Салют, вера!

Мы на разных языках, Но об одном с тобой всё же говорим. И не поймём никак, Что один из нас прощён уже, А другой простил давно. Горький осадок, но сахара не надо, Говори всю правду, как есть. Горький осадок, но сахара не надо, Не надо parlez vous francais.

— Миссис Ходжсон, — говорит Ник, и Мёрвин, зажав мобильный плечом, выкручивает руль. — А, та пришибленная старуха, — вспоминает сразу. — Что у неё приключилось?.. — Ты у неё приключился! — раздражённо срывается-таки Ник. — Очередная жалоба! Мёрвин уже хочет сказать, что женщины палеозойского возраста его не интересуют, так что жалоба — вздор, но Ник продолжает: про хамство во время работы, про то, что пожилая женщина услышала такой лексикон, который за восемьдесят лет свой жизни ни от кого не слышала. Мёрвин хмурится, слушает. — А куда она дела ещё свои десять лет?.. — уточняет походя, и Ник взрывается. — Хватит! Последние заказы на сегодня закрою я. А ты… Езжай и проспись наконец-то, что б тебя! — он замолкает ненадолго, Мёрвин так и видит, как он покачивается по их мастерской, собирая остатки словарного запаса. — Ты заебал, Мёрв! Это… Вечером приезжай, будем говорить. Иначе… — Да-да, понял, бывай, — решая не дослушивать очередную попытку в душеизлияния, сбрасывает. Вообще у Мёрвина сегодня было настроение поработать. Нормально. Он и не пил вчера, но один разговор с Никки даёт в голову не хуже пали, и настроение снова умеренно-поганое. Мёрвин не понимает одного — захуй ему звонить, если из всех рабочих вопросов у Ника к нему претензия только по, блядь, дипломатии. Мёрвин разнорабочий. Не улыбчивая администраторша в отеле, не китаянка из спа-салона. Схера ли ради ему деликатно прятать чужую тупость, если работу он делает на совесть?.. Направление перестаёт быть актуальным, и Мёрвин, поведя челюстью, резко выруливает по пустой дороге через сплошную. Какие-то дамочки на тротуаре взвизгивают, как колёса по асфальту, и настроение падает совсем в желание нажраться. Он ведь даже не завтракает, сразу едет работать, как нормальный и ответственный гражданин США. Хотя, конечно, Мёрвин никогда не завтракает, но сейчас голодуха обостряется резью в кишках особенно неприятно. Притормаживает он на светофоре, угрюмо подперев висок двумя пальцами. Наблюдает, как плетутся перед капотом очередные суетливые бабки с корзинками, что-то живо обсуждают. Следом за ними — знакомое лицо лопает кислотно-розовый пузырь. Мёрвин машинально давит на гудок, но спугивает громкий звук только бабок: те подпрыгивают, панически оглядываются, находят недобрыми взглядами похуистичного Мёрвина и уже под дружные осуждения перебегают на тротуар. Кларисса останавливается, вынимает наушник и оборачивается. Держит в руках накрытый вафельным полотенцем противень. — Здарова, — окликивает её в открытое окно Мёрвин, и Кларисса взаимно выдувает пузырь жвачки, моргает в знак приветствия. Он качает головой на убегающих бабок с корзинками с едой. — У нас тут благотворительная жральня открылась, что ли?.. — Уже ищешь бесплатные столовые для бездомных? — флегматично отзывается она и в паузу между словами лопает мелкий пузырь. — Миссис Брэдшоу организовала приветственную вечеринку в честь отца Гомеса. — А, клуб старых дев и импотентов, — с пониманием поджимает губы Мёрвин. — Удовлетворяют рот, раз больше ничего нельзя. — Типа того, — пожимает она плечами и уже лезет надеть обратно наушник, чтобы продолжить переходить дорогу, но Мёрвин одёргивает: — Залетай, подвезу. Если у Мёрвина дерьмовое настроение, то это в самый раз подходит, чтобы заявиться на вечеринку милых католиков, бесплатно пожрать, а потом испортить им праздник всего парой слов. Никки явно будет в восторге, гундёж миссис Ходжсон покажется пшиком после такого фурора. Кларисса без лишних разговоров садится в машину, укладывает на колени свой противень. Мёрвин принюхивается, варварски лезет под полотенце ухватить что-то похожее на кексы, но после первого укуса выплёвывает кусочки в открытое окно. — Так ты туда их убивать едешь? — поморщившись, оглядывается он на неё. Кларисса бесстрастно надувает пузырь, тыкается в плеер. — Я приходская секретарша, а не пекарь для инициатив прихода. Раз впрягли, то пусть страдают. — Очень по-христиански. — Более чем. От вечеринки там только название: просто сборище женщин, редких мужиков на заднем дворе, накрытые клеенчатой скатертью столы с выставленными тарелками угощений. Несколько переговаривающихся компаний. Всё мирно, цивильно и по-уебански. Этакий дух добрососедства, поддерживающий традиции христианской общины. Мёрвин проскальзывает в это сборище вместе с Клариссой, и теперь более критически оценивает блюда. Первый сэндвич он кусает с опаской, но, прожевав, понимает, что это стряпня какой-то из местных бабок, и уже спокойно проглатывает. Акция «бесплатно набить пузо» немного воодушевляет. Не воодушевляет пунш без капли алкоголя, но Мёрвин прикидывает в уме, что на сэкономленные деньги сможет выпить стаканчик-другой в баре. Мёрвин держится в стороне, не пробует ради приличия с кем-то поздороваться, всё равно скоро свалит под шумок, но взгляд цепляется за чёрную фигуру посреди ярко-цветочных принтов женщин за сорок. Точно, Отец Гомес. Отличная цель для того, чтобы разрядить говённое настроение. От него как раз с деликатными кивками отходит парочка женщин, он поворачивается к столу, выбирая, что положить себе на тарелку. Мёрвин подхватывает знакомый противень и бесшумно подплывает со стороны: — Кекс, преподобный?.. — хмыкает, когда священник-таки вздрагивает плечами. Отец Гомес оборачивается, хлопает длинными ресницами за своими окулярами. — Не знал, мистер Мёрвин, что вы прилежный католик, — с иронией оценивает его сверху вниз, увереннее расправляет плечи, но всё же протягивает руку и берёт один из кексов. Мёрвин дёргает уголками губ в лживой улыбке, отставляет противень в сторону. — Я тут лишь за бесплатной едой. Как и вы, да?.. Гомес, не подозревая, откусывает кекс, и за секунду его лицо каменеет. Мёрвина внутри обмывает злорадством, и он, уже не скрываясь, усмехается, наблюдает, как святоша попробует выйти из положения. Всё же поражённо округлившиеся глаза отца Гомеса ему больше импонируют, нежели те, самодовольно и миролюбиво прищуренные — как тогда, у церкви, когда он выиграл два раунда за раз. Каждая ресница очерчена, все переливы цвета на радужке видны. Мёрвин отворачивается, беспардонно плюхается задницей на угол стола, и замечает, как суетливо начинает оглядываться преподобный. Такое надо запить. Лучше, конечно, кровью божьей, но тут только пунш. Мёрвин протягивает ему чей-то оставленный стаканчик с недопитым, отец суетливо перехватывает его и… Выплёвывает кусочки кекса прямо в чужой напиток. — Дерьмо какое, — искренне морщится он, и Мёрвин с удивлением вскидывает брови. — Острый вы на язык, отец, — не без правды цыкает он. — Это вас в семинарии настоятель научил вместе с «Отче наш»?.. — Армия, — честностью на честность неожиданно рубит Гомес. Теперь черёд Мёрвина округлять глаза, чтобы напомнить, что и у азиатов не прорези, а глазные яблоки. Это объясняет, почему праведной наружности святой отец ловко ориентируется и не ведётся на провокации в виде шуток про мамаш — поддерживает, зараза такая, обыгрывает в тонкости и изяществе. Отвернувшись, Гомес буквально по-мальчишески высовывает язык, счищает налёт переизбытка соды о верхние зубы. Мёрвин предательски дёргает уголком губ, но уже не в усмешке. Однако сразу стирает оттиск симпатии в своей мимике, скучающе отворачивается. — Где служили? — Ирак. Мёрвин не удерживается, присвистывает. — До меня уже дошли слухи, что вы тоже там были, — в этот раз выбрав осторожно со стола что-то относительно съедобное, говорит. Оборачивается, внимательно проезжается взглядом по чужому профилю. — Мистер Мёрвин. — Надеюсь, до вас также дошли слухи, что побывав в Ираке, вы побыли по голову в говне, — уже заученный ответ каждому, кто считает прохождение войны — гордостью. Но всё же огонёк интереса проклёвывается, Мёрвин искоса оглядывает Гомеса. — Радовались, что крестили будущие трупы?.. Обещали им царство божие, если правильно будут целиться?. — Все мы — будущие трупы, — не дав себя задеть, отзеркаливает он. — Однако, если вам нужна какая-либо откровенность, то да: тел я видел там больше, чем на отпевании. — И теперь считаете себя особенно просветлённым от этого факта, — едко фыркает Мёрвин, но Гомес опять продолжает: — Но вместе с тем, моё дело всё же позволяет видеть чаще рождение, — совсем легко сходит с темы войны, давит свою загадочно-лёгкую улыбку. — Рождение преобладает над смертью. — Ага, бля, расскажите это статистике по рождаемости, — качает головой. Нет, всё же этот святоша блаженный. — Как минимум, зачатие явно приятнее пули, — заметив, как с Мёрвина смывается даже слабый налёт искренности, остротой в сторону добивает отец. — Бог знает, в чём больше смысла. И Мёрвин, едва не хлебнувший из того самого стаканчика с пуншем и ошмётками содового кекса, давится воздухом. Оборачивается на него, а тот, откусив приличного вида кусок лимонного кекса, невинно поворачивается. Мёрвин подольше изучает его взглядом, всматривается. Вот чем-то неуловимым, непонятным, а раздражает. Но как-то странно, неясно: нажраться от разговоров с поддёвками не хочется, впасть в уныние — тоже. Наоборот будто — заряжает энергией, какая обычно бывает при злости. Отец Гомес внешне похож на рядового агнца божьего: щупловатый высокий с волоокими глазами за толстенными очками. Кудрявится, как баран, режется угловатыми плечами под чернотой сутаны по цветасто-милому пейзажу чужого двора. По общению — совсем чудной. Вроде и на зубах, как сахаром, его правильные морали и взгляды скрипят, а потом вдруг — хоп! — и говорит тем же самым миролюбиво-размеренным тоном удачную колкость, иронию, сарказм. Не в духе преподобных. Предыдущий приходской священник отпечатался в памяти Мёрвина таким же невыразительным серым пятном, как весь городок. Есть и есть, типичный духовник, толкает по воскресеньям проповеди, проводит мессы. А этот… А этот — отец Гомес. — Сколько вам? — пометавшись взглядом от одного глаза до другого, нахмуривается Мёрвин. — Тридцать шесть. Мёрвин в который раз удивлённо вскидывает брови: всего на четыре года младше, а кажется, что на десятчик, если не больше. — Это важно?.. — моргнув, уточняет он и остаётся с налипшими на щеках крошками. Вот, вроде, взглянуть на него под одним углом — пацан пацаном, репетитор Зейна по математике. А потом излом света в толстых линзах, неправильно упавшая тень, полупрофиль — совсем не мальчик, видны провалы под глазами, тонкие борозды морщинок от глаз, на месте ямочек на щеках. Мёрвин отдёргивает слишком долгий взгляд от него, раздражённо поводит плечом. — Прикидывал, молодая ли у вас мамаша, — говорит привычное и первое, что приходит в голову. — А она, похоже, самый сок. Отец Гомес отводит взгляд позже на пару секунд. Будто примеряется, осмысливает внимание к своей персоне. Но с ответом находится моментально: — О, моя мама прекрасный человек, — говорит совсем без иронии, Мёрвин опять ведётся на первые фразы. — Вы будете прекрасным отчимом моим пятерым братьям и сёстрам. Заодно сможете починить трубу у нас на кухне. Вы ведь, мистер Мёрвин, рукастый мужчина, я правильно понимаю?.. Поддевает, сука очкастая. Отражает, добивает подъёбку, совсем пугливо не уворачивается и не оскорбляется. У Мёрвина режется предательски оценивающая ухмылка, фыркает одобрительным смешком. — У меня никогда стояки не барахлят, — подхватывает налегке. — Обращайтесь. — Это прекрасно, — по-прежнему светским тоном. — Будет прекрасно, если и трубы не горят. Едва солнце забрезжит, и сразу — мрак. Мёрвин окончательно стирает улыбку с губ, непроизвольно дёргает верхней губой в раздражении. Но вовремя со стороны семенят старушки, подловив оглядку преподобного по двору. — Отец Гомес!.. — доброжелательно-склизко начинаются расшаркивания. — Отец Гомес, мы так рады, что именно вас назначили в наш приход! Вы человек молодой, более современный, вам… Дослушивать это Мёрвин не собирается: отталкивается руками от стола, навостряется прямиком к выходу, не позволяет себе рефлекторно оглянуться в ответ на обернувшегося к нему преподобного, который точно ещё хотел обронить с ним пару слов. Нет, всё же отец Гомес больше бесит: своей несуразностью, обманчивой мягкостью. Да и уж, если быть более откровенным с собой, то и отлично подвешенным языком — он и Рейчел на душещипательные вывел, как пальцами щёлкнул, а таких людей Мёрвин не любит. Есть уже один такой в его кругу общения — Никки. Этого дерьма хватает взахлёб, а ещё и приправленное религией… Ну уж нет. Пока Мёрвин зло прошаркивает по двору, хлопает дверцей и заводит мотор, инициативные старушки радостно подсаживаются отцу Гомесу на уши: — Послушайте, отец, — начинает миссис Журно, — мы несколько лет просили об этом отца Брауна, но он постоянно придумывал то нелепые отговорки, то считал нас полоумными… — Прикрывался законом и что это — нарушение границ частной собственности!.. — Именно! Гомес отставляет так и не опустевшую тарелку на стол, привычно переплетает пальцы в замок, улыбается мягко-доброжелательно, слушая, но курсирующий взгляд между старушек отражает некую степень потерянности и предсказания назревающей чуши. — Поэтому, думаем, вы нас должны понять, — продолжает миссис Журно. — Вы — современный человек, но чтите традиции, у вас умные глаза, мы сразу заметили!.. Вы молодой, активный и… — Так чем я могу помочь?.. — пробует подвести к сути. — Понимаете… — на несколько секунд старушки притихают, переглядываются меж собой, затем переходят на умеренный тон. — Мы хотели бы попросить вас… Об обряде экзорцизма. — Точнее, об изгнании демонов! — подключается вторая. — Вампиров!.. — Вампиров?.. — хлопает глазами Гомес. — Миссис Брэдшоу, — с осуждением к громкости прорезавшегося голоса своей подруги, шикает миссис Журно, — сколько говорила, это не вампиры!.. Демоны или призраки!.. — Ты не можешь сказать точно, это могут быть и вампиры!.. — Так?.. — осторожно вклинивается снова отец, и старушки, перебросившись взглядами с молчаливой перебранкой, заканчивают: — Видите, соседний дом? — все трое уводят взгляды за старческим пальцем, ткнувшем на дорогого вида коттедж, стоящий вдалеке от основной улицы. Стильный, громоздкий, из камня. — Так вот там… Нечистые дела творятся, святой отец! Раньше там жила одна женщина с ребёнком, а затем — пропали бесследно! Будто и не было их! — Мы о ней спрашивали, — кивает миссис Журно активно следом. — Все её помнят, девочку ту тоже, но никто не знает, куда они исчезли! Говорили, что переехала с богатым мужчиной куда-то, так ведь дом и дня не стоял на продаже!.. — Следом за тем, как они пропали, — понижает таинственно-мрачно голос миссис Брэдшоу, — и началось странное: иногда слышны звуки по ночам, бутылки бьются… Как-то раз я подошла посмотреть, может, это новые жильцы бранятся, а там, представляете, темно! Никто туда не заходит, никто оттуда не выходит! Никто не знает ни о каких новых людях в городе!.. — Наш почтальон слышал, как там шумела вода рано утром! — поддакивает вторая. — А затем видел, как из окон вылетали стулья, какие-то вазы!.. — А ещё, а ещё, — разгоревшись азартом, подходит плотнее Брэдшоу, — соседи один раз видели, как со двора того дома валил дым! Мы думали, что что-то загорелось, но когда пришли посмотреть — дом был пуст, никого не было, даже остатков костра не видно нигде во дворе!.. — Её убили там, расчленили и закопали! — подводит кровожадный итог миссис Журно. — Её душа никак не упокоится, прости Господи!.. — Это вампиры!.. — в противовес подруге твердит Брэдшоу. — Они заняли пустующий дом и живут там по ночам, уволакивают детишек!.. Вот, недавно совсем, Зейн… — Так он ж нашёлся!.. — Но сам факт — пропадал! — Я понял вас, леди, — деликатно прерывает увлекательнейшую историю отец Гомес, кивает с улыбкой, когда старушки синхронно устремляют на него обезумевшие глаза. — В таком случае, мне придётся найти хозяев дома и переговорить с ним. — Нет у этого проклятого дома хозяев! — Есть, но они вампиры, отец!.. Не смейте говорить с ними!.. — Боюсь, это мой долг — противостоять тёмным силам, — убедительно и серьёзно проговаривает он. — Благодарю вас за бдительность и внимание к спокойствию горожан. Я обязательно сделаю всё, что в моих силах. — Слава тебе, Господи! — хватко цепляется миссис Журно за локоть священника, и Гомес едва удерживает себя на месте, чтобы не отшатнуться. — Наконец-то понимающий человек!.. Ни полиция, ни отец Браун не слушали нас, говорили, что нельзя проникать на частную территорию и всё окропить святой водой!.. — Колом их нужно, колом!.. — более агрессивно наседает миссис Брэдшоу с другой стороны. — Отец, вам нужно вооружиться! Мы поможем!.. — Благодарю за участие, я обязательно к вам обращусь, если мне потребуется помощь. — Бог с вами, отец Гомес! — Какого дьявола, Мёрв?! — выдыхает Ник, плюхая на рабочий стол перед Мёрвином увесистую папку с какими-то распечатками. Мёрвин даже смотреть не хочет, он всегда сторонится неквартальной бумажной волокиты, у него жуткие бухгалтерские флешбэки. Но зависший над ним Ник в тесноте кабинета мастерской и слабое освещение малюет из его фигуры настоящего титана. Не то чтобы Мёрв боится Ника, нет: тот наоборот более мягкий и сердобольный, чем он, однако мускулы иногда могут служить не только ради красоты и нажима на гаечный ключ. Мёрвин знает это по себе. Приходится с неохотой, покривив губами, открыть папку и походя глянуть на содержимую макулатуру. Нику не нравится и это, поэтому он не выжидает: — Жалобы за последние два месяца, — поясняет он плевком. — Ты можешь прикинуть?.. Два месяца! — Что-то сломалось после нас? — серьёзно уточняет Мёрвин, но Ник впирает руки в бока и продолжает гнать: — Нет, блядь! Это всё про тебя и твоё уебанское поведение на работе! — А, — теряя всякий интерес, Мёрвин откидывает обратно на спинку стула. — Тогда я по-прежнему не вижу смысла в нашем разговоре. — Не видишь?.. — Ник неверяще оглядывает Мёрвина, замолкает. Пыхтит немного, оглядывая мастерскую, качает себе головой. — Сука, ты ни в чём не видишь смысла!.. — Только в твоей маме, — решает сбавить градус, и Ник тут же оборачивается с бешеными глазами: — Вот за твой говённый язык мы скоро и потеряем последних клиентов! — Не потеряем, — расслабленно пожимает плечами. Выдыхает, уставая уже от того, что приходится очевидное повторять вслух: — Никки, мы уже проходили это: всем и всегда нужны будут гробовщики, врачи, жральни и мастера на все руки. Городок у нас небольшой, деваться им некуда. Ник вглядывается, вгрызается взглядом в похуистичное выражение лица Мёрвина. А Мёрвин скучает. Он не идиот, знает, чем кончится «очередной разговор по душам». Эта пластинка настолько давно изъезжена, что скоро игла сломается: их небольшой бизнес с разнорабочей направленностью вполне имеет нормальный доход, чтобы содержать их обоих, но раз примерно в полгода Нику надоедает слушать жалобы всяких старух, мамашек и излишне порядочных мужиков без рук, и крышку с котелка срывает. Мёрвину кажется, что за столько лет все к нему привыкли — он не криминальная единица, обычный работяга, делает всё на совесть. Но, извините, в его рабочие обязанности не входит высокий навык дипломатии и красноречия. Да, он может на пальцах с матом объяснить, что будет, если засунуть хуйню в розетку и насколько быстро чей-то милый сына-корзина умрёт от удара, однако после этого точно у людей не возникает желания расшатывать то, что и так расшатано. А они злятся, говнятся, и в итоге либо пишут кляузы на сайте, либо наяривают в мастерскую. А перевод звонков стоит на телефон Ника, и тот разруливается с ними. Особой проблемы в этом Мёрвин не видит — издержки любой профессии, связанной с людьми. Они заранее, когда ещё только скидывались и обмусоливали план по компании, распределили всё: доли в бизнесе — поровну; рабочие умения — поровну, но если какая-то специфическая херня по электрике, то подключается Мёрвин; остальное — кто в чём горазд. Мёрвин ведь не жалуется, что ему раз в квартал приходится сидеть за их компьютером в мастерской, делать ссаные отчётики, разгребать квитанции по налогам. Ник в их дуэте — мастер переговоров и консультаций по хрустальному шару и телефону. Ведь Мёрвин более цепкий и внимательный до практической херни, а Никки — умеет прикинуться простым и душевным парнем, его образ доброго темнокожего чувака-медведя импонирует большинству людей. Но раз в полгода — уже не совпадение, система — Ник заводит этот разговор: а может ли Мёрвин не общаться с клиентами, как с тупым говном, а, может, дело в нём, а, может, они поговорят, а, может, есть решение. Не может. Мёрвину сорокет в этом году, если бы знал, что от сорока начинается отсчёт и формируется новая личность, он бы дал знать. Ник и вправду любит перетирать по душам. Излишне. Любит цепляться за то, что Мёрвин пьёт и у этого как есть причина, так и решение, цепляться за поведение, мотивы, поступки. Хорошая черта личности — с клиентами. Мёрвину же это нахуй не упало. Но Ника таращит каждый раз. Он из тех типов, которые долго молчат, греются, молчаливо ходят, как под ударом солнцем, а потом прорываются в ненужные моменты расставить все точки над i. И они расставляют. Каждые полгода, затратив последние нервные клетки Мёрвина на эти бесполезные обсуждения. Есть нарекания по качеству работы от клиентов? Нет. Возвращаются ли все ноющие к ним обратно за помощью? Да. Значит, нет никакой проблемы вовсе, о чём речи толкать. Ник бесполезно расхаживает по небольшому пространству кабинета, формирует долго мысли, Мёрвин выжидательно-скучающе сидит за столом, создаёт видимость погружённости в немое молчание, будто солидарен, а по факту — иногда поводит рукой, смещая мышку, раскладывает пасьянс. Наконец, маячащий перед глазами Ник замирает, уставляется взглядом в стену. Кажется, приходит к какой-то дельной мысли, сейчас родит. Мёрвин показательно громко выдыхает, усаживается за стулом во внимании к последующему согласию с тем, что проблемы нет. — Знаешь, — начинает Ник, так и не отводя взгляда от стены, — я понял. Мёрвин с ироничным пониманием к чужой медлительности поджимает губы. Слушает. — Пора завязывать с этим, — кивает самому себе Ник. — Пора. — Правильно, — соглашается Мёрвин. — Я же тебе говорил: так будет всегда. Не бывает такого, что какой-то пизде не понравится чужой тон, а кому-то… — Нет, — обрывает. — Пора нам разойтись. Мёрвин зависает. — Что?.. — Я устал, Мёрв, — Ник переводит взгляд на него, понижает тон до доверительного. — Типа… Бля, ты знаешь. Я благодарен тебе за всё, без тебя бы я один не решился. Но… — «Но»?.. — перестаёт понимать. — Но ты заебал, — честно, как на духу, выдыхает. Промаргивается, качает головой. — Ты охуенный спец, Мёрв. Правда. Но, блядь, нихера не меняется: клиенты уходят, я сам со многими говорил, ты не хочешь об этом и слышать, бухаешь, проёбываешься… — Я хоть раз проебался в работе? — начинает заводиться Мёрвин. — А, Никки?.. Хоть раз, нахуй! Что-то я не припомню случая, когда после меня что-то пришлось исправлять и переделывать, а за тобой вот помню несколько раз такое!.. — Дело твоё, — Ник примирительно возводит руки и, опуская их, хлопает себя по ногам. — Просто у меня давно это дерьмо в голове, и… Думаю, пора. Ты не хочешь идти со мной на контакт, поэтому… — Бля, какой, нахуй, контакт?! — Вот именно этот! — всё же заряжается ответной злостью Ник. — Сука, ты не понимаешь, что ли?! — Да потому что нет никаких, блядь, «контактов»! — подрывается Мёрвин из-за стола, пересекает пространство между ними. — Психуёлог, нахуй!.. Контакты спаивают, а ты, блядь, настолько преисполнился, что тянешь говно из своей башки в работу! — Я тяну?! — взаимно начинает нависать Ник, но Мёрвин не вздрагивает. — Это я, блядь, бухаю днями напролёт, живу, как бомж, и выливаю всё говнище из своей башки на других?! — Я, может, и бухаю, но хотя бы не пытаюсь со своим ебанутым психоанализом лезть туда, куда не надо! — Тогда откуда, блядь, на тебя столько жалоб за два месяца?! — Вот что тебе жмёт, Никки?.. — меняет тактику Мёрвин, вглядывается ему пристальнее в глаза, понижает голос. — Мы же договаривались с самого начала: ты — по работе с клиентами, а я… — Ты не втыкаешь, что дело не в этом?! — выдыхает поражённо Ник, сплёскивает руками, но всё же ответно умеряет голос. — Мёрв, блядь, вот поэтому!.. — Поэтому «что»?.. — Мёрвин наклоняет голову, следит внимательным взглядом за начавшим нервничать Ником, за его суетливо-прижатыми в угол перебежками по кабинету. — Поэтому тебя начало ебать, что я пью, и Рейчел дала мне, а не тебе?.. Может, поэтому, а, психуёлог несчастный?.. Ник замирает, так и оставив мазок возведённых ладоней по затылку. Оборачивается уже с полностью потухшими глазами. Мёрвин дёргает раздражённо верхней губой, но сдерживается, чтобы не отвести взгляд. Он рассчитывает на то, что Ника подпалит, он заговнится, а потом, после выплеска накипевшего, успокоится. Но Ник долго молчит, смотрит ответно в раскрасневшуюся харю Мёрвина. — Посмотрим, останутся ли с тобой клиенты, если я предложу отдельно свою кандидатуру, — бесцветно говорит. — Как ты думаешь, кому они «дадут»: тебе или мне?.. Мёрвин фыркает, пожёвывает раскалённый воздух, как жвачку, качает в неверии головой. — Дадут мне ещё как, на хуй. — Вот и посмотрим, — неприятно и холодно, уверенно. Мёрвин с ужасом переводит глаза на Ника. — Может, тогда до тебя дойдёт, о чём я тебе говорю. Ник сдёргивает куртку с вешалки под ироничное мёрвинское «что, серьёзно?..» и уходит из мастерской под «да и пошло оно на хуй!..» Сначала Мёрвина хуярит злостью и негодованием — детский сад какой-то, блядь, он собирается развалить компанию, только потому что люди умеют жаловаться! У Ника мозгов за тридцать с хуем лет в башке не прибавилось, даром, что косит под понимающего, он и пять процентов адекватной информации туго воспринимает. Потом Мёрвин остужает себя, курит несколько сигарет за раз на чёрном входе, пробует сесть разгребать заказы — и не потому что Ник считает, что он хуёво работает, а теперь хочется самому себе доказать обратное, нет — но концентрации на буквы не хватает, Мёрвин снова психует и решает уткнуться в то, что нужно было делать в мастерской: снять мерки с одного заказа, накидать список закупок, ещё проверить на соединение контактов. Никки остынет, запаникует и вернётся. Он не умеет долго говниться, в отличие от Мёрвина. День идёт к завершению, планы на вечер не теряют в своей привычности крепкий градус, Мёрвин уже наклоняется вырубить рабочий компьютер, но видит, что необработанных заявок прибавляется на одну. И адрес в строке одновременно и свербяще-знакомый и будто совсем неизвестный. — Не дадут мне, на хуй, — передразнивает себе под нос Ника Мёрвин и решает усложнить путь до бара через этот заказ. Мёрвин хуёво работает? Ага, только он и спьяну любую залупу может порешать, а Никки иногда любит названивать во время выезда и устраивать консилиумы по телефону. То, почему адрес показался таким странным, становится очевидно, едва Мёрвин выруливает в тот район. И то, что это было не самым лучшим решением — когда открывается дверь и на пороге хлопает глазами отец Гомес. — Посчитал, что вы действительно не шутите про стояки, — на опережение, пытаясь скрыть удивление, улыбается он. Мёрвин скептично-раздражённо оглядывает его сверху вниз, фокусируется на лице, цыкает языком. Везёт ему сегодня на бесячих людей. Он без приветствий качает головой в сторону, отец до приятного быстро считывает это и пропускает Мёрвина внутрь небольшого домика, расположенного недалеко от церкви. — Мой предшественник не сильно был заинтересован в починке пресвитерия, — ощущая кожей тяжёлую атмосферу рядом с Мёрвином, пробует заговорить ненавязчиво Гомес. Незнакомое слово будто поддевает корку злоебучего, скрытого под последней сдержанностью. — Чего-чего, блядь?.. — В починке дома, — едва поймав тяжёлую оглядку через плечо, поправляется отец. — Не обращайте внимания. Мёрвин более зло меряет взглядом его рост. — С удовольствием, — хмыкает кисло. — Так вы ж крутитесь рядом и несёте хуйню, приходится слушать. Отец Гомес едва открывает рот, чтобы ответить, но Мёрвин отворачивается — и рот так же немо смыкается, Гомес сминает в немом понимании губы, качает себе головой и уже без лишнего улавливает намёк съебаться и не показываться. Идеальное понимание по одному взгляду и градусу ссутуленной спины Мёрвин опускает из виду: мрачно проходит на кухню, молча слушает краткое описание, что не так, и так же молча без лишних слов лезет под раковину для первичного осмотра. Отец Гомес некоторое время за спиной чуть неловко переминается, то пробует забрать свою чашку с чаем, то ещё что-то, но после уходит, оставляя Мёрвина в приятном одиночестве. Перекидываться, как днём, с ним колкостями у Мёрвина нет никакого настроения. Отчего-то преподобный это понимает буквально сразу, в отличие от большинства клиентов и того же Ника. Покопавшись и поняв, что диагностирование займёт больше пяти минут, Мёрвин молча вываливает прочь из дома, лишь на периферии видит, как в коридор из другой комнаты выглядывает отец, но и в этот раз приятно отпускает его с молчанием. Возвращается Мёрвин с инструментами, ещё более угрюмым еблом и железобетонным желанием нажраться, как только переступит окончательно порог этого дома. Раскладывая ящик на стуле и снимая кольцо с пальца, Мёрвин невольно цепляется взглядом за вскрытый конверт на столе. Откуда-то из Мексики. Интересная строчка сразу находится. А информация из неё используется ещё через десять минут, когда Мёрвин гаркает: — Джоуи! Отец Гомес приходит с запозданием, но шутит без проволочек: — Было напрасно полагать, что вы не заинтересуетесь письмом от моей матери, — вздыхает он при входе в кухню. — Уже записали её адрес и придумываете, куда позвать?.. — Мокроспины не в моём вкусе. Звучит это более жёстко, особенно при неважном сплёвывании через плечо. Джоуи затыкается, не отвечает дольше обычного, и Мёрвин уже хочет толкнуть пару фраз по сути дела, но снова не успевает: — О, — однотонно выдаёт Гомес. — Расизм. Давно не слышал. Не перестаёте удивлять, мистер Чинк. Мёрвину приходится обернуться. — Преподобный, на хуй, померяйтесь остроумием со своей мамашей в переписке, — зло цедит. — Не я это начал, — пожимает плечами в полном нейтралитете Джоуи. — А что, вторую щёку учили только маменьку божью подставлять и не под оплеуху?.. — Не хотите поговорить? — неожиданно серьёзно спрашивает он, и Мёрвина обжигает тем, как становится похож долго-тёмный взгляд из-под длинных ресниц на потухший взгляд Ника в мастерской. Мёрвин дёргано отворачивается. Он уже всё открутил, что нужно было, но решает создать видимость, что что-то не докрутил. — Ещё один сыскался, бля… — бросает себе под нос, затем громче, уже для чужих ушей: — С богом пообщайся, папашка Джоуи. Он тебя поймёт и утешит. — У вас что-то произошло? — скрещивая руки на груди и осаживаясь на край стола, не теряет спокойствия и серьёзности в голосе он. — Сегодня днём вы показались мне вполне благодушным и… — Хуюшным. — Не хотите поделиться?.. — Я чо, бля, на исповедь к тебе пришёл?! — злее взрыкивает Мёрвин из-под раковины. — Оставь эту хуйню для своей работы, дай мне заняться моей! — Так я и даю. Покойно-брошенное от Ника «посмотрим, кому дадут» эхом откликается на фразу Джоуи. Мёрвина скручивает изнутри: говном, похмельем, злобой, хуй разбери. Он дёргается встать, ебошится затылком об угол, что сзади подскакивает Джоуи, тут же выползает нормально, не даёт включить пожалейку и суету, бегло-раздражённо скидывает обратно все инструменты в ящик, захлопывает его. — Завтра до обеда вышлю на почту полную диагностику и перечь работ. Как ответите, так и сделаю, — отбрякивается Мёрвин, не глядя на Джоуи, и торопится скрыться из этого проклятого дома куда подальше. — Мистер… — Джоуи порывается проводить или ещё какую херню исполнить. — Мёрвин… Мёрвин прыгает в свой пикап быстрее, заводит двигатель и рывает наутёк — алкоголь сам себя не выжрет, нужно поспешить. Заваливаясь в бар, Мёрвин успевает завершить этот дерьмовый день однозначной победой — на телефоне пиликает уведомление с электронки, Ник присылает документы о том, что действительно собирается съёбываться. «Блеск», — цензурно-саркастично думает Мёрвин, пока ему наполняют первый стакан. «Блестит», — думает Джоуи, обнаружив на столе в кухне забытое золотое кольцо. Отец Гомес задумчиво проворачивает в пальцах его, смотрит на отсвет и замечает гравировку по внутренней стороне. Приснимает очки, читает. «Нужно позвонить, сказать, что забыл, — решает он, выдыхая чуть тяжелее, и уже делает шаг за телефоном, но осекается. — Утром. Похоже, у мистера Мёрвина чёткие планы на вечер и ночь». У Мёрвина всегда чёткие и неизменные планы для любой жизненной ситуации — напиться. Они ему не изменяют. У него впереди долгая и беспробудно пьяная ночь. А вот у Ника ночь вполне спокойная, чуть нервная поначалу из-за сомнений, но потом — тихая. Проснувшись утром, он твёрдо знает, что нужно делать: доехать до юриста, обсудить с ним как корректнее и правильнее разойтись с Мёрвином, как оформить уже документы для своей компании, как… Нику сложно, поскольку, так уж сложилось по жизни, что он всегда принимает важные решения рядом с кем-то — одному это делать ещё в новинку. Но если и быть честным, то даже идея попробовать наладить свой бизнес, отдельно — больше шальная возможность, подброшенная Джейсоном в баре. Джейсон, в отличие от Ника, легко самоорганизовался, у него очевидно есть задатки для того, кто командует и контролирует, а не просто уверенно и хорошо выполняет свою работу. Ник же без лести к себе знает — он из вторых. Но, посмотрев на развязность и ненапряжность Джейсона, Ник укрепляет в себе своё же случайное решение. Выходя утром из дома к машине, он мажет взглядом по потёртой эмблеме на дверце, отводит пугано глаза и решительнее себя толкает за водительское место. Едет в сторону конторы, про которую говорит Джейсон, останавливается на перекрёстке, когда начинает звонить телефон. — Компа… — начинает говорить уже отскакивающую от зубов фразу, но насильно себя обрубает. — Ник, слушаю. — О… Здравствуйте, — голос на секунду заминается. — Ник, да?.. Прошу прощения, думал, что смогу попасть на мистера Мёрвина. Ника внутри режет, но несильно — голос не сильно знаком, вероятно, клиент, с которым сам Ник не сталкивался и Мёрвин попался ему в нейтрально благодушном настроении. — Чем могу помочь? — про себя решая, что нужно сегодня же съездить снова в мастерскую и отключить свой номер от переадресации, всё же тактично проглатывает Ник. — Я зафиксирую ваш вызов и передам ваши контакты мастеру Мёрвину, если вам так удобнее. — Нет, не нужно, понимаете… — неизвестный скашливает голос. — Мистер Мёрвин вчера ко мне заезжал и забыл свою… вещь. Думал, что смогу до него дозвониться с утра, чуть позже у меня проповедь и месса, поэтому… — Отец Гомес? — сморгнув, осознаёт. — Понял. Если вам удобно, я в городе, могу сейчас заехать и забрать, передам ему. — Буду признателен. Ник в уме прикидывает, что, если Бог и есть, то, может, он так косвенно посылает знаки: Ник не хочет снова видеться лишний раз с Мёрвином, знает его, знает, что говно с каждым днём в нём будет только выше подходить и его станет невозможно слушать, а сегодня точно нужно заехать в мастерскую. И если Мёрвин не забухивает с Рейчел, значит, он наверняка ночует пьяный в мастерской. Пьяный спросонья, а к нему ещё подойти по вопросу отключения переадресации — Ник тяжело выдыхает, принимая, что это один из самых дерьмовых раскладов. А так, как козырем вдогонку — закинуть ему забытую вещь с вызова, может, и слова найдутся подкрепить то, что Мёрвин долго, но упорно падает в ров с дерьмом. А, точнее, уже по локти там. Ник приезжает к дому преподобного как раз тогда, когда он встречает ещё в обычной рубашке, а на вешалке висит чёрная рубашка с контрастной колораткой. — Прошу прощения, наверное, слишком рано для звонков, — бегло надевая очки, кивает с мягкой улыбкой отец. — Не откажитесь от кофе или чая? Ник в душе не ебёт, как вести себя со священниками — ему неловко и совсем немного неуютно, хотя всё в окружении говорит о точно таком же человеческом доме и утренних сборах. Не зная, вежливо отказывать или нет, Ник деликатно соглашается. Кухня у святоши тоже обыкновенная: кресты вроде под потолком не натыканы, чашки не с цитатами из библии, из крана плотной струёй бьёт обычная вода, не вино или херес. — Вы компаньоны, да? — совсем не смущаясь, доброжелательно поддерживает разговор отец Гомес. Ник заминается, тупит. — Да-да, типа того, — чувствуя себя ещё не комфортнее, он нервно поводит плечами. Отец внимательно оглядывает зажато-оробевшего Ника, так и норовящего выскользнуть из кухни поскорее. По привычке осторожно улыбается уголками губ. — Мистер Мёрвин хороший специалист, — продолжает в неловкой паузе Гомес. — Вчера сказал, что только провёл диагностику, но сегодня уже всё работает. Так что даже список диагностики не требуется. — Дайте угадаю, — вступив на боляще-знакомую тему, Ник позволяет себе расслабленно хмыкнуть, — он его не прислал вам?.. — Наоборот, он уже в шесть утра был у меня на почте. Мистер Мёрвин довольно ответственный человек. Ник вскидывает брови в немом удивлении-сарказме, но снова не удерживается — фыркает. Гомес перебирает пальцами по чашке, прислонившись к тумбе, осторожно решает уточнить: — Мистер Кей, вы, случайно, не знаете, что произошло вчера у мистера Мёрвина?.. Ник поводит челюстью, пробуя скрыть раздражение, отпивает кофе побольше. — У него семь пятниц на неделе, отец. У него всегда найдётся повод и событие, по которому надо выпить, — кисло хмыкает. — А что?.. — Вчера, — Гомес пересаживается поудобнее, невольно подаётся вперёд, наступив на интересную тему, — мне показалось, что мистер Мёрвин… Был чем-то сильно огорчён. Я понимаю, что, скорее всего, это не моё дело, но… — У него так всегда, — с ухмылкой кивает Ник ему. — Не принимайте близко к сердцу, пожалуйста. — Я бы так не сказал, — поджимает губы в несогласии. — Вы его плохо знаете, отец, — увереннее заговаривает Ник. — Дайте угадаю: вчера он вам нахамил и припомнил вашу маму не в самых лучших выражениях?.. Гомес отводит глаза, закрывает чашкой рот, чтобы не было заметно, как сначала он нервно-согласно поводит челюстью, а затем предательски — проскальзывает улыбка. — Вы хорошо его знаете, — найдя удобную формулировку, кивает он. — Ещё бы!.. — Ник в неверии качает головой, опускает глаза. — Не только мою, ещё и божью, — решает дополнить. — Славно, что ещё не по всей семье проехался, — подтверждает Ник, а затем, наткнувшись на взгляд святого отца, снова ловит неловкость от расслабленного разговора с ним. А запоздало и мысль — это хороший шанс сделать один из первых пробных шагов: — Послушайте, отец… Если вам неудобно с Мёрвином, то, поверьте мне, такие мысли и большей части людей в городе. И… В общем, если вам ещё потребуется помощь, можете набрать мне. — Кажется, так и вышло, я позвонил вам по номеру вашей… — Нет, я имею в виду… — Ник облизывает зубы, подбираясь, а потом решает рубить напрямую: — Это ещё пока не официально, но мы с Мёрвином расходимся. У него — своё дело, у меня — своё. Так что если вдруг потребуется помощь, вы можете… — Ваша компания распадается? — вскидывает удивлённо брови. — Да, — кивает твёрдо Ник. — Вчера решили. На несколько секунд западает неловкая пауза. Только пар от кружек поднимается в косую полоску света из окна. — Так вот почему Мёрвин был зол, — больше самому себе, чем Нику, проговаривает Гомес. И Ник с кривой усмешкой отвечает: — О, ему для злости не нужны причины. Простите, что вам пришлось столкнуться с его хамством. — Это ничего, — походя отбрякивается отец, но тут же заинтересованно продолжает: — Полагаю, злость от потери друга для каждого достаточно болезненна. — Друга? — насмешливо-иронично оглядывает Ник его, но Гомес встречает его взгляд прямо: — Мне кажется, это очевидным. Разве нет?.. Ник вглядывается в огромные глаза священника долго, пробует понять, откуда он берёт такие выводы из воздуха. Но тот, лишь махнув ресницами в коротком смаргивании, так и смотрит с долгоиграющим вопросом. Ник понимает — он задерживается. Ему не слишком хорошо даются любые вопросы с религией, а разговор со священником, даже вне религиозных учений — явный перебор для него. Поэтому он торопится отставить чашку, увести глаза в сторону и повести плечами. — Так что Мёрвин забыл? — возвращается к сути. — Я не буду вам мешать, отец, мне и самому… — О, конечно, — соглашается Гомес, тоже зеркально повторив отставление чашки. — Простите, если вам был неприятен разговор со мной, мистер Кей. — Да нет-нет, дело не в… — сконфуженно пробует покачать головой, но предательски — кивает. — Просто… Ладно, оставим тему, вам не до того. — Мне всегда есть дело до человеческих сомнений и метаний, — проходя мимо в гостиную, отвечает отец. — Не переживайте, это просто разговор, не исповедь. Отец Гомес возвращается с золотым кольцом, аккуратно передаёт его в тёмную ладонь Ника. Ник оцепенело-долго провожает взглядом блеск на нём, смотрит. — Если просто хотели бы что-то обсудить с непричастным лицом, я к вашим услугам, — также ненавязчиво-легко кивает отец, улыбаясь. И в Нике, как тонкой ниткой, что-то натягивается: по большому счёту ему некому было особо высказывать недовольства работой с Мёрвином, ведь Джейсон — его сослуживец, а он, даже зная, что Мёрвин тот ещё гондон, всё равно встанет на его сторону, будет прикрывать до последнего — как у них там, это, Semper Fi? — с клиентами нельзя обсуждать внутреннюю кухню работы, не этично, Рейчел… — А как скоро у вас утренняя проповедь?.. Едва отвернувшийся отец Гомес инициативно поворачивается обратно: — Через два часа. — Тогда, э-э-э… — Не смущайтесь, — рубит напрямую Гомес. — Можете воспринимать этот разговор не как со священником, а как просто с первым встречным. Но по этике своей профессии я по-прежнему соблюдаю конфиденциальность. Ник неловко разминает сзади шею, смотрит на лежащее кольцо у себя на ладони. И, оценив все внутренние сомнения, решает попробовать. Чем чёрт — Бог — не шутит. Рассказ про Мёрвина у Ника дольше, чем предполагается: их в своё время познакомил Джейсон, а с Джейсоном Ник учился когда-то на первом курсе университета, а потом их раскидала жизнь — кого в мутную компанию наркош, затем в КМП, кого батрачить где попало, чтобы семью с сёстрами-братьями прокормить. Ник и сам с Джейсоном собирался пойти на службу, но младшая сестра вцепилась, напомнила про горячие точки, и Ник решил не рисковать стабильным доходом. Ник вообще не сильно любит рисковать без надобности. Если надо — без проблем, сделает всё возможное, пойдёт на поступок, а так — зачем ему это. Вернувшись из Ирака, Джейсон и познакомил Ника с Мёрвом: Мёрвин был языкаст, уверен в себе, легко брался за работу, не оглядываясь по сторонам. Ник спиздит, если скажет, что его это не подкупило — потаскавшись по куче не самых благонадёжных мест, где каждый лишний раз озирался, Мёрвин со своим говном вместо речи почему-то создал иллюзию надёжности и спокойствия, того, к чему Ник, за много лет жизни захотел прийти. А ещё Мёрвин за два щелчка починил у мамы Ника телек, покопался под капотом у старшего брата и сделал чудо, затем за сигаретой стрельнул глазами на проводку, намекнул, что там точно надо покопаться и менять. Потом Мёрвин уезжает с Джейсоном в какую-то дыру, Ник, приехав лишь погостить и узнать, как обустроился Джейсон и что у него за бизнес, за столом в баре опять зацепился языком с Мёрвином про «почини-сделай», тот ему и неважно пробросил про желание замутить что-то своё, да один не потянет, а хуй пойми с кем не хочет работать. Ник прикинул: из друзей у него дома половина сидит, половина — занимается хуйнёй, за несколько лет семья встала на ноги, пора бы самому думать, куда двигаться. Так и закрутилось. Без Мёрвина Ник ни в жизнь бы не подумал, что что-то стоит на этом поле: а так он где надо подстраховал, во многом даже подучил, пошёл на уступки, что у Ника за душой было явно меньше, чем у него, для вклада в бизнес. Конечно, за эти года Ник уже окупил, вернул должок. Звонил не без гордости сёстрам, братьям, маме, все гордились, вот, мол, Ник в хорошие люди выбился. А то, что у него просто наполовину маленький бизнес по разнорабочей помощи — да кого парит, зато при деле, сам зарабатывает, не темнит. Но не всему же быть, как по маслу — Мёрвин перед разводом начал пить, да так и не вышел из этого. С годами всё больше оскотинивался, а потом и вовсе перестал чувствовать грань, когда надо смолчать, а когда — сказать говно из правды. Ник старался понимать, входить в положение — за столько лет он уже успел потерять многих близких корешей, вовремя их не поддержав и не вытянув из дерьма, а тут он прям чувствовал, что надо побороться. Да и Джейсон ведь тоже когда-то… На этом моменте Ник прерывается, понимает, что перескакивает на другое: — В общем, — он хлопает ладонями, сцепливает пальцы при тяжёлом выдохе. — Такая вот фигня, отец. Хер знает, чо делать, но раз решил уходить, надо по-мужски держать слово. Отец Гомес моргает, отмирает из одной позы. — Конечно, дела бизнеса — дела практичности и выгоды, — подаёт он голос. — Но, если позволите, мистер Кей, то ваша история больше не про работу. — Разве? — совсем расслабленно поводит плечом Ник, швыркает носом. — У вас с мистером Мёрвином связано много тёплых и приятных воспоминаний, — мягко улыбается Гомес. — Вы прекрасно знаете, что он — неплохой человек. — Но у всего есть грань, — напоминает Ник. — Конечно, — соглашается. — Но… Мне кажется, вам лучше принять решение об уходе из компании, когда вы сами будете в этом уверены. Не на эмоциях. — Какие эмоции, отец? — фыркает. — Я же вам ща всё по полочкам, что, почему, за… — Да, — кивает, прерывая. — И всё же вы приехали за его кольцом — полагаю, вы знаете его значение. И вы не хотите терять то, над чем так долго трудились. В том числе — и дружеские отношения. Ник поднимает испуганно взгляд на Гомеса. А тот — в простой рубашке зеленоватой, в очках заучки, но с распахнутыми и честными глазами — говорит: — Моё мнение, конечно, можно посчитать недостаточно основательным, — дёргает уголками губ в улыбке, но сразу стирает, — но мне мистер Мёрвин показался не совсем потерянным человеком. Я встречался с ним всего три раза, и каждый раз он отменно шу… несмотря на его острый язык, он вполне чётко показывал, что дорожит близким контактом: на похоронах мистера Кинга он был с Рейчел и готов её был поддержать как близкий человек… — Как ёбырь, — ощетинивается Ник, но Гомес не соглашается: — Как друг, — Ник вопросительно оглядывается на него. — Поверьте, если у них и были отношения более интимного рода, то они точно не переросли в романтические. Что-то в Нике успокоенно укладывается внутри, он, хоть и со скепсисом, хмыкает, но взгляд не отрывает, позволяет продолжить. — Вчера я с ним виделся днём, — у Гомеса на мгновение прыгают в глазах приятно отсветы, но он быстро отводит глаза. — Он был в неплохом настроении и помог Клариссе добраться. Он не слишком жалует новые знакомства, однако он определённо ценит тех, кто уже с ним неплохо знаком. — Может быть, — с сомнением поддаётся Ник, опуская голову. — Да и, если возвращаться к вашей работе… — чуть активнее заговаривает. — Даже несмотря на своё плохое настроение, мистер Мёрвин приехал ко мне в кратчайшие сроки и сделал всё. И то, что он, вероятно, пил всю ночь, не помешало ему выслать мне акт. Без единой ошибки, — выделяет с небольшим смешком. — Конечно, такой формат общения с ним не каждому придётся по душе, но… — Но он неплохой человек и не стоит рубить с плеча, — улавливает очевидную истину Ник, кивает. Затем, помолчав, усмехается глухо. — Какой вы праведный, отец Гомес. Всем даёте шанс… — Я не слишком праведный, — бегло отмахивается он. — Никто не без греха. Однако поиск лучшего в людях — любимая часть моей профессии. — Любите спасать грешников?.. — Люблю… — на секунду отец Гомес осекается, подбирает дольше продолжение фразы. — Люблю не оставлять без помощи тех, кто в ней нуждается и готов её принять. — Мёрвин не готов ничью помощь принимать, — более искренне улыбается Ник. — Думаю, вы заметили это. — Она нужна была вам. А мистер Мёрвин… Скажем так, он не оставил меня равнодушным. — Он всё же задел вас своими тупыми шутками про мамок?.. — Скорее, заинтересовал, — Гомес прищуривается в натренированной улыбке, но сразу уводит взгляд в сторону. — Может, мне и впрямь нравятся грешники. Иначе зачем мне сан?.. — Любите вы пошутить, святой отец. Хорошо, что не как Мёрвин. — Кто знает… Когда Мёрвин продирает глаза, он видит горящий экран компьютера — автопилот, чёрт бы его, делает своё дело, за много лет службы Мёрвин придрачивается делать всё, что угодно, когда буквально не в состоянии разговаривать. Ночь проходит и вправду, как по заказу — беспамятно-пьяной. На языке — ссаниной, в голове — набатом, в путаности мыслей — горчащим омерзением. Мёрвин по привычке валко садится, долго тупит в стену, трёт онемевшее лицо, разминает конечности. Затем — проверяет сообщения, электронку. Заявление от Ника так и остаётся висеть мёртвым грузом среди остального. Мёрвин гундит охрипшим спьяну голосом, утыкается лицом в ладони. Он думает, что Ник… шутит. Не в том плане, что «шутит», у него раз в год удачная шутка проскакивает, а в плане, что всё это — не так серьёзно. Ник же из молчунов, которые долго переваривают что-то в своём котелке, затем с запозданием выливают всё содержимое наружу — нужно просто дать выпустить пар, выговориться на век вперёд, сделать видимость, что всё порешено. Но, выходит, нихуя не решается. Пока Мёрвин пил, у него проскочила пугливо-предательская мыслишка — а, может, и вправду надо быть помягче? В конечном счёте, Мёрвин не идиот и в курсе, о чём именно Ник говорит — Мёрвин частенько начал попускать себе свои собственные промашки. И как наглядным пособием перед глазами недавное — выезд к отцу Гомесу. «К Джоуи», — всё же упёрто поправляется про себя Мёрвин. Ну не идёт ему никакой «отец». Он сам ему как батя, ещё и выглядит молодо-зелено — просто Джоуи. Мысли снова выкручиваются, как ужи на сковородке, лишь бы отойти от сути — вчера был не просто перебор, а полный проёб и дерьмо. Мёрвин чувствует слабость в людях, поэтому и давит. Он же из благих побуждений и намерений, иногда требуется жёсткость, как на службе. Но Мёрвин уже как много лет не на службе, и обычные гражданские в ужасе. А Джоуи ещё и сопротивляется. Успешно, что уязвляет самолюбие, подкрепляет раздражение. Но про мокроспинов — не просто лишнее, а натуральное хамство. Мёрвин вообще никогда расизмом не отличается, только для красного словца, сам же раскосый, а здесь просто ему было дерьмово и не хотелось, чтобы святой отец лез туда своими праведными ручонками. В итоге Джоуи не просто обвалялся в дерьме с помощью Мёрвина, но и уделал: спокойствием, ответными подколками, тем, что не дал себя задеть и вывести на эмоции. Такие люди редко попадаются Мёрвину, оттого до него не сразу доходит запашок — он обосрался. Капитально. Если разговор на вечеринке считать передышкой, то третий раунд Мёрвин с треском проваливает по всем фронтам. Джоуи Гомес, сраный преподобный, взъёбывает его без особого напряжения, сам того не понимая. А ещё Джоуи Гомес наглядно иллюстрирует то, почему Мёрвин проёбывается окончательно — он не умеет держать себя в узде, если что не по нему, он вываливает это на остальных. И дело тут не в чужой тупости, только в говнизме самого Мёрвина. Никки прав — это как обухом следом за похмельем в затылок. Но уже поздно танцевать, играть в кающегося грешника. Никки дотерпел до победного, ещё и получил в довесок пиздёж Мёрвина про Рейчел (за это Мёрвин себе отдельно даёт саркастичное пять), и теперь только пожинать плоды охуительно упорного труда. Мёрвин массирует себе долго висок, зависает, сидя на тахте в неприметном углу мастерской. Примеряется внутренне к последующей прорве последствий, прикидывает, как жить и работать дальше. Такое не впервой — после контрольного выстрела в голову снова пытаться ожить и что-то делать. Мёрвин знает, что справится, но жизнь явно от его «справлений» лучше не становится. Спустя полчаса бесполезных мук дум и похмелья, Мёрвин заставляет себя умыться в сжатой комнатке туалета, пробует проглотить нарастающий пиздец из отчаяния вместе с пожёвыванием мятной жвачки и планом поесть, затем сесть, как ни в чём ни бывало, за работу. Работа отвлекает, успокоит. Ещё бросая себе ледяную воду в рожу, он слышит как бренькает колокольчик на входе. Если клиент — Мёрвин попробует раз в жизни не быть самим собой и просто отойти от вала говённых эмоций. Если Никки… Нехуй, может, Мёрвин и не прав, но показать то, что он разбит — хуй там. Утираясь мелким полотенцем, Мёрвин выруливает и увязает мутным взглядом в неприятном. Это Ник. Стоит, блядь, челюсть сжимает, будто рельсы хочет перекусить, угрюмо созерцает очевидно не первой свежести Мёрвина. — Здарова. — Здарова. «Ну, вот и всё» — мысленно подводит итог их молчаливой паузе Мёрвин. Сам ведь тоже стоит, смотрит, потом, понимая, что слов верных всё равно не найдёт, а отчаянные заверения, что он исправится по щелчку пальцев — хуйня жалкая, идёт нейтрально-безразлично в кабинет, будет делать вид, что собирается работать. Ник так же молчаливо следует за ним. — Тебя, наверное, это… — стараясь звучать как можно будничнее, по-свойски, вполголоса начинает Мёрв: — Отключить от переадресации, да?.. Я только сейчас понял, что тебе, поди, могли звонить и дальше… Ник наблюдает, как Мёрвин переваливается до рабочего стола, щёлкает в тишине и кружении пыли мышкой, трёт по инерции влажную щёку полотенцем. Мёрвин поднимает на него взгляд. И Ник прикрывает глаза, глубоко выдохнув, говорит: — Не нужно. Мёрвин зависает. С одной стороны — ему бы радоваться, Ник передумал, а с другой — странно это как-то, не выглядит он, как сам Мёрвин, отчаявшимся, резко передумавшим. Очевидно, что от развала компании выиграет больше Ник: на нём общение с клиентами, к нему точно многие уйдут, а Мёрвин на волне хуёвой жизни проебёт остатки. С голоду, поди, не помрёт, найдёт себе применение, но всё же это не «светлое будущее», которое ждёт Ника. Ник говорит с нажимом — будто последние соки из апельсиновой кожуры и цедры выдавливают. Говорит холодно, спокойно, как и раньше, не устаёт разжевать и повторить то, что он и без того вчера говорил. Мёрвин молчит. Угукает изредка, кивает в знак, что слушает, потом с неприязнью, но вынужденным пониманием признаёт — дерьмо за ним. Сам вчера как можно отчётливее увидел, что творит и как себя ведёт. Ник после скрипучего признания ошибки Мёрвина резко оживляется. Не верит, блядина, что и у Мёрвина иногда переоценка действий в черепушке проворачивается. Оживляется, подбирается, возвращается к привычному — свойскому пониманию, поддержке, желанию толкать по душам. — Я ж, это… — разводит он руками, сидя на тахте, — чай, не чужой. — Да понятное дело, — фыркает Мёрвин, и Ник с осторожной опаской продолжает: — Ты мне… Ты ж мне друг, — увереннее говорит. — Ты помнишь, с какой хуйни всё начиналось, а?.. Бля, а как ты подзатыльника мне ввалил, когда косячил? Ты ещё мамке моей телек в два счёта починил!.. — Ой, бля, вспомнил чего, — покривившись в неважности, но не сумев скрыть довольную улыбку, качает головой Мёрвин. — Сам знаешь — ради твоей мамочки, я бы полы вам в хате драить начал. Ещё бы и языком… — Она всегда молодцом, — с теплотой улыбается Ник, не выкупает зачина для пошлой шутки. Мёрвин фыркает — никогда не выкупал. Да привык уже. — Она молодцом, — искренне подтверждает, улыбаясь. — Как она, кстати?.. Незаметно их примирение на словах перерастает и вправду в неплохой задушевный разговор. Не того уровня, на который любит выводить Ник — а-ля, зачем ты пьёшь, сосновая шишечка, не можешь забыть?.. — но более личный, приятный. Может, они действительно давно не говорили. Мёрвин не ебёт, но на душе опускается лёгким, хорошим. — К слову, ты забыл, — неожиданно вспоминает что-то Ник и достаёт из кармана. Мёрвин с удивлением признаёт своё кольцо. — У Отца Гомеса. Он мне как раз с утра позвонил. Может, это божий знак, как думаешь?.. Если бы я вчера отключил переадресацию, поди, и не вернулся бы. Пошёл бы, как долбоёб, к юристу этому… — Да почему «как», — нелегке, но беззлобно поддевает Мёрвин, затем с промедлением забирает с края стола поблёскивающий золотой ободок. — Да мог и не таскаться за ним. Давно пора сдать ломбард. — Ну ты же носишь его на кой-то хрен, — хмыкает Никки, и улыбка с лица Мёрвина постепенно сползает. — Привычка, наверное. — Или божий знак. Мёрвин смаргивает задумчивость, поднимает глаза на него. — Хуль тебя прорвало-то на божьи знаки?.. — ухмыляется. — Это отец Гомес тебе так мозги успел проесть за короткую встречу?.. — Не знаю, бро, — совсем походя бросает Ник, пожимает плечами. Снова примеряет эту серьёзно-осмысленную маску ебучки. — Я вообще как-то… Не знаю, не верю особо, да и вся атрибутика церковно-религиозная… Некомфортно мне, хер знает почему. Я и от этого отца Гомеса думал сдриснуть побыстрее, а что-то языками зацепились и… Слушай, нормальный он мужик, — кивает, оценивающе искренне поджав губы. — Он меня реально, без гона, на какой-то нормальный путь наставил, мозги вправил… Выглядит, конечно, как сопляк очкастый, но мысли правильные, взвешенные. Я ему выговорился, он мне посоветовал так, немного, ну, и вот я тут… Бровь дёргается от напряжённого сомнения. Мёрвин вглядывается в Ника, пытаясь оценить, успел ли он за ночь научиться делать настолько правдоподобные подводки к шуткам или же он, как и обычно, не шутит. Не шутит. — Если все священники, плюс-минус, такие же, то религия — тема, — завершает абсолютно серьёзно Ник, и Мёрвин в ещё большем непонимании изламывает брови. Сраный, мать его мексиканку, отец Гомес! Как он вообще смог за короткую передачку Нику этой херни позолоченной проесть мозг так, что бы он поменял мнение?.. Мёрвин отваливается обессиленно на спинку стула, та жалостливо всхлипывает скрипом под внезапно обрушившимся весом. Отец Гомес — Джоуи — точно не промах. Может, что-то есть чарующее в его распахнутых карих глазах за линзами очков, что просто сбивает с ног самых крепких?.. Однако в этот раз у Мёрвина нет особого желания сокрушаться: какие бы грязные способы не использовал новый преподобный, сегодня он буквально спас его компанию от распада. А, если следовать выводам, извлечённым из урока от ухода Ника, то нужно изредка благодарить тех, кто помог. И, наверное, стоит научиться извиняться — Джоуи точно не промах, выдерживает удар от Мёрвина с блеском. В обед солнечный луч перекатывается отблеском по вновь надетому кольцу на безымянном правой руки. Мёрвин курит недалеко от входа в церковь, искоса следит, как начинают выходить с проповеди люди, и каждого в дверях провожает кивками Джоуи, обряженный в какую-то скатерть поверх сутаны и фиолетовый шарфик. Мода у богословов, конечно, как с токийского показа — хуй разбери, зачем надевает на бошку вешалку и что подразумевает под собой эта куча из тканей. Джоуи, похоже, его одеяния не смущают ни капли: улыбается, чуть щурится, пуская тонкие росчерки морщинок от глаз, добродушно провожает каждого прихожанина. Мёрвин отщёлкивает в сторону сигарету, когда убегают последние две молодые девушки, зыркнув из-за плеча на молоденького священника — понравился, похоже, создадут фан-клуб. Джоуи оборачивается, сразу метит взглядом в приближающуюся в развалку фигуру. — Мистер Мёрвин, — сдержанно сцепливает пальцы в замок поверх дурацкой скатерти на себе. — Джоуи Привиденос, — как можно мягче утрамбовывает шутку про одежду Мёрвин, подходя, и у Гомеса предательски вздрагивают уголки губ. — Сегодня что, какой-то церковный праздник?.. Этот балдахин налезет даже на мою мамку по фигуре! — На мою, вот, не налез, — подхватывает моментально, аж окатывает волной удовольствия от лёгкости. — Донашиваю, как видите. Мёрвин хмыкает одобрительно, оглядывает ещё раз того с головы до ног — и где в его задохлом тельце кроется вот та несоразмерная канава подъёбки и хорошего юмора? Святоша хренов! — Думаю, вы за оплатой, — пробует предугадать, но Мёрвин качает головой: — Не угадал, Джоуи, — имя священника непривычно, но приятно вяжет на языке, хочется посмаковать. — Принёс благую весть: в этот раз было «за счёт заведения». Джоуи вскидывает удивлённо брови, округляет и без того круглые глазищи. Мёрвин ухмыляется, но взгляд — взгляд — оторвать от этих глаз не может. — Так сегодня какой-то праздник у сантехников?.. — прищуривается, беспардонно подъёбывая. Мёрвин цыкает языком с довольством — хорош, сучёнок. — У вашей глубокоуважаемой маменьки, — отражает. — В качестве компенсации за гнилой базар. — О, — более искренне и естественно смаргивает в удивлении он. — Так значит, мокроспины всё же в вашем вкусе?.. Мёрвин невольно опускает глаза, но сразу поднимает. — Скорее, в моём вкусе здоровые чёрные парни, умеющие хорошенько работать руками, — намекает. И неожиданно изящно плывущий в чёрном юморе Джоуи как-то странно дёргается, нервно смаргивает, описывает взглядом круг по кладбищенским надгробиям. — В-вот как, — лишь на секунду дрогнув голосом, скашливает, но Мёрвин позволяет ему эту просадку. — Никки передал, что вы ему в уши нассали, что нельзя второпях дружбу рвать, — поясняет. — Спасибо. — В том не моя заслуга, — всё ещё как-то шатко отвечает Джоуи. — Но если вы видите в этом помощь, я был рад. — А кольцо могли не возвращать, — не зная, отчего именно занервничал в теме Никки остроязычный святоша, милостиво меняет тему Мёрвин. — Мне до него как-то… — Но вы его носите, — Джоуи склоняет порывисто голову, сжимает теснее пальцы в замке, облизывает зубы. Мёрвин вздёргивает вопросительно бровь. Как-то неожиданно начинает нервничать святой отец, отводит свои волоокие шарёшки. — Но я его ношу, — не зная, что ответить, повторяет эхом. Неловкость просачивается внезапно, незапланированно. Мёрвин чувствует её кожей, скашливает. — В общем… — Прошу простить, у меня ещё работа, — наскоро отбрякивается Джоуи, так и не подняв взгляда. — Всего доброго, мистер Мёрвин. — Ага, и тебе того же, — подхватывает он, но священник уже заносится обратно в церковь, — Джоуи… Теперь неясно: это проходит за извинение или, наоборот, выходит хуже?.. Мёрвин так и остаётся у закрытых дверей церкви, не зная, как воспринимать неожиданный побег Джоуи. Вроде бы только что шутит, ехидничает, пребывает в хорошем расположении, а раз — сдриснул к своим крестикам и мученикам. Мёрвин отводит взгляд на кладбище, поводит чуть раздражённо челюстью, не закрывая рта. Щёлкает языком. — И хули не так?.. Больше чужой тупизны Мёрвин ненавидит одно — когда он сам себя чувствует идиотом. И Джоуи Гомес снова делает его, только не в юморе. Обводит вокруг пальца и выставляет придурком. Внутри начинает подкипать нарастающая злоба от непонимания. Что-то происходит.