Ром с привкусом безумия

      Сильные волны мерно раскачивали яхту из стороны в сторону, наклоняя под опасными углами. Ярко светило солнце, уже давно и неотступно спускающееся к горизонту и размешивающее небо пёстрыми красками.       Иззи обхватил бортик руками, совсем едва перегнувшись через него и с подозрением всмотревшись в тёмную мутную воду. Море сегодня безумно волновалось, и стоило им выйти из гавани в открытое пространство, Иззи охватило беспокойство. Не стоит плавать в подобную погоду.       Он скосил взгляд на Эдварда, безмятежно стоящего у штурвала. Тич упорно, словно выискивая что-то важное, вглядывался в горизонт, пристально щуря глаза. Под ними небрежными мазками расползлась чёрная подводка, и Иззи нахмурился, вспоминая, что подобными удовольствиями Эдвард занимался в приюте, много лет назад, переживая какой-то особый глубокий личностный кризис.       Эдвард не спросил, хочет ли Иззи поплавать на яхте, хочет ли вообще на прогулку. Эдвард просто ему приказал.       Так, что Иззи молча согласился.       Море всегда казалось Иззи подозрительным, опасным и пугающим, и он никогда не выходил в него без особой надобности. Зато всегда знал, что Эдвард, наоборот, безмерно его любит, но сам никогда не просился с ним на эти периодические прогулки. Слишком страшила перспектива захлебнуться солёной водой из-за обыкновенного неумения плавать.       Вдали мелькнул возвышающийся над заволоченной туманом поверхностью воды маяк. Совсем лишённый света. Зловеще одинокий в бесконечно огромном открытом пространстве.       — Депрессия — состояние, до обидного отличающееся тем, что рано или поздно оно проходит, не так ли?       Иззи крупно вздрогнул, резко обернувшись, как только за спиной раздался хриплый голос. Эдвард так бесшумно оказался на этой стороне палубы, оставив штурвал, что Иззи совсем этого не заметил. Яхта самостоятельно балансировала на волнах, теперь ещё сильнее раскачиваясь в стороны, но Эдварда это, похоже, совсем не волновало. Как будто и не замечал он этой качки, из-за которой даже стоять казалось тяжким занятием. Иззи сглотнул, крепче вцепившись в бортик, и скосил взгляд на воду. Не понимая, как, будучи столь прозрачной, она может казаться настолько тёмной и до пугающего опасной.       — Это состояние, которое люди придумали, лишь бы оправдать собственное бессилие, — ответил Иззи, пристально уставившись на Тича.       — Конечно. — Эдвард согласно кивнул, медленно проходя по палубе и осторожно касаясь тонкого металлического бортика ладонью. Проводя по нему настолько мягко и аккуратно, что Иззи невольно задержал на нём взгляд. — Но самое важное при этом, чтобы рядом кто-то находился, дабы вытащить из этого состояния собственного бессилия.       Иззи промолчал, продолжая не мигая наблюдать за передвижениями Эдварда. Облокотился о бортик, чтобы чувствовать хоть какие-то поддержку и равновесие в этом мерном качании.       — Именно то, что ты дал мне, когда мы были в приюте, — продолжил Эдвард, разжав пальцы и отойдя от бортика. Удивительным образом всё ещё сохраняя равновесие. — Помнишь? Голод. Холод. Постоянная угроза со стороны других детей. Насилие, которое творили далеко не дети. Болезни. И только вместе нам с тобой удалось хоть как-то выжить в этом маленьком грязном аду.       Иззи кивнул. Подобное невозможно забыть. Оно врезается в память навсегда, иногда терзая по ночам и заставляя просыпаться с желанием принять хоть что-то, лишь бы это не вспоминать. Длинные волосы Эдварда, которые он отращивал с того времени, слиплись прядями, как будто стали реже. Не собранные ни в хвост, ни в пучок, рассыпались по плечам, зловеще искажая фигуру.       — Кто-то даже умирал, не выдерживая подобной жизни. И не каждый это делал по воле случая, верно? Некоторые решали самостоятельно избавиться от подобной жизни. В этом есть особая драма, не так ли? Смерть, в которой каждый взывает к собственному Богу.       — Никогда не понимал, для чего.       — Вероятно, от того, что у нас с тобой этого Бога никогда и не было. Вера… вещь, доступная не каждому. Куда сильнее — вера в самого себя в моменты трудности. Жаль, что при этом… воззвать по итогу оказывается не к кому.       Эдвард задумчиво кивнул, поднял голову и поглядел в небо. На нём неумолимо быстро сгущались тёмные облака, предвещая скорый и сильный дождь. От того и волновалось море. Крупными волнами тянулось к нему, желая соединить стихию со стихией.       — Когда-то, когда я был ещё совсем маленьким ребёнком и долго не мог уснуть от того, что меня пугал бушующий шторм за окнами, мой отец садился рядом на кровать и начинал рассказывать истории, чтобы мне лучше спалось. Чтобы кошмары не мучили меня ночью и не пугало море. Про корабли, безнадёжно блуждающие в тумане и ищущие спасительный свет маяка. Они редко находили его, чаще просто разбиваясь о прибрежные скалы. Про смелых пиратов, которые весело грабили те корабли, что сумели уцелеть, а после с удовольствием убивали всех, кто был на борту, не оставляя в живых ни единого матроса. А ещё о морских чудовищах.       Волна с шумом ударилась о палубу, и Иззи вздрогнул, как только холодные капли воды попали на лицо, и вцепился в бортик сильнее. Ветер завывал в ушах, развевая волосы, а по водной глади всё сильнее вился совсем небольшой туман.       — Как много всего рисует воображение, когда для этого есть искреннее желание. Море — бескрайнее и совершенно неизведанное пространство, в котором может обитать абсолютно любой монстр, какого только нарисует богатое человеческое воображение. А людская жестокость порою и вовсе не знает границ.       Иззи поднял взгляд на всё сильнее сгущающиеся облака. Небо стремительно темнело, отражая этот мрак в водной глади.       — Отец рассказывал мне о каждом из них. Во всех подробностях так, что я мог увидеть их в самых разнообразных мельчайших деталях. Представлял их перед сном, слыша, как за окном бьются о берег волны. И иногда, когда я закрывал глаза, мне казалось, что морские чудовища в самом деле могут вылезти на берег, забраться в дом и найти всех, кто есть живой на этом крохотном кусочке земли, чтобы затем затащить в глубокую морскую гладь.       Эдвард едва заметно усмехнулся, заведя руки за спину.       — А самое забавное, что в этом не было никакой логики. Какая может быть цель у того, кто просто желает утащить как можно глубже на дно? Кроме подсознательного, самого обычного животного инстинкта — убить. А всё это… — Эдвард вздохнул, на мгновение прикрыв глаза, — лишь воплощение невероятного множества страхов, перерождающихся в бесплотные и пугающие по ночам фантазии. Страха перед единственным существом, которого я, по выдуманному Богом закону, не должен был бояться.       — Зачем ты говоришь мне всё это?!       Иззи не выдержал. Его крик потонул в шуме всё сильнее забушевавших волн и яростном ветре. Эдвард его, казалось, даже не услышал.       — Хищные акулы с огромными челюстями, которые могут переломить человеческие кости, пираньи с острыми, как бритвы, зубами. Есть даже легенда об огромном ките, что был в состоянии пожирать целые корабли. Морские змеи, способные обернуться вокруг и задушить своим телом. А ещё русалки, прекрасные настолько, что, закрыв глаза, забываешь обо всём, видя перед собой лишь низменные желания, которым ты жаждешь отдаться, несмотря на опасность. Знаешь, что самое забавное? — Эдвард пристально посмотрел на Иззи. — Любые эти чудовища или монстры не способны вылезти на берег. Они могут навредить, лишь находясь в своём месте обитания, но ничего не сделают, пока ты на суше. — Он шагнул вперёд, вглядываясь Иззи в глаза. — И, даже зная, что монстр тебе не навредит, ты всё равно боишься. Потому что само понятие страха куда сложнее, чем любая здоровая логика. — Эдвард улыбнулся. — Но одно чудовище всё же способно выползти на берег. Переломить корабль одним сжатием, содрать кожу с лица. Оно опасно как в море, так и на суше. Вот его я и боялся больше всего, будучи ребёнком. — Глаза Эдварда сверкнули, отразив в себе темнеющее небо. — Потому что от него не спрятаться, где бы ты ни был.       Эдвард подошёл совсем близко, оставив между ними лишь крошечное расстояние.       — Ты всегда был единственным, кто до самого конца не верил в ту причину, по которой меня отправили в приют. Из всех детей, в страхе жмущихся по углам, стоило мне появиться в коридоре, боявшихся даже заговорить со мной, когда я проходил мимо или вставал рядом… ты один. До последнего всё отрицал.       Иззи сглотнул, хмуря брови.       — Правду говорят, что ты убил собственного отца? — Иззи с искренним и вороватым интересом посмотрел на него, не испытывая и толики того страха, что все остальные дети приюта.       — Нет. — Эдвард раздражённо нахмурился. — Сколько можно повторять? Это был не я! Это сделал человек по имени Кракен. Но на моих глазах…       — А я знал. — Иззи самодовольно улыбнулся, сияя давно разбитыми в кровь губами, и Эдвард удивлённо на него посмотрел. — Не мог ты этого сделать. Ты не похож на убийцу или психопата.       — Много ты видел психопатов?       — Посмотри на меня. — Иззи горделиво ткнул себя кулаком в грудь, а затем моментально поник, словно устыдившись того, что сказал. — Мне все так говорили… от меня и родители поэтому отказались.       — Не похож, — с абсолютной серьёзностью заявил Эдвард, скручивая пальцами сигарету.       Иззи просиял, с благодарностью улыбнувшись, и подсел к Эдварду ближе, с интересом наблюдая за его действиями.       — Вот и ты тоже. Не похож.       Волны вновь ударили о палубу, и Иззи, наконец, поднял на Эдварда испуганный взгляд.       Он покачал головой.       — Ты не мог этого сделать, — выдохнул Иззи, слыша, как собственные слова тонут в потоках сильного ветра. — Не мог. Я не верю тебе!       — Чудовища… — Эдвард опустил взгляд, подходя к Иззи ещё ближе, не давая возможности отстраниться, ведь за спиной лишь бескрайнее море. — Монстры… — доставая из-за пояса пистолет и медленно проговаривая каждое слово. — Кракены… Все они существуют только в глупых детских сказках. В реальной жизни это самые обычные люди. Как правило… — Эдвард поднял взгляд, уставившись Иззи в глаза. — Они оказываются самыми близкими. Потому что только они могут причинить самую настоящую боль. И ранить так сильно, что возникнет непреодолимое желание воззвать к несуществующему Богу в желании скорой и естественной смерти.       Над морской гладью раздался выстрел.       Он моментально потонул в громком плеске разъярённых волн и завывающего ветра.

***

      Окна с шумом распахнулись, ударившись рамами о стены. Раздался гром, молнией озарив комнату, и Стид вздрогнул от внезапного и резкого звука. Сильный ливень на протяжении нескольких часов заливал улицы Лондона, омывая город, словно второй великий потоп.       — Ты чего?..       Альма, которой он заплетал косичку, повернулась, подняв голову и посмотрев прямо на него. Пальцы дочери сжали его брюки, но Стид этого не заметил.       Стид замер, незряче уставившись в окно. Волосы высыпались у него из рук, а сердце сжалось мучительной болью так сильно, что захотелось схватиться за него и скрючиться на полу.       Ужас сковал всё тело, и у Стида дрогнули пальцы.       — Ты в порядке, папа?!       Альма испуганно схватилась за его похолодевшие руки, пытаясь заглянуть в глаза. На её собственных выступили слёзы.       Стид слишком сильно её напугал.       — Эдвард…       Стид глубоко вдохнул, продолжая пялиться на бушующую за окном погоду.       Найджел, вальяжно сидящий на подоконнике, широко оскалился. По его посиневшим губам стекли чёрные струи крови.       Стид бережно прижал дочь к груди, словно пытаясь спрятать её от невидимой опасности. Иррациональный ужас целиком заполнил разум, плотно оплетая его тугими щупальцами. Теперь в нём билась только одна-единственная мысль.       Случилось что-то непоправимое.