полгода назад
Стид открыл глаза, подскочив на постели. Тяжело дыша, приложил ладони к вискам и крепко зажмурился. По коже стёк холодный пот, и Стид, не глядя, потянулся к тумбочке. Стакан с водой, стоящий на случай ночных кошмаров, соскользнул и с громким звоном разбился об пол. Простонав, Стид помотал головой, поджал колени и уткнулся в них лбом, всё ещё пытаясь выровнять дыхание. Кошмары не отпускали каждую ночь. Стоило сомкнуть веки, и видения неотступно преследовали, наполняя сознание яркими картинами и громким смехом. Этот малыш слишком дерзкий, чтобы восхищаться тем, как он сопротивляется. Мы же не хотим, чтобы Стиди обломал нам весь вечер, верно? Найджел улёгся на пустую половину кровати, подперев голову ладонью, и со скукой и ожиданием уставился на Стида. Грёбанных три недели прошло с того момента, как Стид вернулся в Англию из солнечной Флориды. Целый месяц прошёл с того, как Стид споткнулся о порог вип-комнаты, когда Иззи втолкнул его внутрь… Как вовремя нас столкнула жизнь в этом коридоре. Каждую ночь, стоило закрыть глаза, Стид вновь и вновь слышал этот хриплый шёпот. Фантомные ладони опускались на плечи, и он чувствовал толчок, ведущий прямиком в адскую бездну. Ещё хуже то, от чего Стид не мог отделаться, как от дурного сна — голос Люциуса, зовущий его. Призрачное видение того, как Люциус опускается рядом с ним, продолжая с волнением повторять его имя. Отвратительное понимание, что человек, которому он не позволял узнать о себе даже крохотный минимум, видит его в таком положении… Стид плохо помнил, как вновь оказался дома. Все воспоминания складывались лишь в отдельные смазанные образы, смутно связанные между собой. Единственное, что он помнил чётко и без забвения — только зовущий его голос. Сперва казавшийся таким далёким, что к нему хотелось идти, как на ласковый зов, а после… до невозможного неприятным, что хотелось оттолкнуть. Одно желание — лишь бы он, наконец, заткнулся. А вот и подарочек от Чёрной Бороды, парни. Развлекайтесь. Хуже голоса Иззи, произносящего столь страшную фразу, от которой до сих пор всё холодело внутри, лишь голос Люциуса, упорно настаивающего… На чём? Стид не помнил. Только настойчивость и упорство, пугающие тем, что этому невозможно сопротивляться. Лёжа в собственной квартире, вдруг оказавшейся такой огромной, пугающей и неприятной, единственное, что чувствовал Стид — прикосновения. Вновь и вновь проходящие по телу, сжимающие и обманчиво осторожные. Скользящие по коже, словно змеи, которых хотелось стряхнуть, но они всё равно обвивали кольцами. Прикосновения, а после болезненные удары. Тактильные ужасы, перемешивающиеся между собой, чередующиеся ядрёным коктейлем, взрывающим сознание повторными вспышками боли, словно Стид всё ещё там, на полу тёмной комнаты, а Геральдо по-прежнему держит, не давая двинуться с места. Это состояние продолжалось бесконечно долго. Стид терялся в том — всё ещё ли он там, в вип-комнате, или уже дома. Как повторял голос Люциуса — в безопасности. Что означает эта безопасность?.. Стид с горечью посмотрел на разбитый стакан и растёкшуюся по полу воду. Руки потянулись к тумбочке вновь, стаскивая с неё блистер. Обычное успокоительное, но Стид всё равно вскрывал его подрагивающими пальцами. Вид таблеток наводил ужас, но без них… становилось только хуже. Узнаёшь? Ты когда-то их очень любил. Стид в ужасе оттолкнул руки Люциуса, протягивающие ему таблетки, которые, по его словам, должны помочь. Джеки тоже так говорила, когда он сидел за барной стойкой её клуба, безжизненно положив на неё голову. Что они помогут… что станет легче. А потом появился Найджел. Найджел, нависший над ним на кровати, пока Стид лежал, остекленело пялясь в потолок и стены в непонимании, где находится. — Приди в себя! — прошипел он, оскалившись. Найджел часто бывал злым и гадким. Обожал пугать его, угрожать, являя собой ужас во плоти. Но в этот раз его злость в груди Стида ощущалась совсем иначе. Чистейший ром, всё, как ты любишь… Стида постоянно тошнило. Даже сквозь пелену боли и постоянного повторения происходящего в мыслях, словно заевший фильм на киноплёнке, в голове ясно отдавалось одно — в его теле столько яда, что если он выблюет его целиком, тот всё равно останется внутри, осев тонким слоем на стенках сосудов. Смешается с кровью, циркулируя через сердце. — Не понимаешь, что тебе делать? — Найджел разгуливал по комнате, змеёй наворачивая круги. Кровь стекала по его лицу, капая на пол, и Стид, не мигая, следил глазами за тем, как она прилипает к одежде. — Как встать с кровати? Как двигаться дальше, когда жизнь кажется бессмысленной тратой времени? В невозможности отвернуться или зажмуриться Стид просто наблюдал за ним. Молчал, зная, что необходимости отвечать нет. Найджел и так всегда знал, что происходит в его голове. Найджел уселся на кухонный стол, закинув ногу на ногу. — Ты перешёл дорогу стольким людям, — заметил он, уставившись на Стида и почесав пустую глазницу. А могли бы ещё в тот день мирно побеседовать вдвоём, а теперь смотри, сколько собралось желающих. Стид моргнул. Он просто жил… — Ты не жил, ты выживал, — прошипел Найджел. — А знаешь, в чём твоя ошибка? В том, что ты так и не определился, как ты живёшь? Маленький мальчик, жаждущий, чтобы отец обнял его, так и остался в собственных иллюзиях — что в жизни есть добро и свет, что люди благородны и честны. Да? Ведь именно так писалось в тех сказках, что ты читал? Только мальчик совсем забыл, что мы не в сказке. Что люди по сути своей — безжалостные мрази. Ну что, Стид? — Найджел оскалился. — Вспомнил, наконец, об этом? Стид зажмурился, закрыв уши ладонями. Нет-нет… Найджел неправ. Какая-то часть его всегда хотела, чтобы происходящее имело оправдания. Что даже отец, который в детстве бил его, всё равно хороший человек, ведь он — его отец… Что сам Найджел, унижавший его в школе, тоже неплохой, не заслуживший смерти. Твоя репутация тебя опередила. Нет никакой репутации. Стид не плохой человек! Он никогда не был тем бандитом, которым отец так сильно хотел его видеть. Даже если пытался им стать, он всё равно… не считал себя таковым. — Отрицание — лишь первый шаг на пути принятия неизбежного, — оскалился Найджел, спрыгнув со стола. — Я рядом, Стид. Люциус обнял его, и Стид в надежде прижался к нему, чувствуя хоть какую-то связь с реальностью. Да, точно… он больше не в той комнате. Происходящее не повторяется по кругу. Стид не чувствует этих прикосновений. Стид снова зажмурился, чувствуя, как слёзы стекают по лицу, когда Найджел подошёл слишком близко, почти сливаясь с Люциусом. И вновь провалился в сон. Сны, настолько желанные, чтобы забыть ощущение реальности, но при этом ненавистные от того, что кошмары снова возвращают его в ту комнату. Люциус, раз за разом обнимающий его, повторяя, что он рядом. А что значит это самое рядом? Что оно в себе несёт? Стид посмотрел сквозь Люциуса, внимательно уставившись на Найджела вставшего за его левым плечом. — Тебе очень больно, дорогуша, но мальчику давно пора вырасти и перестать верить в сказки. В то, что кто-то придёт и спасёт его. Внутри Стида всё похолодело, так, что он перестал ощущать кончики собственных пальцев. — Ведь к тебе уже никто не пришёл. Никто не помог, как громко ты ни кричал. По щекам вновь стекли слёзы, и Стид помотал головой, закрывая лицо ладонями. Чувствуя, как его обнимает Люциус. Нет… всё абсолютно не так. Ведь кто-то… всё равно готов помочь?.. Не может быть такого, чтобы в трудный момент совсем никого не оказалось рядом. Ведь даже в самой кромешной тьме всегда найдётся капелька света. Стид поднял голову, услышав знакомый голос. Его голос. Ему показалось, что он вспомнил об Эдварде только сейчас, услышав его. Как будто Эдвард и есть та самая сказка. Прекрасная в воображении, но не существующая в реальности. Стид вновь ощутил его объятия. С того самого дня, когда Эдвард собирался уехать. Всего лишь по рабочим делам. Так обыденно… что может пойти не так в столь привычном действии? Найджел, сидя у стены на кровати, усмехнулся, как только Люциус схватился за Стида. Всё существо потянулось к голосу Эдварда, и только прикосновения Люциуса привели в чувство. — Стид, это важно! Стид моргнул, как будто не понимал, где находится. В голове всё ещё теплым спокойствием всплывали объятия Эдварда во время их последней встречи. — Хочешь, чтобы он снова тебя обнял? — Найджел приподнял бровь над пустой глазницей. Так что ты сделал, чтобы так сблизиться с Чёрной Бородой? Сколько раз в день приходилось ему сосать, чтобы получить такую власть, которую он тебе дал? — Думаешь, после того, что с тобой сделали, ему захочется? Стид поднял голову, посмотрев в сторону, откуда доносился голос Эдварда. — А если он не знает об этом… — Найджел покачал головой. — Тебе придётся ему рассказать… — Просто скажи — это он сделал с тобой или нет?! Он может помочь тебе выйти из этого состояния, или, наоборот, его нельзя сюда пускать? Стид уставился на Люциуса. Блэку ты, видимо, надоел, раз он решил отдать тебя нам. Такое бывает, принцесса, все игрушки когда-нибудь теряют срок годности. — Нет, — прошептал Стид, пытаясь отстраниться, но натыкаясь на преграду в виде спинки кровати. Всего лишь игрушка, потерявшая свой срок годности и первоначально блестящий вид… — Прошу, он не должен меня видеть… — Стид вцепился в Люциуса, не замечая, как качает головой Найджел. Чувствуя всего лишь одну связь с реальностью — руки Люциуса. А голос, к которому его так тянуло, заволакивался пеленой, отрываясь от этой реальности и превращаясь в страшный сон. — Скажи, что меня здесь нет, соври, скажи… Стид бормотал, наблюдая за тем, как на лице Люциуса вырисовывается непонимание. — Так это его рук дело?.. Стид не знал. Но верить в это. Отчаянно не желал. — Пожалуйста, — прошептал он, посмотрев на Люциуса с надеждой. Ведь Эдвард, всегда говоривший о том, какой Стид, и смотревший на него так влюблённо… теперь посмотрит с отвращением, увидев, что с ним стало. Стид всё слышал. Голос Эдварда, словно обезболивающее, отрезвлял, возвращая то старое уже внезапно забытое чувство того, что всё будет хорошо, пока он рядом. К нему хотелось пойти. К Эдварду хотелось прикоснуться. — Это ведь не Эдвард, верно? — спросил Люциус, вновь садясь рядом и внимательно глядя на него. — С тобой это сделал кто-то другой? Картинка реальности снова смазалась. Голос Эдварда исчез, и единственное, что осталось перед Стидом — лицо Геральдо и смех, раздающийся со всех сторон. — Таким… — бормотал Стид, очнувшись от воспоминаний и задыхаясь собственными слезами. — Он не должен видеть меня таким… Восприятие накинулось на Стида. Он лежал, забившись в угол. Воспоминания перемешивались с реальностью, голос Геральдо сливался с голосом Эдварда, обещающим, что всё будет хорошо. Найджел приблизился к его лицу вплотную, схватившись за него и заставляя посмотреть на себя. Стид в ужасе уставился на кровь, стекающую по его щекам. Волна отвращения прошибла всё тело. Но на удивление… воспоминания перестали рябить перед глазами, как только он сосредоточился на своей галлюцинации. — Ты знаешь выход из ситуации, малыш Боннет, — донеслось до него сквозь пелену смеха. — Всегда знал, просто отчаянно не хотел это признавать. Прекрати рыдать. — Голос Найджела слился с давно захороненным в памяти воспоминанием. — Ты давно понял, что это не помогает. Вспомни, что говорил тебе Эдвард. Шмыгнув, Стид уставился на него. А после провалился в сон. Утром Стид сам удивился тому, насколько мало эмоций осталось внутри. Как будто что-то заблокировало их, отчаянно мешая почувствовать любой отголосок. Стид посмотрел на Найджела, притаившегося в углу. Как легко, когда в душе не остаётся эмоций… Стид холодно посмотрел на Люциуса. …С уставшим стоном Стид уставился на Найджела, лежащего рядом с ним на постели. Трёх недель не хватило — кошмары по-прежнему не давали спать. Как бы сильно он ни старался избавиться от них, ничего не помогало. Дверь его комнаты отворилась, и Найджел повернул голову к источнику света, на миг озарившего комнату, прежде чем вновь погаснуть. Мэри подошла к кровати, шлёпая по полу босыми ногами. Стид едва повернул к ней голову, глянув на чёрную шёлковую сорочку, едва доходящую до бёдер и накинутый сверху такой же халат, уже сползший с плеч и оголивший тонкие бретельки. Она, разумеется, с ним не спала. Как и когда-то в их только начавшемся браке. Стид и не ждал, что эта традиция изменится с его появлением. В особенности, после того, как увидел её в объятиях Дага. Стид и не желал ничьего присутствия рядом. Даже сейчас Мэри, ворвавшаяся в его реальность, резанула восприятие, и Стид недовольно отвернулся, демонстрируя, что не готов к ночному диалогу. — Стид… — Матрас прогнулся, и Стид почувствовал, как пальцы Мэри тянутся к его плечу. Резко дёрнулся, не позволяя до себя дотронуться, и жена, забравшаяся на кровать, неуверенно отстранилась. — Столько времени я терпела, но больше не могу. — Тебя никто здесь не держит, — тихо ответил Стид, не смотря в её сторону. — Ты пугаешь детей! — Мэри попыталась заглянуть в его лицо, но Стид вновь отвернулся и ничего не ответил. — Стид, поговори со мной! Она едва не сорвалась на крик, но Стид не отреагировал на это, лишь незаметно сжав пальцами одеяло. Сколько бы Мэри ни пыталась его растормошить, ей не удалось. Стид отворачивался и молчал до тех пор, пока она с очередным ударом ладони по матрасу не вскакивала с кровати, бросая напоследок очередное, возможно, уже давно тысячное желание развода, и выбегала из комнаты, хлопнув дверью. Сейчас произошло тоже самое. Ничего не изменилось… Лишь оставшись в темноте, Стид снова опустился на кровать, укрылся одеялом и уставился в потолок. — Ты же знаешь, что всё вернётся, как только ты закроешь глаза? Кивнув, Стид зажмурился. Его кошмар продолжался по кругу мучительную вечность. И казалось, никогда его не отпустит, какую бы таблетку Стид ни принял…***
Мэри неловко улыбнулась Эвелин, когда на втором этаже едва слышно раздался чей-то крик. Эвелин глубоко затянулась сигаретой, посмотрев на подругу одним оставшимся целым левым глазом. Правый она потеряла в борьбе с ныне покойным мужем, когда тот, будучи под каким-то особенно сильным наркотиком, попытался увезти их шестилетнюю дочь в неизвестном направлении. Усадил в машину, пристегнул ремнём. А разъярённая мать, готовая спасти дочь любой ценой, ударила по лобовому стеклу бейсбольной битой. Саму драку Эвелин помнила плохо, но гордилась утерянной частью тела, прикрывая её шёлковой повязкой и говоря, что детей своих защитит буквально «собой». На момент драки Эвелин ждала третьего ребёнка, но, как она любит повторять, совершенно забыла об этом. Эвелин всегда нравилась Мэри. Ныне мать троих детей никогда не боялась высказывать своё мнение напрямую, развелась с мужем, несмотря на запреты высокопоставленных родителей, а после того, как те вычеркнули её имя из всех документов, сама поднялась как успешная бизнес-леди, вложившись в автомастерскую для женщин. Как выяснилось, это возымело до необычного высокий спрос. А спустя год ей досталось в наследство ещё и ритуальное агентство после внезапной и скоропостижной смерти бывшего супруга. Сама Мэри никогда не видела в себе подобных качеств, и максимум, что могла сделать — удариться в истерику, в результате которой получала только стресс, но ничего не добивалась. Так и желание её отца по исполнению восемнадцати лет выдать единственную дочь за наследника Боннета Мэри не смогла оспорить, как сильно ни грозилась вскрыть себе вены и выйти из окна, если её отдадут под венец. И хоть сам сын известного мафиози оказался заинтересован в ней меньше, чем слепой в картинной галерее, Мэри не понравилось и это. Закрыть себя в клетку неугодного брака, да ещё и с человеком, который не желает коснуться её и пальцем — стало слишком большим ударом для самолюбия Мэри. Стид Боннет ещё с детства отличался вышколенной вежливостью и обходительностью. Он очаровывал женщин на вечерах своей улыбкой, но от неё веяло такой искусственностью, что Мэри, которую он в эти моменты держал под руку, а после поворачивался к ней и улыбался точно так же, хотелось взвыть от безысходности и заорать — лучше бы ты меня ненавидел. Лучше это, чем мнимая иллюзия того, что он старается её полюбить. Мэри исполнилось всего восемнадцать, когда Стид надел на неё кольцо, держа в руках дрожащую ладонь. Мэри жаждала любви, как в романах. Хотела, чтобы возлюбленный кидал камушки в окно и на коленях умолял спуститься к нему. Чтобы писал ей письма и стихи. Тайных свиданий у озера, поцелуев в ночи под звёздами. Стид дарил ей подарки на каждый значимый праздник, и Мэри хотелось верить — муж прикладывал усилия, чтобы придумать то, что ей будет приятно. Но всё это такие мелочи. Цветы, шоколадки, украшения и ленты для волос — как будто всё это ей нужно! Мэри желала любви, а не её жалкого подобия, подсмотренного где-то со стороны. Её ненависть к Стиду росла с каждым годом, месяцем и днём, Мэри не скрывала этого, не старалась сделать вид, что, как и муж, пытается примириться с вынужденным браком и сделать его хотя бы комфортным для обоих. Нет, Стид обязан был знать её к нему отношение. На её злорадное счастье, младший Боннет не оказался мужем-тираном. Не запирал её дома, не ставил запретов. Он даже не пытался прекратить её истерики, просто молча пережидая их и давая вдоволь прокричаться. Называл её «дорогая», когда они выходили в общество, но не улыбался ей, когда оставался с ней наедине. Мэри не смогла примириться хотя бы с этими фактами, как отец настоял на том, чтобы они с сыном Боннета родили детей. Как будто они живут семь веков назад, а не в современности. Как будто эти дети что-то решат! Ничего, кроме постродовой депрессии и очередной ненависти к мужу, Мэри они не принесли. Разве что, как выяснилось, её муж, обычно безразличный и не желающий в чём-либо участвовать, умел «настаивать». И лишал её возможности хоть что-то делать, когда дело касалось детей: Мэри до сих пор помнила их ссоры, когда Стид запрещал ей водить детей на вечера. Мэри задумалась, только когда начала общаться с Эвелин. Та настолько любила своих детей, что открыла Мэри глаза на то, как обращаться с ними не стоит. Показала, что Мэри была не права в том, что не обращала на сына и дочь внимания, когда того требовала ситуация, и мягко объяснила, сквозь десятки возражений, что Стид был прав. Но это случилось уже после того, как её «дорогого» мужа официально признали «мёртвым». Мэри грустила ровно секунду, а после её губы растянулись в улыбке, произнося желанное «свободна…» Она чувствовала себя птицей, выпущенной из клетки и вновь обрётшей крылья. Как будто они были связаны, и та нить, что ограничивала их, порвалась вместе с тем, как Стид исчез из её жизни. Мэри не стала разбираться, что с ним случилось. Пропал без вести, умер… Какая разница? Главное, что его больше нет. — Ты сама ограничила себя, помешавшись на Боннете, — сказала Эвелин, когда Мэри, пьяная после знакомства с подругой и лежавшая на барной стойке, начала плакать. — Не он был ключом к твоей свободе, а ты сама. Мэри многое удалось понять за время отсутствия мужа, но главное… Даг… Она встретила его у фонтана, когда рисовала плавающую в нём птицу. И, только когда он прошёл мимо, поняла, о чём писалось в тех самых женских романах… Даже секс с ним, на первом же свидании, под дозой алкоголя, оказался чем-то, чего Мэри ещё никогда не испытывала. Он открыл ей не только понятие оргазма. Как бы ни шептались о Мэри на вечерах, когда она, напиваясь, жадно глядела в сторону мужчин, свободных и так не похожих на Стида — всё это не выходило за рамки гнусных слухов. Каждый раз что-то внутри останавливало Мэри от того, чтобы упасть в объятия незнакомца. Однажды на одном из приёмов она подслушала, как Робе́рта сетовала на то, что ей «не удалось соблазнить Боннета и тот оттолкнул её, сказав, что женат», а она так хотела насолить его самовлюблённой жене. Возможно, именно тогда Мэри, на краткий миг всего брака, стало стыдно. И это не позволило ей переиграть мужа. Не опускаться на самое дно, как бы сильно ни хотелось… Не ради верности ему… а ради уважения хотя бы к самой себе. Но помимо этого Даг помог ей открыть в себе способность к рисованиию. Даг делал это куда лучше, чем она, но подарил ей веру в себя и помог с написанием первых картин, а также с открытием первой выставки. Дал ей всё, о чём она когда-то мечтала… Даже Луис, обычно замкнутый и безразличный к окружающему его миру, хоть и отстранённо, но принял факт того, что у него новый отец. Но Альма Дага ненавидела… Мэри не понимала, почему, ведь дочь никогда не любила Стида, как отца. Мир Мэри, бережно и трепетно восстановленный из сломанных крупиц, в момент заново рухнул, как только она вновь увидела Стида, стоящего посреди огромного особняка. Словно призрак из прошлого, которое она пыталась забыть. Даже внешне он напоминал его. Такой же бледный, с кругами под глазами. С неживым и остекленевшим взглядом. Как будто Стид действительно умер и вдруг воскрес, вернувшись в семью из самых глубин ада. Мэри стояла, сама замерев, как призрак, в то время как дети, стоявшие от неё по обе стороны, неожиданно радостно бросились к отцу. Который проигнорировал их объятия, уставившись прямо на Мэри, но словно сквозь неё. Она до сих пор помнила, какой ужас её сковал, не давая не то, что пошевелиться, а даже вдохнуть. И ещё больший ужас, когда Стид перевёл этот взгляд на обнимающего её Дага. Мэри удалось прийти в себя, только когда двое людей в костюмах, стоявших по бокам от мужа, направились к Дагу, расцепляя их, словно нашкодивших детей, и, не обращая внимания на его сопротивление и её собственные крики страха и возмущения, повели к выходу из особняка. А Стид тем временем отвернулся и ушёл, так и не дав разглядеть себя до конца. С тех пор жизнь Мэри превратилась в бесконечный кошмар. Стид вернулся так, будто и не уходил. Просто занял покинутое место, и даже дети приняли этот факт так воодушевлённо, будто соскучились. Стид почти не разговаривал с ней. Долгое время держал дистанцию, не позволяя подойти к себе близко, рассмотреть тщательнее. Мэри только недавно удалось встать с ним лицом к лицу, в надежде выяснить отношения, и в этот миг Стид чертовски её напугал. Словно вернулся совсем другим человеком. Абсолютно лишённым эмоций и чувства сострадания. Того самого, что всегда было в нём, несмотря на то, как сильно Мэри хотела считать его мерзавцем. Встав на ноги и обретя независимость, вместе с галереей и любовником, Мэри совсем не подумала о том, что Стид, вернувшись, приобретёт нечто большее. Влияние, которым всегда мог похвастаться старший Боннет. Такую же власть и количество охраны. Противопоставить которым Мэри ничего не могла. Стид пожелал, чтобы дети находились рядом с ним — и Мэри не смогла забрать их. Не захотел видеть её любовника — Мэри не знала, когда встречалась с Дагом в последний раз, ведь, вдохновлённая Эвелин, Мэри не могла оставить детей одних и бросить их ради другого мужчины. И, несмотря на то, что Стид не прикасался к ней, даже не смотрел в её сторону, а его охрана защищала и её, Мэри ощущала подсознательный страх перед вернувшимся из плена выдуманной смерти мужем. — Выглядишь бледнее обычного, — заметила Эвелин, стряхнув с сигареты пепел, и Мэри вздрогнула, очнувшись от мыслей. — Снова начала пить? — Как ни странно, я не выпила ни разу с тех пор, как… Стид вернулся. — Мэри вздохнула и коротко зажмурилась, когда со второго этажа вновь донёсся крик. — Я в таком страхе, что боюсь даже капли алкоголя. Вдруг потеряю контроль, и что-то случится. — Дорогая, так и до нервного срыва недалеко. — Эвелин покачала головой. — Но ты ведь слышишь это! — Не сдержавшись, Мэри повысила голос, хотя Эвелин терпеть этого не могла и медленно приучала быть спокойнее. — Слышу. А ты разве не знала, за кого выходишь замуж? — Эвелин скептично приподняла бровь, будто происходящее этажом выше её совсем не волновало. — За сына самого Боннета. Чего ты ожидала? — Стид никогда таким не был! — Мэри покачала головой, прижав пальцы к вискам. Чашка чая на столике за полчаса так и осталась нетронутой. — Он всегда сторонился этой стороны бизнеса и делал всё возможное, лишь бы в этом не участвовать. — А ты никогда и не знала, какой он, потому что не хотела. Не пытайся вновь переносить все свои проблемы на него. — Но это так! — возмущённо воскликнула Мэри. — Это он решил вернуться в мою жизнь! Забрать моих детей и мешать мне видеться с Дагом! Он снова всё ломает и рушит. Эвелин покачала головой, осуждающе уставившись на Мэри. — Нет, дорогая, это ты решила всё это ему позволить и прямо сейчас ощущать себя запертой в клетку. Несмотря на то, что я прямо сейчас слышу, я не верю, что он бы отнёсся настолько жестоко к тебе. В конце концов, ты никогда не жаловалась на него в подобном смысле. Мэри понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя и перестать гневно дышать. — Я ведь права — он не представляет для тебя угрозы в физическом плане? — продолжила Эвелин, пытливо на неё уставившись. — Ты ведь не стала бы от меня это утаивать? — Что? — Мэри рассеянно заморгала. — Я… Нет… Он не обращается со мной плохо. И с детьми тоже. Но, Эвелин, он пугает меня! Раздавшийся сверху очередной крик словно подтвердил её слова, и Мэри, не выдержав, разрыдалась. — Я так не могу, Эвелин. Он творит всё это прямо здесь. Я слышу эти крики, и мне страшно! Однажды я, всё же, решилась посмотреть, что у него происходит, и зашла внутрь… Эвелин уставилась на неё с живым интересом. — Нет, я не увидела ни его с жестокой улыбкой, ни ножей, ничего… Но… Его люди что-то делали с тем человеком, в момент, когда я зашла. А он, понимаешь… стоял в этот момент с таким холодным выражением лица, как будто не происходит ничего! Словно находился не там. Он заметил меня и попросил своих людей увести, но после ничего не прокомментировал. Да, он… не позволяет никому пропускать детей близко, но я всё равно боюсь, что любопытная Альма спрячется где-то и увидит всё это. И эти перемены в Стиде пугают меня. — Вообще-то, я наслышана о нём, — призналась Эвелин, глядя на шмыгающую Мэри, и снова стряхнула с сигареты пепел. — В наших кругах про своеобразную деятельность младшего Боннета уже говорят многое. Хотя и не то, что ты. — Боже, Эвелин… — Мэри подняла на неё заплаканные глаза с растёкшейся под ними тушью. — Прошу, не говори никому ничего, что я рассказала тебе! Если вдруг Стид о чём-то узнает, он… Мэри замолкла, когда до них долетел гулкий стук каблуков. Мерный и медленный. Она успела лишь в очередной раз шмыгнуть носом, после чего в гостиной появился Стид. Всё в том же белом плаще, застёгнутом на все пуговицы и закрывающим шею шарфом, который он теперь носил практически не переставая. — О чём я не должен узнать, свет мой? Стид медленно подошёл к Мэри. В его глазах, как и раньше, не отразилось ничего, даже простого любопытства. От него словно исходила пугающая аура, и Мэри вжалась в кресло, всхлипнув снова и вздрогнув, когда ладонь мужа, затянутая в кожаную перчатку, опустилась на спинку. — Эвелин, — моментально представилась подруга, встав с кресла напротив и протянув Стиду ладонь для рукопожатия. — Очень близкий ей человек. Стид опустил взгляд на её ладонь. Несколько секунд, что он смотрел на неё, Эвелин успела заметно занервничать от того, какие эмоции отразились за это время в глазах обсуждаемого супруга. — Не знал, что Мэри обзавелась друзьями. — Стид поднял взгляд, уставившись на Эвелин. — Очень рад. Эвелин, при всей её экспрессии в обыденной жизни, неуверенно опустилась обратно на кресло. Никакой радости не прозвучало в голосе Стида. Но, вопреки её ожиданию, там не оказалось и скрытого намёка на то, что Мэри или Эвелин ждут неприятности. Или что Стид чем-то недоволен. В его голосе не оказалось ничего. Стид повернулся к Мэри. Достал из кармана белый платок и протянул его жене, аккуратно положив на подлокотник. — Погуляй с детьми и своей подругой на свежем воздухе, — сказал Стид, когда та забрала его дрогнувшими пальцами. Мэри вскинула на него взгляд, но заветное возражение так и не прозвучало. Стид больше ничего не сказал. Ни предупреждений, ни оговорок, ни даже чего-то завуалированного. Просто развернулся и исчез из гостиной таким же призраком, каким и вошёл.***
Эвелин ничего ей не сказала. Обычно падкая на советы и уверенная в себе, она растерялась после встречи с новым боссом мафиозной сферы Боннетов. Эвелин молчала, пока прогуливалась вместе с Мэри, Луисом и Альмой по парку. Разойдясь, подруги перебросились лишь несколькими фразами. Мэри в очередной раз недовольно покосилась на охрану около входа в особняк, когда пропускала детей вперёд себя. Но кое-что она так и не решилась рассказать… Мэри отошла от окна, наблюдая за тем, как вокруг особняка зажигаются фонари. Ночь наступила почти незаметно, пока Мэри сидела на кровати в своей комнате, держась за голову и пусто пялясь в стену. Она вновь услышала крик. На этот раз давно знакомый… Стид кричал каждую ночь. Это был не крик боли или истерии. Не ненависти или скорби. Мэри отчётливо слышала в этих криках страх. Просыпалась по ночам от того, что через несколько комнат муж вскрикивал от страха. Иногда что-то разбивалось. А после наступала тишина. Много ночей Мэри прислушивалась, думая, что Стид снова, после пробуждения, будет кричать, но этого не происходило. Пока до неё, наконец, не дошло, что мужу снятся кошмары. Долго Мэри не решалась ни на что, кроме как, тяжело дыша, сидеть и прислушиваться к каждому звуку. Пока после очередного крика не выдержала и побежала в его комнату. Каждый раз ей не удавалось толком разглядеть лицо, скрытое в темноте. Стид отворачивался, не желая смотреть. Не отвечал на вопросы, не желал говорить. И даже несколько истерик, которые Мэри, не сдержавшись, устроила, разбив фоторамку о его стену и вызвав у Стида лишь напряжение в плечах, не помогли начать диалог. Стид не реагировал. Будто Мэри не существовало. Этой ночью ничего не изменилось. Мэри открыла глаза, как только послышался знакомый звук. Медленно пересекла пустой коридор. Темнота в этот момент казалась особенно пугающей. Скрип двери прозвучал слишком громко. Стид сидел на кровати, держась ладонями за голову. Его плечи опускались и снова поднимались от неровного дыхания, и Мэри нерешительно замерла в проёме. Муж никак не отреагировал на то, что она рядом. Не шелохнулся, когда уселась на край кровати. На этот раз Мэри долго молчала. Знала, что, если начать разговор, Стид всё равно не ответит. Поэтому даже не пыталась. Ей нелегко давалось находиться здесь. Темнота комнаты и ощущение затаившейся в углах опасности давили тяжёлым грузом, но ещё страшнее отчего-то казалось сбившееся дыхание Стида и его попытки вдохнуть. Но через какое-то время, пока Мэри отчаянно держалась, чтобы молчать и не трогать его, Стид успокоился. Его плечи перестали дрожать, и он замер, опустив голову. — Принести тебе воды?.. — неуверенно спросила Мэри. Стид покачал головой. — Тогда может, таблеток?.. — Не нужно, — гулко отозвался Стид. Мэри долго смотрела на него, прежде чем снова заговорить. — Что произошло с тобой, Стид? — тихо спросила она. — Отчего ты стал таким? — Каким? — Стид обернулся к ней, и в темноте сверкнул его стеклянный взгляд. Мэри поёжилась, когда ей показалось, что обращён он не на неё, а куда-то за её плечо. — Скажи мне, Мэри… каким я стал?.. Мэри сглотнула и приоткрыла рот, внимательно разглядывая Стида. Ей так хотелось, чтобы он, наконец, среагировал, а теперь, когда это произошло… чтобы отвернулся. Она так и не нашла слов, чтобы описать свои чувства. Не смогла произнести вслух, что Стид стал пустым… Мэри всё ещё испуганно следила за ним, когда Стид, утомившись, прилёг обратно и снова уснул. Как и прежде, больше не просыпаясь от кошмара.наши дни
— Присаживайся. — Стид вежливо указал на пустой стул перед своим столом. Чуть приподняв бровь, он разглядывал гостя, медленной походкой направившегося прямиком к нему. Высокие ботинки на шнуровке, доходящие до самых колен. Обтягивающие штаны, перетянутые ремнями портупей, на которых, помимо двух ножей, висели ещё и две кобуры с пистолетами. Простая чёрная рубашка, немного свободная и не выделяющая фигуру. Длинный кожаный плащ, также скрывающий её. И короткие чёрные волосы, плохо причёсанные и торчащие набок вместе с непослушной чёлкой. — Через твою охрану не так легко пробиться. Уголок рта Стида едва заметно дёрнулся. — Она тщательно подобрана. И надеюсь, жива? Я не потерплю убийства своих людей. — Жива, просто без сознания. Стид кивнул. — И какова цель твоего визита?.. — Стид ещё раз прошёлся взглядом по вызывающему наряду. — А какова цель приезда в Америку известного британского бизнесмена по прозвищу Джентльмен? Гость резко вытащил из-за спины измявшийся лист бумаги и небрежно кинул его вперёд. Лист упал на стол вместе с кинжалом, воткнувшимся в древесину. Стид скосил взгляд на покосившееся лезвием изображение и нахмурился. Слишком знакомые глаза смотрели на него с помятого листа.