Коллеги с привилегиями

Лю Цингэ не очень помнил, как покинул Цинцзин. Хотелось бы верить, что гордо и с достоинством, или, по крайней мере, стремительно. В последнее верилось больше всего. Чэнлуань был быстрым мечом. И всегда чувствовал настроение хозяина. Лю Цингэ было… страшно. Как не бывало давным-давно, со времен юности, когда он был еще никем с пика Байчжань, а старейшины после смерти отца решали судьбу сестры. К счастью, Сяньшу тогда показался им всем удобным компромиссом, пока не станет ясно, кто готов заплатить больше всех. Потом-то Лю Цингэ стал главой пика, и любые разговоры стихли сами собой, но само ощущение, болезненное и мутное, когда твою судьбу решает кто-то еще, запомнилось навсегда. Сейчас решение было за Шэнь Цинцю. А что мог нарешать глава Цинцзин, по праву известный своей распущенностью и непостоянством, можно было угадать и так. И ведь Шэнь Цинцю как будто не понимал, как непристойно все, что он делает! Смотрит. Говорит. Трогает снаружи и там… внутри. Как будто у него стыда и вовсе не было. Недаром же он всю молодость вместо того, чтобы совершенствоваться усерднее, по ивовым девам шлялся! Лю Цингэ стал бы еще одним. Ну, из тех, на ком цинцзинская гадюка оттачивала свои навыки. Заворачивала в простыню. Укладывала поудобнее. Так что Лю Цингэ не сбежал. Это было тактическое отступление, пока его не выгнали, посмеявшись вслед. А сам он не попросил разрешения прийти еще. И без этого следовало заглянуть как минимум один раз: собственные нижние одежды Лю Цингэ были испачканы, и он одолжил комплект у старшего брата. Без спросу, но и без злого умысла! Теперь легкий аромат чего-то горького и травяного щекотал ноздри, не давая забыть и убеждая в реальности происходящего едва ли не сильнее, чем ноющая поясница - и плавное, яркое течение ци. Этим стоило воспользоваться. Переодеться и устроить внеочередную тренировку. И после ее окончания показаться Му Цинфану. Как назло, тренировка прошла великолепно. Напряжение в пояснице исчезло, стоило только как следует размяться, а вот потом Лю Цингэ с изумлением отметил, насколько управляемей и глаже сделалось движение ци по давно проложенным духовным венам - словно его тело наконец получило то, в чем так долго нуждалось. Рассевшиеся по кустам ученики, против обыкновения, тоже почти не раздражали: Лю Цингэ все еще чувствовал головокружительную легкость, даже несмотря на то, что время приближалось к полуночи. Закончив с последним - все вместе взятые не продержались и получаса, позорище! - Лю Цингэ наскоро ополоснулся в теплом источнике, не позволяя себе разнежиться так же, как в ванне у Шэнь Цинцю, и, раздраженно рыкнув от воспоминаний, наскоро отжал волосы, прежде чем вернуться в дом. Собственная кровать, к счастью, не пахла ничем особенным: просто средством, которым пользовались на Аньдин, и маслом для Чэнлуаня. Лю Цингэ крепко смежил веки, приказывая себе отодвинуть в сторону все случившееся и уснуть. Уж на это его владения телом хватало. Шэнь Цинцю, подлая тварь, явился во сне. Засыпая, Лю Цингэ вспомнил мельком про комплект его нательного белья, закрытый сейчас в сундуке с одеждой, и сон, чтоб его, начался с этого запаха, словно получаса ношения было достаточно, чтобы он намертво врезался в разум. Сон начался с ванной, с собственных ладоней на… бедрах, с позы, оглушительно непристойной в своей открытости. Но сейчас Шэнь Цинцю стоял иначе: позволял уткнуться лицом в шею, и там тоже был этот запах, глубоко под нотками пота и выплеснутого семени. Теплые узкие ладони гладили по пояснице и загривку, успокаивая, присваивая, а внутри медленно вращалась вода из ванны, обмывая сделавшиеся немыслимо чувствительными стенки. Лю Цингэ не понял даже, когда начал стонать: видимо, тогда же, когда Шэнь Цинцю поднял колено и позволил притереться к нему пахом, ерзать в попытке достичь пика. - Будет ли шиди против, если я добавлю воды? - негромко шепнули над ухом, и горячее дыхание обдало шею. - Если да, прошу сказать мне сейчас. Лю Цингэ промолчал: сначала с трудом сложил звуки в слова, окончательно дурея от этого шепота, потом, представив, едва не кончил на месте - вместо того, чтобы возмутиться! - а потом стало уже поздно. Пальцы чуть раздвинули щель задних врат, и Лю Цингэ глухо застонал, когда внутрь снова потекла вода, раздвигая, растягивая под себя, проникая так глубоко, как ему и в голову не пришло бы представить. - Шиди будет чист для меня, чист, растянут и готов, - ласковый змеиный шепот отодвинул в сторону почти все, кроме ощущений ошалевшего от наслаждения тела. - Когда поутру мы захотим продолжить, тебя достаточно будет просто смазать. В унисон с этими словами пальцы, успевшие исчезнуть с поясницы, вдруг оказались внутри, легко найдя то самое место, от которого все тело охватывал нестерпимый жар, и надавили, вырвав из Лю Цингэ крик вместе с оргазмом. Лю Цингэ перевернулся и прижался лбом к жесткому фарфоровому подголовнику, пытаясь выровнять дыхание и остыть. Хорошо, что дом главы пика был в отдалении от ученических бараков. Никто не слышал. Никто не знает, зачем глава летал на Цинцзин. Никто не узнает, как гнусный развратник… что гнусный развратник… Что Лю Цингэ сам просил его о помощи - вместо того, чтобы согласиться на травы и медитации у Му Цинфана. Одежды быстро остыли и теперь, мокрые, неприятно липли к телу, и сибаритство Шэнь Цинцю, поставившего купальню в своем доме, становилось неожиданно понятно. Идти сейчас, посреди ночи, на горячие источники было совершенно невозможно. Воду для умывания еще не принесли, пришлось обойтись той малостью, которая оставалась в прикроватном кувшине, переодеться и уснуть опять. Попытаться, по крайней мере. Лю Цингэ все-таки уснул снова: тренированное тело наконец подчинилось, но день после пробуждения, да и все последующие его не слишком порадовали. Избавиться от мыслей он так и не смог, даже когда - особенно когда! - Му Цинфан подтвердил, что последствия отклонения ци устранены, и даже значительная часть прогресса к новому кольцу вокруг золотого ядра была восстановлена. Причина - и повод - вернуться к Шэнь Цинцю исчезли. Лю Цингэ маялся на пике практически безвылазно, сам не зная, чего ждет. Невольно вспоминались гневные визиты Шэнь Цинцю из-за учеников Байчжань, в очередной раз наведавшихся на Цинцзин. От возможного истребования долга жизни становилось тошно, но порой Лю Цингэ казалось, что он согласился бы и на это - лишь бы глава Цинцзин пришел сам и потребовал все, чего хочет. Да хотя бы написал, все было бы легче. Но - напрямую их интересы почти не пересекались. Цинцзинская гадюка не зря славилась жестокостью - и уж что-что, а пытать умела преотлично. Причем так, что сейчас Шэнь Цинцю было вовсе не в чем упрекнуть. Дежурное приглашение на собрание глав Лю Цингэ сначала с досадой отбросил - всегда терпеть не мог бесполезные говорильни! - а потом его обожгло осознанием. Шэнь Цинцю будет там. Будет непременно. Шэнь Цинцю не пропускал ни одного собрания. Хотя, кажется, ходил туда только ради того, чтобы плюнуть в кого-нибудь ядом. Обычно - в Юэ Цинъюаня. Тот, кажется, не особо возражал, спуская главе Цинцзин все то, за что любого другого походя впаял бы в самое скальное основание. Злые языки шептались - правда, очень тихо! - что глава Юэ потом берет своё, вдавливая гадюку в мягкую кровать вместо жесткого каменного пола. Раньше это казалось смешным. Теперь Лю Цингэ старательно зажмурился, стараясь изгнать мелькнувшую перед глазами картинку, где Шэнь Цинцю стонал и чужая ладонь крепко держала его за волосы. А может, и наоборот? Отношения старших братьев никоим образом его не касались, а любое желание посетить, для разнообразия, совет, пропало само собой. Не особо-то его там и ждали. А с главой Аньдин можно было разобраться и частным порядком. Спикировавший прямо в руки бумажный журавлик фонил ци Юэ Цинъюаня. “Надеюсь, шиди Лю не откажется рассказать собратьям все, что он знает о нападении на орден”. Глава Юэ умел посылать весьма однозначные приглашения. На совет Лю Цингэ явился одним из последних: даже его нежеланию идти не удалось превзойти загруженность Шан Цинхуа. Оба шисюна были там, но, кажется, Шэнь Цинцю не слишком рвался снизойти до окружающих, демонстративно игнорируя откровенно тоскливые взгляды, которые бросал на него Юэ Цинъюань. Размеренное движение веера приостановилось, когда Шэнь Цинцю чуть повернул голову - и стоявший за его креслом ученик Цинцзин почтительно извлек из рукава цянькунь явно приготовленную заранее гайвань, а потом отступил. Шэнь Цинцю приоткрыл крышку, явно наслаждаясь ароматом, и с заметной неохотой перевел взгляд на подавшегося к нему Юэ Цинъюаня. Но прежде чем гадюка успела ужалить, глава ордена извлек откуда-то глубокую пиалу с разноцветными танъюань, плавающими в наверняка сладком соевом молоке, и даже с непременной глубокой ложечкой - и поставил рядом с чашкой, а потом выпрямился, словно ничего не произошло. Шэнь Цинцю помедлил, явно сообразив, что его возмущение будет выглядеть глупо, и, тихо фыркнув, поймал ложкой первый шарик. Бледно-розовые губы раскрылись, обняли лакомство, и Шэнь Цинцю на мгновение даже прикрыл глаза от удовольствия, прежде чем загородиться чашкой. Лю Цингэ старательно отвел взгляд. Это было не его дело. Шэнь Цинцю просто помогал вылечить искажение ци. И может спать с кем хочет. Хоть со своими ивовыми девами, хоть с главой ордена. Или помогать кому-то исцеляться, пока Юэ-шисюн в отъезде. Да как вообще можно так!.. Так… - Лю-шиди, ты тоже схватился с девой Ша. Как бы ты оценил и отряд, и их командующую? - глава Юэ вот не отвлекался на посторонние мысли и сомнения. - Соплячка, отправившаяся зарабатывать себе репутацию в окружении папочкиных советников. - Демоническая поросль, у которой амбиций явно больше мозгов всегда была головной болью. Первые лет сто. Потом или зубы обломает, или поумнеет. - В следующий раз просто выберет менее амбициозную цель. Но за реваншем придет обязательно. - Хотим ли мы предупредить Хуаньхуа о подобной перспективе? - словно о погоде, безразлично обронил Шэнь Цинцю в пустоту. - После того, как они особо настаивали, что присутствие главы Юэ на встрече насчет Собрания бессмертных необходимо? Юэ Цинъюань недобро сощурился, Шан Цинхуа пометил что-то в своих бумагах, Ци Цинци - подобралась. Шэнь Цинцю не пропускал ни одного совета ордена, и ради таких его оговорок имело смысл присутствовать тому, кто хотел знать, каковы будут ближайшие изменения планов в действиях ордена. Больше Шэнь Цинцю ничего существенного не сказал до самого окончания, только таскал танъюань из пиалы перед собой, убедительно делая вид, что не имеет ни малейшего понятия, откуда они взялись. Когда с окончанием совета он поднялся, позволяя ученику забрать гайвань, и вежливо опустил голову, прощаясь, Лю Цингэ в очередной раз стиснул зубы, запрещая себе рвануться следом. Тем сильнее он удивился, обнаружив у перил напротив раздвижных дверей знакомую фигуру в бледно-зеленом. - Лю-шиди, - негромко, но отчетливо позвал Шэнь Цинцю, безошибочно обернувшись, и Лю Цингэ, кляня свою слабость, оказался рядом едва ли не мгновенно, не чуя под собой ног. - Этот мастер не успел поблагодарить тебя - там, на поле боя. Доспехи демонического старейшины, которого ты рассек ударом, оказались отравлены Неисцелимым: Му Цинфан подтвердил перед советом. Взгляд черных, бездонных глаз обжигал; если бы это было возможно, они бы оставили на лице Лю Цингэ тонкий алый след от ожога. - Если этот Шэнь может чем-то отблагодарить шиди... - Шэнь Цинцю не закончил, позволяя предложению повиснуть в воздухе, а потом склонил голову, прощаясь, и, за шкирку подхватив на меч перед собой ученика, взмыл в небо. И вот что на это надо было ответить? Как будто Лю Цингэ его из-за яда спасал. Чем бы там эти доспехи ни были намазаны! Да и с ядом этим явно было что-то не так: Неисцелимый не был верным средством - правильным ядом, который мгновенно выводил бы противника из строя и одинаково хорошо действовал на любого врага. Вот Шэнь Цинцю мог бы использовать что-нибудь подобное. Не убить сразу, но вывести из строя и запугать остальных. Демоны любили верные средства. Простые. Или хотя бы зрелищные. С ядом что-то было не так, и об этом стоило поговорить с Шэнь Цинцю. Цинцзинская гадюка лучше всех разбиралась в интригах. Лю Цингэ бросил меч под ноги и взвился в воздух следом. Он нагнал Шэнь Цинцю очень быстро, и пришлось сначала замедлиться, а потом и вовсе скрыть ци и уйти ниже верхушек деревьев, чтобы не бросаться в глаза. Шэнь Цинцю был отличным ориентиром, пока тоже не нырнул вниз между деревьев, но это уже было не страшно: глава Цинцзин и его ученик сошли на землю в небольшом внутреннем саду бамбукового дома. Лю Цингэ приземлился на его северной стороне, выходящей на небольшую насыпь перед бамбуковой рощей, обоснованно предполагая, что здесь наверняка найдется и черный ход с кухни, и даже створки веранды, сейчас плотно закрытые. Тенью скользнул в дом, не зная толком, зачем всерьез таится, будто слабосильный книжник был способен заметить одного из лучших охотников мира совершенствования. Главные двери открылись, Шэнь Цинцю скользнул внутрь, захлопнув их за собой, и Лю Цингэ немедленно прижался к стене, не желая выдать себя движением - и не в силах отвести взгляд. Здесь, за закрытыми дверями, вежливая маска слетела с лица Шэнь Цинцю так же легко, как веер, небрежно отброшенный на стол перед бронзовым зеркалом. Шэнь Цинцю стряхнул сапоги и выдернул заколку из гуани с облегченным стоном, и шелестящая шелковая волна рухнула вниз по его спине до самых бедер. Локоны цеплялись за жесткую вышивку на верхнем формальном пао, перемешиваясь, путаясь, и Лю Цингэ сглотнул, умирая от желания коснуться этой прохладной массы. Нужно было объявить о себе. Немедленно. Когда Шэнь Цинцю стянул с запястий шнурованные наручи из плотной ткани - отвратительная замена подобающим, из прочной кожи ложнорога! - и одним движением плеч стряхнул-таки с себя пао, Лю Цингэ поднял руку и аккуратно постучал по стене рядом с собой. Шэнь Цинцю стремительно развернулся: блеснула ручная печать, серебристой щукой вынырнул из ножен Сюя, и даже его волосы взвились в воздух, свиваясь в опасные даже на вид пряди, словно могли обернуться змеями и зашипеть. А потом он наконец нашел Лю Цингэ взглядом. - Лю-шиди? - непонимающе позвал он, одним движением загоняя Сюя обратно в ножны. Распущенные волосы улеглись обратно на спину, волосок к волоску. - Ты не пробовал заходить через дверь? - Яд, - Лю Цингэ с усилием отвел взгляд от чужих волос и почти незаметно сглотнул. - Неисцелимый. Ты сказал, что доспехи были отравлены Неисцелимым. - Об этом предупредила перед боем Ша Хуалин - и подтвердил потом Му-шиди. Не вижу причин сомневаться. Шэнь Цинцю поднялся, всплеснув неподвязанными рукавами, пересел за низенький чайный столик, щелчком пальцев запустил согревающий амулет на чайнике и приглашающе кивнул: - Лю-шиди подозревает ошибку? - Этот не смеет сомневаться в компетентности Му Цинфана, - Лю Цингэ торопливо разулся тоже и плюхнулся на подушку напротив, уткнулся взглядом в причудливые узоры полированного дерева. Все, что угодно, лишь бы не смотреть, как глава Цинцзин заваривает чай. - Но все же? Не замирать, глядя, как тонкие пальцы обнимают светлый фарфор. - Он… не подходит. Успеешь убить прежде, чем он подействует. Не мешает пользоваться амулетами. Бесполезен против демонов. Зачем мазать доспехи таким ядом? - Шипы на доспехах, - Шэнь Цинцю чуть нахмурился, стукнул пальцами по столу. - Ворвись он в толпу учеников… - Толпа калек - и то через сутки. Звякнул крышечкой закипевший чайник. - Демоны жестоки и коварны, - цинцзинская гадюка чуть улыбалась, протягивая пиалу с чаем, такую крохотную, что взять ее, не дотронувшись до чужой руки, было совершенно невозможно. И по сравнению с этим меркло любое демоническое коварство. - Демоны жестоки и кровожадны, - Лю Цингэ чашечку принял. Главе пика Байчжань не пристало отступать перед трудностями. - Предпочтут отрубить голову, не руку. - Действительно, - Шэнь Цинцю словно забыл о заваренном на двоих чае и потянулся за веером: тот послушно спланировал со столика перед зеркалом прямо в ладонь. - Максимально ослабить Цанцюн выгодно не демонам, а людям. Его глаза недобро блеснули. - Кто знает, может, и отклонение ци Лю-шиди было… спровоцировано? Сволочь. От воспоминаний бросило в жар. Какая же он сволочь - и сидит теперь напротив, не двигаясь. Паук в паутине. Взгляд Шэнь Цинцю сделался острым и пронзительным - хорошо еще, смотрел он куда-то в угол, на что-то вроде шкафа, в котором возят переносной алтарь. - Ах да. Помогло ли шиди наше взаимодействие? - его внимание вернулось к Лю Цингэ, и тот едва не вздрогнул, осознав, что застрял взглядом на размеренном движении веера, как муха в меду. - Что сказал Му Цинфан? - "В целом положительная тенденция", - Лю Цингэ очень постарался проигнорировать полыхающие уши. Кажется, именно так Му-шиди и говорил. В прошлый раз. И про необходимость закрепить результат. Это ведь не было ложью? Целиком и полностью, по крайней мере. К счастью, Шэнь Цинцю все нужное додумал сам. И договорил, почти без вопроса: - Но эту тенденцию следует поддержать. Кивнуть получилось вполне естественно. Не краснея, не отводя взгляд. Шэнь Цинцю склонил голову в ответ - медленно, весомо - и спросил неожиданное: - Поскольку шиди вряд ли готов приходить сюда впустую, разделит ли он сегодня вечернюю трапезу с этим мастером? Я должен предупредить повара. Лю Цингэ звучно сглотнул, кинув почти панический взгляд за окно: судя по солнцу, едва заканчивалась восьмая стража, а ужин подают не раньше начала десятой. Что они станут делать все это время? Но сама идея монополизировать время Шэнь Цинцю на столь долгий срок... от нее ликовало что-то внутри. Раз уж пришел. Да. - Тогда прошу шиди быть моим гостем, - Шэнь Цинцю определенно улыбнулся за веером, но не обидно - и перепорхнул за рабочий стол, чтобы набросать короткую записку, а потом выпустить ее в окно. А потом поднялся одним гибким движением - и протянул Лю Цингэ руку: - Если шиди не возражает?.. Возражает? Против чего? Лю Цингэ потянулся к чужому прикосновению, позволил тонким, умелым пальцам прикоснуться к запястью и скользнуть выше, к завязкам наруча, распустить шнуры. Скользнуть ладонью в рукав, к самому локтю, коснуться искрами ци духовной вены. Шэнь Цинцю ведь не мог ничего почувствовать? Не стал бы сомневаться в вердикте Му Цинфана? Не стал. Придвинулся ближе, второй рукой коснулся щеки. Лю Цингэ замер неподвижно, глядя, как еле заметно кривятся в улыбке чужие губы. Глава Цинцзин предвкушал чужое унижение? Радовался, что в его сети попала новая игрушка? - Если шиди что-то не понравится, ему следует непременно сказать об этом, - Шэнь Цинцю втек в объятия вкрадчивым, сокрушительным ядом, прижался всем телом и теперь шептал на ухо. - Этот шисюн обязательно найдет другой способ. Горячее дыхание обжигало кожу, словно Шэнь Цинцю дышал пламенем. Лю Цингэ запрокинул голову, подставляя горло и обещая себе, что ничего и никогда не скажет: может, хоть поэтому ему перестанет быть так хорошо, и появится шанс вырваться из этой трясины. Шэнь Цинцю походил на ослепительный лотос, выросший из самого вязкого и смрадного болота; невыносимо совершенный, но с основанием, укорененным в грязи. Горячие губы тронули кожу под ухом, поймали за мочку, по ней скользнул влажный язык. Когда на ней, обещая, сжались - и отпустили - острые зубы, Лю Цингэ застонал. - Неси меня в спальню, шиди, - велел Шэнь Цинцю, обнимая его за шею, и от простого и понятного приказа в голове одновременно прояснилось и сделалось гулко и пусто. Это Лю Цингэ мог - этого он и хотел, хотел с того самого момента, как увидел, как падает из-под гуани волна черных шелковистых волос. - Ты же еще помнишь дорогу? Как бы он смог забыть? Дороги-то той и было четыре с половиной шага и раздвижная дверь. Шэнь Цинцю резко выдохнул, когда его подхватили на руки, прижался ближе, и Лю Цингэ с неожиданным глубоким удовлетворением уткнулся носом в чужую шею. Горьковатый запах травяного масла, должный навевать умиротворение и покой, сейчас туманил разум. И те жалкие четыре шага выпали из памяти совершенно. Оставалось только надеяться, что дверь он не выломал. Цинцзинская гадюка бы не простила. Пока что Шэнь Цинцю самодовольно улыбался, и улыбку эту отчаянно хотелось стереть. Поэтому на кровать Лю Цингэ гадюку опустил чуть более грубо, чем стоило бы. Но Шэнь Цинцю продолжал улыбаться. И ворот ханьфу, обычно идеально уложенный, чуть разошелся, приоткрывая белое горло. Как будто заманивал дальше. Научился, видно, у своих… этих… торговок весной. Откуда им знать, что осень сводит с ума куда надежней. Лю Цингэ с усилием сглотнул и сжал кулаки. Он сам. Сам напросился. Солгал. - Никогда бы не подумал, что шиди не представляет, насколько на самом деле красив, - Шэнь Цинцю не сдвинулся с места, даже не попытался поправить ворот - заговорил, в голову снова ударил жар. - Этот Шэнь едва успел рассмотреть тебя в прошлый раз. Лю Цингэ сглотнул, немедленно вспомнив первый после расставания сон, и колени едва не дрогнули. - Шиди покажет мне? Снимет одежды, не торопясь, одну за другой? - Шэнь Цинцю прищелкнул пальцами, и ночные жемчужины в спальне медленно разгорелись, заливая их теплым светом. Шторы на окнах так и остались опущены, и только поэтому Лю Цингэ отрывисто кивнул. Шэнь Цинцю держал его на крючке, словно рыбу за жабры, и от острия, проникающего все глубже, было одновременно сладко и стыдно. Второй наруч и укороченное пао он просто сорвал, но Шэнь Цинцю издал укоризненный звук, словно упрекая в нечестной игре, и взялся за собственный пояс. - Если шиди так смущен, мы же можем двигаться в одном темпе, правда? Гадюка что, собралась тоже? Это гадюка-то, которая от случайной прорехи на своем подоле приходила в ярость? И даже мылся Шэнь Цинцю всегда отдельно. Лю Цингэ не раз раздевался в общих купальнях. Или под внимательным взглядом целителей. Нервничать было не из-за чего, так ведь? Главное, не смотреть слишком пристально. Успокоиться, чтобы руки не дрожали так заметно. Пояса он уже развязывал почти спокойно, привычно и вежливо глядя в пол. Привычно же сложил и обернулся в поисках подходящего стула, чтобы не бросать одежду на пол. Главное было не смотреть, как играют с завязками чужие пальцы, скользит по белой коже полоса зеленого шелка. Шэнь Цинцю играл бесстыже и подло, как и всегда. И когда он повел плечами, позволяя верхнему слою сползти с плеч на кровать, словно старой, ненужной уже змеиной коже, Лю Цингэ все-таки уронил все, что держал в руках, напрочь об этом позабыв. Пальцы просто разжались, когда Шэнь Цинцю повелительно протянул ему руку - и стало можно ухватиться за тонкое запястье, поднимая лукавую тварь наверх, почти вплотную. - Шиди предпочитает, чтобы я помог? - шепнул Шэнь Цинцю и провел ладонями по распахнутым полам одежды, а потом скользнул внутрь, гладя ладонями кожу. Горячие пальцы играли на нем, как на проклятом гуцине, то гладили по груди широкими мазками, то обводили пальцами ключицы, словно в них было что-то особенное. Лю Цингэ из последних сил запрещал своему телу вздрагивать от этих прикосновений, упрямо глядя в ямочку на шее, оказавшуюся прямо перед глазами, и не знал, что делать с руками. Так и замер, как дурак, в паре цуней от теплой спины, не смея коснуться, пока над ухом не раздался веселый, почти не ядовитый смешок: - Шиди-и-и, - непристойно прокатил на языке Шэнь Цинцю, - ты же знаешь, что можно не только смотреть, правда? Не только смотреть? Но даже смотреть было невыносимо, а пальцы сами сжимались, захватывая полной горстью тонкий шелк нижних одежд. И когда гадюка успела вывернуться из всех верхних слоев? Стоило бы сделать что-нибудь. Дернуть всю захваченную ткань вниз, например. Обнажить плечи, впиться зубами в нежную кожу. Но руки будто свело судорогой, и Лю Цингэ еле заставил себя отпустить ткань, вжать ладонь между лопаток, привычно и знакомо, безопасно, как для передачи ци. От чужого запаха, чужого тепла мутилось в голове, и Лю Цингэ, хватаясь за более знакомый процесс, наконец снова отправил собственную ци в духовные вены Шэнь Цинцю. Тот вдруг чуть откинулся назад, и Лю Цингэ невольно перехватил его второй рукой за талию, поудобнее, плотнее прижимая к себе. А потом Шэнь Цинцю дотянулся до его рта и выдохнул свою ци вместе с поцелуем. Ощущение было такое, словно Лю Цингэ, бессчетно дней блуждавшему в пустыне, вдруг предложили воду из самого чистого из ручьев, из талого снега и свежих трав, и Лю Цингэ целовал в ответ, уже не захлебываясь, но не пряча свою жажду. Шэнь Цинцю мог быть первостатейной тварью за пределами спальни, но за ее порогом от него хотелось жить. Кажется, ему тоже нравилось - во всяком случае, от случайных похвал коже Лю Цингэ, его мышцам, волосам, губам, скулам, родинкам кружилась голова, хотелось раскрыться и подставиться под эти руки. Ци сочилась теперь сквозь кожу Шэнь Цинцю - влажным прохладным дымом, и Лю Цингэ целовал эту щедро подставленную шею, одновременно страшась испортить ее нефритовую безупречность и мечтая оставить след. Целовал - и дышал, и не мог надышаться. Когда горячие ладони легли на ягодицы, Лю Цингэ не успел даже вздрогнуть: Шэнь Цинцю притиснул его вплотную, прижимаясь пахом к паху, и удалось только застонать и потереться о то твердое, что он сейчас ясно ощущал у своего бедра. - Этот Шэнь польщен, что шиди столь же заинтересован, - голос гадюки звучал глухо и будто издалека, но ладони держали крепко. - Но шиди не кажется, что он кое-что забыл? Не стоит так торопиться. Не стоит торопиться? Лю Цингэ стоило изрядных усилий отстраниться. Он сделал что-то не так? Причинил боль? Но Шэнь Цинцю продолжал улыбаться, не пытался вывернуться или оттолкнуть. Смотрел голодным взглядом, от которого вскипала ци и темнело в глазах. - Шиди покажет мне себя целиком? - чужая ладонь прошлась по груди, замерла на завязках штанов, прямо над нижним даньтянем. Искры прохладной иньской ци кольнули обнаженную кожу, и Лю Цингэ невольно задержал дыхание, но думать на короткое мгновение стало легче. Завязки. Штаны. Он едва не застонал от смущения, что забыл о них, и предвкушения одновременно: в прошлый раз Шэнь Цинцю раздевал его сам, но в этот он хотел увидеть представление? - Держи меня, - хрипло велел Лю Цингэ, едва не оборвав завязки пояса, и облизнул губы, когда узкие ладони скользнули под ткань, сжали ягодицы. - Только попробуй отойти, и, клянусь… Ладони сжались сильнее, и Лю Цингэ выругался в услужливо подставленное плечо - а потом все так же, не отстраняясь, выступил сначала из одной штанины, а потом из второй и отбросил упавшее белье одним пинком. - Потрясающе, - жаркое дыхание обожгло шею, а одобрение - сердце. - А теперь, шиди, поставь одну ногу на постель за моей спиной. Хочу открыть тебя. Лю Цингэ подчинился даже раньше, чем успел сообразить, чего именно от него хотят. И зачем. Шэнь Цинцю прижимал его к себе, позволяя уткнуться лбом в плечо, и гладил. Спину - успокаивающе и легко, ягодицы - с нажимом, чуть царапая кожу. Проскальзывал пальцами туда… между, и шептал, какой его шиди горячий и податливый. Этого было мало, до невозможного, смешного мало, так что Лю Цингэ уже готов был прогнуться, как тогда, в купальне, и держать себя открытым, чтобы гадюка сделала, наконец, как надо. Коснулась глубже, настойчивее, там, где хотелось больше всего. - Не спеши, шиди, мы не торопимся, ох, какой ты, сейчас, сейчас добавлю!.. - кажется, Лю Цингэ все-таки застонал, требовательно и жадно, и гадюка сжалилась, пальцев наконец стало три. - Держись, шиди, не вздумай сорваться!.. Лю Цингэ сначала не понял, о чем речь, а потом с пальцев внутри потекла прохладная иньская ци, попадая прямо в нижний даньтянь, успокаивая лихорадочное, истошное пламя, с которым он жил всю жизнь. Большой палец гладил ободок снаружи, до смешного чувствительный: Лю Цингэ до этого... всего и не представлял, насколько чувствительным может быть его тело. Лю Цингэ чуть повернул голову и полуслепо припал губами к прохладной нежной шее, а потом, выдохнув почти что рыдание от особенно удачного толчка внутри, попытался направить в это щедрое на живительную прохладу горло собственную раскаленную ци. Шэнь Цинцю охнул, но одобрительно, ладони погладили спину, а потом спросил в макушку полушепотом, почти застенчиво: - Шиди приласкает меня в ответ? - и, словно надеясь склонить к нужному себе ответу, развел внутри пальцы, обещая то самое, головокружительное проникновение после. Лю Цингэ покорно опустил ладонь вниз, выворачивая запястье, скользнул по животу, касаясь цинцзинской гадюки там. Шэнь Цинцю был щедр на прикосновения и ласки. Лю Цингэ тоже мог бы. Прикоснуться. Погладить. Не думать о том, сколькие касались главу Цинцзин. Девицы ивовых домиков. Или, может быть, юноши. Хотелось сделать так, чтобы Шэнь Цинцю забыл их всех. Не вспоминал больше, не хотел. Лю Цингэ чуть отстранился, устраивая ладонь чуть поудобнее и сжимаясь на чужих пальцах. Те мягко качнулись внутри, откровенно одобряя его инициативу, и Лю Цингэ, на мгновение закусив изнутри щеку от особенно удачного толчка, принялся гладить сам. В конце концов, искусство возлежания называли еще и битвой среди простынь, а битв он никогда не боялся. Он старался касаться осторожно, как ласкал его сам Шэнь Цинцю, и не поверил собственным ушам, когда услышал длинный стон, а потом Шэнь Цинцю вдруг снова наклонился к уху и прошептал: - Шиди не против помочь мне? - и, стоило Лю Цингэ торопливо кивнуть, продолжил: - Шиди опустится на колени? И толкнул в плечо ладонью. Еле заметно, на самом деле, но колени будто подкосились сами собой - особенно когда пальцы, раскрывавшие его, выскользнули из тела, оставив его пустым. Лю Цингэ обнимал чужие бедра, едва не уткнувшись лицом в чужой пах, и знал, совершенно точно знал, что вот сейчас должен встать и уйти. Постараться забыть и головку чужого члена, коснувшуюся щеки, оставляя на коже влажный липкий след, и собственную постыдную, невозможную тоску. Готовность продолжить - и желание, чтобы этот член оказался внутри, там, откуда только что выскользнули пальцы. - Шиди? Кажется, Шэнь Цинцю говорил что-то еще. Лю Цингэ не был уверен, что услышал правильно. Что вообще услышал. Головка чужого члена касалась его губ, рука Шэнь Цинцю успокаивающей тяжестью лежала на затылке. Цинцзинской гадюке недостаточно было прошлых унижений? В знакомом рефрене стало куда больше собственно привычки и куда меньше - подлинного гнева. - Если шиди не готов… - прошелестело сверху, - этот не будет настаивать. Пойдет к другим. К тем, кто радостно встанет на колени. Даже если они и не способны сплетать ци на ложе. Лю Цингэ не дал себе времени отшатнуться, прежде чем приоткрыть губы. Было скользко, и солоно, и чуть горьковато. Головка скользнула меж губ и замерла, словно Лю Цингэ все еще мог остановиться, отменить это все, сбежать и забыть, как ноет между ягодиц, глубоко внутри, где только открыли, но не дали обещанного. - Шиди-и… - Шэнь Цинцю вдруг застонал с откровенной мольбой, его пальцы сильнее стиснули волосы, но так и не придвинули его ближе ни на волос. - Прошу, шиди! Как оказалось, в постели Шэнь Цинцю был честен - почти щепетилен! - и откровенен в своих желаниях. И, похоже, нуждался в этом прикосновении сейчас почти так же, как хотел повторения сам Лю Цингэ, придя сюда. С этой мыслью втянуть головку в рот оказалось намного проще. Шэнь Цинцю ахнул, ногти впились в кожу головы, когда Лю Цингэ принялся сосать - пока еще неуверенно, но с нарастающим энтузиазмом. Это было похоже на сложную новую связку, предчувствие будущего мастерства, а то, что над ним, наверху, хрипло постанывал Шэнь Цинцю, только добавляло ситуации правильности. Лю Цингэ научится. И покажет, что делает это лучше, чем кто-либо, с кем сплетал рукава глава Цинцзин. У него получалось. Лю Цингэ был уверен, что у него получалось, но Шэнь Цинцю вдруг вздохнул резко, как от боли, и вцепился в волосы, заставляя отпрянуть. Что-то было не так? Он не справился? Чужая рука мягко взяла за подбородок, большой палец лег на губы, стирая влажный след, и это успокаивало. Возможно, он был не так уж плох. Просто гадюка… - Шиди слишком хорош, - прошелестело сверху, и палец настойчиво надавил, заставляя снова приоткрыть рот. - Этот ничтожный не хотел бы, чтобы все кончилось так быстро. Шиди бы тоже не хотел? Не хотел бы? Внутри завыло голодно и зло. Гадюка не имела права оставлять его вот так! Лю Цингэ от негодования даже прикусил подушечку этого пальца, выразительно намекая, что его терпение на исходе, и Шэнь Цинцю ахнул, содрогнувшись, и твердый, все еще влажный член снова мазнул по щеке. Не хотел?! Лю Цингэ ему сейчас объяснит, как именно он не хотел! Он взвился с колен одним движением, стремительно перехватывая Шэнь Цинцю за талию и спину, смягчая падение, а потом одним коротким ударом под лодыжки опрокинул на кровать. Шэнь Цинцю растерянно вскрикнул, непонимающе распахивая глаза и цепляясь за шею Лю Цингэ, почти повисая - но так и не отреагировав ударом на удар. - Не хотел, значит?.. - почти прорычал Лю Цингэ, опускаясь бедрами на пах с молочно-белой кожей, с твердым, соблазнительно покачивающимся членом - и осторожно поймал его в ладонь, прежде чем прицелиться и впустить его внутрь. До самого дна. До непристойного шлепка собственных яичек и ягодиц о бедра. Выгнувшись от уже знакомого наслаждения, когда внутренние мышцы растянулись, а вдоль члена внутрь хлынула чужая иньская ци. Лю Цингэ впитал этот поток, пропуская его по венам, смешивая с собственной ци, которая до этого тяжелым, колючим комом собиралась где-то в нижнем даньтяне. И не удержал стон, когда по духовным венам пронеслась жаркая волна, окончательно выжигая всякую муть. Он перехватил эту волну на самом пике и отправил обратно, чувствуя, как на задницу ложатся чужие ладони. Шэнь Цинцю под ним дергал бедрами, смотрел голодно, кривил тонкие губы, и Лю Цингэ заставил себя приподняться, выпуская из себя член, и опустился вновь. Цинцзинская гадюка застонала, на выдохе, растрепанная, растерявшая всякую надменность, и это было слаще, чем любая победа в поединке. Шэнь Цинцю был слабее, но никогда не бил честно, не признавал поражения. Не в лицо, конечно, но даже с мечом у горла смотрел презрительно, будто на уличного пса. А сейчас жмурился и тяжело дышал, и пальцами впился в ягодицы, подталкивая наверх. Лю Цингэ замер на мгновение, наслаждаясь небывалым триумфом, хотя внутри все ныло и требовало движения. И наклонился, старательно уместив руку так, чтобы не прижать волос, впился поцелуем в чужие губы. Шэнь Цинцю же не сочтет его грязным, после… всего? Шэнь Цинцю приподнялся на локтях навстречу, и губы у него были нежные и мягкие. Лю Цингэ покачивал бедрами, чувствуя, как движется внутри чужой член, и целовал, обстоятельно и жадно, проводя языком меж губ, дурея от того, как охотно они открывались навстречу. Но все же духовным совершенствующимся Шэнь Цинцю был не зря - признанным мастером в своем деле. Ци закручивалась вокруг и внутри них символом бесконечности, великим змеем, становясь все чище и сильнее с каждым кругом. Поток янской ци Лю Цингэ понемногу выглаживал искривленные духовные вены Шэнь Цинцю, словно раскаленной иглой вели линию в куске бараньего жира, оставляя гладкий, безупречно ровный след. Лю Цингэ был рад: собственного жара было не жаль, а то, как прохладная иньская ци выливалась прямо в центр нижнего даньтяня… он невольно сжался сильнее от одного только воспоминания и застонал, когда Шэнь Цинцю почти танцевальным, круговым движением повел бедрами, задевая все самые нужные места. - Если шиди нравится… - хрипло начала гадюка, влажно блестя глазами - и оглаживая ладонями ягодицы, - вознесется ли шиди к седьмым небесам от того, что я кончу внутрь? Через шум в ушах чужие слова было едва слышно. Гадюка чего-то хотела? Предлагала? Требовала? - Ты! - Выдавил Цингэ на всякий случай, насаживаясь плотнее и притираясь ближе, - Если ты только! Только… - Я? - выдохнула гадюка и вдруг огрела Цингэ ладонью по ягодице, будто понукая двигаться быстрее. - Что я? И ударил снова. Не больно, нет. В другое время Цингэ бы такой шлепок даже и не заметил, но сейчас он отдавался во всем теле, заставляя сжиматься, острее чувствовать как чужой нефритовый стержень потирается об эту самую… потаенную жемчужину. Настойчиво, прицельно и недостаточно. - Хочет ли шиди, чтобы этот кончил внутрь? - Гадюка гнусно и подло остановилась на половине хорошего, глубокого движения, сжала Цингэ за талию, заставляя замереть на месте, и теперь двигалась короткими, отвратительно, возмутительно короткими, недостаточными движениями, едва потираясь черепашьей головкой там, внутри. - Позволит ли шиди? Цингэ попытался ответить, даже собрал какие-то слова, но эта сволочь! Эта сволочь сконцентрировала иньскую ци прямо на кончике черепашьей головки - и с каждым невыносимо легким касанием ци Шэнь Цинцю проскальзывала к нижнему даньтяню прямо сквозь это самое место. Оставалось только ерзать на чужом копье, сжиматься всем собой - и стонать, уже не сдерживаясь, требуя себе больше. Еще. - Кажется, Лю-шиди нужно помочь ответить, - скользнуло по коже шелковой лентой цвета цин, прохладной и ласкающей, а потом Шэнь Цинцю стиснул за половинки персика сильнее и резко двинул бедрами, попав точно в цель и выплеснув ци щедрой мерой. Цингэ накрыло сияющим пиком с такой силой, что перед глазами побелело - а оставшийся внутри твердым член показался единственной опорой. И эту последнюю опору он стремительно терял, безвольно соскальзывая куда-то в сторону. Цингэ не хотел! Цингэ… Размякшее, обессилевшее тело не слушалось, но гадюка, кажется, что-то поняла. Подхватила, не давая упасть, помогая улечься поверх, продолжила толкаться бедрами, мелко, неторопливо, и каждое движение отзывалось там, внутри, в разнеженном и влажном, россыпью колких и жарких искр. Искры жалили, и Цингэ застонал, поводя бедрами, пытаясь добрать еще немного, сильнее, ярче, глубже, но проклятая гадюка обняла, заставляя прижаться ближе и замереть. - Шиди? Шиди больно? Шиди нельзя торопиться… - Давай ты уже! - хотелось добавить про медлительного гуева сына, но Цингэ сумел сдержаться. После такого с Шэнь Цинцю сталось бы прекратить их… лечебный сеанс, и даже заикнуться о повторении будет невозможно. Шэнь Цинцю больше не двигал бедрами внутри, но поток иньской ци тек с его нефритового копья теперь непрерывно, устремляясь прямо в нижний даньтянь, и Лю Цингэ мог только принимать его, в полубреду от наслаждения, уткнувшись лицом в шею. - Есть еще столько всего, что я хотел бы сделать с шиди, - вкрадчиво пообещал Шэнь Цинцю на ухо, и Лю Цингэ невольно вздрогнул и сжался на члене от сладкого ужаса пополам с предвкушением. - И сделаю, если шиди меня не остановит. Слова у него не расходились с делом: теплая скользкая рука проскользнула между их телами, легла на успевший снова сделаться твердым член, мокрый от выплеснутого семени, и пальцы закружили вокруг черепашьей головки, обнажая ее. Большой палец погладил уздечку, спустился ниже, гладя вены, кончик указательного пальца коснулся устья, а потом слегка погрузился внутрь, словно желая заткнуть его. Когда от этого пальца вниз по члену хлынул еще один поток ци, цепляя что-то внутри, погружаясь до самых яшмовых бубенцов и устремляясь в нижний даньтянь еще и с этой стороны, Цингэ выгнулся так, что, казалось, едва не сломал себе позвоночник, уже не в силах сдержать крик от наслаждения, чувствуя только, как рот Шэнь Цинцю выпил с его губ рвущуюся во все стороны ци Лю Цингэ, и, когда этот поток наконец закончился, Цингэ с облегчением потерял сознание. Очнулся он уже в знакомой бадье с водой. Пахло все той же хрустальной кровохлебкой, огнелистом и чем-то еще, смутно знакомым, сладковато-терпким. Веретеницей черной луны? Полосатой жемчужницей? Кажется, похоже пахла мазь, выданная ему в прошлый раз Му-шиди, и это было крайне полезно для чего-то там в процессе двойного совершенствования. Цингэ, признаться, слушал не слишком внимательно. Возможно, следовало. С помощью трав можно было добиться разного, и гадюка наверняка знала много составов, способных незаметно разрушить чужое совершенствование под видом помощи, но насторожиться все никак не получалось. Ци по духовным венам текла лениво и умиротворенно, под затылком был мягкий валик, вода была теплой, да и отключился он, судя по ощущениям, не то чтобы очень уж надолго. - Шиди пришел в себя? Сзади зашелестела ткань, стукнул об пол бамбуковый ковшик. Шэнь Цинцю, накинув на себя нижние одежды и собрав волосы на затылке в небрежный узел, присел на ступеньку лестницы в бадью, невесомо провел пальцами по запястью. И это было вопиюще неприлично, потому что тонкий до полупрозрачности шелк лип к влажной коже, подчеркивая и темнеющие, возбужденные соски, и красноватое пятно у ключицы. Цингэ вообще не помнил, откуда оно могло взяться, и это казалось сейчас крайне важным. Он мог вспомнить и разобрать по движениям каждую из своих серьезных схваток, пусть даже спустя десять лет, но этого не помнил никак, хотя не прошло и стражи. Полстражи не прошло. Взгляд словно сам по себе снова скользнул ниже: от сосков мимо небрежно завязанного пояса к заметному бугру в паху. Цингэ невольно сглотнул и со смутным чувством вины уставился в пол. Шэнь Цинцю не кончил даже во второй раз? Или возбудился снова, пока опускал его в ванну? Взгляд уперся в узкие, почти что девчачьи ступни с аккуратными пальцами, похожими на очищенные миндальные орешки, и Цингэ с облегчением выпалил первое, что пришло в голову: - Лезь в бадью. Вышло с отчетливой непристойной хрипотцой, но Шэнь Цинцю, хоть и поднял вопросительно бровь, спорить не стал, охотно скинув нательное и забравшись в воду. - Босой же, - почему-то извлек из себя объяснение Цингэ, стараясь не думать о том, что это ставшее знакомым тело было совсем рядом. - Благодарю шиди за заботу, - гадюка улыбнулась, устраиваясь поудобнее, колыхнулась темными волнами вода, и запах стал еще сильнее, так что Цингэ сумел различить серебристый пыльник, отваром которого промывали мелкие царапины, и набивший оскомину еще с детства аромат хризантемы Несравненной Горечи, которой на Цяньцяо поили всех и по любому поводу. Да и без повода тоже, если подумать. Кажется, предыдущий глава верил в ее несравненно целебные свойства в деле укрепления ядра и стабилизации потоков ци. Гадюка что, ограбила полевую аптечку Му-шиди для младших учеников? Цингэ не был малолетним идиотом, не способным залечить малейшую царапину! Вода плеснула еще раз, узкая ладонь легла на колено. - Все ли в порядке? Шиди что-то беспокоит? Да что бы гадюка вообще понимала! Зато про себя Цингэ отчетливо понимал, что вот-вот взорвется. Только что все было хорошо, а теперь, теперь его лечат, как младшего ученика, не касаясь, лишь показывая себя - и Цингэ не мог, никак не мог потянуться сам! Не мог, как бы ни ныло между ягодиц и ни скручивало за ребрами! Горло словно стиснуло тисками, в ушах зашумело, но Цингэ, словно обретя пророческий дар, знал, видел: сейчас он нахамит, и его вышвырнут с Цинцзин, едва позволив одеться, а потом он упадет в свою постель, там, на Байчжань, и стоит только закрыть глаза, его вернет сюда. В постель Шэнь Цинцю. В эту бадью. Но это так и останется сном. Уже навсегда. - Шиди! Дыши! - звонкая пощечина заставила его голову мотнуться и впечатала затылком в бортик. - Цингэ! Он поймал эту руку не думая, дернул на себя, но Шэнь Цинцю не стал сопротивляться, скользнув на колени. Напротив, уселся вплотную - и рванул за волосы, заставляя обнажить горло и посмотреть себе в лицо. Цингэ не возражал, вцепившись в ответ, притеревшись к нежным ягодицам снова вставшим членом. Пока его держат, не возражал. - Что произошло? - Шэнь Цинцю потребовал ответа, и сердитые черные глаза прожгли едва ли не до нутра. - Если ты чувствуешь себя настолько опозоренным, что довел себя до отклонения ци за меньше, чем за полсвечи… - Нет! - слова давались с трудом, еле протискивались через сведенное спазмом горло. - Не так! Я… Травы… Признаваться было мучительно. Не признаваться - страшно, потому что тогда цинцзинская гадюка точно вызовет Му-шиди, и Му-шиди скажет, что никого никуда не посылал, и вряд ли кто-нибудь будет щедр настолько, чтобы позволить Цингэ сохранить лицо и сделать вид, что тот просто не так понял предписания целителя. - Шиди не стоило беспокоиться, - раздраженно фыркнул Шэнь Цинцю. Холодно глянул и, освободив волосы Цингэ, начал подниматься с колен, где сидел. Цингэ дернулся следом, едва справившись с заколотившимся сердцем, поймал за плечо и талию, прижимая обратно к себе. - Зачем бы мне пытаться отравить дурака в моем собственном доме? - выворачиваться Шэнь Цинцю не стал, но улыбнулся - оскалился - теперь привычно, со знакомым ядом. - Да еще и тогда, когда Му Цинфан отправил его прямо ко мне? Шиди не надоело судить о моей рассудительности по себе? Шэнь Цинцю понял это так? Потому что Цингэ раз за разом обвинял его. И теперь его точно выставят. И не позволят даже близко подойти. - Нет! - получилось почти отчаянно. - Не это! Сами травы… бесполезны. Слишком слабые! Для золотого ядра… Цингэ не договорил, окончательно растеряв слова, и уткнулся лицом в шею, надеясь напоследок хотя бы напиться этого запаха, бездумно провел губами по ключице, лизнул солоноватую кожу. Теперь он знал, что этот запах - и вкус - останется с ним, даже если он не просто вернет Шэнь Цинцю недавнее нательное, но и сам отмоется в семи водах. Шэнь Цинцю тяжело вздохнул - и его ладонь легла на затылок. Только когда от нее заструилась прохладная иньская ци, Цингэ сумел осознать, насколько раскаленной была его собственная голова. - Шиди никуда не пойдет отсюда, пока его ци не придет в равновесие, а рассудок не остынет. Даже если этому шисюну придется тебя связать, - холодно предупредил Шэнь Цинцю, и от властной заботы в этом голосе пах снова обдало жаром. Цингэ сглотнул, с необычайной остротой осознавая наполовину твердый член, упирающийся ему в живот, и нежную кожу ягодиц на своих бедрах. Недавний сон вспомнился сам собой, и Цингэ зажмурился сильнее, чувствуя, как поднимается навстречу его собственное копье. - Этот просит прощения. Давным-давно намертво затверженная фраза была гладкой и пустой, но Шэнь Цинцю, кажется, понял. Не стал плеваться ядом. Позволил Цингэ прижаться ближе, продолжил передавать ци, но теперь не сплошным потоком, а короткими импульсами, проверяя духовные вены. Технику эту Цингэ ненавидел тоже с юности и регулярных посещений Цяньцяо, потому что это было первым, чем там встречали, вместе с приветствием. Иногда - вместо. Это было - как будто тебя лапают холодными руками там, где ты совершенно не просил. У гадюки получалось иначе. Тепло и чуть щекотно. Как прикосновения крыльев бабочки - так, кажется, говорилось в одном из отвратительных, невероятно глупых романов, которые читала сестра. Цингэ боролся с ними, как мог, но романы были живучее Золотистого Червя Лавовых Долин и появлялись снова и снова, отвлекая сестру от действительно важных вещей вроде совершенствования. Цингэ пытался думать о любой ерунде, которая только нашлась в голове, лишь бы не начать тереться о чужие бедра, чувствуя, как запалом для фейерверка перегорают остатки собственного терпения. Шэнь Цинцю, конечно, заметил. Как будто он мог пропустить такое! - Что еще беспокоит шиди? - гадюка склонилась к самому уху, скользнула губами по раковине. - Возможно, то, что в прошлый раз этот шисюн оставил шиди неудовлетворенным? Ладони его скользнули вниз по спине, и Цингэ судорожно сглотнул. - Чего испугался шиди после омовения? - Шэнь Цинцю продолжал шептать, а пальцы опускались все ниже, пока не замерли на крестце. - Того, насколько ему понравилось? Цингэ дернулся на месте, раздираемый желанием прижаться теснее, потребовать закончить начатое и мечтой сбежать - одновременно. И остался сидеть. Сорвись он сейчас, гадюка бы только посмеялась над трусостью доблестного меча Чэнлуань. Только поэтому! - Шиди хочет продолжения? - Шэнь Цинцю продолжал шептать, обдавая теплым дыханием и без того алое от стыда ухо. И как-то очень по-змеиному извернулся: вот только что сидел у Цингэ на коленях, дразнил, прижимался к животу напряженным членом - и вдруг соскользнул и встал на ноги, утащив за собой Цингэ, так что взволновавшася вода уже не прикрывала пах, оставляя их обоих обнаженными во взаимном желании. - Шиди хочет, чтобы я нагнул его прямо здесь и сейчас? Над бортиком этой бадьи? - гадюка шептала, скалилась, гладила совершенно везде без всякого стыда. - Шиди мечтал об этом еще с прошлого раза? Позорного стона Цингэ не сдержал - и схватился за чужие плечи, как будто это была единственная возможная опора. Последняя. Неважно, знала ли гадюка все заранее или угадала прямо сейчас. Слова были произнесены, и совершенно невозможно было оставить их без внимания и реакции. Цингэ не знал, что сказать, какие вообще тут можно собрать слова, а Шэнь Цинцю, проходившийся пальцами между половинок персика по… распустившейся хризантеме до самых яшмовых бубенцов, погрузил их внутрь. Сразу пару, неглубоко, неторопливо растягивая кольцо мышц, и Цингэ застонал снова, теперь уже в голос, чувствуя, как разгорается внутри знакомый голод. - Открою шиди секрет - этот шисюн надеялся, что ты вернешься, - с пальцев Шэнь Цинцю тонкой струйкой потекла ци. Тревожа чувствительный канал. Обещая. - Я мог бы измотать тебя и заставить пресытиться сочетанием тел… но Лю-шиди великолепен. Слишком хорош, чтобы отпустить после одного раза. Это было так неожиданно, что Цингэ неверяще распахнул глаза - и словно на клинок под третье ребро нарвался на полный жаркой нежности взгляд. - Я хотел, чтобы ты вернулся, - повторил Шэнь Цинцю, глядя прямо ему в глаза, и Цингэ облизнул губы, чувствуя, как пальцы, окутанные ци, проскальзывают глубже. - Покажи мне, как ты сейчас хочешь. Это было почти просто. Куда проще, чем говорить. Выполнимо практически. Цингэ развернулся, зачарованный чужим голосом и собственными мыслями, лег грудью на высокий бортик бадьи, прогибаясь, как во сне. И даже раскрыл себя, придерживая ягодицы руками, тоже как во сне. И точно как во сне Шэнь Цинцю надавил ладонью на поясницу, заставляя прогнуться сильней, и гладил внутри, неглубоко, дразняще, ласкал скользкими пальцами растянутый, покрасневший вход. - Шиди очень красивый, - голос гадюки звучал мечтательно и довольно, скользил, как патока, отзывался жаром в паху, но теперь, когда можно было не смотреть Шэнь Цинцю в глаза, слушать было легче. Гадюке явно было с кем сравнивать. Скольких он видел вот так? Скольким шептал на ухо и касался? Но Шэнь Цинцю надеялся, что Цингэ вернется. Будет возвращаться. - Очень жаль, если такая красота сгорит от собственного жара, - Шэнь Цинцю за спиной окутался ци - прохладной, манящей, неуловимо танцующей по коже, словно туман - и мягко развел пальцы внутри, освобождая дорогу. - Только потому, что шиди не знал, как справиться с внутренним пламенем. Цингэ судорожно сглотнул, уже подозревая, что именно обещают эти слова. - Когда дом объят неистовым пламенем, поздно бороться с огнем, - сквозь медные врата снова хлынула вода - чуть прохладнее, чем собственное тело Цингэ, скрадывая внутренний жар и успокаивая нервы. Вся она была полна иньской ци, мягкой и одновременно непреклонной. - Тушащему пламя остается проливать стены, чтобы телесный храм не рухнул. Цингэ отчаянно пожалел, что не может сейчас спрятать лицо в простыни или в локте. Вода прибывала, проникнув, казалось, по самый центр живота, тело становилось все тяжелее, внутренний жар, ставший привычным давным-давно, понемногу утихал - а потом Шэнь Цинцю, ухватившись за руки самого Цингэ, толкнулся следом, запирая воду внутри. Это было почти больно, так что от переполненности хотелось выть в голос и насаживаться глубже. Цингэ позволил себе и то, и другое. Гадюка не торопилась, двигалась медленно и неглубоко, и вода внутри отзывалась на каждое движение, перекатывалась, давила, колыхалась, выглаживала неспокойное золотое ядро и вечно напряженные духовные вены. Собственная огненная ян менялась так же медленно, переходя от беспорядочного бурления расплавленного металла к безупречной твердости клинка, и этот процесс опустошал, отнимая силы, оставляя Цингэ до странности беспомощным. Наедине с чужой силой и чужими прикосновениями. Сейчас Шэнь Цинцю, мастер подлых ходов, пожалуй, мог бы убить его, не прилагая ни малейших усилий, но испугаться не получалось. Чужие руки держали твердо и осторожно. Как будто гадюка боялась навредить. Край бадьи царапал грудь, но Цингэ понял это, только когда Шэнь Цинцю на мгновение подхватил его под грудью и подсунул на бортик плоскую гречневую подушечку, которую раньше подкладывал Цингэ под голову. - Я буду ждать шиди снова, - гадюка уже не колебалась и не спрашивала - утверждала. - При первом же признаке отклонения ци шиди придет ко мне. Каждую фразу Шэнь Цинцю подтверждал более резким толчком, почти достаточным, тем самым, возносящим к небесам. - Раз шиди оскорблен “слабыми” травами, мы найдем иные, - обещала - угрожала? - гадюка. - Такие, сила которых будет Лю-шиди очевидна. Очередной толчок был почти достаточным, почти таким, каким нужно! - А сейчас шиди окажет нам обоим услугу - и спустит в воду. Правда ведь? Тонкие твердые пальцы с неожиданной силой впились в бедро, насаживая на член, заставляя его попасть точно в цель - и Цингэ содрогнулся, чувствуя, как избыточное пламя покидает тело вместе с семенем, как Шэнь Цинцю кончает следом, и ледяная иньская ци выплескивается внутрь. Это стало последней каплей, и Цингэ даже не пытался удержать себя в сознании. Вода только мягко вздохнула, когда клинок погрузился в прохладные волны. Кажется, его касались - мягко, успокаивающе, помогали вымыться, кутали в простыни и куда-то вели. Полностью очнулся он только в той самой постели, из которой так спешно бежал в прошлый раз. Заботливо укрытый все тем же одеялом - шелковым, нежно-бирюзовым, с воробьями, порхающими между стеблей бамбука. - Надеюсь, на этот раз шиди дождется этого ничтожного, - гадюка сидела рядом, придерживала запястье, проверяя пульс. - Этому ничтожному надо кое-что доделать, а шиди неплохо было бы поспать. Цингэ лениво кивнул. Поспать и вправду было бы неплохо. - Шиди обещал разделить с этим старшим братом трапезу. Цингэ снова кивнул, закрывая глаза. Поесть тоже было хорошей идеей. Заодно можно было проверить, насколько простиралась любовь к роскоши у главы Цинцзин. И намного ли отличается то, что ему готовят, от церемониальных блюд на Цюндин и исключительно полезного для фигуры питания на Сяньшу. Мысли тоже были ленивые и спокойные, поэтому не было ничего удивительного в том, что Цингэ в конце концов задремал. А задремав, почувствовал сквозь сон, как прогибается матрас и как рядом, почти вплотную, устраивается уже знакомое тело. Зачем-то - в тонкой спальной одежде, но Цингэ все равно недовольно заворчал, избавившись от собственных простыней и наконец пристроив горячую щеку на прохладное плечо. Собственная ци, словно только этого и ждала, потекла в тело Шэнь Цинцю тонкой неостановимой струйкой, а Лю Цингэ закинул на гадюку еще и ногу, притеревшись бедром, и снисходительно стерпел накинутое сверху одеяло. А потом успокоенно смежил веки, чувствуя себя так, словно расслабился в змеином кубле - и знал, что самая опасная и мудрая в нем гадюка не позволит его тронуть.