В другой жизни

      Такая же запретная. Такая же недоступная. Если бы кто-то спросил у меня прилагательное, достаточно точно ее описывающее, я бы сказал: далекая. Она за другой гранью, в другом мире, в другой жизни. Там у нее все получается. Она красивая девушка, верный друг, завидная невеста, перспективный политик. А я, как всегда, за бортом, на абордаже, с другой стороны баррикад.       У нее красные губы, которых я никогда не коснусь. И карие глаза, которые на меня, как всегда, смотрят со спесивостью и превосходством, с гордостью и готовностью держать удар. Она ждет от меня всего. Готова к любой фразе, к любому жесту, к любому выпаду. Я не удивлюсь, если за спиной она сжимает палочку, как только меня видит.       Она смелая. Способная. С годами отточенной реакцией. Она всегда готова к удару. Всегда — в обороне.       Но если я подойду к ней вплотную, непозволительно близко наклонюсь, вдребезги разрушая само понятие «личное пространство», и шепну ей в волосы, уложенные идеальными волнами, то, что давно вертится на языке, то, что я без зазрения совести говорю мысленно: «А ты красивая», — она упадет в обморок. Натурально грохнется, и не поможет ни волшебная палочка, ни свита в виде четы Поттеров-Уизли, ничего ей уже не поможет.       У Грейнджер высокая грудь и тонкая талия. А еще изумрудное платье, переливающееся под светом софитов. Она немного повернула голову вправо, и я вижу ее серьги: тоже зеленые, к слову. На мгновение кажется, что она позаимствовала их у моей тетки — Андромеды, у которой это барахло не в почете, но тут же одергиваю сам себя: Андромеда давно сожгла все, так или иначе связанное со своей прошлой семьей, на ритуальном костре. А Грейнджер… Грейнджер может позволить себе купить любые украшения. Даже зеленые. Интересно, она думала обо мне, когда смотрела на них? Хоть капельку… Нет, конечно же, нет. Ведь это попросту невозможно.       Мне нет места в ее мире, в ее голове и даже в ее воспоминаниях. Я уверен: она все стерла, потому что Грейнджер — хорошая девочка, перспективный политик, а я — бывший Пожиратель Смерти.       У нас с ней — ничего общего. Если бы кто-то спросил, какими существительными нас описать, я бы сказал: я — это море. Она — это луна. Луна не думает о море, она даже о нем не знает. А вот море о луне — совсем наоборот. От луны зависит вся его жизнь. Луна руководит приливам и отливами, и никто, ни одна живая душа, не знает точно, из-за чего это происходит. Какая движущая сила их связывает. Но факт остаётся фактом. Когда линии их жизни пересекаются, море никогда уже не станет прежним. Оно может ненавидеть луну. Может любить. А может и презирать. Но когда ночью ее свет оказывается на море, становится очевидно, что это — самое лучшее сочетание. Самое лучшее положение вещей в мире. Все точно и правильно, отмеренное до миллиметра, само собой разумеющееся. Две никогда не пересекающиеся прямые прикасаются к друг другу, чтобы потом разбежаться вновь. И это соприкосновение — то, чего стоит ждать. Если понадобится, то и всю жизнь.       Грейнджер — чертова луна на моем небосводе. И я подчиняюсь ей. В прямом и переносном смысле.       — Мистер Малфой, — грубый тычок в спину от моего конвойного. — Может быть, мы уже пойдем?       Я кривлю губы в лживой усмешке и с искусственным почтением говорю:       — Неужели я не могу насладиться агитационным плакатом нового Министра магии?       Впереди мой пятый суд.