Трудности понимания

      После того, как я принял решение вычеркнуть из ракурса своего внимания клан Лань, клан Лань решил перестать ломаться, как жеманная девица, и на корню зарезать мои попытки наладить контакт. По иронии судьбы, как оно всегда и бывало, когда ты разочаровываешься в обратной связи, обратная эта связь приходит весьма некстати, ведь я уже провёл ночь, злобно пялясь в потолок и чехвостя про себя зануд и в хвост и гриву, и теперь менять мнение не очень хотел.       Тем не менее следующим днём принёсший извинения адепт стал для меня неожиданностью. И хоть по его лицу было видно, что в своей голове он уже сто раз поставил меня на место и разбил нос, я был приятно удивлён и, попридержав порыв посоветовать сделать лицо попроще, столь же официально извинения принял.       Однако возобновлять попытки дружбы не спешил. Просто теперь я понимал, почему клан Лань так редко сотрудничал, и почему отец каждый раз закатывал глаза, когда приходили докладывать о прибытии Цижэня. Наверное, мы просто слишком разные. И я слишком себя переоценил, когда возомнил себя гуру дипломатии и решил, что смогу найти язык с людьми, над жизненными принципами которых за спиной ехидно смеялся.       Подытожив обстановку, в которой окружающие меня наследники великих орденов все таили на меня обиду, я с удивлением осознал, что наследил так, что повторить мой подвиг сможет не каждый. И до меня лишь спустя пару лет дошло предупреждение, которое говорил мне отец.       Теперь для клана Лань я был идиотом почище Усяня, ведь догадался в своё время накорябать в день отъезда несмываемый матерный стишок на стене с правилами, из-за которого вынужденно закончил обучение экстерном — вероятно, я был первым, кого выгнали столь изящно и витиевато. Теперь Цижэнь при моём виде драл себе бороду и дышал столь грозно, что, видимо, пытался сдуть меня на другой континент воздушным потоком, выходящим из его ноздрей. В своё оправдание скажу, что был не в трезвом виде, что с пьяного взятки гладки, да и вообще, та стена требовала разнообразия, а не скучных бессмысленных поучений. Ей не хватало задора! И русское крепкое словцо, разумеется, с дословным переводом смотрелось как нельзя лучше после всех правил, как некий итог. А дополнение из улыбающегося смайлика давало зрителю чувство хорошего настроения на весь день. И чего они, хах, взъелись?       Для клана Цзян я был фигурой даже более одиозной, чем для клана Лань. По крайней мере, ни с одной девицей с клана Лань я романы не крутил и помолвки не заключал — ангел миловал. К сожалению, с семейкой Цзян личный ангел-телохранитель умудрился подкачать. Видимо, в то время как я заливал слезами маменькин подол и пытался её уговорить, бившись, как об камень, этот тупица пил свой божественный нектар где-то с хихикающими пышногрудыми валькириями, позабыв о моих земных страданиях.       Земные страдания закономерно аукнулись моим взбрыком, сбросом цепей и венца, а также полным политическим крахом, с которым я должен был теперь как-то жить. Рычагов не семью Цзян не оставалось — лишь один, тонкий и призрачный, проходил через Цзян Чена в виде Цзинь Лан, которая под видом интереса по обмолвкам и намёкам выуживала из наследника всё, что мне требовалось знать.       Что-то мне подсказывало, что стоит личности Цзинь Лан раскрыться, как ни одна уловка отца не спасёт клан Цзинь от затаившего обиду Цзян Ваньина. И если я бы на его месте поржал да нашёл вечный повод для шуток, то Цзян Чен бы взял меч, чтобы поковырять им в моей глотке — у местных с чувством юмора было туговато, да и обижаться они любили на что ни попадя.       В общем, вся надежда возлагалась на мою вторую личность, что просыпается, когда я ноюсь маменьке, с завистью кошусь на гладкие волосы других и ворочу нос от комнат в трактирах. Я обозначил её как «бабская натура».       «Бабская натура» для Цзян Чена, видимо, была в новинку. Вероятно, не последнюю роль в этом играл статус Ваньина и его вечно серьёзный вид, который в такой концентрации нормальных дамочек заставлял скорее крутить у виска. Мне же социальный статус Цзян Чена и его лицо великого мыслителя, напряжённо решающего в голове мировую проблему — кто милее: собачки или котики — волновали мало. Никакого пиетета я к нему не испытывал и мог прямо назвать его придурком, если тот себя должным образом вёл.       Я не до конца понимал, какую выгоду он извлекает из общения с Цзинь Лан, хотя предполагал, что ему нравилось, когда с ним не лебезили, и когда красивые девушки в его присутствии хохочут, поднимая самооценку. В общем-то, если в моём присутствии появилась бы дива, не опускающая при мне глаза, понимающая моё чувство юмора и умеющая вовремя притвориться тупой, я бы, может, и женат давно был, так что отчасти наследника Цзян понимал.       Мои же выгоды были очевидны: я получал доступ к библиотеке семейки Цзян, когда сокрушался о бедственном положении своей семьи и любви к редким книгам, получал обрывки измышлений мадам Юй и Фэнмяня, потому что Ваньинь невольно повторял их мысли, как попугай, получал возможность влиять на наследника, а главное — неповторимую возможность развлечься, фарс на грани фола, когда ставки высоки, а чужая личина проросла в твоей столь искусно, что уже и не отличишь, где начинается твоё, а где — наносное, лживое.       Что я заигрался, я понял лишь в последнюю нашу встречу, когда наследник Цзян по какой-то надуманной причине явился в наш орден, подтверждая закономерные подозрения отца, что в столь систематических приездах что-то нечисто. В своём родном доме обойти шпионов и найти укромный уголок никогда не являлось для меня трудностью, поэтому вскоре мы под покровом ночи гуляли по улицам одного из удалённых от столицы района. — Я совершенно уверена, что все эти слухи распускают завистники, — делился я, активно жестикулируя и грозя едой, нанизанной на палочку, испачкать дорогие одеяния Ваньина. — Вот скажите, разве может молодой господин Цзинь кричать на даму? Выглядеть не подобно небожителям? Совершить низость? Нет! Я даже представить подобное не могу! Молодой господин всегда столь учтив и ослепительно прекрасен, что сами горы готовы в мгновение забыть о своём величии и превратиться в ровную гладь, и всё лишь для того, чтобы лучше увидеть прекрасный лик господина! Его улыбка достойна кисти лучших художников мира, а свет глаз способен растопить самый твёрдый лёд, окутавший сердца. Разве можно…       Сев на любимого конька, я искренне наслаждался, что впервые за долгое-долгое время разговор свернул к моей истинной персоне. Как оказалось, последние события запустили обо мне волну слухов, к которым хоть и простой народ у земель Цзинь относился крайне скептично, но всё же вызывал определённый спрос у возвышенных заклинателей.       Я давно понял, что заклинатели в душе были почище базарных бабок и могли в любой момент поперемывать косточки бедолаге, что умудрился либо сильно вырваться вперёд, либо заметно поотстать. Было крайне забавно наблюдать, как твои собственные подчинённые часами могли обсуждать, кто среди заклинателей красивее — первый или второй нефрит, а потом разругаться в пух и прах и сойтись на том, что собеседник не эстет и ничего в красоте не смыслит.       Это положение вещей скорее веселило, но я определённо не был готов, что в слухах центральную позицию займу я. Либо до сего момента я не был достаточно любопытным, чтобы трещать обо мне за углом, либо окружению хватало ума закрыть рот, когда я нахожусь в поле зрения. К счастью, Ваньинь особым умом не отличался, что позволяло его водить за нос и говорить о чём угодно, включая себя. — Я был о вас другого мнения! — раздражённо выговаривал мне он. — Вы что, не способны отличить пошлость от благородства?.. — Если в господине Цзинь и есть пошлость, то она самая пленящая и соблазнительная, — сладко вздохнул я, с ехидством косясь на красного то ли от смущения, то ли от злости Цзян Чена. — В нём прекрасно всё! — Он опорочил доброе имя моей сестры! — наконец гаркнул он, сжимая кулаки. — Хотя эта гадина не достойна и её мизинца! — Вы слишком драматизируете, — закатил я глаза, помахивая веером. — Люди заключают помолвки и разрывают, в этом нет ничего отвратительного и вызывающего… — Всё равно… — сквозь зубы процедил он, хмуря брови. — Он не имел права…       Уловив изменившееся настроение и бросив на него опасливый взгляд, я положил руку на его плечо, и он вздрогнул. — Что-то… произошло? — неуверенно поинтересовался я, активнее заработав веером. — Вы можете со мной поделиться…       Он вздохнул, фыркнул и осторожно сжал мою руку, снимая её с плеча и явно не собираясь отпускать. — Цзян Чен? — нервно спросил я.       Мы остановились посреди какого-то парка, освещавшегося одной луной, делающей обстановку настораживающе интимной. Когда мне надоело смотреть, как он стоит напротив меня и сжимает руку, я открыл рот, чтобы того обсмеять или осадить, и он наконец заговорил: — Яньли… Для неё это стало ударом.       Я дёрнулся, будто ударили меня, и, последовав примеру Цзян Чена, уставился куда-то себе под ноги. — Она старается вести себя как обычно, но я же вижу… — с силой процедил он, но тут же выдохнул и прикрыл глаза. — Ей… тяжело это даётся. И хоть я знаю, что рано или поздно боль пройдёт, этот урод!.. Он!..       Выдохнув, он спокойно продолжил: — Я готов разорвать его голыми руками. — Я… Я уверена, что господин Цзинь не хотел… — промямлил ошарашенно я. — Н-но, разумеется, госпожа Цзян Яньли достойна лучшего… — Непременно, — решительно кивнул он. — У сестры будет всё самое лучшее. И я никому не позволю мешать её счастью.       Рассеянно кивнув, я всё также смотрел куда-то на мыски ботинок, теряясь в взбесившихся мыслях, поэтому, когда мою голову за подбородок приподняли, то лишь с удивлением уставился на Ваньина.       В его глазах отражались отблески луны, и я замер, смотря, как в чужих глазах отражаются чувства от разрозненных размышлений. Наклонив голову, я задумался, что за право иметь такие глаза нужно приплачивать дополнительные налоги, потому что это смотрится так по-внеземному странно и красиво, что…       Произошедшее доходило до разума урывками, и лишь через пару мгновений пришёл глубокий шок, когда чужие губы стали особенно ясно ощущаться на моих. Глаза округлились, и я, позабыв, что сейчас играю роль Цзинь Лан, вместо пощёчины со всей дури дал наследнику Цзян в глаз. — Вы что творите? — завизжал я. Несмотря на то, что я на мгновение потерял контроль над голосом, мой прозвучал столь высоко и визгливо, что Ваньинь этого даже не заметил. — Я… Я подумал, что… — растерянно забормотал он, прикладывая ладонь к глазу и не спеша вставать с земли. — Вы плохо подумали! Плохо! — не переставал истерить я, чувствуя себя так, будто меня помоями облили. — Держите свои части тела при себе! — Простите, если вы посчитали мой порыв оскорбляющим ваше… — Да! Вы что, возомнили, что вам всё дозволено?! — Нет! Ни в коем случае! Позвольте… — Не позволяю, — зарычал я, посмотрев на растерянного Цзян Чена, как на врага народа. — Ах, ты мелкий…       Прикусив язык и поняв, что ещё немного, и я наговорю такого, что вовек не отмоется не только Цзинь Лан, но и весь клан Цзинь, я издал какой-то взбешённый невнятный рычащий звук и, как настоящая королева драмы, пнул какой-то камень в сторону Ваньина и стремительно удалился.