***
Эдвард устало уселся на стул в своём кабинете, закинув на стол ноги. Тяжёлые ботинки громко ударили по дереву, и Эдвард закрыл глаза. Потёр веки пальцами и тут же чертыхнулся, уставившись на перчатки. С них стекали капли тёмной крови, и Эдвард стянул их с рук, вновь потирая глаза пальцами и размазывая её остатки по лицу. Ничего не хотелось, кроме как забраться в ванну и смыть всё это с себя. Он так давно не пачкался сам, работая руками готового абсолютно на всё Иззи, что сейчас мерзкое чувство только что сделанного неприятно оплетало горло, до боли стискивая клешнями. Как давно это было… Как тяжело терять контроль и пытаться держать всё в узде, а главное — не давать сознанию пробуждать то, что должно спать долгим беспробудным сном. Вы признаётесь в содеянном?.. Эдвард покачал головой, пытаясь отогнать ненужное воспоминание. Не сейчас. Не тогда, когда хочется просто ни о чём не думать. Боннет посмотрел на него таким взглядом из-за барной стойки, что захотелось и вовсе исчезнуть из этого мира. Слишком светлое и наивное существо, безрезультатно старающееся казаться плохим. Белуга никогда не станет акулой, как бы ни пыталась кусаться, в цели защитить собственную жизнь. Боннет никогда не станет в его глазах тем, кем сам себя считает. В этом чёртовом взгляде сияло столько искреннего беспокойства, что Эдварду стало тошно. О таком, как он, нельзя беспокоиться. Такого, как он, нельзя жалеть. Боннет ни в коем случае не должен знать, чем он занимается всё это время. А потому не за чем смотреть на него так обеспокоенно, словно волнуется за его жизнь. Ему бы волноваться за тех, в чью жизнь приходит Чёрная Борода. У Боннета ещё есть шанс определиться с тем — каким он хочет быть. Ещё есть возможность вырваться из мира, в котором не успел погрязнуть до конца. Потому что Боннет сожалеет о том, что сотворил случайно. И сбежал от этого, не желая возвращаться. Эдвард провёл пальцами по волосам, пытаясь собрать их в неаккуратный хвост. Наткнувшись на слипшиеся от крови пряди, он поморщился и быстро перетянул их резинкой. С левой стороны от него с помехами моргнул экран монитора, и Эдвард лениво опрокинул голову на плечо. Боннет явно желал поговорить с ним. Эдвард отчётливо разглядел, как он дёрнулся в его сторону, но оставшиеся в последние часы работы клуба клиенты не дали ему этого сделать. Эдвард и не хотел, чтобы Боннет видел его таким. Насквозь измазанным кровью после чёрного дела, на которое ему пришлось уйти. На изображении с камеры в подсобном помещении мелькнул силуэт Иззи. Эдвард устало прикрыл глаза. Иззи притащил с собой Люциуса. Против влюблённостей друга Эдвард никогда ничего не имел, хоть и никогда этого не понимал. К чему это странное желание иметь кого-то под боком, трогать его, тискать и жамкать? Иззи прижал Люциуса к шкафчику с громким шумом, и тот схватился за его руки, пытаясь оттолкнуть. — Я же сказал тебе, что ты мне неинтересен! — Люциус испуганно воскликнул, но камера отвратительно исказила его голос. То, что Иззи доберётся до Люциуса — было лишь вопросом времени, Эдвард знал это как никто другой. Если Иззи кого-то хотел — он его получал. И неважно, каким методом. Этого Эдвард тоже не понимал. Зачем заставлять, если кто-то не хочет?.. Отец часто заставлял его пить, когда Эдвард этого не хотел. Его мутило, тошнило, и после этого он не мог нормально спать, скручиваясь в калачик за стеной, в невозможности помочь матери, интерес к которой у отца появлялся только после неизвестно какой по счёту бутылки. — Ты же шлюха — тебе плевать, с кем. — Иззи попытался поцеловать его, Люциус вывернулся из захвата, но снова оказался прижат к шкафчику. — Или тебе обязательно нужно заплатить, чтобы ты не сопротивлялся? Эдвард покачал головой. Боннет будет расстроен, когда узнает, что случилось с его другом. Где-то внутри шевельнулось странное чувство. Боннета не хотелось расстраивать, и Эдвард, нахмурившись, уставился на экран. Он никогда не мешал Иззи, как бы противно ему ни было, если тот решал трахнуть кого-то рядом с ним. Иногда ситуация просто не позволяла иного. Эдвард бы никогда не стал отбирать у Иззи кого-то, к кому тот испытывает влечение. Даже если никогда не понимал — а что вообще означает это влечение… — Я — не шлюха, я — танцор! И всегда сам решаю, с кем сплю, а с кем нет! — Я видел, со сколькими ты перетрахался за то время, что работаю здесь. — Иззи схватил Люциуса за шею, рассматривая со стороны. — Ты — та ещё грязная шлюха, и единственное, что спасало тебя от назойливых клиентов — твой дружок-охранник. Но что-то я не вижу его здесь прямо сейчас. Люциус в сомнении уставился на Иззи. — Так это ты что-то сделал с Питом?.. — А что, если сделал? — шепнул Иззи, приблизившись. — А что, если сделал не я? А твой любимый Боннет? Люциус замер в его хватке. — Я не смел трогать тебя, пока ты был с ним, но теперь его нет. Вы больше не вместе, так почему ты день за днём отказываешь мне? — Потому что ты мне не нравишься!.. Эдвард снова прикрыл глаза и отвернулся от экрана, не желая дальше на это смотреть. Как бы сильно Боннет ни заботился о своём друге — это не проблемы Эдварда. Он и так давал Боннету слишком многое. Он бы бросился туда, если бы прижимали Боннета. Именно это он и сделал, когда того поймал Геральдо. Но этот парень — для него никто. И это ещё одна причина, по которой Боннету не стоит смотреть на него столь призывно и заботливо, вызывая в груди странное чувство, ранее никогда не возникавшее в его чёрном сердце. Как-то Эдвард спросил Иззи, когда они были ещё подростками — почему того так заботят другие? Почему ему так хочется поцелуев и объятий? Зачем оно? Иззи посмотрел на него, как на чокнутого, и ничего не ответил. Поцелуи и объятия всегда ассоциировались у Эдварда с болью. Потому что мать всегда плакала после того, когда отец обнимал её слишком долго. Эдвард спокойно смотрел на всё, что творилось в клубе. Он всё понимал, это всего лишь часть человеческой сущности — хотеть подобной близости. Но сам. Никогда ничего не хотел. А потом Боннет на сцене снял с себя этот чёртов белый камзол… Иззи поцеловал Люциуса, всем телом вжав его в шкафчик. По мнению Эдварда, для человека, который не хочет, Люциус засопротивлялся слишком пассивно… Хотя что Эдвард в этом понимал? Стид Боннет — первый, кто хоть как-то завоевал его внимание. И то Эдвард до конца не осознавал, чего именно хочет от него. Эдвард подскочил на стуле, стоило силуэту Боннета, словно чудовищу из сказки, появиться на экране, как только он подумал о нём. Иззи отпустил Люциуса и повернулся к Боннету. Эдвард стремительно вышел из кабинета, хлопнув дверью. Он прекрасно знал, что означает подобное выражение лица. С ним Иззи, как правило, убивал.***
Стид сжал кулаки, медленно подходя к Иззи, сверлящего его яростным взглядом. Люциус осторожно прижался спиной к шкафчику, шкрябнув ногтями по металлу. Одну ладонь Иззи положил на его грудь, слабо сжав пальцами ворот рубашки. А другую — на свой ремень, повернувшись к Боннету полубоком. — Свали, Боннет, — тихо и угрожающе прошипел Иззи. — Иначе никакое покровительство Тича тебя не спасёт. — У меня нет никакого покровительства. — Стид упрямо качнул головой. — Я делаю то, что хочу и считаю нужным, и точно ни от кого не завишу. — Какое громкое заявление для того, кому столько раз спасали жизнь, — хмыкнул Иззи. — Ну раз ты отказываешься быть его комнатной игрушкой — никто не будет против, если я немного испорчу твою чрезмерно милую мордашку. Иззи схватился за кобуру и с чувством выругался — она оказалась пустой. Он и забыл, что Эдвард разоружил его. Отпустив Люциуса, Иззи достал из кармана нож. У Люциуса округлились глаза, и он испуганно отшагнул в сторону. — Только двинься, неженка, и я кишки тебе выпущу сразу, как закончу с твоим надоедливым другом. Люциус сполз по дверце шкафчика на пол и закрыл лицо руками, не в состоянии ни двинуться, ни попытаться уйти или, наоборот, наброситься на Иззи, чтобы помочь. — Не смей его трогать! — воскликнул Стид, подходя ближе и с опаской глядя на нож. — Он же сказал тебе, что не хочет. — Как же ты достал, Боннет! Иззи сделал несколько шагов вперёд и выставил руку с ножом. У Стида всё сжалось внутри от этого зрелища. Иззи всегда казался неадекватным и неуправляемым, но ещё больше — жестоким. Стид видел, на что он способен. Прорычав, помощник Чёрной Бороды бросился на него, не дождавшись даже момента, когда Боннет сам подойдёт. Но у Стида имелось преимущество. Иззи никогда не видел, на что способен он. Увернувшись, Стид схватил его за руку, в которой был нож, вывернул плечо и резко поменялся с Иззи местами, теперь закрывая Люциуса собой. — Успокойся по-хорошему, и тогда ничего не будет, — ровно произнёс Стид, стоя прямо перед Иззи. — Иначе будем по-плохому. Иззи рассмеялся. — Я не настолько идиот. Он бросился на Стида с такой скоростью, что Стид едва успел увернуться от ножа. Всего одна лишняя секунда, и он бы лишился глаза. Стид и Иззи сцепились в жестокой схватке. Стиду едва удавалось не получать ран — Иззи оказался быстрым, но в какой-то момент он смог ударить его. Только удар по лицу завёл Иззи ещё сильнее. Он, словно заведённая машина, быстро и яростно бил насмерть, пытаясь убить Стида одним ударом. По вискам скатился пот, и Стид изо всех сил схватился за руки Иззи, чтобы тот не воткнул в него нож. Собравшись с духом, Стид пнул его, повалив на пол. Этого оказалось недостаточно, потому что Иззи тут же оказался сверху, прижимая его к холодному полу. Стиду пришлось подставить локти, чтобы не получить удар по лицу. Лезвие прошлось по предплечьям, и он стиснул зубы от острой боли. Собравшись с силами, Стид сбросил его с себя, и они, вцепившись друг в друга, покатились по полу, как два разъярённых кота, скрутившихся в клубок. Двери отворились от удара двух тел, и Иззи со Стидом оказались в главном зале. Персонал испуганно собрался вокруг них, но никто не решился подойти, когда они столь яростно продолжали бить друг друга, а лезвие быстро мелькало в свете цветных огней. Стид получил удар в челюсть и прикрыл глаза всего на секунду. Этой секунды Иззи хватило, чтобы полоснуть его по лицу. Сердце замерло в страхе, но в следующий миг Стид открыл глаза, понимая, что оба они видят нормально. Вспышка адреналина вперемешку с ужасом и ослепляющей яростью ударила в голову, и Стид схватил Иззи, повалил, прижимая к полу, и сел сверху. Тяжело дыша, он едва смог отобрать нож. Иззи в ужасе раскрыл глаза, как только Стид со всей силы замахнулся. И зажмурился, как только лезвие с громким стуком вошло в пол, в нескольких дюймах от его лица. Стид выдохнул, все еще сидя на нём, судорожно сжимая рукоятку ножа и пытаясь прийти в себя. — Не смей больше подходить к нему! — процедил Стид сквозь зубы, как только Иззи распахнул веки и уставился на него в ярости и непонимании. — Не смей больше подходить к нему, потому что в следующий раз воткну тебе это лезвие в глаз. Иззи дышал так же тяжело и яростно, как Стид. Но не шевелился. Он цепко проследил взглядом, как победивший в драке встал с него, пошатываясь на дрожащих ногах. Весь взъерошенный и мокрый от пота, с трясущимися руками, Стид выронил нож. И замер, столкнувшись взглядом с Эдвардом, стоящим напротив. Закусив губу, Стид развернулся и сделал несколько шагов. В этот момент Иззи резко поднялся с пола, схватил нож и метнулся к нему. Стид не понял, как это вышло. Он сделал всё на автомате. Развернулся, схватил Иззи за руку и ударил его собственным ножом в живот. Иззи замер, удивлённо посмотрев вниз. Пошатнулся. Сплюнул кровь. И повалился на пол, упираясь в него коленом и громко дыша сквозь стиснутые зубы. Стид испуганно попятился от него, глядя, как на лице Иззи прорисовывается боль. Взгляд поднялся выше, цепляясь за Эдварда. А после, вместе с осознанием сделанного, Стид отвернулся и бросился прочь из зала.