский чай очень даже ничего, над головой раздались возгласы и ругань на грани приличия, и я, удивлённый наличием подобного в этой монашеской обители, удивлённо поднял голову. — …возмутительно! Вы ещё смеете оправдываться! Ваш поступок нарушает все грани приличия, и поверьте, вы понесёте заслуженное наказание!.. — Но я правда не знаю, откуда она у меня взялась, — послышался хныкающий голос Не Хуайсана. — Это всё недоразумение! Тут нужно разобраться и… — Разобраться? Разобраться?! Вы пойманы с поличным!.. — продолжал голосить адепт клана Лань, и я украдкой хмыкнул, пряча ухмылку за ладонью. — Стойте, подождите, здесь нужно!.. Ай!.. Благодаря тому, что я не отрывал взгляда от весёлой компании, мне удалось заметить, как ветер подхватил упавшую злосчастную ленту, и она плавно полетела в направлении озера. Проследив за её полётом и поняв, что пропажа осталась без внимания, я активировал печать и в отблеске молнии плавно приземлился на камне в центре озера, тут же платком сдавив нежную ткань. Стараясь не прикасаться к ленте, — Боже упаси, при стольких-то свидетелях — я выпрямился и сощурился, когда мне в лицо подул горный ветер, тревожа волосы и полы ханьфу. Переждав и сделав «козырёк» из ладони, я постарался найти адептов клана Лань, но наткнулся взглядом на знакомый профиль и вздрогнул. Янтарные глаза смотрели на меня с высокой башни, так внимательно и пристально, что по затылку пробежались мурашки. Я замер, приоткрыв рот — в утреннем свете Лань Ванцзи в белых одеждах больше напоминал гордую принцессу из сказок, нежели умелого воителя. Развевающиеся на ветру волосы лишь усиливали это впечатление, и от этой странной атмосферы сказочности, интимности и волшебства я окаменел, наблюдая, как ветер играет с каштановыми прядями. — Господин Цзинь!.. Вздрогнув, я посмотрел на зовущего, но когда обернулся обратно к Нефриту, то его уже и след простыл. — Слава небожителям! Вы её поймали! — вздохнул изрядно сбледнувший адепт, останавливаясь возле берега и пытаясь восстановить дыхание. — Да-да, — задумчиво протянул я. — Не стоит благодарностей… — И всё же, от всего лица ордена Лань… Выслушав приличествующие случаю формальности, я покивал, спрыгнул на берег и, держа зажатую в платке ленту, протянул её адептам. — Господин, — неуверенно отозвался один из них, поглядывая на ленту. — Вы не будете против?.. — Можете забрать платок, — прыснул я, озорно блестя глазами, и адепты, неуверенно улыбнувшись, взяли свёрток, как самое ценное сокровище. — Так кому эта лента принадлежит? — скучающе спросил я просто потому, что не задать этот вопрос было бы странно. Адепты встревоженно переглянулись, и я обезоруживающе поднял руки. — Если это секрет… — Да, простите, господин! — поклонился один. — Но я не думаю, что мы вправе разглашать подобное… — Ничего, я всё понимаю, — махнул рукой я. — Пусть пропажа найдёт своего владельца. Проследив, как адепты уходят, я задумчиво посмотрел на небо и, отметив появившиеся облака, хмыкнул, решив, что будет неплохо спросить совета у того, кто разбирается в записях лучше меня.***
Как назло, стоило мне принять решение и изъявить желание встретиться с Лань Ванцзи, встречаться с которым ранее мне хотелось столько же, сколько и с бывшими пассиями, — желательно, никогда — как невинный чукотский мальчик, на время потеряв ленту, почувствовал, как ужасен и несправедлив этот бренный мир, и перестал ходить на уроки. Посчитав сначала, что это дело временное, я решил подождать, но когда ни через день, ни через два, ни даже через неделю он не появился, мои планы отложились на неопределённый срок, а совесть перестала искать соль и начала меня медленно сжирать и без неё. Наконец-то осознав, что чужая культура также важна для её носителей, как своя для меня, я прикинул, что бы делал, если бы кто-то с ухмылкой демонстративно вертел перед моим носом цепочку с крестиком, и здраво придя к мысли, что от его рожи мало бы что оставил, впал в тоску лишь больше. Было неприятно осознавать, что ты идиот, а осознавать, что надо ещё нести ответственность за эту позицию, неприятно было вдвойне. Разумеется, я не собирался признаваться в маленьком преступлении, — в конце концов, мои поступки отражают и положение клана, и подобная шалость могла привести и к войне — а вот минимизировать ущерб для Ванцзи я должен был хотя бы попытаться. Вставать на колени и молить о прощении, что-то мне подсказывало, идеей было не лучшей, а выражать поддержку, как я обычно это делал — похлопать по плечу и сказать «Ну, ты это, братан, держись…» — тоже было не солидно. Так ни к чему не придя, я решил действовать по ситуации и, пропустив занятия Цижэня, пошёл бродить по территории клана в надежде, что случится чудо, и появится дорога из золотых кирпичей, ведущая к Ванцзи. Ничего подобного не произошло, и я, побродив часа два, вздохнул и присел у небольшого озера. Солнце противно слепило глаза, в которых будто песка насыпали, и я присел, облокотившись о столб и прикрывая свинцовые веки. Журчащая вода, шелест листьев и пение птиц действовали не только успокаивающе, но и усыпляюще, и я не заметил, как провалился в вязкую дрёму. Когда печальная и тихая мелодия вырвала меня из сна, я посчитал, что мне всё это ещё чудится и снится, но, приоткрыв веки, увидел длинные развивающиеся волосы, на которых сияла лента, и гуцинь, что издавал переливчатые звуки. Ошалев, я моргнул, потёр глаза и осторожно подполз ближе, смотря, как длинные пальцы перебирают струны. Мы сидели так какое-то время, и я молчал, наблюдая то за озером, то за играющем на гуцине Лань Ванцзи. Когда отзвучали последние ноты, я, так ни к чему не придя, тихо признал: — Так красиво… Он вздрогнул и повернул голову ко мне, будто только заметил, заставляя меня застыть с неловкой улыбкой. Лань Ванцзи вместо ответа опустил голову и начал бессмысленно перебирать струны. — У вас хорошо выходит, — заметил я. — Давно играете? Он рассеянно кивнул, и я, нахмурившись, пододвинулся ближе. Протянув руку, я замер и поинтересовался: — Можно?.. Пристально меня осмотрев, он неуверенно кивнул, и я с улыбкой начал перебирать струны. Когда через пару мгновений стало понятно, что из меня игрец такой же, как из Цижэня — балерина, мою руку перехватили, и на мой вопросительный взгляд выдавили: — Не так. Показав, как правильно, он сыграл пару аккордов и уставился на меня, ожидая, что я повторю мелодию, в то время как я запомнил лишь первую пару нот. — Так?.. — опасливо буркнул я, начиная, и по звуку понял, что провидение было ко мне милосердно, не дав родиться в клане Лань. Кажется, Лань Чжань был того же мнения и вместо комментариев просто вздохнул, и когда я посчитал, что мастер-класс для отстающих закончен, он пристально на меня посмотрел и пододвинулся ближе так резко, что я аж вздрогнул. — Вы неправильно двигаете рукой, — пояснял он, демонстрируя на практике, как надо. — Кисть напряжена. Расслабьтесь. Пальцы движутся свободно и мягко. — Вот так? — заинтересованно спрашивал я, перебирая струны. — Нет. Основное давление на средний и большой палец… Признаться, за короткий период я совершенно увлёкся, перебирая струны и даже косо-криво сыграв старую-добрую «Калинку». Получилось совершенно непохоже, но я бил в грудь и утверждал, что, если я научусь играть лучше, Лань Ванцзи заплачет от душевности песни. — Так научитесь, что вам мешает? — вдруг сказал он, вызывая у меня ступор. — Но у меня даже гуциня нет, — логично возразил я. — У меня есть, — сказал он кратко, отвернувшись, и мои брови начали грозиться улететь к облакам, стоило мне понять намёк. — Так… Вы предлагаете?.. — М-гм. — И… Вам не будет сложно? — М-гм. Представив лицо Цижэня, узнавшего, что я возобновил тусовки с его племянником, соблазн согласиться на эту нудятину возрос в разы. — Только если вы будете ходить на уроки, — тут же взял быка за рога я, откидываясь на траву. Поймав удивлённый взгляд, я пояснил: — Без вас скучно стало в разы. Теперь не с кем переглядываться, не с кем поспорить… Никто даже к узлу баико не придирается! Приучили меня к своему обществу, так имейте совесть нести ответственность. Знайте, что мои страдания — ваша вина! Драматично вздохнув, я тут же с интересом пронаблюдал, как Ванцзи отворачивается, не имея ни малейшего понятия, что происходит в его голове. Когда до меня донеслось холодное «Я приду», мне подумалось, что у меня появились слуховые галлюцинации, но быстро в этом разуверился, увидев, как напряжённо он сжимает руки. — Вы не пожалеете! — довольно воскликнул я, вставая. — Обещаю, что далее буду вести себя более примерно… Но если шалость означает, что курировать моё наказание будете вы, то я вовсе не против пошалить. Моя игра бровями, кажется, привела Ванцзи в бешенство, и он отвернулся, презрительно констатировав: — Убожество! — Ваше убожество! — подметил со смехом я, разворачиваясь. — Только не опаздывайте, господин Лань! От него донёсся невнятный гневный фырк, и я, рассмеявшись, пошёл в свою комнату, решив, что свою цель выполнил с блестящим успехом.